= Большая победа Кина =
Когда-то эта безжизненная пустыня была густонаселенным городом, в котором было крайне опасно появляться одному в чужом квартале и, особенно на окраинах этого города.
Кин здесь вырос.
Он знал здесь каждый камешек настолько, что мог пройти ночью и не споткнуться об него, тем самым не привлекал к себе внимания. Знал каждый проулочек, каждую нишу в стене, где можно было бы укрыться от той или иной группировки, от каждой банды молодчиков, которые считали себя царьками отдельных кварталов.
Кин знакомился с дневным и ночным городом сам, как и его отец.
Отец Кина был Воином Города и поэтому смело вышагивал в любом квартале этого города в гордом одиночестве. Его уважали все, а многие его боялись. Боялись не потому, что он злобный. Боялись из-за силы, которой он обладал, боялись за его непререкаемое чувство справедливости.
Кин вырос сам. Его родители погибли очень рано, и при каких обстоятельствах он не знал и не узнает до последнего своего вздоха. Они просто вышли из дома и никогда уже не вернулись назад. На долю Кина выпало не мало испытаний, и он их все вынес сполна.
Каждый раз он говорил себе, что никогда не оставит своего сына.
Хотел ли он сына? Сына по крови?
Хотел. И боялся. Боялся, что когда-нибудь, по какой-нибудь случайности он просто не сможет уберечь его. Слишком тяжелы воспоминания о потере своих родителей. Слишком сильны воспоминания его взросления без отцовского совета и материнского тепла. Но все же ничто не смогло его отвести от тяжелого пути Воина. Через все он прошел сам и стал Воином Города некогда цветущего и живущего под солнцем Любви. Кин и подумать не мог, что это солнце сменится другим.
Однажды он встретил Кани. О, как свежи воспоминания о Кани.
Двадцать лет они шли по жизни вместе. Кин был сражен ее умом, силой, красотой. Пожалуй, – это единственное «сражение», которое он проиграл.
Теперь старик уже не в силах так ловко перемещаться в пространстве, путешествуя, а после и патрулируя не только кварталы своего любимого города, где он встретил и потерял свою любовь. В одночасье его дух – дух Воина был уничтожен. Он был молод душой и телом, пока рядом была его Кани. Он жил и шел долгой дорогой домой, пока его вел свет, пока та, что он отвоевал у банды Крыс – ночных отвратительных существ – гадких на образ и низких на дух, молила о его возвращении. Хотя, был ли у них этот дух? Они выходили лишь толпами и наводили ужас на жителей Города своими мерзкими выходками. С появлением в Городе Воина, эта банда ушла в катакомбы и подвалы разрушенных, заброшенных домов по окраинам всего города. Кин сталкивался с ними не редко и всегда выходил из этих стычек победителем. Во многом, если не в большем, его заслуга, что Крысы перестали выходить в город и чинить беспорядки. Вскоре они и вовсе перешли только на ночное существование, что было им крайне не удобно.
Однажды промышляя по мусорным контейнерам, одна из групп нашла полуживую девочку. Они выходили ее и воспитали, что крайне удивительно, жительницей дневного Города.
Она им была нужна.
Так Кани и выросла среди этой банды, но, впитывая в себя солнце Любви, посещая днем город, она впитывала в себя лишь светлое, доброе, здравое. Очень рано ребенок осознал свою идентичность с другими, но выжил среди гнусных существ, опираясь на их умение приспособиться. Кани была замкнута, наблюдательна и крайне осторожна на язык. Она вбирала в себя только положительное, что можно было взять у Крыс: ловкость, выносливость, взаимовыручка. Ее учили читать и писать, поскольку Крысам это было необходимо, но из-за своей физиологии практически невозможно. Вскоре ее стали пускать одну в город с различными поручениями, и Кани всегда была этому несказанно рада. Большую часть дня она проводила там, где почему-то было много книг, расставленных по высоким полкам. Однажды заметив человека с книгами, она пошла за ним и очутилась, как потом узнала, в публичной библиотеке, где можно было отдохнуть от полуденного зноя и всласть начитаться различных книг. Она читала практически без разбора. Большое внимание уделяла археологии и теории эволюции. Первое сразило ее исчезнувшими цивилизациями, а, изучая второе, Кани пыталась понять происхождение тех, которые не дали ей умереть. Она выяснила, что древнейшими праотцами Крыс были обычные черные и серые крысы, появление которых случилось задолго до появления рода человеческого…
Так и проходило ее дальнейшее образование.
В очередное посещение библиотеки Кани повстречалась с Кином, и в мыслях уже никогда не расставалась с ним. Она увидела в нем атланта, человека исчезнувшей цивилизации.
