Ей всегда казалось, что вот-вот, сегодня, ну или, в крайнем случае, завтра Он вернется. Она, находясь, дома часто приподнимала кружевную занавеску и выглядывала из окна. Вот, где-то мелькнул знакомый силуэт? Кажется, тот мужчина идет к ее подъезду? Но каждый раз надежды её разбивались, и муки ожидания усиливались… Часами, в каком –то обессиленном ступоре она сидела возле окна, все своё свободное время, и смотрела во двор…
О…Так прошли дни, недели, месяцы, годы. Странное дело! Даже в гуще событий, среди людей, окружённая очередной группой экскурсантов, она чувствовала себя одинокой намного больше, чем в своей, точнее их, «гостинке». Даже в толпе, совершенно чужих ей людей, осаждаемая многочисленными вопросами, она продолжала мысленно говорить с Ним, с Ним одним.
Экскурсии, которые в начале она ещё водила, почти машинально, все были на одно лицо – после той, разом перечеркнувшей её жизнь разлуки. Она не добавила в них ни одной живинки. Раньше, она рассказывала историю их древнего города Золотых Ворот с придыханием, и с восторгом, с блеском.
Лев Наумович – директор экскурсионного бюро, не раз, и не два пропесочивал ее за изменение стиля, вялое и пресное ведение дела, грозился уволить. Она на некоторое время оживала, зарывалась в новые публикации по истории города, встречалась с краеведами, собирала или придумывала события большой давности предания и легенды. Но длилось это недолго. Запал быстро угасал. Быть на людях и общаться с людьми ей становилось все труднее…
Директор бюро исполнил, таки, свою угрозу, и после очередной жалобы скандальной руководительницы экскурсии уволил Анну.
Да, я забыла познакомить вас с моей героиней. Извольте! Она – Анна. Он (ну вы понимаете Кто), называл ее Аннет. Три года любви, обожания, взаимного восторга. Люлюканья. Он забаловал ее своими ласками. Буквально иссиропил душу и тело. В Аниной комнатке три зимы, три весны и одну осень проживало Счастье. Вся предыдущая её жизнь, а это не много, не мало тридцать лет! Состояла до этого, из чего-то серого, невыразительного. И, даже – трагичного, безысходного… Вся её предыдущая жизнь не стоила единого дня этого, необъятного, обретённого вдруг, Счастья!
…От нее отказались прямо в роддоме. Когда начала осознавать окружающее, - умерла первая приемная мама, и Анечку вернули в детский дом. Потом были еще какие-то неудачные мамы. Одна из них на ночь так напивалась, что Анечка в ужасе сбежала от нее и её благоверного в свой детдом. С той поры сильно боялась пьяных, и ни к кому больше не пошла в дочки.
Аттестат зрелости получила хороший. Работала на заводе, где ей выделили «гостинку». Влюблялась много раз, а в нее - никто. Если кто встречался на ее пути, то обязательно алкаш, бабник или еще по хуже… Возможностей создать семью не предвиделось. После того, как шпинделем соседнего станка изувечило на её глазах пышноволосую красавицу Верку, на мгновение отвлекшуюся на чей – то оклик, Анна пошла и закончила курсы экскурсоводов. Подруга сказала, что эта работа прямо клад:
- Мужиков, Анька, там – пруд пруди! Только не зевай!
Работа в бюро увлекла. Это не то, что по целой смене глядеть на кусок вертящегося в станке металла, самой вертеться на отнимающихся от усталости ногах, не имея возможности отвлечься даже на секунду, да и забыть, как Веркино лицо, в мгновение ока, превратилось в кровавое месиво она не смогла…
Себя Анна стала уважать: кругозор расширился, много читала и буквально влюбилась в свой город и в его историю. А до этого ходила по замысловатым и извилистым переулкам тысячелетнего города без всякого интереса.
Предсказания подруги сбылись. В их древний город туристы приезжали отовсюду. Еще бы – Золотое кольцо! Бывшая столица…
К одной из экскурсий пристал Он. Такой же горемыка. Тоже, как оказалось, из "отказников" детдомовских.
