Борис Рябухин
Начало см. Отцовский след 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11,12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21,22, 23, 24.
Продолжение следует .
Володя – Борису
17.04.88
Боря, здравствуй!
Отвечаю на твое письмо от 17 марта. Очень интересное было твое письмо, месяц назад получил, только сейчас сел писать. Компьютер занял все свободное время и, как я понял, будет требовать все больше и больше времени. Не знаю, как я напишу тебе сегодня письмо, мысли о компьютере не выходят из головы, все откладывал ответ из-за этих мыслей, которые здесь для меня помеха. Ведь писать письмо – это тоже творчество, и мне поэтому очень трудно писать, так как трудно собрать мысли. Поэтому, читая твое письмо, буду по ходу делать комментарии.
Занимаешься переводом? Зачем? Чтобы выразить свою мысль, прибегу к примеру. Писатель стал писателем на родине, вынужден покинуть ее и оставшуюся жизнь писать за границей, в совершенстве овладев языком другой страны, где живет и продолжает писать, но не на родном языке. Когда-то вдруг захочет перевести свое произведение на русский язык, и вдруг обнаруживает, что у него ничего не выходит, произведение в переводе получается совсем другое. Он пробует ранее написанное на родном языке перевести на тот, другой – и тоже ничего не получается. Этим примером я хочу сказать, что, кем бы ни переводилось, произведение в переводе теряет что-то то, за что его ценят на родном языке. Не помню, Маркс или Энгельс специально учили русский, чтобы прочитать «Слово о полку Игореве». А сколько людей переводят «Плач Ярославны», и какие они все не такие. Нужно прожить полжизни на старославянском, чтобы суметь перевести. Думаю, теперь ты понял мою мысль. Перевод – это, прежде всего, время, а время – дороже жизни, слишком мало его у нас в нашей чертовой жизни. Ведь «гомо–сапиенс» – человек разумный. А кто мы? На 99 % – животные и на 1 % – «гомо–сапиенс». Спим, работаем, чтобы не подохнуть, а на то, чем ты должен заниматься как «человек», времени нет. Переводы – это, наверное, твой хлеб насущный, если нет – нужно забыть о них. Подумай о главном, ведь у тебя должно быть главное.
Твоя фраза «настаивала супруга» – меня насторожила. «Стихи пишу редко» – не понятно, зачем тебе переводы, чем они лучше стихов.
«Сын… надежды никакой» – мое мнение – будет надежда, если не будет репетиторов, если человек не хочет, ничем его не заставишь, а если захочет, то сам может горы свернуть. Никакой опеки, каждый должен сам выбирать свой путь в жизни.
Ответ на письмо тете Гути мне понравился, анализ твой отличный, молодец.
Тетя Гутя молчит после похорон тети Поти, даже поздравительные открытки перестала присылать. У нас была Галя (Августа) Баландина. Нашла обмен для дочери из Красноярска на Измаил, заехала к нам. Почти ничего нового от нее я не узнал. Когда она родилась, мать ее захотела назвать Галей, а отец – в честь своей сестры захотел – Августой, он и оформил ее в документах Августой. Но все всегда звали ее Галей, и на работе всегда звали Галиной Аркадьевной. Тетя Гутя ей тоже не пишет, та послала ей из Красноярска посылку, а она не ответила, получила ли. Похороны ей не понравились. Тетя Потя умерла от отека легких, болела неделю. На похороны тетя Потя оставила в комоде 1000 рублей. А когда Галя все там перебрала, нашла еще 990 рублей, отдала Гуте. На сберкнижке было много денег, из-за которых были споры, в основном между Аркадием и Гутей. Остальные от этих денег отказались. Дядя Саша выглядел на похоронах очень плохо, у него сильно болеет жена. Большую помощь (физическую) в похоронах оказал сын дяди Саши. У тети Гути очень сильно пьет сын, это ее беда, наверно, будет тянуть с матери все деньги тети Поти (пропивать). А ведь он пишет кандидатскую, до сих пор не женат.
О «Детях Арбата» хорошо знаю, но где их достать, на черном рынке – 100 рублей. Читаю в основном «Литературку», «Огонек», «Аргументы и факты». Как наши отцы и деды жили – страшно подумать, а ведь жили.
(Это – пафос книги. «Только не перегибай», – остановил меня Саша Фалин. И правильно. Можно в говне утонуть.)
Узнать что-то об Африке – это один шанс из миллиона. Надежды никакой. Отвечаю на твои вопросы.
Извещение о том, что Сливкин Африкан Васильевич пропал без вести, датируется 1947 годом – после войны. И было, наверное, ответом на запрос, но чей?