Кин был ошеломлен тем, что женщина читает, и однажды заговорил с ней. С тех пор он уже никогда не расставался с Кани, но чтобы быть вместе он ступил на тропу войны с мерзкими на внешность и на дух существами.
Крысы проиграли эту битву, но не сочли себя побежденными и затаили злобу на Кина.
= Долгое сражение с собой =
Эркин родился крепким малышом, и Кин с Кани были безумно счастливы, а порою и беспечны. Тем временем тени мщения и ненависти сгущались вокруг их счастья. Кина вовлекли в чужую битву, и он был лишен возможности телепартироваться ежеминутно и трансгрессировать в необходимом направлении, чтобы быть рядом со своей семьей и оберегать свое, их, счастье.
Лишившись памяти, он терял рассудок, но тонкая нить света удерживала его от безумия. Долгое время он скитался, не зная покоя ни души, ни тела. Крысы праздновали победу. Вырастив Кани, они были убеждены, что ее сын будет преисполнен благодарности к ним, но мать учила его другому и продолжала молиться забытому Богу. Об этом Крысы и не подозревали. Мольбы Кани были той самой нитью света, что удерживали Кина в жизни и в разуме.
***
- Старуха Аока ищет Свет! Неужто Кин набрел на ее хижину во времени?! Ты утверждал, что он безумен и больше ничем нам не грозит!
- Я вижу твое негодование, Крэп,- склонив голову перед главарем, произнес Брум.
- Для этого не нужно быть чародеем! Твои уверения в своей мощи теперь меня не удовлетворяют!
- Кин за пределами Разумного, Крэп, но его удерживает странная нить.
- И что это такое?!- разразился громом главарь Крыс.
- Увы, я не знаю. Это что-то запредельное.
- Запредельное для твоего разума или твоих возможностей?!
- Я знаю лишь, что эта нить тонка. Необходимо узнать ее природу, чтобы порвать ее.
- Так узнай! И уничтожь Кина! Он слишком долго держал нас в повиновении.
- Когда его мысли сольются с безлунной ночью, будет слишком поздно даже для Старухи Аоки.
- Твои уверения меня сейчас не утешают. Меня утешит лишь смерть духа Кина, и тогда я вновь обрету Кани, да еще и ее отпрыска. Его пока можно успеть воспитать по своему усмотрению, и тогда человек будет у нас в вечном рабстве!
Брум удалился, склонив голову.
- Следи за ним! – приказал Крэп одному из молодчиков.
Кивнув головой в знак покорности, Рэл догнал Брума:
- Мы ведь ее воспитали. Неужели мы не знаем ее слабые места?
- Дело в том, что у нее нет слабых мест.
- Она – человек. А у них есть слабости.
- Ты слишком молод, чтобы судить о человеческих слабостях. Ты еще мало повидал людей. Достаточно вспомнить Воина Города, чтобы понять, на сколько люди различны. На их характеры влияет слишком много факторов. Не многие,- задумчиво произнес Брум,- да, не многие. Но есть и такие, на которых сложно чем-либо повлиять.
- Но ведь ты сам занимался воспитанием и обучением Кани. Неужели ты не знаешь ее так, как могла бы знать ее собственная мать?
Брум отвел глаза от юнца, который не познал еще родительской радости и отцовского счастья держать на руках свою кроху. Никто и не подумал, по какой причине он настоял на том, чтобы бедного ребенка оставили в живых. Он взял на себя все заботы о Кани, скрывая ото всех отеческую любовь к этой девочке. Он никогда не был врагом человеку, да и людей не считал своими врагами, но он был крысой.
- Давай оставим на потом этот разговор. Мне необходимо совершить ритуал, чтобы проникнуть в мысли Кани. Быть может, это нам поможет хоть в чем-то. Оставь меня, Рэл.
- Хорошо, а я пока займусь своим делом.
- Своим делом? – удивился Брум.
- Да. Крэп мне кое-что поручил, - с раболепной интонацией произнес Рэл.
Брум смутился таким поведением юнца и, списав все на его желание во всем потрафить Крэпу, тут же забыл о нем.
***
Кин очнулся от ледяного прикосновения к разгоряченному лбу.
- Кто ты?- озираясь по сторонам, спросил Кин.
- Аока – дочь Ветра, странствующая по мирам.
- Где я? Что со мной произошло? Какое странное место.
- Ты в моем жилище и тебе ничто не угрожает.
- Не угрожает, а что мне может угрожать?
- Угрожать может многое,- протягивая какой-то напиток Кину, произнесла старуха. – Выпей и к тебе вернутся некоторые силы.
- Я силен!
- Силен, но Разум и Дух твой затуманен.
Кин пригубил обжигающий напиток. По его телу разлилось тепло, кровь словно закипела, и с бешеной скоростью застучало сердце.
- Аока, мне необходимо что-то исправить. Я веду борьбу, но я не помню с кем.
