Управляющий
В то сентябрьское утро 1913 года ударил первый крепкий морозец и все: траву, листья деревьев и ветки, гальку речных кос накрыло легкой алмазной пылью. В ранних лучах солнца это искрилось и сверкало. Да так, что становилось больно глазам.
На тропинке, что тонкой змейкой пролегла по крутому яру левого, русского берега реки Амур и вела с хутора Союзного в сторону станицы Екатерино-Никольской, показалось трое конных. Все в одинаковых брезентовых плащах и форменных фуражках с кокардами Департамента таможенных сборов – перекрещенных жезла бога торговли Меркурия и факела. За спинами двоих всадников, по облику – типичных забайкальцев, торчали длинные стволы трехлинеек , хотя уместнее смотрелись бы кавалерийские карабины. По выправке и хорошо подогнанной сбруе было видно, что это опытные наездники и проводят в седле немало времени. У третьего, более грузного, с длинными и пушистыми бакенбардами, усами и бородкой о ля Ришелье, перепоясанного крест накрест черной кожи патронташами, стволами вниз висело охотничье ружье. Управляющий Союзным таможенным постом губернский секретарь Модест Иванович Свирский, заядлый охотник, не мог отказать себе в удовольствии даже находясь в разъезде, лишний раз пострелять глухарей или на худой конец рябчиков. Дополнял импозантный вид чиновника висевший на груди цейсовский бинокль в роскошном коричневом футляре.
Время от времени всадники останавливались, внимательно всматриваясь в поверхность реки и подходы к ней. Наш берег более высокий и на него почти выходят отроги хребтов Малого Хингана , поросшие вековыми елями, кедрами, со стволами в два-три обхвата. Все это чередовались большими и малыми распадками, с их широколиственным буйством дальневосточной тайги и было сплетено и перепутано лианами дикого винограда, лимонника, актинидий. А в почти непроходимые заросли «чертова дерева», так здесь звали аралию с ее огромными, густо усаженными шипами или кусты не менее колючего элеутерококка лучше не забредать. Без плотной и прочной одежды, крепких рукавиц там делать нечего. Рай для контрабандистов, переплыл реку и все, найти в таких дебрях почти невозможно. Китайский же берег, более низкий и пологий, затянутый сплошной щеткой тальников, вообще казался одной сплошной серо-зеленой стеной. От станиц Пашково до Радде река стиснута горами и ее ширина не превышает 300-400 саженей , поэтому в этих местах огромная масса несется с большой скоростью и только выйдя на равнину немного успокаивается и становится шире.
Сегодня в разъезде находились досмотрщики поста Федор Ковширь и Иоаким Пастухов, на проверку маршрута с ними выехал управляющий поста. За оставшееся время надо было отмахать еще почти тридцать верст, переночевать и только к вечеру следующего дня вернуться обратно.
Впереди водная гладь делала крутой поворот и казалось исчезала среди буйной растительности. Едва группа прошла речной изгиб, как все почти одновременно на расстоянии в пару сотней саженей увидели приставшую к нашему берегу китайскую джонку. Трое человек что-то торопливо из нее выгружали. Всадники осторожно спешились:
- Ваше благородие, побудьте с конями , а я с Иоакимом постараюсь подобраться поближе, - Федор передал Модесту Ивановичу поводья своего жеребца и кобылы напарника.
Прошло несколько минут ожидания и вдруг кобыла Пастухова заржала и лягнула жеребца Свирского, когда тот куснул ее за круп. Люди около лодки услышав эти звуки начали забрасывать обратно тюки, свертки и прыгнув в нее, отчалили. Гребец посудины резкими движениями заюлил веслом, ее подхватило мощным течением и когда досмотрщики подбежали к месту выгрузки, джонка с китайцами была уже далеко.
Иоаким остался на месте, а Федор подошел к управляющему:
- Не удалось , успели «ходи » улизнуть.
Модест Иванович поехал по тропе, за ним двинулся Ковширь уже верхом, ведя второго коня на поводу. Подъехали , только спешились, как раздался возглас Иоакима :
- Нашел. Не успели все забрать. Второпях забыли .
В руке он держал плоский жестяной бачок:
- Не меньше чем ведро ханшина , с паршивой овцы хоть шерсти клок.
После нескольких минут поиска уже Федор нашел тюк с пятью ватными куртками, его унесли подальше в кусты. Скорее всего выгрузили первым.
- Прошло лето, вот хунхузы и решили своим старателям подкинуть теплой одежды и провианту, заодно и ханшину, обменять у приисковых на золотой песочек и самородки. А те за спирт маму родную продадут, постой ка целый день по колено в леденящей воде, резиновые сапоги у единиц.