Дату регистрации моего дня рождения не знаю, но помню только, что в моем свидетельстве о рождении была дата регистрации моего рождения 1943 год. Свидетельства у меня нет, где оно, не знаю.
Запрос в Заельцовский военкомат г. Новосибирска не сделал. Меня вызывали в мой военкомат – туда пришел ответ из Архива МО СССР, опять тот же. Они (в военкомате) решили сделать запрос в Красноярск.
Разговор на поминках именно был сейчас.
Если не строить дом – пропадет все, так что нужно как-то строить, а что будет дальше – не знаю.
Компьютер – очень хороший механический помощник, и писателю, и композитору, и художнику, только многие этого еще не понимают. А жаль.
А теперь выдержка из одной книги о компьютере:
«По нашему убеждению, компьютер, действующий по специальной диалоговой программе, может выступить в роли действительно беспристрастного, объективного посредника при сопоставлении группой людей индивидуальных точек зрения по какому-либо вопросу».
А теперь – выдержка о «понимании». «Наличие собственной пристрастной позиции часто затрудняет наше понимание иной точки зрения. Нередко деловые и бытовые конфликты развертываются на почве утраты взаимопонимания: стороны искаженно представляют себе позицию друг друга. Мешает эгоцентризм – неспособность увидеть ситуацию с «чужой колокольни». При этом эгоцентрику кажется, что он-то «отлично понимает и слова, и мысли, и намерения» партнера, но на самом деле в конфликтной ситуации, как многократно показывали психологи, происходит не понимание, а контрастная иллюзия – партнеру приписывается точка зрения, противоположная собственной. Вместо спора о сути дела возникает спор двух глухих – каждый спорит со своим мнимым, воображаемым оппонентом. Понятно, что в таком споре трудно добраться до компромисса. А ведь для этого необходимо как минимум понять точку зрения другого, понять, какие за ней кроются резоны, постараться найти общность позиций и, отталкиваясь от нее, достроить более полное, цельное понимание ситуации…»
Как хорошо здесь сказано о том понимании, о котором я когда-то тебе писал, и у нас получилась даже дискуссия по этому. Я писал, что как бы было хорошо, чтобы каждый из нас осознал то, что прежде чем спорить, нужно постараться сначала понять другого, и, если это будет обоюдно, как легче стало бы жить и легче бы стало понимание между людьми. Я как-то сказал такую мысль одному мужчине старше меня, он удивленно посмотрел на меня и сказал: «А ведь ты прав, многие наши житейские беды от непонимания одной из сторон».
Работа на компьютере – это тоже творчество. Американцы установили точный факт – компьютер может давать новые знания. И наверняка наступит такое время (уже наступает), когда человеческий мозг будет не в состоянии осмыслить тот поток знаний, информации, что может наступить крах, катастрофа, и помощником в деле избежания краха будет компьютер. Поиск слова в словаре синонимов займет в тысячу раз больше времени, чем это сделает компьютер. Твое предсказание едва ли сбудется. Но ты, мне кажется, никогда не сможешь понять, что такое компьютер, как человек чувства, эмоций, а эта машина – очень жесткая логика – совершенно без чувств и эмоций.
Я не засоряю мозги газетами и журналами, а просто хочу знать историю нашего времени, о котором начали писать только в газетах и журналах, я читаю только об этом. Зря ты меня упрощаешь. Я увидел в твоем «Иване Болотникове» «исторические параллели». А в истории, чтобы была философия, нужны сначала факты, которые постоянно умалчивают. А я говорю о чистой истории, которую сейчас стали публиковать в журнале «Москва», а не о художественно-историческом произведении, я думал, ты это понимаешь.
Одиночество – это преступление человечества, а не афоризм – этим, по-моему, сказано все. Я так и не пойму, что же ты понимаешь под политикой, я стараюсь тебе об этом не писать, но ты опять пишешь об этом. Да и как можно писать об истории, не зная политики в любом ее понятии. Очень жаль твоих трех часов, которые ты потратил на мое письмо. Твой совет мне не нравится - так можно ничего и не знать.
Обнимаю, большой привет жене. Пиши, Вова.
Володя – Борису
16.07.88
Здравствуй, Боря!
