А однажды, в одном гостеприимном доме, мы познакомились с бородатым и веселым Серегой.
Сереге тому было что-то около сорока. Прекрасный собеседник, энергичный и жизнерадостный. Бородища дыбом, глаза от водки блестят, цыган-цыганом.
Хорошо посмеялись, выпили и вот, когда градус в крови уже дошел до степени взаимного доверия, но еще не достиг степени, когда доверие переходит в выяснение глубины взаимного уважения, стал рассказывать бородатый Серега про свою бурную молодость.
Особо бурные подробности я забыл, а вот армейский рассказ запомнил.
В духе времени он был. Советский Союз, комсомольские стройки, БАМ, Целина...
Служил Серега водителем в Казахстане. Степь, хлеба, поля от края до края неба.
И вот конец августа, срочно собирают остатки хлеба на полях. Солдатиков, как водится отправляют в помощь хлеборобам. Август, степуха, жара... И Серега наш в нижней майке, подложив под задницу шинель, веселый, пыльный и потный возит с тока на элеватор зерно. День возит, два возит. Степь ровная, дорога знакомая.
И вот под вечер третьего дня, везет Серега полную машину зерна на элеватор.
Последняя ездка, уж солнце клонится к закату. Степь медным светом заливает, небо бирюзовое, лишь у горизонта дымка нежная, сиреневая стелется. Едет Серега, любуется красотой мира, а солнце знай себе киноварью наливается, да мгла как будто погуще, да и повыше, и, вроде бы как, все поднимается да поднимается. Дорога ложится под колеса, до горизонта накатанная колея, бежит стелется, песчинки ветром в стекло: как кто горстью бросает и что-то неладно Сереге кажется в этой дымке и в этом ветре. Какое-то его ощущение тревожит в области, что пониже спины бывает.
И не ошибся Серега. На глазах поднялась туча свинцовая страшная, ветер взъярился поднялся, тугими порывами бьет в кабину, треплет брезент на зерне. И вдруг белые хлопья, одно за одним, да внезапно бураном, вихрями, лепится на лобовое слоем мокрого снега, толстым пластом. Вмиг стемнело, как будто бы ночь сошла на степь, не видно ни зги, буран белой непроглядной стеной, и температура упала так, что Серега шинель из под задницы вынул. Ехать невозможно. Остановился - только белая стена в круге света от фар.
Постоял. Понемногу стихла буря и ночь настоящая на степь легла. И явилось Сереге ровное поле, озаренное светом звезд. И ни огонька в ней. Озадаченно почесал он в затылке. Холодно становится. Делать нечего - надо же ехать. Правда куда - неведомо. Вышел пощупать дорогу - не понять ничего. Хоть Серега и умный человек, но водитель - не следопыт. Ну что, делать, тронулся как стоял. Поехал, стараясь держаться как можно ровнее. Едет, едет, вот уже должен, по всем статьям, появиться прожектор на колонне элеватора - нет ничего, только звезды блещут - яркие, дикие, холодные. Проехал еще немного и встал. Бензин кончился.
Тут вот Серега уже по настоящему испугался до еканья в животе. Холодно, аж жуть! Температура упала ниже нуля. На Сереге только майка, гимнастерка штаны да шинель. Зубы уж дробь выбивают. Делать нечего надо костер разводить, греться, до света далеко еще. Вылез, снег в сапоги забивается, полез с борта доску отломать - а зерно смерзлось комом, примерзло к бортам. Ломал - ломал, часа два бился. Все таки выломал несколько досок.
Ладно, устроил костровище. А спичек то и нет! Не курил, да и не курит до сей поры, впрочем. Поплясал Серега несчастный возле машины, полез в бензобак, остатками бензина смочил тряпку, смекнул искрой со свечи поджечь. Долго ли коротко мыкался, но зажег. А куда деваться - со страху смекалка еще и не так заработает.
Запалил костер. Греется. Спиной повернется - спине тепло, а грудь мерзнет, перевернется грудью - на спине шинель замерзает. Так и крутился еще несколько часов. Руки в рукава, прыгает, трясется как собака в лютую ночь. А костер-то на исход пошел. А топить то больше и нечем. Все пожег, что горело, осталась одна запаска. Выдрал и запаску - загорелась кое-как. Огня мало, зато дым черный столбом. Так до свету и прокрутился. А как стало светать, смотрит: белое ровное поле и ни дороги ни жилья, ничего не видать. Ни в ту сторону и ни в эту. Чувствует Серега, снег этот - саван ему. Уж слезы на глазах от отчаянья.
Небо светлеет. Тишина такая что уши закладывает. И вдруг, вдалеке уж гул. Вертолет летит.
В стороне летит. Серега с тоской на него смотрит. Не докричаться не допрыгаться. Проводил глазами, сел да и заплакал уже. Рук и ног не чувствует. Обморозились.
И вдруг слышит: что такое? Гул приближается. Вертолет, сделав круг, неподалеку садится, взметнув винтами вихри снега. И идут к нему люди в форме. Полковник с проверкой в их часть летит.
И Серегу в вертолет и в расположение. Как прилетели, Серега, сразу доложил по уставу, да и в медпункт.
Проспал он там почти сутки. Руки и ноги отморозил, кожа пузырями кровавыми пошла.
Как вышел - попал на построение и перед строем читают приказ - его Серегу приказано наказать за то и за это, да и за умышленную порчу имущества - запаска-то была государственная. Прочитал командир приказ. Понурился Серега. Но тут выходит тот самый полковник, что его из степи выручил. И говорит нет, взыскания снять, и ему, Сереге горемычному, благодарность за находчивость и смелость во время исполнения своего воинского долга в трудных условиях. Если б не та запаска, что чадила столбом чернущим в самое поднебесье - то и не подумали бы приземляться.
Вот так вот вышло.
А потом Серега по карте смотрел. Элеватор в одной стороне, ток в другой, а часть в третьей. А он посреди этого треугольника оказался, каким-то чертом.
Вот такие вот бывают Бермудские Треугольники. В океане степей целинных.