Федор выдав тираду достал кисет и оторвав от книжицы папиросной бумаги листок, стал вертеть самокрутку. Полез за своим кисетом и Иоаким.
Свирский тоже вынул из бокового кармана своей форменной тужурки на выхухолевом меху кожаный походный портсигар и зажигалку. Достал папиросу и предложил Пастухову, но тот отказался:
- Спасибо господин управляющий, но мой самосад ядренее, да трав духмяных положил, чабреца и мелиссы , как затянешься – так и пробирает до самых костей . А вот зажигалкой можно попользоваться, спички надо беречь, в лесу без них никак.
Модест Иванович курил только один сорт табака –«Дюбек» и специально заказывал его капитанам проходящих судов или покупал в Благовещенске , а то и в Хабаровске. Сам набивал машинкой гильзы, обычно выбирал для этого свободный вечер и не любил, когда в это время кто то прерывал это священнодействие. Закурил и пустил несколько колец дыма:
- Я уже написал письмо господину инспектору , чтобы он разъяснил один из вопросов о порядке прохождении нашей государственной границы .
Управляющий сделал несколько глубоких затяжек :
- Ведь от Поликарповки до Помпеевки, а это без малого верст 40-45, по нашему берегу в Амур впадает масса ключей, в которых китайцы хищническим способом добывают золото, ловят кабаргу на петли. Мускусная железа только у самцов, зимой хоть мясо берут, а в теплое время тушка портится и шкурка неважная. А сколько самок попадает. Соболя выбивают. И на всем протяжении пять бакенщиков, да еще наши разъезды. Вот хунхузы беспрепятственно и проникают на русский берег, завозят продукты, снаряжение для промысла и бесследно исчезают в тайге. Найди их там потом .
Затем обратился к досмотрщикам:
- Давайте отъедем с полверсты, ведь беглецы за нами обязательно наблюдают и когда тропа отклонится от берега , спрячем . На обратном пути заберем.
Такое место нашлось быстро. Тропа здесь уходила от берега и в неболь-шом распадке, в густых зарослях лещины, перевитых диким виноградом, листья которого приобрели пурпурную расцветку, находки были надежно спрятаны. Федор не удержался и нарвал целую горсть синевато-сизых кистей. Угостил своих попутчиков. Терпкий кисло-сладкий сок хорошо утолял жажду.
Разъезд продолжил свой путь. К вечеру без приключений добрались до устья безымянного ручья. Ночевки обычно устраивали в паре верст дальше, но сегодня решили изменить обычному правилу. На этот раз расположились на небольшом островке. Вернее полуострове, вода сильно упала и он соединился с берегом галечной косой. Летним паводком сюда занесло несколько вывороченных с корнем деревьев, получился своеобразный редут выше половины человеческого роста с узким проходом. Лучше места и не сыскать. Внутрь завели лошадей, их тут же расседлали и после того как остыли, напоили . Получив свою мерку овса, они дружно уткнулись мордами в подвешенные брезентовые ведра. На костре пускал пузыри закопченный чайник, в котелке бурлил кулеш. Все делалось без лишней суеты и лишнего шума, на дрова шел только сушняк, да и тот, что давал меньше дыма , зачем лишнее внимание.
Пока управляющий что-то писал на колене в тетрадку с коленкоровой обложкой, досмотрщики наломали и принесли целую кучу пихтовых и еловых веток, ночью на голой земле уже не полежишь.
На куске брезента накрыли немудреный ужин. Федор и Иоаким из переметных сум достали вареные в крутую куриные яйца, соленые бочковые огурцы и вареную картошку в мундире, кусок малосольной кеты уже этого года хода, чистую тряпицу с солью и такую же с мелко наколотым сахаром. Модест Иванович в свою очередь выложил завернутую в пергаментную бумагу жареную тушку фазана, подстрелил вчера на примыкающих к хутору огородах и сам приготовил, а также две банки рыбных консервов. Открыл их своим ножом. В свои сорок шесть он так не женился, обед ему готовила приходящая казачка. Зимой было проще, она лепила пельмени и котлеты, благо дичи и рыбы хватало, все это морозились и проблем с завтраком и ужином не возникало. Летом выручали консервы, капитаны и шкиперы судов старались угодить чиновнику. Да и сам мог приготовить, что ни будь немудреное.
Ели молча, быстро темнело. Осенью всегда так. Только солнце спрячется за горизонт и тут же практически без сумерек наступает ночь. Иоаким сходил помыть посуду и набрал воды в котелок и чайник на утро.
Молчание нарушил Ковширь:
- Модест Иванович, вы устраиваетесь, мы то в разъездах привычные , с Иоакимом ночь поделили. Первым я заступаю.