С 11 июля в отпуске, все дни на Фонтанке, сегодня вырвался, приехал – лежит твое письмо. Решил ответить сразу. Дело все в том, что до сентября редко буду бывать дома. Галина поменяла квартиру дочери на Измаил, значит, часто будет бывать в Одессе. В одном из писем Галина (Баландина) пишет (дословно):
«Сижу на «Красмаше», плачу и жду Вивдича Григория Трофимовича, 1914 г.р. – он жив (мне тогда сказали ложь, что он не работает и его нет, видимо, отчество влияло). А вышло так, я ехала от Лены (дочери) в поезде (местном) в Красноярск. В купе была женщина, на пенсии, с «Красмаша». У нее спросила о Вивдиче, она его знает. Он работает, пришел ко мне, хорошо выглядит, говорит, что хорошо помнит Африка, который был женат. А он холост и у них были разные компании. Но он ушел в 1-й день войны из КБ и именно на фронт. Ася, не Новожилова, а Ася Новоселова. Она не работает, он пошел звонить ней, а я пишу дальше. Семью, жену, тебя Вивдич не знал, но работали вместе с Африком три года. Африк был добрый, обычный, хороший человек. Сейчас уже нашли адрес Аси Новоселовой, иду к ней домой. Он мне покажет дом, так как не знает № квартиры и дома. Вивдич очень приятный человек, не спешит, все объясняет, очень молодо выглядит, подтянут, не высок, лицо молодое.
Уже была у Анастасии Афанасьевны Новоселовой (Сурьяникова): ул. Красноярский рабочий, 46. Она плохо видит, карточку рассматривала в лупу. Но Африка помнит, он приехал молодым специалистом в 37 или 38 лет (не помнит), а она работала чертежницей с 1935 года в КБ. В 37-м году начальника отдела Смирнова Николая Николаевича забрали, Рашида Ибрагимова забрали, взяли 2/3 отдела в 37-м году, но Африка еще не было.
(Забрали как «врагов народа».)
Потом он приехал, работал хорошо, спокойный, умный, много работал. Взяли в первый день войны в военкомат и все, больше не пришел – никто не вернулся. Покрышкина сняли в 41 году, когда приехали Коломенский и Ленинградский оружейные заводы. Покрышкин переживал, заболел, умер от чахотки. Еще арестовали Смолеху, Саран, – не помнит, кто еще ушел в военкомат. Но Африка не арестовали – это она помнит точно. Ее дом. тел 33–14–32. Она очень спешила, возится с правнуком, ей надо было уезжать к нему – это четыре остановки, – мы с ней ехали до них, и все она вспоминала.
Свинтинская – это вторая жена Паклина, она приехала в войну из Киева, и он бросил первую жену. Она живет: ул. Красноярский рабочий, 48, рядом с Новоселовой, но она ничего не знает, что было до войны, а Паклин умер. В Архиве нет Африка, обещали поднять ведомости, платежки, сейчас перееду и пойду снова в Архив.
Посылаю вырезку из газеты – Варшикову не видела, но звонила домой, она на больничном, все записала, через месяц мне позвонит, если нет, то я позвоню ей. Телефон Вивдича 33-22-24, адрес: ул. Парковая, 9. Это тоже рядом. Меня удивил его вид, очень подвижен, молод, и Африк мог бы быть таким. Новоселова тоже молодец – только глаза подводят, в трамвае ехали – она без палочки, немного видит, но везде с лупой ходит. Она с 1918 г., дом напротив проходной «Красмаш». Пока все. Буду ждать до 25/VII, что скажет Варшикова, затем архив, военкомат. Хотела сейчас туда, но Варшикова сказала, что у них уже есть опыт – подождать их ответа».
Вот такое письмо написала мне Галина. Сейчас она на Фонтанке, дальнейшее ей сделать не удалось, свои дела помешали. Она мне привезла письма, которые были у тети Поти. Переписываю каждое дословно:
«Здравствуй, Потя! Пишу с Кавказа, Чечено-Ингушской АССР, недалеко от Грозного. Назначение своей работы еще не получил, поэтому адреса еще не имею и писать мне некуда, днями будет адрес – напишу. Так я и не узнал, где сейчас Августа, Ты, будь добра, узнай и в первом же письме сообщи мне о ней. Так же писал Африку, но он ничего не ответил, если ты знаешь что про него (зачеркнутое слово), напиши. Сообщи адрес Аркадия. Жив, здоров, с приветом, брат Лев. Привет всем родным и знакомым» 10VIII– /На обороте листа обратный адрес: Л-нт Сливкин Л.В. Цензурой просмотрено.
«Тайга 21/VIII–42.
Потя, здравствуй!
