Глазами учащихся.
Первое сентября. Погожий ясный день. Впервые после лета мы собрались в отремонтированном просторном классе. Солнце светило во все три огромных окна, так что учиться никакого желания не было. На дверях табличка – 5 «А» класс. У нас в классе - сорок человек, из них пятеро второгодников-переростков.
Первым уроком в расписании стоял английский язык, новый для нас предмет. В нашем захолустном городе ни одного иностранца никогда не увидишь, поэтому иностранный – это что-то потустороннее, ненужное, едва ли применимое для большинства собирающихся жить у себя на родине. Мы ещё пока не знали, кто нас будет учить английскому языку.
... Звенит звонок. Открывается дверь – и перед нами стройная, как тростинка, молоденькая, как старшая сестрёнка, красивая до невозможности, но изображающая саму серьёзность учительница с журналом и учебником в руках. Она стоит у двери и, закрыв её, держится за спасительную ручку, как будто собирается удрать в коридор.
Наш класс – худший из пяти пятых классов, все на одном этаже. Ребята ещё не прекратили свою возню, но мы слышим чёткий твёрдый учительский голос:
- Я жду… Прошу успокоиться и подровняться в колонках. Я не посажу вас на место, пока не проверю готовность всех к уроку в полнейшей тишине.
- Ооо! Да это моя соседка Ошмарина! Она с моим братом вместе училась в школе… - это Пашка Артемьев негромко, но слышно комментирует с последней парты о знакомстве с вошедшей училкой. А та не реагирует на эти слова, в полнейшей тишине проходит к столу, открывает журнал и, наконец-то! выполняет мысленное желание всех услышать английскую речь, говорит, изменив тембр своего низкого голоса на более высокий:
- Good morning! Sit down, please! Mу name is Nina Ivanovna.
И в это момент класс замирает. С первой парты, самой близкой к входной двери раздаётся нечто похожее на блеяние овцы:
- Б-э-э-э. Нас у мамы пятеро, и все от разных отцов. Б-э-э.
Весь класс взрывается от смеха. Все знают – это Славка Гущин – его круглая коротко постриженная, почти побритая голова с торчащими ушами – лопухами катается по парте туда-сюда и произносит что-то нечленораздельное. Он тоже второгодник почти по всем предметам.
Его и сажают всегда поближе к двери, чтобы побыстрее чуть-что выставить за дверь. В прошлом году он больше гулял в коридоре, чем сидел за партой. С ним сидеть никто не может, для него персональная парта.
Лицо учительницы покрывается красивым румянцем. Нам видно, что она в растерянности. Хотела делать одно, а стала делать совсем другое.
Нина Ивановна, не зная этого мальчика, подходит к его парте, невинно берёт Славку за запястье из-за парты и ведёт к доске. Класс замирает в ожидании и любопытстве: что будет дальше?
Учительница берёт мел, просит нас открыть тетради, записать число и пишет первую букву алфавита: заглавную и прописную на доске "А а", комментируя всё по-английски. Мы записываем первые три буквы из английского алфавита в тетради.
Изредка раздаётся рычание этого веснущатого бесёнка, следующего вместе с ней от доски к столу, а позднее и к нам.
Конечно, учительница ни разу не присела, не выясняла ничьей фамилии, даже не спросила, как зовут и этого «ненормального», как мы называли его. Сначала нам всё это показалось необычно, забавно, а потом всё больше мы проявляли симпатию к учительнице, и многие жалели её, такую хорошенькую, поставленную в невероятные условия.
Сколько же нервов стоило ей дать первый в её жизни урок. Нина Ивановна закрепляла все данные ею выражения и названия предметов, мы повторяли хором за ней, уже не замечая «этого дурака». В конце урока она поставила несколько оценок, в том числе пятёрку второгоднику Пашке; он-то слышал не первый год слова: pen, pencil, book, note-book, stand up, come here, - ведь кое-что осталось в голове от прежней учительницы, поэтому он блеснул на фоне необычной обстановки.
Когда прозвенел звонок, Нина Ивановна отпустила руку Славки Гущина, стала выставлять в дневники и в журнал оценки.
А возмущённый отпрыск орал из-за приоткрытой двери:
- Я к Вам больше на урок никогда не приду…
Нина Ивановна заложила уши золотом и даже не спросила, как зовут этого школьника.
На перемене Пашка Артемьев схватил за шиворот меньшего на целую голову Славку, дал чёрным от махорки пальцем щелбана по веснущатому шнобелю и грубо сказал:
- Эй, ты шкет! Бес малохольный! Я тебе за англичанку кочан оторву, понял?
- Иди ты… испугал, подумаешь… - вырвался Гущин.
… На следующем уроке Гущин сидел также на первой парте, но молчал и весь урок обводил буквы в учебнике английского языка.
Он не знал ни одного предмета на родном языке, так что он мог познать по-английски? А мы все так полюбили нашу новенькую, что ходили за нею по пятам. Два раза в неделю она вела кружок английского языка, и мы пели задорные английские песенки.
Глазами преподавателя.
После окончания педагогического института меня направили работать в районную среднюю школу преподавателем английского языка. До этой школы я давала уроки, но тогда на уроках сзади школьников сидели мои сокурсники и методист, поэтому о дисциплине речи не могло и быть. Нагрузку дали двадцать часов, пять пятых классов, по четыре часа в неделю в каждом классе. В классах было по сорок учеников, впервые начинающих изучать иностранный язык.
