О, Кюйрик, я тебя буду тысячи раз целовать,
На ветру, несравненная дочь хорасанского хана,
Белым камнем бухарским у ног твоих буду лежать,
Невзирая на раны и боль от кривых ятаганов.
И эмира, что держит тебя, как сапфир, взаперти,
Не смогу убояться, живым, или, более, мёртвым -
Подожгу я сигнальную башню огней из любви
Красношерстой верблюдицей стройной, красивой и гордой.
Не брани, от тоски по тебе я весь высох давно,
И давно онемел, поседевши, как снег, что в июле
Выпадает в кишлак, и, растаяв, собрали в вино,
В корабли хайастанов, в старинные славные трюмы.
Нас ни хану, на даже, прости, и Ему - не достать,
Хоть Он вышлет на поиски самых известных пророков -
Степь молчит как пенджаба последняя медная рать,
Проиграв в пакистане сраженье пришельцам из охры.
И лечу я к тебе, жизнь моя, чтоб с собою забрать,
Прям отсюда - и в вечность, и знаю, что верной дорогой,
И молю, о, святая Лейла, пропусти меня, мать,
В марь волшебную чувств и стихий золотого потока.
Что спускается с гор, не спросив, и, увы, не спросясь,
Когда время приходит для чаек покинуть озёра,
Что сверкают индиго прозрачным "небесный алмаз",
Или жёлтым с лимоном слезой хорасанского вора.
И ты, милая, хочешь, мне верь, или хочешь, не верь,
Я не буду, как прежде, трусливым-и-храбрым героем -
Обниму я тебя насовсем в предрассветную хмерь,
По-шумерски, и в клинопись брошу хазарского моря.
И мы будем на дне там смотреть в соляные столбы,
И принцессе Азаль мы составим хорошую свиту...
Только знаешь, сама ты меня на постель не зови -
Я приду, когда буду в сраженьи неравном
убитым.