Записки ефрейтора-3. Сборный пункт

Свиридов Алексей
                ГСП

        ГСП - это городской сборный пункт. Или сортировочный, трудно сказать. По архитектуре - обычная школа "самолетиком" без никакой капитальной переделки. По атмосфере - зал ожидания большого, но провинциального вокзала. В коридорах, в классах сидят и стоят толпы молодых воинов, которые себя таковыми не сознают. Расчетная единица здесь - команда. Есть команды по 200 человек, есть по 10. Командами ходят есть, в баню, на мед. осмотр. Покупатели в чинах от прапорщика до майора роются в бумажках, меняют одного водителя на двух каменщиков и беседуют с личным составом вдумчиво и умно.
        Личный состав тоже старается беседовать вдумчиво, умно, но это не всегда получается. Вопросы уж больно сложные, а вернее, никогда раньше не встававшие. Например: кто у нас глава государства. Неискушенный в государственной структуре молодой человек перебирает все фамилии, звучащие в новостях по "Маяку", но сделать окончательного выбора не может. Вдумчивый и умный капитан отпускает невежду, вздыхает и делает пометку в блокноте.
Эти пометки гроша ломаного не стоят. Я, к примеру, за три дня на ГПС побыл и ракетчиком, и танкистом, а попал в связь - еще после нескольких манипуляций. Кто не желает ехать "куда-то" или "кем-то", тот просто отбивается от команды, пережидает поиски, отправку, а потом с невинным видом идет искать своих. Лотерея, можно еще хуже загреметь. А «заместо» беглых в спешке берут первых попавшихся - так мой друг, ушедший на полгода раньше, вместо вполне цивильного Харьковского гарнизона поехал на море - на Аральское.
          Есть на ГСП старожилы, обретающиеся тут неделями. На головах и на щеках одинаковой длины щетина, спокойное ощущение неопределенности своей судьбы и глубокое знание тонкостей здешнего быта. Тонкостей много, вот некоторые из них.
          Каждый молодец снаряжен автономным запасом еды дней на шесть-десять. Запасы в мешке. Мешок с утра отбирается в кладовую и отдается только вечером. А кормежка – один-два раза в день, и еда - не мамины вареники. В кладовке никаких номерков. Заходишь, высматриваешь в рядах многоярусных полок свободное место, пристроил мешок и выметайся. Если кто впоследствии твой рюкзак скинет или он сам упадет, его «запинают» в угол или, кто посердечней, пихнут в первую попавшуюся щель, ищи потом…
Еще одна тонкость: курить на ГСП запрещено, а на улицу не выпускают. Курящих ловят и либо отправляют, либо не отправляют на очко - в зависимости от боевых качеств пойманного и поймавшего.

          В столовой ложку положено иметь свою, а кто не имеет, ходит и побирается. Ему, может, ложку дадут под честное слово свою, а может, и нет. Мне, ещё когда из института отчисляли, наш староста, в армию уже сходивший, дал добрый совет - делаешь в ложке дырку, и вешаешь на её шнурке на шею, как первоклассник ключ от дома. Оказалось это очень мудрой вещью!
Рулят в командах сержанты, появляющиеся перед каждым мероприятием. Сами в столовке, естественно, не едят, их в город выпускают, но нас в заведение сие водят, и на том спасибо.  Буфет еще есть. Для нашего бритого брата ассортимент стандартный: напиток "Лимон" (бутылки не сдаются, а собираются безвозмездно специальной бабулькой) и жареные пирожки. Кто не попал в столовку, насыщается здесь.
        Весь день команда сидит и мается. Представьте себе класс, уставленный топчанами, по цвету и конструкции похожими на приподъездную скамейку. На них лежат и сидят призывники, будущие рэмбы и лейтенанты тарасовы, одетые, кто во что горазд, но одинаково драно. Кто молчит, кто спит, кто идет на собеседование с покупателем - они тут же, на учительских местах. Мне повезло. Я нашел родственную душу в виде самоуверенного парнишки в темных очках (остальную одежду прошу домыслить самостоятельно). Итак, я и он второй день к ряду загибаем анекдоты. Вокруг - группа публики, если мы выдыхаемся, она берет инициативу. На стене гвоздем закреплена бумажная фигурка, похабная по идее, но прекрасная по исполнению. Из рук в руки переходит бычок, дым осторожно сбрасывается под топчан. В общей массе несколько совсем уж томных лиц - это у кого проводы пограндиознее были.
Так тянется до отбоя. Отбой начинается походом за мешками и верхней одеждой. Затем из топчанов составляются квадраты 10х2. Начинается самое интересное...
    "Отделение, в затылок становись!" Полтора десятка человек становится в затылок у одной стороны квадрата и столько же с другой. "Плотнее!" Куда уж плотнее, а первый и последний все равно не входят. "Ты - туда!" последний переходит на противоположную сторону. "Ложись!" Как стояли боком, так и легли, мешки под головой. Не завидую крайним, ночью кого-нибудь точно скинут. Рядом на отдельном топчане сержант. "Все, спим, отдыхаем."  Отплытие...