Классы тогда не делились на две группы, и так учителей не хватало. Все пять пятых классов находились на одном втором этаже, и первого сентября я вместе с учительницей географии Чихачёвой, которая учила меня когда-то, поднималась по лестнице с журналом пятого «А» класса под мышкой. Она наставляла меня на время позабыть об английском, а думать только о дисциплине, не упуская ни одной детали в поведении детей:
- Ниночка! Мне всегда жалко молодых, начинающих. Поставьте дисциплину на высокий уровень с первого раза! Замечайте мельчайшие подробности. Как сели, как встали, где лежат руки, стоят ноги, где дневник, тетрадь и учебник? Как начнёте первый урок, так и будут проходить уроки в остальных классах. Ребята тут же на перемене сообщат в другие классы, строгий учитель или нет.
На том и расстались. Людмила Николаевна пошла в 5 «Д» сразу налево, а я - в другой конец коридора, в мой первый 5 «А» класс. Как потом оказалось, класс «Д» стал самым любимым и был самым дисциплинированным из всех пяти пятых классов, но у меня в 5 «Д» был последний урок.
Вошла в класс, держу ручку двери, как бывало, делала Людмила Николаевна, моя любимая учительница, говорю:
- Прошу успокоиться! Тишина! Подровняйтесь в колонках! Пока дети не выровняются, не успокоятся, не говорю «садитесь», в крайнем случае, сажаю по рядам, который ряд бесшумнее сядет. Всё по колонкам. Соревнование.
И когда дети успокаиваются, прохожу к столу. Говорю по-русски свои требования, что нужно иметь на уроке английского языка:
- На краю стола на каждом уроке должны лежать учебник, тетрадь, словарь и сверху дневник, рядом ручка и карандаш.
Отвечать к доске только с дневником!
Говорю всё это умышленно по-русски, чтобы потом можно было спросить за это. И в полнейшей тишине, как должно быть по плану, начинаю урок. Но не тут-то было...
На первой парте слева сидит мальчик и возит головой по парте, приговаривая: «А нас у мамы пятеро, и все - от разных отцов». Класс хохочет. Душа ушла в пятки - чувствую - сорвут первый урок, а что дальше. Судорожно хватаюсь за Макаренко, что он делал в таких случаях, и не нахожу ответа. А ведь мы ещё и не познакомились и никакой переклички, и по-английски я ещё не сказала ни слова, как рекомендует устный метод обучения.
- My name is …, - наконец произношу я по-английски. Но раздаётся хохот, так как вместе со мной этот мальчик слева снова сказал какую-то гадость. Какая уж тут перекличка, отменяется.
Быстро решаю отменить устный метод двухнедельного обучения без письма. Подхожу к этому мальчику, беру левой рукой его за запястье руки и вывожу к доске. Правой рукой начинаю писать на доске заглавную, а потом и прописную английские буквы "Аа", говорю по–английски - это буква "Аа" - одновременно не очень сильно нажимая на руку мальчика.
Тот кричит нарочно громко: «Ой, больно!» Я слегка ослабляю руку и так весь урок, куда бы ни шла, всюду с ним. Класс притих, напрягся и уже не смеётся. Прошу повторить сказанные мною слова или предложения, называя фамилии учеников из журнала и срочно стараясь запоминать хотя бы некоторые из них.
В тетрадь записываем первые три буквы в начале строчки, как задание на дом. Затем ещё раз повторяем все выражения на английском языке. Замечаю, кто вставал чаще других и лучше произносил, иду по рядам вместе с этим отпрыском, ещё не зная его имени, беру по пути дневники четырёх человек, ставлю в журнал "завышенные" оценки этим ученикам. А в дневники поставлю на перемене, с этой «нагрузкой» мне не до дневников.
Как только прозвенел звонок, я совсем отпустила руку мальчика, и тот убежал за дверь, но тут же вновь открыл её и закричал: «Я больше к вам не приду на урок».
Я не реагирую на его слова, он меня не интересует больше, выставляю четверым в дневники оценки, хвалю их, чтобы заинтересовать и ухожу с журналом из класса. Среди этих четырёх был уже знакомый мне мальчик-переросток, второгодник Артемьев Павел, живущий через дом от моей мамы. (С его братом я училась когда-то вместе в школе, но сейчас он сидит в тюрьме.) Павел прослушал курс английского языка в прошлом году и всё-таки кое-что запомнил. Я его похвалила и поставила пятёрку, возможно первую за весь предыдущий год, то этим уже наверное завоевала его сердце.
На следующем уроке тот мальчик, нарушитель дисциплины, как я узнала потом в учительской, по фамилии Гущин Славик, сидел, как миленький, не привлекая внимания и обводя чернилами буквы в учебнике английского языка.
Когда я однажды пришла в учительскую, то увидела на стуле маленькую тощенькую женщину, как потом оказалось, мать того самого Гущина, которую вызвали поговорить о поведении её сыночка. А она не оправдывалась, а говорила спокойно:
- Ну ладно, хоть вон такая молоденькая не может справиться с моим Славкой… А ты–то, мужик (она обращалась к мужчине, учителю истории с указкой в руках), возьми, да дай ему указкой по пустой башке, он тогда всё поймёт сразу…
На что наш историк прореагировал:
- Попробуй я стукнуть, так Вы же и побежите жаловаться…
- Не побегу, их у меня пятеро, безотцовщина, так если кто немного поучит, я только рада буду. Я же не справляюсь с ними, работаю весь день почтальонкой, сбиваюсь с ног, прихожу домой – тут не до уроков…
Слава Гущин бросил школу после шестого класса, а куда он исчез потом, чем занимался, - никто не знает…
Уж лучше бы он делал табуретки или малярничал, а может быть выращивал цыплят, но у нас нет таких ПТУ с четвёртого - пятого класса, а до седьмого он не дотянул.