Не знаю, где ты находишься, но все равно пишу тебе письмо. Давно уже от тебя ничего не получал и не знаю, как ты живешь, да и у меня произошли в жизни некоторые изменения. Пишу о себе. Из госпиталя выписался – годным к нестроевой службе в тыловых частях округа. Домой не отпустили даже и на краткосрочный отпуск, и Дусе никак нельзя приехать ко мне. Служу я сейчас в тыловых частях Красной Армии. Работаю в качестве кинорадиомеханика в красноармейском агитпункте в армейских условиях. Работа моя не тяжела, хорошая, как раз по мне. Живу вместе с комсоставом, кормят – все не поедаю, словом, живу я пока очень хорошо по теперешнему времени. Моя работа заключается: дежурство в радиоузле, держать всю аппаратуру в порядке и в исправном состоянии, вечерами демонстрировать кинокартину, встречать и провожать эшелоны музыкой и снабжать их литературой и газетами. Иногда приходится мало поспасть, но с этим еще можно мириться. Рука моя совсем зажила, здоровье мое поправляется. Я уже почти таким же стал, каким был до армии. Семья моя живет тоже неплохо. Томочка болела, теперь поправляется, пока что ничего не угрожает и с этой стороны. Ото Льва получил письмо, отвечать пока не велел до следующего письма. Об Африке ничего не слышно, о Серафиме тоже. Августа тебе пишет. С приветом, брат Шура».
(Да, это письмо написал Сливкин Александр Васильевич, дядя Саша, который пишет письма Володе.)
«Здравствуй, Потя! Давно я тебе не писал, все занят, занят и без конца занят. Изменений особых не произошло, работаю все еще в Самуськах, но работа вообще-то не радует, все надоело. Лично сам с семьей живу сносно по настоящему времени. Сейчас приходится заниматься натуральным хозяйством, то есть садить огород, заготавливать дрова, держать корову и другой скот, так что с первого взгляда не различишь – инженер или крестьянин, но приходится мириться – эта война покажет и научит работать по-настоящему. Кто не знал раньше, как добывать хлеб. В этом году весной, если возьмут в армию, хотя у меня здоровье неважное, придется посадить огород с большим запасом, чтобы перейти целиком на свое пропитание и не посещать столовых и базара.
Семья здорова, ото Льва, Африка, Серафима нет никаких вестей, про Африка есть версия, что будто бы попал в окружение или возможно в плен. Пиши, где Потя и как Сливкины, напиши, как живешь. С приветом, Аркадий. 7/I–42 г.
Любка Африка свихнулась, второй или третий раз выходит замуж».
А это – из рассказа Аркадия Васильевича своей дочери Галине (Баландиной):
«У Августы был последний раз в конце апреля, обещала она мне 2000 руб. Сторговал автомашину «Нива» за 7000 руб. Денег Августа не прислала, а мы 7 тыс. не могли набрать, так и упустили хорошую новую машину. Владимир поздно начал разыскивать след отца Африкана. 12–15 лет назад я ему передал фото и письма Африкана, на них есть штампы полевой почты его военной части. В армейских архивах можно разыскать действительную историю гибели дивизии, и, возможно, через газеты можно разыскать еще живых освобожденных из плена, находившихся с Африканом в немецких лагерях. Парикмахер в разговоре пересказал мне два раза, как их взяли в плен и отправили на автомашинах в тыл, в Германию, и здесь же говорил, что их отправили пешком под конвоем в разных партиях. Болтун он, этот парикмахер, то он говорил, что каждому пленному предлагали служить у немцев, то говорил, что предлагали позднее в лагерях. Я понял из разговора, что их развезли по разным лагерям, и он Африка в плену не встречал. Дункович (мой знакомый, работник Красноярского речного порта) был в одной дивизии с Африком, но в разных подразделениях, ихняя группа вышла из окружения, а группа, где был Африк, Дункович точно знает, из окружения не вышла. Дункович должен знать, когда и где происходило это трагическое событие. Лучше, с перспективой на положительный результат, делать объявление о розыске через центральную печать с указанием номера воинской части». 9.06.88».
Вот пока и все, Боря, что я хотел тебе сообщить.
Обнимаю, Вова.
Борис – Володе
Без даты
Здравствуй, Володя!
Ты прислал ответ на письмо в «Бюллетень розыска родных» по программе «Маяк». Они предложили обратиться в органы милиции по месту жительства. Разве ты еще ни разу не обращался? Тогда надо срочно обратиться. Опиши в заявлении, что ты ищешь отца, что многие инстанции тебе не смогли помочь. Ведь если отец жив, он где-то прописан. И милиция знает, где.
Может быть, узнать, кто еще был другом Африкана Сливкина, кому он мог писать письма с фронта, и вообще что-то поверять в своих письмах? О друге может вспомнить и мать, и дядя Саша, и другие родственники.
Старайся выяснить, куда все же девался пакет с документами – еще раз у матери, у тети Нади, у сестер, у семьи Рябова. Он никуда не пропал.
Володя – Борису
Без даты
Здравствуй, Боря!
Давно уже стало понятно, что нет уже таких ветеранов, не к кому обратиться. Все мои попытки пресечены были, когда я первый раз обращался на завод «Красмаш». На мать и дядю Сашу надежды нет. Мать забыла все имена. А дядя Саша не мог знать друзей Африка предвоенного времени. Что-то последнее время многие мои письма об Африке к людям остаются без ответа. Десять лет назад ответов было больше.