У нее был свой угол, целых одиннадцать квадратов, он же не имел ничего, даже волосы ещё не успели отрасти. Анна влюбилась с первого взгляда, Он тоже. Она мечтала о прочной семье. Хотела расписаться с ним в ЗАГСе и, даже, повенчаться. Решила прописать на своей площади. Сказано – сделано…
Подружки буквально хором советовали Анне не делать глупостей с пропиской:
- Пропишешь, а после кудри на себе будешь драть, когда Он приведет в твою «гостинку», другую.
Она не только прописала его, но и зарегистрировалась с ним, да так и оставалась всю жизнь неразведенной. В народе говорят – соломенная вдова.
Волосы она на себе потом не рвала… Просто, когда он неожиданно исчез из ее жизни, понять не могла, что такое могло с ним случиться. Беспокоилась о нем, искала хотя бы малейший след.
Ждала, ждала, ждала…
Через несколько дней после его исчезновения, самая ближайшая подружка, что одна жила в двухкомнатной «гостинке», по соседству «утешала» Анну:
- Твой благоверный почти с первых дней начал ко мне клинья подбивать.
Анна рассердилась, не поверила, утверждала, что Он слишком любил ее, чтобы изменять.
- Да, не изменил со мной! Успокойся! Я ни на минуту не забывала, что мы с тобой почти что сестры. А вот о других ничего сказать не могу.
- Что? Еще к кому-то лез? Ты выдумала все. Хочешь, чтобы я его скорее выбросила из головы? – в слезах отбивалась Анна, - Лучше и вернее его нет никого на свете.
- Так, где же Он? Куда испарился? Ах, свой баул у тебя оставил? Брось хныкать. Небось, пристроился где-нибудь рядом, охмурил какую-нибудь очередную дурочку.
Анна заперлась в своей комнате и два дня никуда не показывалась даже не ходила на работу. На третий вышла на общую кухню, и та самая подружка, что назвала ее любимого мартовским котом, стала открещиваться от своих слов, обнимала Анну со словами:
- Если бы он поселился рядом, этого не утаить. Может, куда-то вынужденно уехал? Друзья у него, где живут? Может, родители нашлись? Может случилось что?
После увольнения из бюро Анна, где только не работала! Пока не нанялась торговкой на базар. Там у неё не плохо получалось. Она заинтересованных покупателей, пока те товар выбирали, «кормила» историей города. Иногда собиралась целая группка, товар продавался всем на зависть. По вечерам она выслушивала все городские и не городские новости, что проникали в её жилище через телевизор, который давно уже ничего не показывал, но всё еще срывающимися голосами, хрипловато доносил до нее вести.
Когда ей предложила бесплатно, почти, что новый телевизор, одна разбогатевшая пара, что купила трехкомнатное гнездышко, Аня отказалась: втиснуть это импортное чудо на ее квадратные метры было некуда. А с калекой, хрипящим - свистящим расстаться не могла, ведь купили они его с Ним:
- Не могу взять ваш подарок – вот вернется Юрчик, и починит наш телевизор. Он у меня все умеет. Ну, вот, дорогой читатель, я до сих пор не назвала имени Аниного любимого. Он - Юра, Юрочка, Юрасик, Юрчик. Когда они познакомились, он только что вернулся после очередной отсидки.
Подружки, имеющие опыт общения с бывшими тюремными отсидчиками, стращали ее, не советовали на порог пускать. Но кто из истинно влюбленных слушал чужие советы? Свет в окошке, только Он, умен – Он, самый верный – Он.
Не ошиблась на этот раз Любовь. Три года жизни, дом – полная чаша (по Аниным меркам, конечно), обожание и взаимное почитание. Почти сразу, как они сошлись, Юра пришел домой счастливый:
- Ура! Мы на коне – я нашел хорошую работу.
- Юрасик! Но твой новый паспорт еще на прописке?
- Представь себе, и без паспорта взяли - он картинно прошелся по самому длинному кусочку пола в их «гостинке», и нечаянно задел могучим плечом нового пиджака цветочный горшок, который впрочем ловко поймал на лету.
- Юрчик! Это очень здорово. Но причем тут твоя пляска? Ходи осторожно! У, медведь, ты мой любимый!
И она пылко чмокнула его в щеку…
- Ну, взгляни на меня! Неужели кто-нибудь может во мне сомневаться? Славка на воле меня упаковал на славу. И ты в первый раз меня увидев подумала бы, что я доцент? Верно? Так и другие подумают. Ну, вот!