- С приближением света, тень отступит, но тебе, Воин, слишком рано вступать в бой. Ты слишком долгое время блуждал в тенях сознания. Исходил множество миров в поисках себя. Тебя спасал лишь Луч света.
- Аока, я не понимаю тебя. Я почти безумен и я не помню кто я.
- Я чувствую твою силу и вижу свет, но не могу пока тебе сказать, откуда льется он. Скажу одно: на рубеже времен была Истина. Ее признавали и не признавали. Ее почитали и не почитали. Ее разрывали на части и давали разные имена, но это не умаляло Ее силы. Она была едина и дарила каждому свой свет. Прошло нескончаемое количество лет и Ее позабыли. Забыли все Ее дары, утратили связь с Ней. Еще долго отдельные люди пытались хранить Ее, но лета мчались, мир менялся, уходили в небытие Ее хранители. Так Она и ушла. Но кто-то, кто-то открыл Ее книгу, и кто-то освещается изнутри. Книга оживает. Луч усиливается, но есть и тени…
- Как мне быть, Аока? Кто я?!
- Мой отец нашептал, что ты – Воин и ведешь борьбу за Истину. Прислушивайся к шепоту ветра и воды и помни: с приближением света, тень удаляется. Но ты должен не отдалять, ты должен уничтожить эту тень.
***
- Брум! Я отправлю тебя к праотцам, если ты не скажешь мне, где сейчас находится Кин!
- Крэп…- склонив голову, отвечал чародей,- пока Кин скитался по мирам Теней и Забвения, я мог его видеть и продолжать отравлять его разум, но сейчас он исчез из этих миров.
- Верни мне Кани! Дай мне власть над Эркином! Я старею так же, как и ты и не могу больше ждать!
- Я не могу этого сделать до тех пор, пока Дух Кина жив.
- Так умертви его! Прорви все пространства и миры и найди его Дух!
Чародей отступил назад, покорно склонив голову перед жаждущим мщения главарем, старательно скрывая свои помыслы.
***
Аока вновь протянула Кину чарку с дымящимся настоем и закурила трубку. Отпив напиток, Кин почувствовал упадок сил.
- Нет, Воин, ты должен допить.
Испив до дна снадобье, Кин погрузился в грезы…
- Ты кто? – осматриваясь по сторонам, спросил Кин.
- Я – г’гонкк, - пошевелив уголья, ответило странное существо – то ли гном, то ли эльф, то ли халфлинг.
- Где Аока? – напряженно вглядываясь в темноту, поинтересовался Кин. – Она же только что…
- Нет, - прервал его гронкк. – Так долго она ни с кем не остается. Путь ее давно уже п’гоглотило и в’гемя и п’гост’ганство.
- Но ведь…
- Да это все ее нагово’генный напиток. Ее давно уж тут нет. Не один ты такой поте’гянный. Она оставила меня п’гиглядывать за тобой.
- А кто ты? Что означает твое имя?
- Это имя моего на’года – так гово’гит Аока, а у меня много имен. Каждый дает новое. П’гоизнести мое имя может не каждый.
- А ты смешной.
- Думаешь?
- Вижу. Вот я сейчас поворошу головешки, и блики поиграют с твоим лицом.
- Аока гово’гит, что я удачным об’газом появляюсь там, где это т’гебуется, - как бы не слыша Кина, продолжил гронкк.
- Это очень хорошо.
- А что с тобою п’гоизошло? Почему Великая Аока отыскала тебя?
- Я помню только, что мне пришлось сопротивляться воздействию на мой разум.
- От кого оно исходило?
- Это все Крэп и его чародей.
- Кто такой К’гэп?
- Главарь Крыс.
- К’гысы,- наблюдая за языками пламени, задумчиво произнес гронкк. – Мой п’гедок ‘гассказывал мне о них. Они за’годились го’газдо ‘ганьше ‘года человеческого. Спустя п’годолжительные смены тысячелетий и после нескольких мощных вспышек на светиле и на земле, после долгой холодной ночи, появились п’гетки К’гыс.
Гронкк задумался и тяжело вздохнул:
- Увы, падший человек сблизился с ними, и тепе’гь мы видим к чему это п’гивело…
- Гронкк, а ты – кто такой?
- О, я – потомок великих эльфов. ‘Гос с’геди лесов, как и все наши племена, учился муд’гости у д’гиад и д’гался со злобными гномами. Наве’гно я у них и научился некото’гым нехо’гошим вещам. П’гавда сейчас я ста’гаюсь отвечать на свет светом. Этому меня научила Аока.
- А как ты с ней повстречался? До недавнего времени я о ней ничего не знал.