Ты спрашивал, куда делись все письма Африка? Мать сказала, что все, что было, она хранила в одном месте, в комоде, и что все куда-то исчезло еще до 1952 года, в Хабаровске, и что Рябов не мог это сделать. В то время с ними жила тетя Надя, от семьи которой я узнал о Сливкиных, так что можно предположить три варианта: Рябов уничтожил, тетя Надя выкрала, мать потеряла, а может, сама уничтожила.
Еще мне мать сказала, что Соловьев, который утонул подо льдом Енисея (это известие мать страшно огорчило), был очень хороший порядочный человек, из семьи старого интеллигента, он высоко ценил Африка, как специалиста, и говорил, что в будущем он (Африк) будет крупным ученым.
Еще мать вспомнила, что Африк был представлен к правительственной награде за работу на Красмаше, но награда до нее не дошла, война помешала, и сказала, что Африк до женитьбы учился в институте, который бросил на 1-м или 2-м курсе ради сестры Гути, которой нужно было помогать. Он пошел работать и помогал Гуте учиться в техникуме.
В милицию я не обращался, просто не додумался просить милицию о всесоюзном розыске. Нет, всесоюзный розыск через милицию, я отбросил. Тетя Гутя мне сказала – Африк бы давно заявил о себе, если он на родной земле, – он мертв. А если за границей?.. То и милиция не поможет.
ГЛАВА III
ВОЛОДЯ – БОРИС
Борис – Володе
11.09. 88
Здравствуй, Володя!
Перешел работать в «Литературную газету». Пока входил в дела, некогда было продохнуть. Работаю обозревателем отдела критики. Много приходится читать периодических журналов. Андрюша сдавал опять в Архитектурный институт, не прошел, не добрал одного балла на вечерний факультет. Он летал, в первый раз, к бабушке в Астрахань. Тебя не тянет в Астрахань? Как твои ребята? Как мама? Как идет стройка?
Ответ на твое письмо от 16.07.88.
Галина не успела с Варшиковой узнать в архиве завода «Красмаш» об Африке, узнать в военкомате об Африке. Может еще сделает это?
По поводу письма Аркадия. Он уже в январе 1942 года знал версию, что «Африк попал в окружение или возможно в плен». От кого он это узнал, от парикмахера, наверное?
Володя, сколько раз выходила замуж твоя мама? Если она до 7 января 1942 года вышла замуж за Рябова, значит, она уже имела документ, освобождающий ее от мужа Африкана Сливкина, или нет?
Ответ на последнее письмо Аркадия дочери Галине. Перед тобой – план действий. Воспользовался ли ты этим планом? По полевой почте нужно найти часть, дивизию, в которую она входила. В библиотеке в Одессе узнать, что об этой части, дивизии написано, какие люди из этой части вернулись из плена, что они рассказывают, некоторые, может быть, еще живы, и с ними можно наладить переписку. Может быть, найдутся очевидцы, знающие, что стало с Ариканом Сливкиным, такое имя вспомнит каждый. В Центральный архив можно сделать запрос об этой части и людях, которые были в ней, и живы до сих пор. Аркадий прямо пишет о «находившихся с Африканом в немецких лагерях». Значит, уверен?
Связался ли ты с Дунковичем? Может быть, нам обратиться, действительно, в «Красную звезду» с письмом сына, разыскивающего отца, с указанием номера военной части. Ты напиши текст такого письма, а я постараюсь его дать тому, кто не бросит его в корзину в редакции газеты. Только не пиши, куда ты обращаешься. Текст примерно такой:
«Здравствуйте, дорогая редакция!
Недавно, совершенно случайно, узнал, что воспитывал меня всю жизнь отчим, очень хороший человек. А мой родной отец – Сливкин Африкан Васильевич.
(И дальше пишешь его краткую биографию, год рождения, где учился, где работал, когда и откуда ушел на фронт, в какой части воевал. Приводишь текст последнего письма от Африка)… Обращаюсь к Вам с просьбой: опубликуйте, пожалуйста, мое письмо и номер части, где служил мой отец. Может быть, кто-то откликнется из его однополчан и тех людей, кто видел его после окружения. Очень хочется знать все о родном отце. (И подпись)». Такое письмо лучше писать от руки.
Привет твоей супруге. Моя Валя все так же больна, и не можем ей помочь.
Всего хорошего. Обнимаю, Борис.
Володя – Борису
04.12.88
Здравствуй, Боря!
