ВООБРАЖАЕМЫЙ ДИАЛОГ С Ф.М.ДОСТОЕВСКИМ
О национальном самосознании
и межнациональных отношениях,
о вере и неверии, мире и войне
[1978 -1979]
Окончание Части пятнадцатой
Ф.М. Уж не думаете ли вы своими нападками вывести меня из равновесия?
Извольте, отвечу.
России, которая приняла и вознесла Христа, довелось претерпеть такие страшные вековые страдания - от татарщины, от крепостного права, от Европы и европеизма, и столько их до сих пор она выносит, что настоящей общественной формулы, в смысле духа любви и христианского самосовершенствования, действительно, у нее еще не выработалось. Пока народ наш только носитель Христа, на него одного и надеется. Он назвал себя крестьянином, и тут не просто слово, тут идея на всё его будущее.
Я не пытаюсь равнять русский народ с народами западными в сферах экономической славы или научной. Я говорю, что русская душа, гений народа русского наиболее способны, из всех народов, вместить в себе идею всечеловеческого единения, братской любви, трезвого взгляда, прощающего враждебное, извиняющего несходное, снимающего противоречия. Это не экономическая черта и не какая другая, это лишь нравственная черта, и может ли кто отрицать и оспорить, что ее нет в народе русском?
Основные нравственные сокровища духа, в сущности своей, не зависят от экономической силы. В самом деле, Россия, ополчившись теперь для спасения и возрождения угнетенных племен, впоследствии усилится ими же, но при этом явит собою самый исключительный пример, которого уж никак не ожидает Европа, мерящая на свой аршин. Усилясь, хотя бы даже и чрезмерно, союзом своим с освобожденными ею племенами, Россия не бросится на Европу с мечом, не захватит у ней ничего, как бы непременно сделала Европа, если б сумела соединиться вся против России, и как это заведено в Европе с самых первобытных времен вплоть до недавней франко-прусской войны.
Куда девалась тогда вся ихняя цивилизация? Бросилась самая ученая и просвещенная из всех наций на другую, столь же ученую и просвещенную, и загрызла ее как дикий зверь, выпила ее кровь, выжала из нее все соки в виде миллиардов дани, отрубила у ней целый бок в виде двух самых лучших провинций! Где ж после этого Европе понять назначение России? Им ли, гордым, ученым и сильным, понять и допустить, хоть в фантазии, что Россия создана для их же спасения и что только она произнесет, наконец, это слово спасения?!
Г.Г. В своей предстоящей речи о Пушкине вы тоже коснетесь этой темы и выразитесь так, якобы Россия «в последние два века служила Европе - может быть, даже более, чем себе». Хотелось бы мне знать, как вы отнесетесь к тому, что один профессор публично тотчас откликнется на эти ваши слова такой вот репликой:
«Господин Достоевский гордится тем, что мы два века служили Европе. Признаемся, что это «служение» вызывает в нас не радостное чувство. Время ли Венского конгресса и вообще эпохи конгрессов может быть предметом нашей «гордости»? То ли время, когда мы, служа Меттерниху, подавляли национальное движение в Италии и Германии и косились даже на единоверных греков? И какую ненависть нажили мы в Европе именно за это «служение»!..»
Ф.М. Да разве я горжусь тем, КАК мы служили? Я только хочу отметить сам факт служения, и факт этот истинен. Мы могли наделать много политических ошибок, но не промахи наши я хвалю, а только факт нашего служения, почти всегда бескорыстного. Неужели не понимаете, что это две вещи разные?
Г.Г. ЧТО и КАК - разные, конечно, вещи. Но ведь, в то же время, и неделимые. Если вы возьметесь шить рубаху, да по ошибке или неуменью у вас получатся порты, - что это будет? По-моему, рубахой их не назовешь. Портачить - возбраняется.
Ф.М. Как бы то ни было, несмотря ни на какие ошибки, ни на какие обвинения в подавлении свободы, народ наш носит в себе органический задаток идеи, которая позволит в будущем водворить и утвердить у нас свободу самую полную - полнее, чем где-либо в Европе или даже в Северной Америке.