      На третий день с нашей командой стало что-то происходить. Сначала была баня, оборудованная в подвале той же школы. Голая толпа толкалась и орала, а из дырчатых насадок текли струйки кипятка - по одной на каждую насадку. Холодной воды не было, видимо, авансом за её предстоящее обилие. Пять минут такого купания, и снова наверх, но уже не в класс, а в спортзал, обыкновенный школьный спортзал, тоже заставленный квадратами топчанов. Вечером совсем было заснул, как вдруг в относительной тишине раздался голос: "Эй, лысый, ты спишь?" Хохот гулял по залу минуты три, и дальше - немного тишины, потом: "Эй, лысый," и снова смех. Все лысые, всем смешно.
     Следующий день начался странно. Несколько команд завели в актовый зал (не знаю, сколько это народу, но было очень тесно). Показали несколько "Фитилей" и кино "Старшина". Оказалось, на прощание. Последний раз забрали мешки из кладовой. Румяный толстяк из Беляево, между прочим, нашел свой рюкзак, потерянный в самом начале. Там все протухло, и под соответствующее надгробное слово мешок оставляется на месте.
 
        Плац. Там, где у обычной школы стадион и все прочее. Сержанты занимают нас строевой подготовкой. Топ-шлёп, парень впереди меня никак не может попасть в ногу. Родственная душа в темных очках (его зовут Андрей, он из МИИТа) назначен командиром отделения и уговаривает окружающих пройти получше. Сержанты добродушно смеются над "иноходцами" и, сведя строи на параллельных курсах, хвастаются друг перед другом выправкой будущих бойцов. Мы - строевые единицы - тоже с удовольствием играем в эту игру и не жалеем ни каблуков, ни асфальта, вернее, льда на нем.
       Дело к вечеру. На плацу все больше таких же, как и мы, гуляющих. Старшина неизвестной (по причине сумерек) статьи ржет при встрече с нашим строем. "Вам что их, выдают?" Их - это очки. Очкастых у нас три четверти.
      Поздний вечер. Черные квадраты стоят в линию неизвестно каких колонн. Взводных, ротных - я и теперь не скажу. Итак, стоят, мнутся с ноги на ногу. Шестой час на холоде, без легендарного "оправиться!". Зреет недовольство, слышны аполитичные высказывания. Руководитель-церемонник колеблется: пустить всех опять в помещение? А вдруг кто скроется, особенно из флотской команды? Решение соломоново. "По пять человек от каждой команды к забору бегом марш!" Первая пятерка срывается с места. Весной, наверное, этот забор покроется древовидными лопухами, лианами и прочей тропической растительностью, судя по количеству удобрений, пришедшемуся на квадратный метр.
       Митинг ничем не хуже любого другого подобного мероприятия, все знакомо. Торжественный марш, ворота в высоком бетонном заборе и поезд. Последнее московское впечатление - моряки с карабинами, хранящие поезд то ли от вторжения снаружи, то ли от побега изнутри.