Дорогой товарищ, наконец-то я смог сесть писать тебе ответ. Очень я виноват, оправдываться не буду. Галина Баландина теперь частый гость у нас, ее дочь после обмена квартиры из Красноярска живет в Измаиле. Она (Галина) часто туда ездит, обещала поговорить с Варшиковой.
Отвечаю на твои вопросы.
План действия Аркадия? А чем я занимался при твоем содействии все эти годы? Чем это закончилось, ты знаешь.
Идея с письмом в газету мне понравилась. В брежневские времена это было сделать нельзя, может быть, сейчас поможет, хотя я совершенно не верю всей этой возне в нашем обществе. Письмо в редакцию я прилагаю.
В сентябре приезжала ко мне тетя Гутя с сыном, была всего пять дней, а другие пять дней она использовала, чтобы из Одессы съездить в Моздок, около Минеральных Вод, на братскую могилу, где похоронен Лев Сливкин, – она была там в первый раз. То, что мне рассказала, я мало запомнил, попросил ее все это записать в тетрадь и выслать мне.
Запомнил один эпизод. Когда отец Василий Фомич попал под раскулачивание, Аркадий официально, через местную газету, написал, что он отрекается от отца.
(Иисус Христос сказал – Петру: «Как пропоет петух – трижды отречешься от меня.)
И по этому поводу тетя Гутя помнит разговор Африка с Аркадием, она присутствовала. Африк назвал Аркадия сволочью. Вот приблизительно так я запомнил ее рассказ. Она обещала обо всем написать.
Дядя Саша, который так давно мне ничего не писал, вдруг сразу прислал два большущих письма в трех конвертах, я их тебе пересылаю. В них есть кое-что интересное. Высылаю в четырех конвертах два письма его.
Спасибо за поздравление. Компьютер (простейший) я сделал давно. Сейчас все время уходит на него – учусь программированию – неплохая статья была в «Литературке» о компьютерах. Мы – самая отсталая страна в этом деле и наверняка уже, наверно, никого не догоним в этом очень нам нужном деле.
У вас в редакции, кажется, есть компьютер, если есть интерес, посмотри, что это такое, о своем впечатлении напиши.
Сергей женился, весной заканчивает техникум, поедет работать в Арзамас. А мне весной предстоит продолжение стройки.
В Астрахань не тянет, у меня там ничего и никого не осталось.
Мать моя молчит, о детях ничего не знаю.
Посылаю письма дяди Саши.
Пока все, пиши. Привет Вале. Крепко обнимаю, Вова.
ПИСЬМО ДЯДИ САШИ
Дядя Саша – Володе
Белово
17.11.88
Здравствуйте, Володя, Зоя и Сережа!
Привет от Марии Александровны.
Сегодня мне делать нечего. Ногу мою, сломанную, загипсовали и не велели ходить на улицу до 11 декабря. Придешь в больницу, и мы снимем гипс. Вот и пишу. Развернул свою книжку, там написано 15 письмо, а не написано, написал ли я его вам или нет.
Это я работал в Барабинске, собирал элеватор, техническое оборудование. Механик сбежал, и меня поставили механиком. Там я познакомился с Дусей. Но, что я на ней женюсь, не договаривались. В газете я увидел приказ, что допризывники, тылоополченцы, 1906 года, должны явиться в военкомат, такого-то числа, с военными билетами. Я уже просрочил две недели. Что делать? Элеватор скоро закончим, и решил не являться. Все равно уже отвечать. (Напиши мне, писал я это или нет).
Элеватор я сдал на «отлично», получил премию 300 рублей.
В Новосибирске получил новую командировку – на другой элеватор, со званием механика.
Я пошел в военкомат. Там со мной строго поговорили, дали мне направление, а документы, сказали, вышлем по почте, в Анжерку. Не вздумай убегать!
Я думал, куда мне бежать? Лучше отслужу и получу настоящие документы, и там будет вольная пища. А на производство написал: за несвоевременную явку в военкомат, арестовали и угнали на шахту в Анжерку.
Когда я прибыл в Анжерку, нашел ополченцев. Пришел в контору, там был только один писарь. Я ему показал свое направление. Он сказал: по направлению мы не зачисляем в часть. – А как мне теперь быть? - Он отвел меня в казарму, показал на постель: вот здесь занимай место.
Я и занял. День жду, два жду. Никто мне ничего не говорит. Люди утром встают, идут на работу, в столовую. И я в столовую – покушал. Пошел, на шахту, в мастерские. Слесаря в грязи с большим оборудованием возятся. Заглянул в другую комнату – электрики с моторами возятся, здесь чище. Вот сюда я приду. И зашел туда. Там один молодой парень работает. Я его спросил: ты тылоополченец? – Нет, я вольный. – Один? – Один. Электриков–слесарей никого нет.
Заходит пожилой мужчина, спросил меня: чем интересуешься?