- Снова глаза круглые? Почему Славка меня одел с головы до ног? Да, друзья мы с ним. У него всё есть, а я вышел после отсидки – оборванец. Дома нет, жена уже второго пацана от третьего мужа рожает. Совместных ребятишек у нас с ней не завелось. Пока сидел, она курва через суд меня со своей жилплощади выписала.
И снова жизнь у Ани с Юрасиком катилась любовным колесом по гладкой дорожке. Деньги он приносил не большие, но и не маленькие. Вот этажерку по талону купили. Ей на «бабский», как он говорил, праздник достал отрез крепдешина. На выходные дни он приносил с базара настоящее мясо со смачной сахарной косточкой, фасоль и кусок украинского, с мягкой корочкой засоленного сала. Сало они тут же съедали с Юрой, устраивая маленький пир на двоих, сидя на раскладном, недавно купленном в комиссионке, диванчике, разложив розовые ломтики с прожилками плачущего крошечными росинками сока на срезах и куски хлеба с хрустящей корочкой, кольца сладкого репчатого лука на клеенке крохотного журнального столика – объеденье!
А потом Анечка на общественной кухне варила свой необыкновенный борщ, варить который научила её ныне покойная воспитательница детского дома, уроженка Украины. Запах лука, зажаренного на остатках сала и наваристого бульона , заманивал почти все население на общую для их этажа на кухню. Завидовали ей тогда соседки…
Словом, жили они материально лучше многих. А в духовном плане создалось взаимное дополнение: она читала ему книги по истории России и Золотого Кольца, а он учил ее Жизни.
Ей оставалось только дивоваться, как он все умеет: и как за отсутствием мыла, стирать в растворе марганцовки, и как выкроить из старых сапог тапочки и насадить на крючок червя, и как из обшарпанной доски сделать ладную полочку для книг и ещё тысячу всяких полезных умений.
По ее мнению он был прирождённым чистюлей: даже если его не было дома много часов подряд, возвращался в такой же чистой рубашке, какой та была утром. Теперь уже соседки у нее брали советы по ведению хозяйства, бросали длинные и неоднозначные взгляды в сторону Анькиного «сокровища».
Он все время просил ее родить ребенка. Анна же не могла признаться, что с ней случилось еще в той приемной семье, где она прожила среди водочных бутылок и скандалов совсем немного – не больше месяца, но по женской линии на всю жизнь осталась калекой. Каждый месяц он интересовался, не забеременела ли она. И тут же добавлял:
- Какие наши годы? Всё впереди! Она больше не могла скрывать и , однажды, голосом смертельно раненной птицы во всем ему призналась.
Иногда Юра стал куда -то уезжать на два – три дня, по работе. О чем – то подолгу размышлял и курил в одиночестве в коридоре, рисовал какие-то замысловатые планы – рисунки, которые сразу –либо сжигал, либо рвал в мелкие кусочки.
И вдруг, однажды, осенью он, совсем без предупреждения, не вернулся домой. Вот уже вылезла из-за гор круглая луна. Поплавала, поныряла в набегавшие тучи, да и отправилась спать.
Анна не ложилась спать ни в эту ночь да и потом целую неделю. Так, засыпала на 10 -15 минут на стульчике возле их единственного окна и все вглядывалась в темноту двора, вслушивалась в шорохи или звуки шагов, боясь проспать его возвращения.
Началась жизнь без ее Юрочки. Да подъедали поедом зловредные соседки по общаге. А на работе тоже приставали с наивными вопросами:
- Анна Сергеевна! Что это с Вами? Заболели? Так сядьте на больничный. Что-то в семье?
После увольнения она бросилась искать сначала временную работу. Мол, Юрик вот-вот вернется, тогда он и подыщет для нее что-нибудь дельное. А пока бралась на несколько дней понянчить ребенка, разносила телеграммы, ходила в цех озеленения обрезать кусты и даже мыла подъезды…
Но о нем ни слуху, ни духу. Потом вот повезло - устроилась к базарной торговке. Началась хоть какая, но все же, жизнь. У её палатки всегда было много покупателей. Барыши хозяйские росли, хозяйка даже собралась взять в аренду ещё и контейнер… Но однажды хозяйку палатки, Стеллу Борисовну, нашли на собственной даче, повешенной на яблоневом дереве. На голове у несчастной горемыки под ветром колыхался большой полиэтиленовый пакет. Руки и ноги связаны. Яблоня была такой густой, что саму повешенную сразу нельзя было увидеть. Сосед, отставной Опер, увидел край пакета и услышал во внезапно наступившей тишине, необычный шелест.
