Самхэйн

Хайль, Самхэйн!
Ночь Тёмного Прилива, когда грань между миром смертных и миром духов становится тоньше весеннего льда!
Самхэйн!
Дым от яблоневых дров мешается в воздухе с острым запахом палых листьев и сухой полыни, кружит головы.
Праздник великого безумия, когда люди примеряют маски чудовищ, а создания тьмы играют в людей – Самхэйн!

Это наша ночь, ночь Дикой Охоты. У меня раздуваются ноздри, впитывая дурманящие запахи, среди которых пока недостаёт самого прекрасного, пьяного запаха свежей крови, и я несколько раз невольно выпускаю и втягиваю когти, а по спине пробегает дрожь.

Принц замечает это, как он замечает всё на свете, и беззвучно шепчет мне: скоро. Вот он, город, раскинулся перед нами, стоящими на холме, ожидающими по ту сторону ворот. Истекают последние минуты перед тем, как ворота откроются, и лабиринт хаоса незримо для жителей прорастёт сквозь городские мостовые, и подобные мне выплеснутся на улицы!

Лучше бы людям воспользоваться этими минутами для того, чтобы спрятаться за стенами своих домов. Те, кто в ночь Самхэйна рискуют выйти на площади, жечь костры и праздновать с нами, отдают себя во власть Неблагого двора, а мы не из тех, кто упускает возможность воспользоваться своей властью. Хайль, смертные! Дикая охота пришла по ваши души!

– Пора! – кричит принц, его голос разрывает источившуюся плёнку, отделяющую царство хаоса от земной обители, и мы лавиной движемся вниз, с холма. Те, у кого есть крылья (я в их числе) взмывают в небо, подставляя тела осеннему ветру, и лают собаки, белая свора наших гончих: сегодня им предстоит всласть поохотиться за теми, кто заслужил это злыми делами, мыслями и поступками, потому что Самхэйн – время платить по счетам!

Первый крик ужаса и боли пронзает ночь, и ответом ему звучит хор наших голосов: песня торжества, свободы и голода!

Часть из нас рассыпается в разные стороны, но я продолжаю лететь за принцем. Моё место – за левым плечом моего лорда, и я никому не уступлю его, даже ради удовольствия загнать добычу в одиночестве.
Хотя бы потому, что игры принца с его жертвами всегда намного забавнее, чем обычные убийства. Воображению его высочества, одного из Старших Неблагого двора, позавидует сам Нудд, хозяин мёртвых.

На городских стенах никого нет. В ночь Самхэйна глупо ждать вражеского вторжения, а вторжение созданий хаоса – не из тех, что могут отразить луки и копья, поэтому городская стража разбрелась кто куда, благоразумно уйдя с нашего пути. Мы перебираемся через стену: кто прыжком, кто карабкается, цепляясь за камни, кто взмывает на крыльях.

Улицы тихи и пустынны. Сердце праздника в центре города, именно там сейчас горят костры и льётся вино. Туда мы подойдём шумной толпой причудливо наряженных людей, надёжно скрыв под личинами и масками свой истинный вид, чтобы не портить веселья раньше времени. Только в полночь будут сброшены маски, и тогда – о, тогда горе тем, кого безрассудная смелость заставит остаться на улицах!
Ну, а мы постараемся, чтобы подобных смельчаков оказалось как можно больше. Таковы правила старой, доброй игры, в которую люди и нелюди играют в Самхэйн с незапамятных времён.

Я обнаруживаю, что слегка отстала от кавалькады, и протискиваюсь вперёд, благо, что процессия почему-то не движется, а стоит на месте. Вынырнув из-за спины рыжего, коренастого буги, вижу причину задержки, и на секунду цепенею в удивлении.

Девчонка. Худенькая девушка со светлыми волосами, в длинном плаще с обтрёпанной каймой, стоит на пути принца, и на её лице написана решимость.
О, кажется, на сей раз забавы нашли нас прежде, чем мы нашли их!