Я сказал: я ополченец. И интересуюсь, как бы сюда поступить работать. – Ты электрик? Кто ваш командир? – Пока никто. Я недавно прибыл. – Как фамилия? - Я сказал. – Хорошо. Я договорюсь.
На другой день уже работал. Все на шахту ходили работать строем, а я ходил один. Электриков на шахте было несколько. И у них был бригадир Вася, балагур такой, но грамотный. Все они линейщики, и он тоже. С проводами, с кабелями возились. Подвести кабель, подключить, отключить. И высокое напряжение – тоже за ними. Иногда я с ними работал.
Получили английский электромотор, в 100 квт, и устройство к нему пусковое. Электромотор предназначен выкачивать воду из шахты. Пусковое устройство никто не знал, как включать, его прислали к нам – разобраться. А электромотор спустили в шахту. Вася велел мне разобраться. Инструкция – на английском языке. Но схема есть, и она несложная. Я довольно быстро разобрался и Васе рассказал, как нужно включать, и ушел в столовую.
Прихожу, а там стоят два мастера, зав. электроцехом и зав. мастерской, а Вася им толкует, как работает пусковое устройство. Я увидел, что он неправильно им показывает. Они, конечно, ничего не поняли. Я его спросил: зачем ты их обманываешь?
Он захохотал и сказал: я им целый час доказывал, что они, дураки, и они так и не поняли.
Я подумал, это нехорошо.
А вот другой случай. В самой шахте стояли в каморах небольшие 50 квт трансформаторы 6 киловольт 380 ватт. В камору подводится высоковольтный кабель и подключается к трансформатору голыми шинами высокого напряжения. Нам нужно было 380 вывести к рубильнику. Низкое напряжение мы отключили, и стали на корточках по стене проводить провода. И я незаметно забрался под высокое напряжение. Шины высоковольтные от моей головы – пять-шесть сантиметров. Стоит мне только тряхнуть головой – и смерть мгновенно. Вася это увидел – и не крикнул, не дернул меня за руку. Он осторожно подложил мне плоскогубцы и сказал мне: Саша, подвинь мне плоскогубцы.
Я увидел плоскогубцы и нагнулся, чтобы двинуть их ему. Он поймал меня за руку и выдернул оттуда. Показал, где я был – у меня мороз по коже прошел.
Таких случаев смертельных было два, и мне не нравилось работать в шахте.
Шахта 1–6 самая старая. До ополченцев она добывала в сутки одну тысячу, при ополченцах добычу увеличили вдвое. Уголь добывали кайлом и отбойным молотком. Работать было очень тяжело, а зарплаты – никакой. Ополченцы начали сбегать, побег стал массовым. Тогда все бараки обнесли высоким забором, и сверху – колючая проволока. И водить стали под конвоем. Но тогда стали мало добывать угля. Сделали штрафную роту – все равно ничего не помогает.
Я написал стихотворение, такого содержания:
Эй, молодежь, вас труд зовет,
Вас труд зовет свободный.
А изнуренный организм
У всех у нас – голодный.
Нас взяли все здесь на прорыв,
Мы дети все лишенцев.
И заповедь не повторив,
Должны прорыв окончить.
И ты как будто позабыл
Тот клич труда свободный,
По воле их совсем затих.
Ослабший и голодный.
Этот листок я бросил в зале красного уголка – он сразу исчез.
На шахтах у нас электрослесари участвовали в соревновании, БИС–15 и 5–7. Кто быстрее разберет и соберет электромотор 7,3 кв. от шахтового транспортера (в то время они только и работали). Электромоторы часто выходили из строя, забивались пылью, и их приходилось часто чистить. На соревнованиях добились до 1 часа 20 минут. Обычно было 2 часа. И это дело тянулось – скоро будет целый год. Мне тоже приходилось разбирать их немало. Но я их разбирал намного быстрее (меньше часу). Сказал как-то профсоюзному деятелю нашей шахты: пошли меня на соревнование, я их сразу обгоню.
Он заинтересовался. И я читаю в нашей Анжерской газете «Борьба за уголь» объявление. Такого-то числа будет соревнование на шахте 5–7, три шахты, по разборке и сборке электромотора. От шахты 5–7 т. Чуркин, от шахты БИС–15 Маслов и от шахты 1–6 Сливкин. Я читаю – и глазам не верю. Побежал в профком с газетой: это что? Он ответил: ты же сам напросился, я забыл сказать, приготовься.
Вот, черт возьми! Я же никогда ни с кем не соревновался. Что делать? Моторы грязные, гайки плохие, и все разные (на одну гайку нужно 2–3 ключа), все погнуто, все забито. Их ведь часто из шахты вытаскивают тросом, зацепят за шестерку, бросят две–три в вагонетку и с ней поднимут наружу. А там за трос берут и, как попало, тянут в мастерскую.
