Я больна...

Константин Блейк
                Жизнь достойна тех, кто ее недостоин.
                Диана Митракова


- Боже, ну и видок… По ней как будто самосвал проехался…
- Я-то, дура, думала, что у человека всего-навсего шесть-семь литров крови…
- Сестра, принесите нам ящик бинтов, будьте добры. Ну и по стандарту.
- Может лучше сразу ведерко формалина?
- Ага, прихвати «Полароид» и мой фрак. Щелкнусь для истории.

Голоса медленно увязли в мазутной тишине, подобно плачу ребенка, вязнущему в безумной симфонии метрополитена. Первое и единственное, что мне увиделось и что я вижу до сих пор – его, своего любимого. Никаких тебе волшебных дверей из чистого света, никаких голосов. Бла-бла... Дофамин из мозга давным-давно выкачан.
Я помню его губы крупным планам и слова, почему-то не выходящие из головы. Он говорил, что наша цель – страдать и умирать за тех, кого любим. Я ловлю себя на мысли, что задумываюсь о том, о чем не следует задумываться в моем положении. Это просто глупо...
Что дорого для вас? Чем вы живете, куда вы идете? Изменит ли это ярко-алое пятно в жизни выбеленных до известки людей? Спасет ли вас моя кровь? Впрок ли я, вообще, жалкая такая… до невозможности…
Что вы забыли здесь, лже-пациенты? Идите прочь, это мой дом. Я – больна.

                * * *

\Мое имя – Диана Митракова.\

- Будет ли продолжение, когда я закрою глаза и не смогу открыть?
- Я не бываю неправ, Митракова. Помнишь, я говорил тебе о страхе? Это – то же самое. Полный паралич эмоций. Ты – это выдранный комок оголенных нервов, по сути - чистый разум. Как и тогда – так и теперь – ты – жизнь сама в себе, мысль о мысли. Рефлективность. Аттракцион зеркал, где все правильно и все друг в друге.

\У меня нет будущего.\

- Как же я смогу теперь любить тебя?
- Ну что за бестактность, Митракова? Надо соблюдать композицию, от простого – к сложному. Ну что ж, главный вопрос и мы подходим к осознанию главной проблемы твоей экзистенциальности.
У тебя была жизнь. Не такая большая, но и не такая маленькая. У тебя был я. С уверенностью могу сказать, что ты получила все, что желала. У тебя нет права на гнев. Впрочем, в силу невозможности испытывать эмоции, тебе недоступна и эта, вполне оправданная.

\У меня есть только прошлое. Прошлое и мои чувства, они всегда.\

- Тогда почему ты здесь. Или ты только на пару мгновений?
- Нет, Митракова. Я буду с тобой вечно, как и все, что тебе дорого, что ты любишь. Как ты помнишь – этого мало. Очень мало.

\У меня нет направления и нет цели. Я ничего не стою, ничего не умею, ничего не желаю. Я – никто.\

- Откуда мне знать, что ты – не защитная функция моего мыслепроцесса? Что ты – настоящий?
- Эх, Митракова... Вопрос субъективности, так? Если ты веришь в то, что я – часть тебя, а ты – часть меня, тебя осенит покой. Помнишь, я тебе говорил – мы единое целое. Мне не присуще лукавить. Что тогда, что, тем более, сейчас. Я – твой вектор и взявшись за руки мы куда-то пойдем. Теперь. Ведь все, чем ты жила – было твое теплое прошлое.
Итак, мы вернемся в начало. Мы узнаем, откуда мы пришли. Ведь идти туда, куда предназначено – не наш удел.

                * * *

Было раннее летнее утро. Холодно, жутко холодно. Он сидел у окна и курил, она сидела рядом, чуть дрожа. Если за этим миром наблюдал кто-то, некто из высших (ну, или низших) – он бы, можно держать пари, удивился этим двум. Им было на все наплевать. Кроме друг друга.
Ее легкие пальцы обхватили его шею: они искали тепла, как деревенский старик ищет тепла сидя под пледом у камина в студеный осенний шторм.
Она спросила:
- Почему ты испытываешь ко мне чувства?
- Потому, что моя страсть – иррациональна, Митракова. Мы друг друга дополняем. Ты – абсурд декора, я – смысла. Нам необходимо быть вместе.

Было светло и холодно.
Над выцветшей рекой где-то вдалеке клубился туман... Все стремилось к тому, чтобы выцвести.

                * * *

- Ну и что тут у нас? – спросил следователь, подлезая под полицейскую ленту.
- Типичное самоубийство, - усмехнулся шеф полиции, - прям как в анекдоте!
- Твоя версия? – сурово отрезал следователь.
Улыбка на лице шефа поугасла и он принялся жестикулировать, объясняя ситуацию.
- Вот смотри отпечатков нет, кровь ее, написано ее пальцем, никаких следов, а они бы тут точно остались!
- Подожди, написано «ПРОСТО ХОТЕЛА СЧАСТЬЯ», так?
- Ну… так. Типичный суицид!
- Да заткнись. Дай продолжу... Она написала девятнадцать букв, а забыла две?
- Каких две?
- «Я».
- Ну и? А вторая?
- Пробел.
- Какой еще, к черту, пробел?!
- Ну, символ, разделяющий два слова.
- Тогда двадцать один и два. Или девятнадцать и один!
- Почему один-то, если два?!
- Потому что один – не повод, а два – уже что-то в этом роде...
Шеф насупился и поправил очки. Сквозь некоторый темный налет сложно было выловить смысл в его глазах. Он уже собрался уходить, но обернулся и добавил:
- Слушай, Митраков. Не лезь ты в это дело. Ты работаешь в Полиции, а не в «Армии Спасения».