– Кто ты, дитя? – спрашивает мой лорд, и я чувствую его живой интерес. Он, разумеется, видит, что эта смертная – из тех, на ком не лежит печати тьмы. Наши гончие, повизгивая, жмутся к его ногам: такая добыча им не по зубам.
Чего не скажешь об их хозяине.

– Я… – у девушки перехватывает дыхание, но она справляется с собой, – это неважно. Я хочу просить у тебя одной вещи.

Хорошее начало. Многообещающее.
– Так проси же, – улыбается принц. – Мне сдаётся, ты знаешь, с кем говоришь. И если этого знания недостаточно для того, чтобы отказаться от мысли меня о чём-то просить, значит, твоя просьба достойна хотя бы того, чтобы я её выслушал.

– Прошу тебя, – продолжает девчонка, и её голос становится звонким, настолько, что чуткоухий вороной жеребец принца беспокойно прядёт ушами. – Верни мне моего любимого!

– Твоего кого? – мягко спрашивает принц.
– Моего любимого, который исчез год назад, в ночь Самхэйна! Я знаю, что его забрали твои слуги! – кричит она, и глаза её заволакиваются слезами.

Принц поднимает руку, и шум за его спиной стихает: мы обращаемся в живые статуи, внимая происходящему.
– Расскажи мне о нём, – просит он. – У меня много подданных, и я хочу понять, о котором из них идёт речь.

Девушка переминается с ноги на ногу, снова вздыхает и смаргивает слёзы. Ах, до чего трогательно! На мои губы едва не выползает ухмылка, но я усилием воли сохраняю бесстрастное выражение лица.
– Меня зовут Йола. Его – Кей. Мы были обручены с двенадцати лет, и должны были пожениться этим летом. Вот, – она поднимает руку, – его кольцо. На прошлый Самхэйн мы отправились плясать вокруг костров, и нас разлучила толпа. Когда полночь приблизилась, я стала искать его, но не смогла найти, хотя спрашивала у многих. Кто-то  сказал мне, что видел его с девушкой в маске с перьями, в маске белой совы. Он так и не вернулся домой в ту ночь, и никто его больше не встречал. Я знаю, что это вы забрали его! Ни у кого в городе не было совиной маски, я знаю, потому что обошла всех, кого могла.

Принц хмурит брови и чуть заметно пожимает плечами: белых сов при нашем дворе не меньше десятка, откуда ж ему знать, которая из них в прошлом году закогтила нужную этой девчонке душу?

– Отдайте его, – не унимается та. – Верните моего Кея назад, прошу вас! Он не убит, я знаю, я чувствую, он до сих пор жив и носит моё кольцо, как я ношу его!

– Хорошо, – произносит принц, в полной тишине. Мы ловим каждое слово нашего лорда. – Твоя просьба понятна. Но дело в том, что выполнить её я не могу: твой… любимый, – принц выделяет это слово голосом и лёгкой улыбкой, – сам выбрал свою судьбу. Моими слугами становятся только добровольно.

Кое-кто из нас, не выдержав, опускает головы и отворачивается, пряча усмешки. Всем нам хорошо известна цена этой добровольности.
О, да, отлично известна.
И мои искривлённые губы на миг сводит судорогой.

– Значит, его обманули, – настаивает девчонка, – он не мог меня бросить!
– Как бы то ни было, я не могу отдать его тебе, – ещё раз терпеливо поясняет принц. –  Но ты, ты сама, можешь попытаться уговорить его вернуться.

Её лицо озаряется радостью и надеждой.

– Я предлагаю следующие условия сделки, – принц делает паузу, чтобы смысл сказанного дошёл до Йолы. – До полуночи ты должна отыскать своего Кея в толпе, узнать его и уговорить возвратиться домой. Если тебе это удастся – я клянусь, что отпущу его. Если же нет – ты присоединишься к моей свите.

Девчонка молчит. Надежда бьётся в её глазах, как птица в силках охотника.