- О ней знает лишь нуждающийся в ней. Она ни с кем и со всеми. Она нигде и везде. Я тоже ничего не знал о ней, но, попав в пе’геделку на узкой т’гопинке зла, она появилась и здо’гово мне помогла, впустив сюда свет,- гронкк указал на свою маленькую слегка приплюснутую с боков голову. – Я сделал свой выбо’г. В благода’гность я остался с ней. Она всегда была одна, и мне думалось, что со мной ей будет го’газдо п’гиятнее.
Кин прищурился, внимательно изучая гронкка.
- Да, мы с Аокой тоже долго смеялись над этим. Ей никто не нужен, но она не оставила меня, заглянув сюда,- гронкк коснулся груди, которую прикрывала рубаха из самотканого льняного полотна,- она поведала мне меня. Я много в’гемени п’говел с ней, и всегда она меня чему-нибудь учила. Когда я об’гел свою Суть, я пошел своим путем. Бывает и так, что, услышав один зов, мы с ней вновь вст’гечаемся…
- Выходит, вы меня услышали.
- Нет, мы услышали не тебя. Мы услышали свет, кото’гый искал и ищет тебя до сих по’г. Тебя и сейчас т’гудно услышать.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я ничего не гово’гю. Так сказала Аока.
- Что она сказала?
- Ты ‘гасб’госан по ми’гам и в’геменам. Ты – не целое. Это и это,- указывая сучковатыми пальцами на голову и грудь,- тебе тепе’гь п’гедстоит отыскать и воссоединить.
- Ты сам-то понял, что сказал?
- Ты такой ст’ганный. Но ты мне н’гавишься. Я остаюсь с тобой!
- Останешься со мной? – усмехнулся Кин. – Я, верно, ужасно выгляжу, раз Аока пристроила тебя – это слово Кин выделил намеренно – присматривать за мной.
- Ты сове’гшенно п’гав. Выглядишь п’госто отв’гатительно. Да и пахнешь не лучше, - самым серьезным тоном ответил гронкк. – Ну, видимо, я тебе необходим, ‘газ я здесь.
Кин осмотрел себя самым беспристрастным образом, даже обнюхал, что чрезвычайно развеселило гронкка.
- Да! Ты мне точно н’гавишься, даже несмот’гя на твои повадки, - повторив действия Кина сказал гронкк. – Ты точно человек?
Кин бросил на гронкка строгий взгляд.
- Ладно-ладно, это п’госто шутка. Я знаю, кто тебе поможет п’гивести себя в человеческое состояние. – Гронкк сделал пару быстрых движений, раздался щелчок и…
- П’гиветствую тебя, Пэ!
- Разве она нас видит? – изумился Кин.
- О, да! И пове’гь не только видит, - сморщив свою мордашку, съехидничал гронкк.
- А-а-а, это ты гронкк! Очень вовремя. Мне необходимо отлучиться на пару дней. Ты не присмотришь за домом?
- Нет п’гоблем, нес’гавненная Пэ!
- П’гек’гасно,- передразнила старушка гронкка, - а теперь познакомь меня с этим молодым человеком. Он, кажется, еще не в силах своего ослабленного разума осознать, что я прекрасно вижу и его.
- О! это Кин – Воин. Так сказала Аока. Но он поте’гял и свою до’гогу, и свой ‘газум.
- Нет, гронкк. Его ведет нить, и он отыщет все, - вглядываясь словно внутрь Кина, поведала Пэ. – Ну, мне пора. Будьте как дома. Отдохните. Наберитесь сил. Гронкк, ты знаешь все в моем доме. Поухаживай за Кином, - лукаво подмигнула Пэ, - и загляните вместе к виззгам, чтобы они знали, что в доме есть человек.
- Надеюсь, у тебя есть мое любимое лакомство?
- Конечно. Только не вздумай угощать им Кина!
- Как скажешь. Мы п’гобудем здесь до твоего возв’гащения! - крикнул гронкк вслед Пэ. – А теперь давай не только пе’гекусим, - продолжал подтрунивать гронкк. – После наведаемся к виззгам, чтобы они не п’гонюхали, что Пэ нет дома.
- А кто такие эти виззги?
- Милые и п’гест’ганные существа. Ско’го ты сам в этом убедишься, - открывая банку консервов, сказал гронкк. – Они живут в ста’гом дубе и постоянно к’гутят свою огненную мельницу. Я видел такие мельницы у людей. Но у них они стоят на ‘гвах с водой, и там нет никаких виззгов. Мельницу к’гутит вода. Я даже знаю, зачем людям такие мельницы, а вот зачем Пэ виззги с их мельницей – я так и не пойму.
- Гронкк, да ты – гурман,- съязвил Кин.
- А, что такое? - жадно поглощая содержимое банки, поинтересовался гронкк. – П’гевосходный вкус. Не желаешь отведать?- протягивая банку с тухлым содержимым, поинтересовался гронкк.