Но управляющий с этим не согласился:
- Нет братцы, так не пойдет. Старший тут я. Мне все равно не спится, поэтому до часу ночи дежурить мне, а следующий – уже по очереди.
Стало резко холодать, ветер с сопок зашумел в прибрежных тальниках.
На лошадей накинули легкие попоны, сняли пустые торбы с голов.
Костер потушили, досмотрщики устроились на своих лежанках, каждый положил рядом свою винтовку, на сапоги они надели из тонкого войлока бахилы, головы закутали в башлыки и скоро затихли. В разъездах приходится спать не раздеваясь, вдруг тревога, а тебе портянки вертеть.
Свирский достал из нагрудного кармана куртки часы без цепочки, открыл. Чтобы рассмотреть циферблат пришлось щелкнуть зажигалкой – стрелки показывали без четверти десять. Снял плащ, аккуратно расстелил на куче лапника, из переметной сумы достал туго свернутую в валик бурку, развернул и накинул на плечи. Провел рукой по шелковистой поверхности. Подарок брата, он уже управляющий Ялтинской таможней. Был в прошлом году в отпуске, заезжал к нему. На юге хорошо, теплое море и нет этого изнуряющего летом гнуса. Надо наконец решать. Откладывать больше нечего. По возвращению из разъезда писать инспектору рапорт об отпуске и переводе в центральную часть России, или на худой конец в Благовещенск или Хабаровск. Сердечко стало прихватывать все чаще, а на хуторе только две бабки- повитухи да коновал, пока доберешься до доктора с оказией – доедешь ли живой.
Он еще долго сидел на стволе принесенного плавника, вслушиваясь в шум ветра. Достал из кобуры, висевшей на поясе браунинг и переложил его в карман брюк. В бурке было тепло, но ноги стали по немного стыть. Пришлось встать и походить по периметру завала. Узкий серп нарождающегося месяца почти ничего не освещал и управляющий еще пару раз прибегал к помощи зажигалки – ну вот уже половина двенадцатого. Скоро можно отдохнуть. Спать не хотелось, просто надо полежать на спине, вытянуть ноги, целый день ведь провел в седле. Досмотрщики привычны, как правило пару раз, а то и три в неделю в разъезде.
В час ночи он разбудил Ковширя и лег на свою кучу лапника. К своему удивлению быстро заснул . Проснулся Свирский от треска плавника. Почти все небо было затянуто тяжелыми серыми тучами, которые не дали остыть земле, поэтому иней не выпал. Только на востоке край неба был еще чистым и уже розовел. Иоаким ломал сухие ветки об колено и подкладывал в разгорающийся костер. На таганке висел чайник.
- Как спалось Модест Иванович ? Если будете бриться, то вода уже теплая.
- Давно уже не спал так, лег и провалился, - ответил управляющий, - а
бриться буду уже в хуторе, еще темно, не ровен час и порезаться можно.
Он вышел из завала и отошел справить нужду в кустах. Вернулся, взял мыльницу с мылом и полотенцем, подошел к берегу ручья. И сразу услышал легкое позванивание, оно пробивалась сквозь шум бегущей воды. Присмот-
релся и увидел мелкие льдинки, они вертелись и ударяясь друг о друга издавали легкий звон, что его очень обрадовало. Значит через неделю, максимум полторы заканчивается навигация , санный путь откроется в лучшем случае в декабре. И последним пароходом, который потянет в Хабаровский затон на буксире баржу Усть-Сунгарийской таможенной брандвахты, что всю весну, лето и осень стояла в устье реки Сунгари, почти напротив станицы Михайло-Семеновской и одноименной таможенной заставы, можно будет добраться до Хабаровска. А там вагон второго класса и здравствуй Курск. Хотя нет, сначала лучше к брату в Ялту. В родном городе только полуспившийся отец. Он еще учился в духовной семинарии , как вдруг неожиданно слегла мать и буквально сгорела за две недели от двухстороннего воспаления легких. Отец – чиновник почтового ведомства – так и не женился и стал пить с тоски. Но на могилку к маменьке надо обязательно сходить. В памяти навечно остался ее мягкий грудной голос и ласковые руки. Руки у нее были золотые, сама не хуже модных портних шила себе наряды, а какие получались пирожки с вишневым вареньем. Он даже почувствовал на губах их неповторимый вкус. Пришлось даже тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения.
Когда вернулся, чайник уже бурлил и Пастухов ножом крошил в него плиточный чай. Завтрак был легкий – крепко заваренный чай и вяленое мясо с ломтями ржаного каравая.