– В любом случае, – небрежно замечает принц, – вы будете вместе.

Это решает дело.
– Да, – тихо говорит девушка.
– Сделка заключена! – кричу я первая, и кавалькада взрывается подтверждающими возгласами.
Принц наклоняет голову, подтверждая сказанное. Сделка заключена. Иди, девочка, ищи ветра в поле, вглядывайся в лица, спрятанные за масками! Ты и представления не имеешь, как может изменить человеческую душу год, проведённый при Неблагом дворе. Быть тебе, дитя, новой игрушкой для нашего принца. В полночь мы скажем тебе: хайль, сестра!

– Джайла, – роняет он, оборачиваясь ко мне, – Ты проследишь за тем, чтобы никто не причинил ей вреда этой ночью. Она под моей защитой.

– Да, мой лорд, – соглашаюсь я. Конечно, нельзя отпускать эту дурочку одну бродить по городу: она непременно нарвётся на неприятности. Так что, мне придётся объяснять всем встреченным неприятностям, что они уже опоздали.

Процессия движется дальше, с каждым шагом становясь всё больше похожа на людскую толпу, растекаясь ручейками по улицам и переулкам. Мы с Йолой остаёмся стоять посреди дороги.
– Ты будешь меня защищать? – переспрашивает девушка.
– Да, – отвечаю я. Мои крылья к этому времени улеглись за спиной плащом тяжёлого шёлка, а ногти на руках ничуть ни длиннее, чем у обычной городской модницы.

Йола кивает, потом поворачивается, и бежит по улице – туда, откуда раздаются смех и нестройные весёлые голоса.

О, Самхэйн! Мы в толпе, мы улыбаемся всем вокруг, и все улыбаются нам, и вот уже в одной руке у меня бокал вина, а в другой белая лепёшка, посыпанная корицей, и я смеюсь взахлёб, а какой-то парень в робе подмастерья обнимает меня за талию – когда ж ещё ему удастся облапать затянутую в корсет даму в бархатной юбке!
Я вдыхаю его запах – свежий, чем-то похожий на запах той самой лепёшки, что я держу в руке, и в которую с аппетитом впиваюсь острыми зубами.
Он мне нравится. Ах, жаль, что у меня важное дело, иначе парню в полночь тоже пришлось бы отведать моих зубов! Но, увы, приходится удовольствоваться торопливым поцелуем и уговором о свидании в четверть первого: может быть, мне удастся выкроить несколько минут и успеть на него! А если нет – значит, повезло тебе, паренёк! Живи дальше, разве что тебя приметит ещё кто из моих собратьев.

Я вижу их в толпе тут и там: разгорячённые, с блестящими глазами, они громко говорят и много улыбаются. Они хлопают своих собеседников по спинам и обнимают за плечи, целуются, пьют, и ничем не отличаются от людей. Но я их вижу.

В этот момент я осознаю, что Йола их видит тоже. Она пытливо вглядывается в лица, безошибочно выделяя Неблагий двор в людской толчее. И как ей это удаётся, я вас спрашиваю?
Прищуриваюсь, внимательно вглядываюсь в свою спутницу. Ах, вот оно что. Можно было сразу догадаться, что волосы цвета белёного хлопка и прозрачно-зелёные глаза не могли принадлежать дитю чистого, беспримесного человеческого рода. Йола – плод одного из Самхэйнов, создание, родное мне по крови, матери её повезло познать благосклонность кого-то из слуг хаоса, и остаться при этом в живых. Редкий, но возможный случай. Бывает.

Она подходит к одному, затем к другому, и робко заговаривает с каждым. Ей с охотой отвечают, а я стою чуть в стороне, ловлю разгорающиеся взгляды и едва заметно качаю головой: нет. Не стоит тратить время, эта добыча уже поймана. Собеседники Йолы кивают мне, скучнеют и растворяются в толпе.