Домик разграблен, всё перевернуто. Вероятно, искали деньги и пытали несчастную. Неизвестно, горевал ли кто-либо даже из самых близких людей, о смерти совсем не старой женщины, так искренне, как Анна? Но она впала в такую беспросветную депрессию…
Ведь она потеряла не только источник существования, но и верную подругу, и возможность общения со своей покупательской аудиторией. На базаре ведь тоже не всегда выпадали только ясные дни. Но в ее одиночестве и это занимало какой-то промежуток времени, имевший признак осмысленного существования.
Вскоре после трагической гибели Стеллы Борисовны, в Анину дверь постучалась хозяйка соседней палатки по базару, которой постоянно не везло с наёмными продавщицами. Она у кого-то взяла адрес Анны и пришла уговаривать, поработать теперь у нее.
Анна поняла, где та достала ее адрес. Ну, конечно, у прокурорского следователя. Уже несколько раз её вызывали на допрос. В тот вечер Анна только что вернулась с допроса и заперлась у себя:
- Значит, если я бедная и живу в «гостинке», то я могла мою дорогую Стеллу Борисовну изувечить и повесить? – разговаривала она сама с собой, - Меня допрашивали, кого видела из подозрительных. С кем Стелла Борисовна цапалась. А она ни с кем. Господи, она мне даже за больничные выдавала деньги, вздыхала горестно Анна.
И в это неудачное время к ней стала стучаться в дверь хозяйка соседней по базару палатки. Но Аня, в общем-то, совсем неземная, почти небесная, так как никогда не влезала в чужие дела, неожиданно выудила из своей памяти, как эта самая соседка злобно бранилась со студентиком за утерянную копеечную брошку. А потом выгнала парня и не заплатила за целую неделю работы.
- Не открою. Никуда не пойду. Посетительница ушла ни с чем. А для Анны наступили тяжелые дни новых поисков работы.
Шли годы. Сколько их прошло? А главное, прошла ее смазливость, привлекательность и особый шарм, с каким она умело носить даже самый затрапезный наряд. Мужчины больше не обращали на нее никакого внимания. В транспорте не уступали место. А владелица загородного дома, куда Анна устроилась «главной по уборке» не брала её в расчет, как женщину, когда уезжала отдыхать за моря-окияны, оставляя её, престарелую повариху и охранника с завидным и гладко прилизанным своим муженьком, тем ещё ловеласом.
Возвращаясь с вечери в Успенском соборе, которые она старалась не пропускать
Анна каждый день заглядывала в почтовый ящик и, отодвигая занавеску, с надеждой каждые пять минут вглядывалась в замусоренный общежитский двор.
- А может быть Он там?
Потом отпылала в ней женская жажда нежности, По ночам не мучили эротические видения. Однажды в трамвае ее назвали бабушкой.
- Я – бабушка? Я еще и мамой не была, - заплакала, придя к себе, Анна.
И всё-таки мамой ей пришлось стать, Невольно, нежданно – негаданно, но сладостно!
День был ясным и светлым, На башне водокачки, что торчала недалеко от ее дома, соколы и в этом году вывели птенцов – хорошая примета.
Предчувствие чего-то необычного, ожидание перемен охватило нашу героиню в тот день самого ясного и прозрачного утра. Вечером она летела домой с работы, почти легко, как в юности вспорхнула на второй полуэтаж и заглянула в почтовый ящик. Ключа у нее с собой не было, и она, полная необъяснимого предчувствия, шпилькой стала выцарапывать содержимое ящика. Реклама осточертевшая! Какие-то бессмыслицы на цветной лощеной бумаге!
- И, вдруг, ее шпилька зацепила уголок письма. Пресвятая Матерь Богородица! Сердце рвалось наружу, дыхание перехватило…
- Письмо? Опять почтальонка, наверное, перепутала ящики. Мне-то не от кого ждать, - повторяла про себя Анна, боясь сглазить нечаянную радость и продолжая судорожно вытаскивать конверт.