Когда полностью расцвело, разъезд отъехал уже с пару верст. Обратный путь прошел без приключений. Забрали спрятанные в распадке вещи. И только перед самым хутором Свирский увидел стаю рябчиков в молодом ельнике. Те дружно взлетели при их приближении, наверно лакомились на брусничнике. Попросил досмотрщиков задержаться и взяв ружье, стал к ним подкрадываться. Вскоре раздались один за одним два выстрела и вот уже управляющий возвратился, держа в руках пять тушек. Молодняк подрос и совсем сравнялся с родителями. Потомить в духовке, да залить клюквенным или брусничным соком. Это будет просто божественно.
Подъехали к зданию поста, Ковширь слез – открыл ворота, на крыльцо вышел дежурный досмотрщик Кирилюк Дмитрий:
- Как на посту дела, - спросил управляющий. Получив ответ, что все слава богу, без проишествий, спрыгнул, немного правда тяжеловато, повел жеребца к коновязи. Федор и Иоаким тоже привязали своих лошадей, пошли ставить в пирамиду казенное оружие.
- Вы пожалуйста расседлайте.- обратился управляющий к Кирилюку, - и когда остынет , попоите и дайте овса полторы нормы, он сегодня заслужил. А я пойду к себе, что то немного устал.
Свирский не стал даже пить чай и сразу лег. Но сон приходил. Немного полистал единственную книгу имеющую в квартире книгу: служебный
« Таможенный тариф» и наконец забылся.
Модест Иванович проснулся среди ночи от тупой боли в груди и не сразу понял, где находится. Только когда открыл глаза и с трудом , даже застонав, повернулся с левого, ноющего бока на спину, понял. Не в Кронштадте гуляет с Татьяной по набережной, а лежит в своей холостяцкой служебной квартире на хуторе Союзном Екатерино-Никольского станичного округа Амурского уезда Амурской области, так далеко находящегося от Финского залива. Начал тихонько массировать грудь и где-то минут через десять боль стала стихать, только тогда приподнялся и медленно сел. Под его грузным телом, даже через два матраца, жалобно заскрипели пружины панцирной сетки. Дотянулся до спичек и зажег обе свечи в бронзовом подсвечнике, стоявшем на старом письменном столе возле кровати. Открыл крышку японской шкатулки, достал пару пакетиков с порошком, развернул, налил из графина стакан воды и высыпав в рот, запил. В таком положении побыл долго, от сидения затекли ноги и он лег. Сон не шел и перед глазами, как в немом кино, замелькали кадры его жизни. Вот он ученик реального училища и мама ведет его за руку в форменном мундирчике и фуражке с кокардой. Духовная семинария, смерть мамы. Работа в почтовом ведомстве, где так и не смог подняться выше чина коллежского регистратора, занимался там самой скучной работой – чиркал всевозможные отписки на запросы и сдавал огромные тома в архив. Только с помощью старшего брата удалось перейти в Департамент таможенных сборов и устроиться в Кронштадскую портовую таможню на должность помощника корабельного смотрителя в 1904 году.Через год влюбился как гимназист, по самые уши, в выпускницу Бестужевских курсов. Бежал с работы чуть ли не в припрыжку на свидание и вдруг нелепая смерть. Татьяна пошла на студенческую демонстрацию в том кровавом 1905 году. Полиция и казаки стали ее разгонять, началась перестрелка между ними и дружинниками, охранявшими шествие и в нее попала чья то шальная пуля. После этого уже не мог ходить по этим улицам, но тут каждый уголок напоминал о ней. Пытался вычеркнуть из памяти все, что связывало его с Татьяной, а что не смог забыть, прятал как можно глубже. А когда это не получились, пришлось писать рапорт и уезжать на Дальний Восток. Продолжил службу в Благовещенске, помощником пакгаузного надзирателя, затем получил должность управляющего Союзного таможенного поста. А все равно жизнь получалось непутевая. Ему сорок шесть, а у него ни жены, ни детей и служит он , как говорится, у черта на куличках. А может жизнь изменится к лучшему?
Прошло несколько дней. Второго октября Свирский, полный радужных надежд взошел на палубу последнего парохода, идущего вниз и четвертого вечером вступил на пристань Хабаровска - теперь гостиница, потом баня, смыть дорожную грязь и на следующий день к инспектору на прием. Но жизнь, помимо воли человека, оказывается может выкинуть не предусмотренный никаким расписанием зигзаг.
Утром пятого октября в рабочем журнале хабаровского городского полицейского управления появилась выполненная каллиграфическим писарским почерком запись:
- 4-го октября в 9 часов вечера в бане Мустахитдинова в номере 12 от паралича сердца скончался губернский секретарь Свирский Модест Иванович, управляющий Союзным таможенным постом. При себе имел триста пятнадцать рублей. Имущество умершего хранится на Сунгарийской брандвахте, приведенной в Хабаровск на зимовку и стоявшей в затоне.
В рассказе описаны реальные события, но место , имена и фамилии героев изменены.