Проходит час, затем ещё один – время на празднике жизни-и-смерти летит быстро! Я начинаю уставать от однообразных кружений по улицам и площадям, и вижу, что Йола тоже устала. В её глаза исподволь вползает страх: она впервые с начала поисков засомневалась в том, что отыщет своего Кея.
То-то же, девочка. Близится полночь.

Она всё продолжает поиски: от маски к маске. Заглядывает в глаза, прикасается к одежде, извиняется и бежит дальше. И я, следуя за ней на гудящих ногах, начинаю понимать, что она не сказала ни слова лжи в беседе с принцем. Она, действительно, за этот год обошла всех, кого могла и разузнала всё, что могла. Упорства ей, кажется, не занимать.

– Эй, Джайла! – окликает меня паренёк с огненно-рыжей шевелюрой, обнимающий за талию полную девицу с волосами того же цвета. Каррейн, саламандра, питает всем известную слабость к рыжухам.
– Его высочество просил передать тебе, – бросает он негромко, глядя в сторону, – чтобы ты увлекла её к западным воротам.

Я покорно склоняю голову: к западным, так к западным. Судя по всему, его высочеству оказалось мало приобрести новую игрушку. У его высочества ещё и настроение поразвлечься.

– Эй, – зову я свою подопечную, – что толку бродить по одним и тем же местам? Принц к окончанию праздника собирает свиту у западных ворот, туда нам и надо двигаться.

Йола смотрит на меня недоверчиво.
– Ты мне помогаешь? – спрашивает она. – Почему?
Я колеблюсь не больше секунды.
– Потому что у тебя всё равно нет ни единого шанса. Если твой Кей действительно служил хаосу целый год, ты не сможешь достучаться до его души. Он давно забыл тебя, он забыл, как это – любить, и быть человеком.

Она поднимает голову, и долго смотрит в небо. Звёзд не видать: как и положено в Самхэйн, в небе вихрятся тучи.
– Понятно, – ровно произносит она. – Спасибо тебе. За правду. Идём.
И первая устремляется к западным воротам.
В самом деле, что ей остаётся делать? Я передёргиваю плечами, гоня неуместное сочувствие, и бегу за ней.

Я почти что и не соврала: здесь в разы больше слуг Неблагого двора, чем в других местах. Принц пригласил на потеху всех приближённых. Белые маски, чёрные маски, пёстрые маски. Клювастые, зубастые, с шипами, с широкими улыбками и оскаленными гримасами.

Йола медленно обходит площадь, всматриваясь в них. Она больше ни с кем не заговаривает, просто пристально смотрит в глаза каждому, и идёт к следующему.

И, в какой то момент, застывает неподвижно перед тонкой, гибкой фигурой в полумаске змеиной кожи.

– Кей, – говорит она, глядя ему в глаза.
Я вздрагиваю, и существо перед девушкой вздрагивает тоже.
Не может быть – она всё-таки узнала его?
– Кей, – повторяет Йола с уверенностью. – Это ты.
Тот, что стоит перед ней, склоняет голову. Глаза, горящие в прорезях полумаски – жёлтые.
С вертикальными зрачками.
В толпе – шёпот и смех.

Как девчонка, пусть и обладая врождённым чутьём, могла увидеть в этом создании своего бывшего возлюбленного?

– Кей, – говорит Йола, – я искала тебя. Я ждала тебя целый год, я обегала весь город …

Я перестаю её слушать, зачарованная новым чувством, поднимающимся из глубины моего сердца.
Это жалость.
Принц смотрит на девушку, и по губам его плывёт улыбка. А я… мне трудно видеть её глаза, полные слёз. Мне больно слышать её голос, который звенит всё тоньше, срывается, потому что Йола чувствует и понимает, что говорит – в пустоту, и тот, что год назад был Кеем, остаётся бесстрастным, глухим к её уговорам и слезам.

Странно: до сего дня никто не обвинил бы меня в слабости, но сейчас я с трудом заставляю себя молчать, мне хочется просить принца пощадить эту дурочку. Останавливает меня лишь то, что подобная просьба абсолютно бесполезна.