- Спасибо. Я предпочитаю иную пищу и к тому же свежую.
- О, это поп’гавимо! У Пэ всегда есть пи’гог с цыпленком. А еще п’гевосходное молоко го’гных коз. Такой обед тебя уст’гоит?
- Я думаю, да, - смывая с себя пыль времен и пространств, ответил Кин.
- О! Да ты действительно человек. Узнаю дух твоего племени. Вот твой обед, - указывая на стол, сообщил гронкк. – Я отдохну, пока ты вкушаешь эту пищу, - и свалился неподалеку от стола.
- Что это за омерзительный звук? - очнувшись от сладостной дремоты, спросил Кин. – Гронкк, проснись! Проснись же ты!
- О, боги! Как я мог забыть! Виззги! Они ‘гасползлись повсюду! Пэ меня не п’гостит! Хватай вот эти банки, и бежим, покуда они не п’гоникли в тот большой дом! Если они п’гоб’гались туда, то нам п’гидется туго. Там они наби’гают сил!
Небольшая стайка странных существ пролетела мимо Кина с гронкком.
- Я п’гик’гою оставшихся, а ты поспеши в большой дом и не позволяй им там пакостничать! Делай все что угодно, но не позволяй им сб’гасывать п’гедметы с их постоянных мест!
Кин бросился вдогонку. Он ощутил невероятный прилив сил и вспомнил о своих способностях в этом большом доме. Он перелетал от стены к стене, от пола к невероятно высоким сводчатым потолкам и при этом испытывал сладостное наслаждение от поимки этих странных существ, которые с легкостью летучей мыши перелетали от свода к своду, порою загоняя Кина в западню, причиняя ему боль, оцарапывая его тело своими когтями.
Он вспомнил теперь свое далекое детство. Вспомнил, как, бегая за стрекозами, попадал в какие-либо заросли хищных кустарников, и как потом боролся уже с ними, оказываясь в роли жертвы. В суматохе этой охоты он не замечал картины, украшающие стены дома и лишь на одно мгновение, оказавшись в кольце виззгов, он замер перед полотном, с которого на него смотрел строгий любящий взгляд человека, и в его душе все сжалось, будто его самого втиснули в крохотный сосуд. «Отец», - мелькнула мысль, и в следующую секунду его выбил из кольца виззгов гронкк.
- Как эти, теперь еле переваливающиеся с лапы на лапу, существа могли так ловко перемещаться к дому и в нем?
- Я гово’гил, что он дает каждому то, в чем он нуждается?
- Ты говорил о силе.
- О, Аока гово’гит, что сила для каждого своя. Я заметил, ты в доме зазевался.
- Я. Мне показалось, что я увидел отца.
- А кто был твой отец?
- Воин. Как и я.
- И где он тепе’гь?
- Они с мамой погибли…
- П’гости, я не умею сожалеть. Аока меня учила, но я – не человек.
- Не каждый человек может сожалеть. Так что еще не известно, насколько ты не человек. А мы можем вернуться в тот дом?
- Он не всегда впускает дважды, но поп’гобовать можно. Вот только давай закончим с виззгами. Отк’гывай те банки и б’госай их п’гямо в огонь. Им, как и всем иногда хочется чего-то необычного, вкусненького. Эти консе’гвы они любят больше всего. Я столько на них пе’геп’гобовал. Давал даже свои любимые.
- Кажется, я понимаю, почему Пэ просила тебя не угощать меня своим лакомством, - впервые за долгое время улыбнулся Кин.
- Эти их п’гисми’гят надолго,- оставив без внимания наблюдения Кина, продолжал гронкк, бросая в дупло дуба банки с разнообразными надписями и содержимым.
Выбравшись наружу из дупла тысячелетнего дерева, гронкк повел Кина по парадной лестнице большого дома. Кин и не заметил, во время охоты на огненных человечков, насколько огромны колонны и ступени, ведущие к дому. Окинув взором, пройденный путь до первой ступени, он – могучий Воин – казался себе муравьем рядом с этим сооружением.
- Ст’ганно, - прикрыв за собой огромную дверь, шепотом произнес гронкк. – Такого ‘ганьше никогда не было. Он хочет что-то сказать. Он впустил нас.
- Давай отыщем портрет.
- Что ты думаешь об этом? - переводя взгляд с Кина на портрет, спросил гронкк.
- Отец. Он вышел на улицу...
- Мы все туда выходим, - не дождавшись продолжения, сказал гронкк.
- Да, но он вышел навстречу маме, и я их больше уже никогда не видел.
- Послушай, ‘газ здесь есть его по’гт’гет, может, есть и по’гт’гет твоей мамы?
- Она не была Воином. Здесь я вижу лишь портреты Воинов.
