* * *
Денис шёл на поправку.
Это констатировали и врачи, и компьютерное обследование.Да и сам Денис, кажется, поверил, что ему даровано судьбой ещё какое-то время.
Уже в палате лечебного корпуса, где Иоанна ежедневно его навещала, он начал интересоваться происходящим в стране, в Златогорье и вообще в мире.
Понемногу с помощью Айрис стал приобщаться к своему кинобизнесу, читал по Изан-нет прессу, касающуюся проката последнего фильма, связывался по мобильнику с нужными людьми, строил планы.
Однако, как он потом признается, уже не было ощущения впереди просто ВРЕМЕНИ. А времени ограниченного.
Песочных часов, которые чья-то неведомая рука просто ещё раз перевернула милостиво. А дальше кто знает...
Там, в римской клинике, было чувство не только утекающей жизни, но и утекающих денег, что вызвало у всегда практично-расчётливого и подозрительного Дениса некий невроз, которому ещё вроде бы не было названия.
Проявляющийся в навязчивой мысли, что все врачи только и думают, как приписать ему все существующие хвори. Заставить принимать самые дорогие лекарства и процедуры. Делать ненужные операции с одной-единственной целью - выпотрошить вместе с бренным телом его карманы.
Размер счёта, который ему там предъявили, едва не довёл его до второго инфаркта.
Каждый лишний день, приём лекарств, процедуры, консультации, сиделка - стоил с его точки зрения целого состояния. Был грабежом на большой дороге.
Таблетки застревали в горле, врачи представлялись гангстерами.
Он невесело пошутил, что если б Иоанна его не забрала, он бы оттуда сам уполз ночью и сдох где-либо за воротами. Довольный, что за реанимацию, по крайней мере, не пришлют счёт.
Денисов невроз оказался довольно стойким.
- Брось, это дорого!
- А сколько это будет стоить?
Физиотерапия, массаж, тренажёры, компьютерное диагностическое кресло, которое Денис называл "электрические стулом", а всё вместе "живодёрней", долго внушали ему страх. Пассажир, которого везут в морг, да ещё при этом щёлкает счётчик.
- Ничего не надо, я и так в порядке, эти блаженные тебя разорят... Все эти утопии плохо кончаются.
Бесплатный сыр - в мышеловке...
Иоанна терпеливо убеждала, что её занятия со златогорскими детьми, куда окрестные "крутые" охотно водят своих отпрысков, и сдача в аренду машины, гаража и лужинского дома с участком не просто безболезненно для неё, но удобно и желанно.
Что работа ей нравится, приносит удовлетворение.
А в Лужине у них в доме жильцы хорошие, порядочные. Они наконец-то приведут всё в порядок - что прежде простаивало и разваливалось.
Земля будет в надёжных руках, принесёт урожай, Бог даст.
А людям, которые попали под колесо постсоветского апокалипсиса, - крышу, хлеб насущный. Ей же - свободу и то непередаваемое отношение мира с Небом, собой и окружающими, когда всё ладится, сходятся концы с концами, успокаивается компас совести.
То самое "Царствие внутри нас", которое всё чаще посещало её в Златогорье.
Скептик Денис - всё-таки скорее скептик, а не циник, может, никогда и не увлёкся бы Златогорьем, если б не болезнь и связанное с пережитым новое состояние души.
Он никогда не был атеистом и, наверное, хотел бы верить, но убедительной для него всегда оставалась лишь тьма.
Нечто со знаком минус. Вселенское, глобальное и непобедимое.
Неотделимая от человека потребность творить зло, как потребность дышать.
От всякого зла он ждал ещё большего зла. Добро казалось ловушкой или лицемерием. И он чувствовал себя поначалу не в своей тарелке, как выпущенный из привычного болота в чистый пруд.
Но, наверное, каждый день представлять себе, что кто-то хочет завладеть твоими правами на фильм, до нитки разорить или просто угробить по каким-то изощрённо-злодейским мотивам было уже невмоготу.
И Иоанна однажды сказала:
- Знаешь, а ты попробуй поверить, что вот, хомо сапиенсы действительно додумались на
конец-то освободить друг друга.
Меня - от хлопот по даче, хозяйству и участку - некоторые это умеют лучше меня.
От бестолку простаивающей в гараже машины, от беготни по врачам и аптекам из-за больного мужа.
Я их - от бездомья. От необходимости доставать где-то позарез нужный транспорт, нанимать дорогого репетитора для талантливых детей, да и где они наймут писателя?
Тебя - от страданий, от немощи и отчаяния по поводу корысти и бестолковщины эскулапов.
А ты, глядишь, набрав силу, поверив в их добрые намерения, тоже снимешь что-то про нового Кольчугина.
