Хрусть-2

Евгений Плахов
   Скорая все-таки успела чуть раньше, чем я успел отдать богу душу. Мне сделали переливание крови. Как-то откачали. Я слабо разбираюсь во врачебном деле. Гораздо больше мне известно о слабостях человеческого тела и разума. Работа детектива это предполагает. За десять лет работы в этом "кровавом котле", наша с Мартином, сеть агентов раскинулась на гораздо больший радиус, чем я мог даже предположить. Вышла за пределы города, потом штата. В последние месяцы информации поступало настолько много, что я не успевал строчить отчеты и подшивать архивы. Дел велось очень много. Раскрываемости не хватало. Из двадцати дел, что мы вели с Мартином, до суда доходило не больше двух-трех. В основном из-за бюрократии, процветавшей в полиции и ФБР. Ещё от безденежья госструктур, порожденного мировым финансовым кризисом. Кризис длился и длился. А агенты-стукачи не хотели работать бесплатно. Даже под угрозой тюрьмы.
   Хотя, и такая раскрываемость была неплохим результатом для нашего города. Нам вешали медальки, выплачивали бонусы. Один раз напечатали наше интервью в известной газете. А Мартин, пользуясь моментом, завербовал ещё одного агента. Того самого журналиста, который брал это интервью. Безошибочно определив в нем амфетаминового наркомана.
   И сейчас мой опыт подсказывал, что ничего ещё не кончилось. То, как мы с Мартином подставились на простой встрече со стукачем, уже предполагало злой умысел. Умысел с целью избавиться от нас. Раз и навсегда.
   Кому же мы так насолили? Почему никто не попытался с нами договориться? Ведь проще и надежнее договориться, чем убивать полицейских! Вопросы порождали новые вопросы. Ответов было ещё больше. Поэтому, как только я это понял и смог разговаривать, сразу позвонил в отдел внутренних расследований. Мне выделили круглосуточную охрану возле палаты. Но, до этого было две недели ночных кошмаров, липкого пота и страха смерти. Пока моё заявление об этой самой охране прошло все инстанции…
   Пробыв в коме сто восемьдесят четыре дня и впервые открыв глаза, мне показалось, что я ослеп. Видел только размытые пятна, потом силуэты. Глаза чесались, слезились, а я даже не мог дотронуться рукой до век. Ещё был слишком слаб. Очень хотелось это сделать, хоть медики и запретили. Потом, мне даже повязку на ночь делали, чтоб во сне не навредил сам себе. Я отрывался на заживающем плече и животе. Шрамики заросли, порозовели и чесались страшно. Чесал до одури, до крови. Как-то раз, разглядел, чего я начесал, внизу живота и попросил врача привязывать ещё и руки на ночь. Пальцы на левой руке, которые я ломал, на само деле оказались просто вывихнуты. Но, суставы были ещё опухшие, болели. Левой рукой пользоваться я не мог. Попросил жену принести резиновое кольцо, чтобы тренировать кисть правой руки. Мял газеты, расправлял одной рукой и снова сминал.
   Разговаривать мог только шепотом, жена приводила дочь, часами держала меня за руку. Говорила со мной, шептала, молилась о чем-то. Иногда, когда думала, что я сплю, лила слёзы в полутьме коридора. А я слушал эти судорожные всхлипывания за стенкой и спорил с богом…
   Мартин умер, не приходя в сознание, по дороге в больницу. Моя жена, Оливия, сказала, что если бы выжил – остался овощем на всю жизнь. Узнала об этом у врачей. У него остались двое сыновей. Пятнадцатилетние близнецы, Шон и Рассел. Жены не было, ушла от него ещё десять лет назад. Как только узнала, что Мартин вместе со мной пошёл работать в наркотический отдел. Она вообще была странной женщиной. Мартин рассказывал, что когда она родила, то уже через месяц скинула все заботы по кормлению и воспитанию младенцев его маме. А сама уехала отдохнуть, как она выразилась. От Мартина, от детей, от его работы. И отдыхала два года, неизвестно где и с кем. Потом вернулась, Мартин принял её обратно. На семейную жизнь Синтии хватило всего на три года. Потом она подала на развод и опять исчезла, уже с концами. Мартин тоже не искал с ней встречи. Растил сыновей вместе со своей мамой.
   Не сказать, что мы очень были дружны с ним. Выпивали по кружке пива после работы, разговаривали о том, о сем. Но, уважали друг друга, всегда поддерживали. Иначе нельзя, только так работают напарники. У нас, в наркотическом отделе, вообще дружбы, как таковой не было. Только очевидным фактом для меня это стало именно сейчас. Да, приходил шеф, навещали некоторые ребята из отдела и другие старые знакомые. Но, я видел и понимал, что им это в тягость. Зачем приходил Ронни Клейн? Он же все время меня ненавидел. За ту историю с подставленными торговцами амфетамином. У него чесались руки забрать их деньги. А я сказал, что денег мне этих не надо, потому, как грязные они. Героиновые. И пригрозил шефу доложить и в отдел внутренних расследований. С тех пор Ронни постоянно ставил мне подножки. Незаметно так, из-за спины. То дилер на подставную встречу не придет, то стукачка моего раскроют. Доказательств у меня не было. Но, я спинным мозгом ощущал, что Ронни здесь как-то завязан.
   Зачем приходили Дуайт с Алехандро? Эта "сладкая" парочка вообще имела все основания не общаться со мной. Мне один из стукачей рассказал, что они травкой приторговывают, я проверил. Оказалось, что стукач не врет. Я ещё раз проверил, уже через другого агента. Все подтвердилось. Дуайт что-то пронюхал, почувствовал нездоровое шевеление вокруг него с напарником. Прекратил все контакты с тем дилером, через которого вел свои грязные сделки.
   Шеф обещал принять меня на то же место, как только пройду курс реабилитации. Мне хотелось работать, хотелось встать и идти дальше, как будто ничего не было. Но, сознание того факта, что заказчик покушения сидит где-то в отделе, заставило меня отказаться. В конце концов, мне уже положена пенсия, есть кое-какие сбережения. Шеф послушал меня, не поверил ни единому слову, обругал. И ушел.
   А мой спор с богом продолжался. Мы никак не могли договориться...