- О, ты не знаешь Пэ. Надо п’госто поискать.
- Но это неприлично, мы в чужом доме.
- О, я думаю, Пэ нас п’гостит. Ну, или хотя бы п’гостит меня.
- Может, просто дождемся Пэ?
- П’госто ждать я не умею. Я появляюсь только там и только тогда, когда необходим. Только там и только тогда, - повторял гронкк, к чему-то прислушиваясь.
- А как же виззги? Мы же не можем оставить дом без присмотра.
- Где необходим, - не унимался гронкк. – Ты побудь здесь. Они узнали твой запах. Они чуют тебя. Будь здесь. Я ско’го.
Кин продолжал осматривать галерею Воинов, даже не заметив, как гронкк внезапно исчез. Понемногу память к нему возвращалась, правда, только в обрывках. Он как будто видел разбросанные кусочки разноцветного стекла, из которого он должен сложить картинку, сюжет которой пока ускользал от него. Вскоре, как он подумал, что от усталости, он начал слышать голоса. Это был настолько неуловимый шепот, что сливался в его голове в тихий гул, шелест и шипение. Выходя из дома, он оглянулся и заметил пристальный взгляд, обращенный в его сторону. Холодок пробежал по его спине, чего никогда с ним еще не было. Кин был еще слаб и слишком утомлен просмотром, что не смог приблизиться к тому портрету; он находился под самым высоким сводом этой галереи.
Кин прилег под вековым дубом и уснул.
Гронкк прикоснулся к нему, и мгновение спустя они оказались на пустынной дороге. Вокруг них раздавался странный гул.
- Что это? Гронкк?! Как…
- О, п’гости мне некогда было тебя будить и объяснять. Я всегда делал это сам. С тобой я немного не ‘гассчитал. П’гомазал. П’гости, - гронкк осматривался по сторонам и принюхивался к чему-то.
- Да, что происходит?
- П’гоисходит п’гомах. Надо искать. Помнишь: там, где необходим.
Где-то сбоку слышался шум большой воды, в сторону которой они и направились.
Пробравшись сквозь густой кустарник, они вышли к живописнейшему предгорью.
- Ого! П’госто великолепно! Кин, оглянись вок’гуг.
- Да, гронкк, только…
- Бе’гегись! - прокричал гронкк. – Бежим! Вве’гх! Не медли, Кин!
Странные звере-люди гнали непрошенных гостей к вершине водопада. Их душераздирающий вой, и лязганье зубов выглядели устрашающе. Текущая из каждой пасти вязкая слюна, мешала передвижению этих тварей. Они скользили, заваливались друг на друга, но тут же вставали и продолжали погоню. Внезапно Кин ощутил безысходность. Он понял, что жить ему осталось не долго. Позабыв обо всем и, никого не замечая, он повернул в сторону и пошел, словно его там что-то притягивало, что-то манило к себе. Вскоре он осознал, что идет на территорию мертвых.
- Кин, постой! Туда тебе слишком ‘гано! Ты не можешь! Ты не п’гошел свой путь! Аока гово’гит…
Кин не слушал гронкка. Он только слышал зов. Чей-то зов ворвался в его душу и теперь манил за собой.
«Там, где необходим»,- вторили эхом слова гронкка в его разуме.
Кин переступил незримую черту, отделяющую мир мертвых и увидел впереди четыре многовековых дуба, кроны которых спилены. На них висели полуобнаженные молодые мужчины. Кин понял, для чего спилены кроны могучих деревьев – люди мучались не только от боли, но и от палящего солнца.
На первом дубе вниз головой висел парень. Он кричал, раскачивался, пытался то ли ослабить, то ли затянуть веревки и жаждал мучений. На втором дубе висел уже умерший от повешения человек. На третьем дереве человек висел с петлей на шее и орал, умаляя что-то ему сделать. Ему набросил еще одну петлю и начал затягивать ее висящий на четвертом дубе парень. Все они атлетически сложены, красивы, но что-то их заставляет вот так уходить из жизни.
На все это Кин смотрел равнодушными глазами и почему-то думал, что так и должно быть.
- Что с тобой п’гоисходит?! - запыхавшись, выпалил гронкк. – Немедленно уходим отсюда! Ты даже не представляешь, какую черту ты пересек!
- Я знаю, кто сейчас должен появиться на том склоне. Он не заставит себя ждать.
Повернувшись в ту сторону, куда указывал Кин, гронкк увидел всадника, восседающего на огромном коне. На голове черный убор, с которого ниспадает черный с какими-то украшениями плащ, покрывая круп коня. Он появился на склоне и как-то неестественно спускался вниз. Ни конь, ни восседающий на нем не были наклонены вперед.
- Это Зло, - отсутствующим голосом пояснил Кин.
