Дуэль Печорина с Гриневым или Максим Максимыч против капитана Миронова
Полемизирую с Eленой Иваницкой. «Ни в ком зло не бывает так привлекательно…»
Несколько тезисов о романе «Герой нашего времени»
http://magazines.russ.ru/neva/2009/10/iv16.html
"Разумеется, Максима Максимыча надо тоже отдать под суд. Абсолютно заслужил. Но у него есть смягчающее обстоятельство. Он дурак. В самом прямом смысле скудного ума. Дурака всегда жалко (умного не жалко никогда). А тем более жалко “род дураков честных, добрых, милых, задушевных” (по блестящему слову Николая Помяловского). Но что делает милый и добрый дурак, обладая властью, Лермонтов нам показал: соучаствует в преступлении. (...) Охрана порядка в крепости была подвластна Максиму Максимычу. Но добрый дурак сначала допустил беззаконие, а потом порадовался, что жертва беззакония погибла".
***
Я знавал немало людей, которые ставили Лермонтова выше Пушкина. Сам я считаю, что это разные системы координат, которые не позволяют себя сравнить. Между их нравственными акцентами имеется практически непримиримое разногласие.
Печорин и Максим Максимыч – две стороны души самого Лермонтова: недобрая, но храбрая и деятельная, не лишенная благородства, несущая бесчестье и поношение обществу – с одной стороны, а, с другой, - добрейшая, любящая, но потворствующая, где-то любующаяся и совестливо заступающаяся за первую половинку, видя в ней свой негатив, а значит, считающая себя в ответе за поступки первой. Любовь и взаимное тяготение соединяет эти половинки. В первом случае это любовь по расчету, во втором – всепрощающее мягкое обожание и преклонение. Я убежден и в том, что русская душа вообще испокон сплав двух такого рода начал. Именно Лермонтов наиболее резко и рельефно выразил ее структуру в своем великом романе.
Пушкин сделать этого не посмел или не успел, хотя шел к этому всю жизнь. Образ бунтаря Пугачева был для него обаятельнее, чем добродетельный верный присяге, но бесцветный Гринев. Героические персонажи Пушкина носят страдательный оттенок, а лермонтовский Печорин лишь выдает себя за жертву общественного лицемерия и беззакония, принося в реальную жертву своему эгоизму судьбы и жизни окружающих его людей. Именно Лермонтов ввел в русскую литературу «сверхчеловека». Стивенсон потом повторил этот персонаж на шотландский манер в отрицательном, но обаятельном образе владетеля Баллантрэ (интересно, что Лермонтов имел шотландские корни), но стивенсовский персонаж по рельефности, на мой взгляд, уступает Печорину.
Нет сомнения в том, что в «Герое нашего времени» имеется скрытая полемика с «Капитанской дочкой», более того: у лермонтовских героев есть прототипы в повести Пушкина. Так, Швабрин и Пугачев претворились, несомненно, в Печорине. Блеклый и лично ничтожный Гринев – в Грушницком, а командир Белогорской крепости капитан Миронов – в Максиме Максимыче (автор цитированного отрывка несомненно на его стороне против Максима Максимыча). Ну, и, конечно, очевидные параллели между женскими персонажами. Пушкин в своей повести предстал монархистом: государыня решает судьбу храброго, верного долгу, несправедливо оклеветанного героя, исправляя ошибку правосудия. Печорин признает высший суд только фатума, Рока, но никак не царя, символа общества, которое он от души презирает.
Не все так просто, как представляет в своей статье Е. Иваницкая. Максим Максимыч был вынужден выбирать из двух зол: попытаться остановить Печорина силой или потворствовать ему. В условиях военного времени выбор не очевиден, а Печорин есть порождение всей русской жизни того времени, подлинный ее герой: храбрый солдат, который играет фатумом, и изгнанник лицемерного общества, не упускающий случая уязвить его.
Это богатейшая тема, в которой встают в полный рост все основные русские вопросы, достойные Л. Толстого, И. Ильина и других великих художников и мыслителей. Будь я профессиональным филологом, написал бы диссертацию в виде обстоятельной монографии на эту тему.