В которого будут играть их дети, вместо того, чтобы баловаться травкой в тёмном подъезде.
И круг замкнётся...
Почему бы нам не поверить, а?
Что такого невероятного в том, чтобы освободить друг друга от лишнего, нудного, недостойного?
От этого обрыдлого быта, глотающего время? Время и нас.
Чтоб рука была рукой, голова думала... глаза глядели, уши слышали и желудок варил.
Ведь мы так задуманы. Нам вместе проще, удобнее.
Что тут такого невероятного?"
- У тебя нет иного выхода, как поверить златогорцам, - убеждала Иоанна, - ты всё равно в их руках, деваться некуда...
Кто нас защитит?
Кто вообще кого сейчас может защитить, кроме Господа Бога?
Согласись, когда висишь на нитке над бездной, а вокруг шастают эскулапы со скальпелями, глупо всякий раз трястись, что они возьмут да перережут нитку...
Они б давно это сделали, если бы хотели.
Думай о чём-либо приятном.
Ну, например, что из тебя здесь просто куют совершенство, отсекая лишнее...
Чтоб ты стал полегче и не сорвался с этой самой нитки. И что, как это ни невероятно, ты им живой нужнее, а?
Денис неуверенно улыбался и понемногу оттаивал. Или просто устал бояться - столько пришлось страдать.
Мурлыкал даже златогорскую лирическую:
Когда имел златые горы
И реки, полные вина -
Всё б отдал Златову Егору,
Осталась песенка одна,
Про то, как имел златые горы...
И так до бесконечности, пока не успокоишься.
И махнув рукой, не согласишься на любые процедуры, самые дорогостоящие.
И веря, и не веря, что все эти заграничные и не заграничные сверкающие приборы, руки, улыбки и драгоценное время врачей, составленная специально для тебя диета, уход - весь этот продуманный до мелочей, обволакивающий такой невероятной в наше время трогательно-родительской заботой мир действительно принадлежит тебе.
Надо лишь жить по его законам.
Чтобы проступил, наконец, из тяжёлой бесформенной каменной глыбы твой подлинник.
Ожил, наполнился теплом, красками.
И сам в свою очередь стал творить чудеса.
Оживлять, воскрешать других, отсекая лишнее...
Детская болезнь, страсть к сказочкам?
- Будьте как дети! - повеление Неба. Ибо скрытая от мудрецов Истина открыта младенцам...
Мы иронизируем над "сказочками", а они - ключи от Царства. Туда вход по детскому билету.
- Давай, Денис, на старости поиграем в сказку,- предлагала Иоанна, - Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман...
В сказку о свободе, где господин тебе - лишь Творец.
Не барин, не денежный мешок.
Не родовая необходимость, не голод.
Не государство - "машина для угнетения человека человеком".
Не партия, не коллектив, не общество. И не тьма.
Только ты и Создатель...
- Иоанна, друг мой, не говори красиво,.. - думал, наверное, Денис.
А у неё, околдованной Златогорьем, на глаза наворачивались слёзы.
Она была влюблена в Изанию.
В революцию Духа.
Как когда-то жаждущие Истины сердца были влюблены в революцию социалистическую, в Октябрь семнадцатого, в "сладкое слово "свобода".
Ещё не ведая, что прекрасные пьянящие идеи в обветшалом обывательском сознании, закиснув, изойдут легковесной пеной. Разнесут эти мехи в клочья, забрызгав всё вокруг удушающей липкой кислятиной.
И народятся в протухшей питательной кровавой и уксусно-алкогольной среде бойкие кусачие твари.
Разбегутся по израненному жертвенному телу Руси - мученицы.
И всё-таки продержались 70 лет, не так уж мало.
Наверное, он всё же молился тайно, Иосиф Грозный, пытаясь напрямую прорваться к Мечте. Минуя отвергнутую ещё в юности, тоже отчасти прокисшую церковную среду, благославлявшую ненавистную власть угнетателей.
Иосиф, возможно, молился именно Ему - Грозному, Ветхозаветному.
Карающему и гневно смиряющему бичом железным падшие народы с их слепыми вождями.
Молился, когда торопливо, из последних сил, штопал, скреплял воловьими жилами расползающиеся на глазах ветхие мехи. Накладывая кожаные заплаты, давя пальцами попадающихся на глаза мошек и червей, грозящих испортить молодое зарождающееся вино новой жизни.
Заштопал, кое-как затянул, сберёг на несколько поколений...
Ты сам себе хозяин, хранитель кувшина.
Но вино Изании - светлое, святое, настоящее - из того же виноградника.
"Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой -Виноградарь"...
(продолжение следует)...