А Йола всё говорит, говорит, голос её дрожит, она рассказывает что-то о матери, которая слегла больной, о младшей сестре, которая каждый день спрашивает родителей, когда же вернётся брат, о покосившейся калитке и собаке, которая принесла щенков…

Наконец, она замолкает. Отступает на шаг, и долгим, безнадёжным взглядом смотрит на того, кого она искала и ждала. И нашла, на свою беду. Только теперь, кажется, глупая, наивная, влюблённая девчонка окончательно поняла, какую сделку заключила сегодня, и что её теперь ждёт.

– До полуночи осталась одна минута, – напоминает принц.

Йола поворачивается к нему, по левой щеке катится слезинка. Одна-единственная.
– Да, – говорит она, совсем тихо. – Я… я готова. Пусть будет так.

– Нет, – произносит стоящий рядом с ней слуга хаоса.
Что??
Тот, что был когда-то Кеем, медленно обхватывает голову руками и срывает с себя полумаску. И снова говорит:
– Нет!

Я не могу оторвать взгляда от его глаз. Карих,  человеческих глаз.
Этого не может быть. Мне ли не знать: это невозможно!

Неужели человеческая любовь способна разбудить душу и память, скованную заклятиями Неблагого двора?? Способна творить чудеса?

Принц долго, долго молчит, задумчиво глядя на влюблённых. Потом он поднимает брови и разводит руками:
– Браво, дитя моё. Ты сделала это.

Слово сказано, а я всё ещё не верю. И не только я: все, собравшиеся на площади, в немом изумлении смотрят на принца и на двух людей, прижавшихся друг к другу.

– Я сдержу своё обещание, – голос лорда летит в ночное небо гулким колокольным звоном. – Я отпускаю своего слугу, возвращаю ему человеческий облик, его прежнее имя и его душу! Вы свободны.

Я гляжу на них, заворожённая, и вдруг понимаю.
О, да, я понимаю!!

– Хайль, принц! – кричу я, торжествуя, раскинув руки. – Да будет так!
– Да будет так! – разносится по площади.
Неблагий двор покорен воле своего владыки.

Принц смотрит на меня, и глаза его смеются. Зелёные, прозрачные как вода, глаза.
У девушки, что сейчас рыдает в объятиях чудом возвращённого любимого, в точности такие же.
Как странно, что никто, кроме меня, не замечает очевидного.

Принц качает головой, и я понимаю: ничего странного. Просто он позволил мне заметить. Только мне, никому больше.

– Хайль, мой лорд… – шепчу я, глядя на принца, и склоняю голову. Он подходит, обнимает меня за плечи, и тихо говорит, приблизив губы к моему уху:
– Ты знаешь, Джайла... основная разница между добром и злом в том, что добро не может позволить себе быть злым, а вот зло… Зло может иногда, для разнообразия, побыть добрым.
Я молчу. Я думаю о том, что любовь, всё-таки, способна творить чудеса, и ничуть не менее впечатляющие, чем превращение нелюдя в человека. Потому что принц Неблагого двора, проявивший милосердие, это воистину чудо.

И в этот момент на башне бьют часы, их бой подхватывают другие, и воздух взрывается рёвом сотен голосов, приветствующих этот миг.

Полночь. О-о, Самхэйн!!!
Я раскидываю руки, полы моего плаща взвиваются в воздух, срастаясь крыльями, маска прикипает к лицу, и я вихрем взмываю в небо, вторя крикам моих собратьев, поющих гимн ночи и хаоса.

Лечу во тьму. Далеко внизу, на площади, стоят, обнявшись, девушка и юноша, которым сегодня невероятно, невозможно повезло. Я делаю над ними прощальный круг, и  вливаюсь в кавалькаду, скачущую, плывущую над городом, под свист ветра, срывающего крыши с домов.
Хайль, Дикая охота!

Может быть, я даже успею на площадь, туда, где у меня назначено свидание.