Свобода эта не письменным листом утвердится, а созиждется лишь на детской любви народа к Царю, как к отцу, ибо детям можно такое позволить, что немыслимо у других, договорных народов, ибо не изменят дети отцу своему и с любовью примут от него всякую поправку всякой ошибки и заблуждения их.
Г.Г. Не слишком ли дорого для России и других народов обходятся эти «детские» ошибки и заблуждения? Вы говорите постоянно о великом божественном призвании России, о спасительной ее роли для Европы, да и для всего мира, и не просто говорите, а прямо-таки взываете к тому, чтобы эти идеи утверждались в живой жизни, не считаясь ни с риском ошибок, ни с числом жертв и потерь. А не лучше ли было бы, прежде чем обрушивать всё величие ваших идей на головы миллионов - испытать их истинность и благотворность в каком-то, пускай отдаленном, сравнении, аналогии, на личном опыте?
Попробовать бы вам со своей идеей прийти, скажем, в любой соседний дом, в любое семейство да и выложить им: так, мол, и так, принес я вам мою правду, и любовь, и веру, хочу спасти вас, устроить ваше счастье, причастить вас духу единственно благого Учения, а то вы без меня тут совсем скисли, ослепли во мраке заблуждений, всё у вас не то и не так. А если, мол, вам не угодно мое сердечное к вам участие, то вы меня этим никак не смутите, это у вас от недомыслия, ну да ничего, я вам глаза-то раскрою, могу и шлепков надавать, и ремешком, ремешком. Потом сами же будете мне по гроб жизни в умилении руки лобызать…
Вот, Федор Михайлович, не угодно ли испытать - что из этого выйдет? Пожалуй, и без эксперимента ясно: вторженье в чужой дом, в чужой мир, даже и с самыми чистыми намереньями, вызовет, по меньшей мере, недоуменье и усмешку, а то и вообще - как бы не взяли незваного попечителя под белы рученьки да не вывели его на крыльцо красное, высокое. Короче говоря, не пришлось бы ему пересчитать носом все ступеньки сверху донизу.
Любопытно знать - понравится ли вам, ежели какой-то другой народ, другая страна, допустим Бразилия, или, скажем, Китай, вдруг загорится желаньем и идеей осчастливить человечество, начнет добиваться этого по своему усмотренью, всеми правдами и неправдами, не спросясь у тех, кого он хочет облагодетельствовать? Начнет убеждать весь свет, что его религия, правда его - единственно верные и доподлинные: ему одному, дескать, известно - где раки зимуют. Понравится ли вам такое?
Стоит лишь на минутку вообразить себе, что кто-то вздумает поучать, просвещать нас, лезть к нам в дом и в душу с назиданьями, со своим уставом, со своими объятьями и поцелуями… да только заикнись он об этом - нас мигом это насторожит, вызовет неприязнь, и, если даже его назойливость будет от чистого сердца, мы дадим такому «гостю» и «спасителю» от ворот поворот.
Всякий, и самый радушный хозяин дома - в ответ на все ваши доводы и настоянья - скажет примерно так: «Вот Бог, а вот порог!». И вы сами, повторяю, поступите точно так же, если кто посягнет на неприкосновенность вашего жилища, веры, воли.
Ну а то, что вы оружием побрякиваете, заранее предвидя несогласье и неприятье других народов в отношении к вашей «святой идее», - это, конечно, веский довод, солидное внушенье. Но при чем тут тогда «служение», «самопожертвование», «братское единение»?
Строго сказать, вся ваша «мировая» затея, средоточьем которой вы назначили Россию, всё ваше подавляющее великодушие - это так же нелепо, неестественно, произвольно, как если бы вдруг вы стали утверждать, что полюс Земли - не где-то за Полярным кругом, а приходится… ну, к примеру, на Лобное место, и именно вокруг этого места вращается, или должна вращаться, планета…