   Сегодня, тридцатого сентября, я смог самостоятельно добраться до туалета и обратно.
Врачи делать этого не позволяли. Всегда только с "ходунками", под присмотром медсестры.
Так, как ещё слишком слаб. Но, у меня не было времени на долгое восстановление по всем правилам.
   Когда дошёл до туалета и устало сел на унитаз, то почувствовал себя гигантом, чемпионом в марафоне!
Время было ночное, дежурные медсестры спали. Как спал и мой охранник. Жена теперь приходила по выходным, ей тяжело было успевать работать и присматривать за нашей дочкой. В больнице вообще было тихо. Приемный покой и хирургическое отделение были расположены в соседних корпусах. А у нас воцарилась тишина. Только попискивали аппараты искусственного дыхания и тикали часы над дверью в коридор. Обратная дорога от туалета до палаты вымотала меня настолько, что я с трудом взобрался на койку. Пот заливал глаза, ноги дрожали. Но грела мысль, что я все-таки смог! Счастливая улыбка так и растягивала мне скулы и я приготовился уснуть и увидеть приятный сон. В этот момент я и услышал, почуял кожей какой-то посторонний звук…
   На грани слышимости. Но, этот звук внес диссонанс в общий фон ночной идиллии. Тело напряглось, рука лихорадочно зашарила под матрасом. Там, уже давно был припасен носок. Обыкновенный носок с медицинской гирькой внутри. Хорошее оружие в умелых руках. Когда, в палате никого не было, я тренировался с этим снарядом. Делал выпады, раскручивал с полуоборота, атаковал подушку, чтобы не шуметь. Восстанавливал былые навыки.
   Голова отказывалась соображать, единственное, что смог понять, это происхождение того звука. Так звучит приоткрываемое пластиковое окно, просевшее под тяжестью стеклопакета и задевающее за какую-то часть металлической фурнитуры. Значит, все-таки я был прав! Ничего ещё не кончилось.
   Сполз кое-как, стараясь не шуметь, с кровати. Доковылял на подгибающихся ногах к двери, приоткрыл едва-едва. Увидел в щелочку спящего охранника, тот неожиданно всхрапнул яростно. Наверное, приснившаяся стриптизерша коварно превратилась в трансвестита. Я стал ждать, напрягая слух и поудобнее перехватив скрученный носок в правой руке. Жалел, что попросил жену принести дурацкий эспандер, а не мой пистолет. Всё боялся, что приснится что-нибудь, выхвачу его из-под подушки и начну палить, куда попало. Психолог, будь он неладен! Больше половины разговоров с ней сводилось к тому, что после попытки моего убийства, у меня могут начаться параноидальные видения и психозы. Эта маленькая добрая толстушка с профессорским дипломом и огромным опытом, все копалась и копалась в моем сознании. И никак не могла поверить, что я не выдумываю ничего! Не могла поверить и меня в этом почти убедила. Убедила, что я напрасно волнуюсь о новом покушении. Давила примерами работы с другими полицейскими, на которых нападали преступники. Давила статистикой повторения таких нападений. Хорошо, что я привык доверять своим инстинктам и подготовился заранее!
   И тут, счет пошел на мгновения. Я даже не услышал, а скорее опять почувствовал кожей всего тела, шаги. Мягкие, скользящие по ковровой дорожке в коридоре. Охранник продолжал изредка всхрапывать. Правда, уже не так бурно, скорее довольно. Наверно, во сне придумал себе новую красотку. Уже без неприятных сюрпризов.
   Я растекся вдоль стены, одновременно опираясь на неё, чтобы иметь дополнительную точку опоры для удара. Скорее всего, удар будет только один. На большее сил не останется. Итак, уже еле стою. Дверь приоткрылась слегка, я отвел правую руку в сторону и вниз. Развернул тыльной стороной сжатого кулака вперед. Так, чтобы наверняка попасть в голову. Кто-то заглянул в щель, послышалось его сдерживаемое сопение. Моей койки с этой точки видно не было. Я выжидал, когда появится голова. И дождался. А он высокий, мой несостоявшийся убийца.
   Гирька с легким свистом разрезала воздух и…

Хрусть! Ненавижу этот звук.

   С противным хрустом пробила человеку в белом халате кадык. Неужели я ошибся? И это просто врач? Может, мне показалось? И я параноик? Нет, вряд ли. Не стал бы врач так красться. Тот молча повалился вперед, дверь под его весом с размаху ударилась о стену. Охранник забыл о стриптизе и подорвался со стула, хватаясь за кобуру. На ходу разворачиваясь в сторону двери в мою палату. Хорошая реакция, ничего не скажешь! Но, спросонок был неуклюж. И  только выбил из-под себя сиденье, суча ногами в попытке вскочить. Рухнул на четвереньки вперед и уставился мутным взором на нас с трупом.
   У меня вырвался нервный смешок, а потом, я обессилено сполз по стене. В голове застучали молоточки, в глазах запрыгали кровавые мальчики. Все. Перенапрягся. Изображение и звук отключились.
   И я продолжил свои споры с богом…