Земля в следующий миг вздрогнула и поплыла куда-то. Со стороны сцена вышла смешной: престарелая, если не сказать, пожилая женщина сидела на затоптанном и заплеванном полу, и держала в руках чуть покарябанный казенный конверт, а на нем – фамилия и имя ее Юрасика, ее прошлого Счастья, единственного светлого за всю жизнь.
Зинаида – последняя верная из всех её бывших подруг, на счастье, шла откуда-то:
- Анька! Что с тобой? Может скорую?
Та замахала руками:
- Гляди! Письмо какое-то странное, показала конверт и подала руку подруге. Поднялись на свой этаж. В комнатке Зина пыталась почти насильно заставить вскрыть конверт.
- Нет и нет! Не могу! Господи, вдруг, там такое, что я не переживу? Хотя, нет! Это его почерк – красивый, ни с кем не спутаешь. В нем всё красиво, и почерк у него тоже красивый.
- Так открывай и читай. Не с того же света написано. Там до сих пор на камнях скрижали высекают. А тут обычной школьной, шариковой ручкой подписано. А ну, не дрейфь! Читай!
- Нет, не могу. Ты иди к себе, а я чаю попью с валерианой, полежу, подумаю…
Зина, пожав плечами, нехотя ушла. Как только за ней захлопнулась дверь (это Юрий когда-то поставил ей этот английский замок), она бросилась, в полуразвалившееся кресло, и надорвала конверт.
« Моя дорогая, незабываемая и вечно единственная Аннет!»
Анна зарыдала:
- Я так и знала, Юрасик, что ты никогда меня не забывал! Я в это всегда верила! Я вписана в твое сердце, на небесах!.
Она вскипятила крошечным кипятильником в стакане чай. Стала пить его обжигающим, разливая дрожащими пальцами на блюдце и на замусоленную клеенку…
«Я пишу тебе из необычного для тебя, мой Ангел, места. Нахожусь в Мордовских лагерях. За что сижу, спроси у парня, что однажды снял со своего плеча костюм и надел на меня.
Помнишь, мы с ним как-то в его квартире правили тебе вывих? Вспомнила? Он тогда назвал адрес своей матери. Ну, ты у меня с феноменальной памятью. И, конечно, запомнила? Надеюсь только на тебя. У меня нет, и не было никогда никого кроме тебя. Сходи по тому адресу. Это – за городом.
Сожительница моя (извини), та, что после тебя, (ведь ты моя законная по сердцу и паспорту и судьбе, а эта – по обстоятельствам), тоже – в отсидке, но в Красноярском крае…»
Читала Анна и рыдала, и радовалась, что живой Он, Её Любимый. А если Он жив, то и она жива. А то собралась, было помирать.
Стемнело, начал стихать общежитский шум. Только где-то комнаты через три рьяный ревнивец –сожитель, как обычно опять гонял подвыпившую и совсем не строгих нравов, шалавую Людмилу с водокачки…
«Ты же знаешь, как я хотел иметь родных детей. Как только понял из твоих рассказов о твоей травме в детстве, что родить не можешь, я стал подбирать такую «родильную машину», которая сделала бы меня отцом собственного ребенка.
Но только через пять лет после того, как я по роковым и неотвратимым, поверь, обстоятельствам оставил тебя, она родила мне сына, Алешку. Весь в меня!»
Анна давно уже включила верхний свет. Непроизвольно поцеловала Юрину подушку:
- Умница, умница! Оставишь свой след на земле, не то, что я – горемычная, - и она заплакала о себе.
Зинаида, в который уже раз, царапалась в ее дверь:
- Эй! Ты там, живая?
Анна резко крутанула дверной запор:
- Ладно, уж заходи.
- Ну, что там? Где он? Что за такой конверт? – тарахтела подружка без умолку.
- Снова сидит…
- Я так и подумала. Помнишь, Каринэ с третьего этажа такой же конверт от Алика из зоны получила? Мы еще все гуртом читали его на кухне?
- Помню! – отмахнулась Аня, - Но разница в том, что Юрчик у меня не урка, и в тюрьме случайно, что меня Юрчик не забывал и не забывает, он Одну меня любит. У него никого, кроме меня не было. Он просто уходил, чтобы заиметь родного сына.
- И заимел? От фонарного столба?
- Да ну тебя, Зинка! – впервые переходя на жаргон огрызнулась счастливая хозяйка «гостинки".
- Не томи, читай же! Я и так полночи не спала!