- Я знаю, как от него ук’гыться! - гронкк рванул за собой Кина. – Нам необходимо п’гитво’гиться ме’гтвыми!
Добежав до густого кустарника, они пали ниц, но гронкк тут же вскочил и быстрым шагом пошел по направлению к всаднику.
- Гронкк, ты что творишь? - очнувшись, словно от гипноза, прокричал Кин.
- Только та ягода ме’гтва, кото’гой коснулась пустая глазница, - срывая гроздь и размазывая по своему тельцу сок, произнес гронкк словно заклинание. Вернувшись к кусту, гронкк раздавил ягоду и смазал соком левый висок Кина. – Это даст нам на некоторое в’гемя отсутствие жизни. Он нас не заметит, - повалив на землю Кина, прошептал гронкк.
Дождавшись пока всадник проедет мимо, они побежали на холм, чтобы укрыться в другом месте, но навстречу им шла уже другая армия приспешников Зла. Они так же, как и само Зло смотрели только вперед невидящим взглядом.
«Там, где необходим»,- вновь услышал где-то в глубине своего сердца Кин.
- Гронкк, ты часто говоришь, что появляешься там, где необходим. Ты переместил нас к гигантскому водопаду. Значит, кому-то необходима твоя помощь?
- П’гости, Кин, здесь я ничего не слышу, да и мало что могу сделать. Видимо дальше не моя битва.
Тут Кин замечает женщину с ребенком:
- Гронкк, а не этим ли людям мы должны помочь?
- К’гоме нас здесь никого нет,- гронкк недоумевающим взором посмотрел на Кина.
- Да вон же - женщина с ребенком, - указывая направление, пояснил Кин.
Гронкк проследил за взглядом Кина, но никого не увидел:
- Как им помочь? Кин, я бессилен что-либо сделать,- жалобно простонало маленькое существо, поняв, что Кина вновь подводит разум. - Давай ук’гоемся в той к’гепости,- оглянувшись по сторонам, предложил гронкк.
- Нет, нам необходимо увести их отсюда! – направившись навстречу женщине, твердил Кин, но выхода не было: со всех сторон зомбированные существа, высоченная каменная стена, а за ней глубочайший обрыв, на дне которого остроконечные скалы. Какая-то сила вела Кина. Он был невероятно спокойным и точно знающим, что делать.
Перевесившись через стену, Кин заметил другой отряд. Это Добро. Эти люди-ангелы в светлых одеждах расстелили перед Кином вязанное из тончайших нитей полотно. «Выдержит ли этот настил»,- подумалось Кину, но один из ангелов (курчавый, красивый) улыбнулся Кину такой открытой улыбкой, что он поверил в прочность полотна и ступил на него уверенной поступью и словно утонул в пространстве.
Очнулся Кин посреди пустыря. На нем были странные лохмотья, тело испачкано, а губы потресканы до крови от сухости. В ушах стоял гулкий шум, который заглушал звуки вокруг. С трудом, перевалившись на спину, он еще некоторое время лежал, глядя в небо.
«Видимо, полдень, - подумал Кин. – Вот только где я нахожусь?» Его разум вновь помутился.
Раздался треск и появился гронкк:
- П’гевосходно, я его нашел! Кин, Кин, что п’гоизошло? Ты внезапно исчез.
Недоуменно глядя на гронкка, Кин молчал.
- О, мне нужна Аока! Я не знаю, что мне делать!
«Река, - послышался голос Великой Аоки. – Память воды спасет его. Луч становится ярче и сильнее. Он должен пройти последний путь, а ты направляйся домой. Я буду присматривать за ним».
- Великая Аока, я знаю воду, но я не вижу ее здесь!
- Память воды. Помни это. Он этого не знает, но вода помнит все.
Гронкк с большим трудом дотащил почти бездыханное тело Кина до старого русла реки и скатил его туда.
- Ну вот, Кин. Здесь мы и п’гостимся. Я видел, как вода ходит по своим до’гогам. Здесь я не вижу воды, но Аока знает все.
С этими словами гронкк растворился в ряби зноя, впервые сохранив память о том, с кем был все это время. Кин лежал почти бездыханно, уткнувшись лицом в ложбинку. Его нестерпимо мучила жажда. Вскоре он почувствовал, как его невероятно тяжелое, уставшее тело вязнет в высохшей почве, словно в зыбучих песках. Его разум в очередной раз не справился с происходящим, а тело было просто измученно до предела. Хлынул поток и увлек его за собой. В голове Кина мелькали непонятные, но до боли знакомые картинки. Он видел отца, маму. Проносился над знакомыми городами. Вот он видит себя в момент очередного поединка с какими-то подонками. Видит, как он пробирается по развалинам строений, где вступает в неравный бой, отстаивая интересы немощного старика, который в благодарность учит его некоторым магическим приемам, использовать которые сам уже просто не в силах, даже если ему и грозит жуткая опасность. После эти приемы не раз выручали Кина из беды. Так, пока его несла вода, Кин вспоминал некоторые события своей жизни и жизни тех, с кем довелось ему встретиться, и он уже было простился с жизнью, как, вдруг, его разум осенило, словно он увидел яркую вспышку средь безлунной ночи:
- Сын!- прокричал Кин, выброшенный потоком воды на берег и потерял сознание.