«Когда ее арестовали, Алешенька остался со старой больной бабушкой. Вначале мы на съемных квартирах жили. А когда спутница моя забеременела, я заимел в столице отдельную большую квартиру в центре Города. Туда она малыша и принесла из роддома.
Жизнь наша постоянно подвергалась опасности. Работали на «опасном» производстве. Вокруг нас крутилось много плохих людей – всегда могли подставить, или замести, да и квартиру отнять. Завелся у нас в коллективе тогда один прощелыга, как потом оказалось подсадной.
Так я предложил своей сделать на Тебя, моя Единственная, дарственную на квартиру, как страховку от всякого… Я там тоже прописан да и Алешка. Незадолго до ареста мать его непутёвая вдруг нашлась. Алешенька почти все время до ареста матери жил у бабушки.
Зинка по-мальчишечьи свистнула.
- Во, даёт! А что посадили, то я тебя упреждала. Юрий твой, не иначе, как с наркотой или чем похуже тогда ещё связался. Посуди сама, где в наш безумный век можно так заработать на тебя и на себя после зоны!?
- Не смей на невинного наговаривать! Мой Юрочка, даже Гиппиус, Ахматову и Цветаеву наизусть читал!!! Не мог! Не мог! Понимаешь? Он где-то в секретке работал.По вечерам иногда по памяти чертежи рисовал, а потом – в самые мелкие дрызги, и в мусорку. – Отбивалась Юрина защитница.
- Ой-ой! Какие мы нервенные! А ну еще раз, где про квартирку.
«… я предложил сделать на Тебя, моя Единственная, дарственную на квартиру».
- А скоко там комнат, не написал?
- Не отвлекай меня, пожалуйста. Дай дочитать.
«Недавно мне сообщили, что его бабушки нашли в комнате мертвой, а Алешенька с ней рядом, весь урёванный. Хорошо, что в этот день их пришел проведать мой знакомый, о котором я уже написал. Он с похоронами всё устроил, сына нашего временно к себе забрал. Я не оговорился – именно, нашего. Он тебе– пасынок, а ты ему настоящая, законная вторая мама, поскольку моя законная жена.
Я жалел, конечно, о старушке, но, пусть Господь меня простит, не очень сильно. На тебя вся моя надежда. А старушка после бурной жизни, ну какая - такая была воспитательница для нашего сына? Чтоб ты знала, он весь в меня. Хотел я очень иметь в жизни собственного сына. Но он и твой тоже, так как я думал только о Тебе. Повторяю, потому что с тобой мы не разведены Алёшка твой законный пасынок. И очень прошу тебя поспешить за нашим Алешенькой. Могут прыткие бабоньки из органов опеки отыскать его и сунуть в детский дом Родная, тогда ищи свищи.
Когда найдешь моего знакомого, ты тоже обрадуешься. Но заранее тебе об этом писать не буду. Он в случае чего поможет с документами, да мало ли чего… Только одно прошу – забери скорее к себе Алешеньку. Он будет нашим с тобой сыном, мать его родная вряд ли, доживет до конца срока, не уберег её Господь от нездоровья, да и дали ей много больше…
Обнимаю тебя, целую, моя Аннет, моя радость и моё единственное утешение. Твой Юрий».
Теперь уже на полу рядом с Анной сидела Зина, уютно положив на её пухлое плечико свою кудрявую, на длинной шее, голову.
Зина хотела с ней отправиться в столицу, за мальчиком, но Анна не решилась её брать (Она сразу поняла, что Алёшенька и документы именно у Славки):
- А вдруг этого делать нельзя? Не зря Юрик все иносказательно, на эзоповском языке написал.
Лихорадочно собралась. Как во сне смастерила прическу, надела своё самое лучшее, присела возле сломанного телевизора, сняла, поцеловала и бережно положила в свою дорожную сумочку картонный образок Богоматери – «Взыскание пропавших» и пасхальную просфорку, и пару оставшихся церковных свечек…
Мысленно помолилась царице Небесеной, закрыла глаза… Выдохнув, решительно встала и уже твердой рукой захлопнула за собой тот самый английский замок… По пути на автовокзал она зашла к своему духовнику попросить благословения да и попрощаться.
На последние грошики, оставшиеся после покупки билета, накупила ребёнку сладостей и села в междугородний рейсовый автобус. Автобус повёз её совсем в другую жизнь…