- Похоже, тебе еще нужна моя помощь,- произнесла Аока, появившись неведомо откуда,- и приложила к его губам тряпицу, смоченную в отваре целебных трав.
- У меня есть сын,- повторил Кин, окончательно придя в себя.
- Ну, наконец-то ты обрел себя. Я уж и не верила Великому, что это когда-либо произойдет…а все же Свет пробился к тебе.
- Аока, у меня есть сын!
- Раз есть сын, есть и Любовь.
- Кани. Моя Кани. Аока, сколько я не был в своем мире?
- Мне не дано этого видеть. Я не видела, сколько ты бродил во мраке, и какие силы подрывали твой разум. Но я вижу Свет, и его сила указывает мне твое направление.
- Я помню воду…
- Она принесла тебя сюда. Тебе остался шаг к себе и к твоему миру. Больше ты во мне не нуждаешься. Ты достойно прошел свои и чужие пути. Нашел свой Разум и свою Дорогу, а память сама решит, что ей оставить в твоем сердце. Прощай, - старуха закурила трубку и растворилась в клубах дыма.
Кин погрузился в сон, который долгое время избегал его.
= Гнусная расправа =
Рэл, проследив за Брумом и Кани, обнаружил источник Света, направляющий Кина домой:
- Крэп, я выполнил твое поручение. Это дело рук Брума. Он поведал Кани о странной книге. Кани ее читает. Книга дает свет.
- Что?! Брум помогает Кину? - взревел Крэп.
- Нет, он проникся к Кани, а Кани…
- Я не просил тебя поучать меня! Прикончи его! Прикончи их!
Брум слишком поздно узнал о слежке Рэла за ним, а все его чародейство не в силах вернуть жизнь человеку.
Долго ему не пришлось горевать о его любимой девочке. Утратив в горе бдительность и он отправился к праотцам, последним усилием воли уничтожив все скрижали, манускрипты и книги о чародействе. Он так и не оставил после себя ни потомка, ни ученика, но не это его так печалило…
= Обретение новой жизни=
- О! Ты все-таки доб’гался домой, - не обращая внимания на опечаленного юношу, весело лепетал гронкк. – Кин, кто это? Почему вы такие г’густные?
- Гронкк, это ты?- печально отозвался Кин.
- По’гдон, я не п’гедуп’геждаю о своем п’гибытии. Я всегда…
- Помню, «там, где необходим».
- Не сегодня. П’госто ‘гежил п’гове’гить, дома ты или все еще блуждаешь по поте’гяному пути.
-Теперь я никогда не найду своего пути, - с печалью произнес Кин. Я встретил свою судьбу и потерял ее в этом чертовом городе. Я потерял Кани,- слеза воина скатилась по суровому лицу.
- Не гово’ги так. Ты любишь свой го’год. Ты любишь все, что связанно с ним. Тепе’гь твой удел х’ганить воспоминания. Ты человек. А я нет, - добавил гронкк. – И по’гой мне так хочется быть им, но я не могу. Аока гово’гит, «сложно быть человеком». Тепе’гь я это вижу. Я не такой. Я не могу так, даже если хочу. П’гости.
- Это мой сын. Эркин,- представил подошедшего юношу Кин.
- К’гасавец! Кин, - отводя его в сторону, улыбался гронкк. – Я тут…пока к тебе… п’гости, может сейчас не в’гемя… я вст’гетил п’гемилую девушку.
- Гронкк… - Кин не успел закончить фразу.
- Я мигом! Ты никуда не уходи! Я ско’го! – и растворился в сумерках.
Гронкк появился, едва ночь вступила в свои права.
- Мэлис! Она человек. Насколько я знаю, только так и должно быть.
- Грооонкк, - протянул Кин.
- Нет-нет, не стоит благода’гностей! - осклабился то ли гном, то ли эльф, то ли халфлинг. – Я п’госто появляюсь там, где необходим.
Прошло много лет с того разговора. Старик Кин покинул своих детей лишь, когда передал свои знания и способности внуку.
Крэп, оставшись без чародея, Кани и надежды заполучить Эркина, покинул город. Что с ним и его родом произошло с тех пор, никто не мог сказать. Вот только внук Кина, пересекая и пространства, и времена, не встречал ни Крэпа, ни его племени.