Дело было зимой. Все это я хорошо знаю. И даже покаялся, зачем я в это дело ввязался. Но дело сделано. Нужно что-то предпринимать. У меня в мастерской стоят два таких мотора. Подошел к ним, посмотрел, взял ключ только к одному болту – он подошел, и то отвернуть его нельзя – крышка мешает. Здесь нужно торцевым ключом отвертывать. А что, если сделать ключ торцевой? Все равно нужно не один и не два. В углу стоит стержень. Подошел к нему, стальной. Хорошо, можно два ключа сделать. Если оба конца использовать, то будет четыре ключа – ловко. Подошел к токарю (мы там все хорошо знакомы), и попросил его выточить два двухконцевых ключа, размеры ему дал. Он выточил быстро. Я из них сделал четыре ключа – все разные. Попробовал – все болты можно отвернуть. Вот как здорово! Все равно долго. Крутить их неудобно: нужно их крутить ключом. Постой, они достаточно длинные, их можно согнуть под прямым углом. Я подошел к кузнецу, и там согнул и закалил головки. Попробовал – удобно отворачивать. А когда болт ослабнет, то можно по ключу стукнуть рукой – и он быстро закрутится, и болт весь вывернется. Вот это здорово, действительно. Ну, теперь я не боюсь, и успокоился.
На место соревнования я пришел раньше на час. Там никого не было. Вскоре привезли три мотора, грязные, во льду. Я их взял, поставил на чистое место, обмел веником. В помещении было жарко, поэтому с них стало быстро все оттаивать и отставать. Я все это отковыривал и тряпкой обтирал. Попробовал свои ключи – ко всем подходят хорошо.
Стал собираться народ. Пришел мужчина с шахты БИС-15 с ключами, отверткой и плоскогубцами. Мой противник с шахты 5–7, молодой, серьезный, самонадеянный, ни с кем не разговаривает. Профсоюзные деятели пришли. А зал уже шумит от публики. Начали соревнование. Поставили моторы посредине сцены, и нас поставили против моторов.
Я оказался с краю, левый. Дали команду. Я, не помня себя, бросился на свой мотор. Нужно снять кожух вентилятора. Он крепится на четырех шурупах под отвертку. Стал отвертывать, а там головка испорчена – отвертка не берет. Ну, вот и задержусь. Как отвернуть? Попробовал плоскогубцами – пошла, быстро отвернул. Куда девать? Положил в карман пиджака. А те все хорошо отвернулись. Дело за покрышками. Вот тут меня ключи выручили. Я был сильно возбужденный, никого не слышал, ничего не видел. Лихорадочно торопился. С одного удара я отвинтил один болт, все болты отвернул. Нужно снять крышку, а она не снимается. Я так и сяк – не снимается. Побил кругом молотком, с силой дернул, легко снялась – и я упал на задницу. Народ в зале захохотал. Вторую крышку быстро отвернул, крышка легко снялась, и я вытащил ротор. Теперь нужно собрать мотор. Осторожно вставил ротор в статор – и надеваю крышки. Начал привинчивать болты, глянул на партнеров, а у них уже обе крышки закрыты. Это что, я опоздал? Сразу я как-то смяк, и не стал торопиться. Потихоньку все собрал, и поставил мотор на место. Встал какой-то человек, сказал: одиннадцать минут.
Как одиннадцать минут? Всего? А мне показалась вечность. Так они еще не разобрали моторы. И верится, и не верится. Ох, как мне долго показалось, они возились. Результат: шахта БИС-15 – 1 час 20 минут; шахта 5-7 – 1 час 10 минут; шахта 1-6 – 11 минут.
Утром в газете «Борьба за уголь» было напечатано на первой странице крупными буквами: «Подхватить инициативу т. Сливкина всеми шахтами Кузбасса», а затем мелким буквами – о соревновании, и почему Сливкин имел такой громадный успех – благодаря ключей, самим им изготовленных.
Больше этих соревнований не было. И запретили ополченцев брать для этого. А меня комиссар шахты взял к себе, он вел себя со мной очень дружелюбно. Администрация купила аппаратуру для радиоузла и кинотеатра. И меня взяли с производства обслуживать эту аппаратуру. Я с этой аппаратурой был незнаком, тем более – с киноаппаратурой.
Комиссар, веселый человек, занимал пост – заведовать культурой. Отвели мне комнату, и он сказал: изучи, разберись и работай.
Почему он это сделал?
В ополчении здесь был Кузнецов, работал плотником. Я ему посоветовал пойти работать к нам в мастерскую слесарем. Все-таки – в тепле, и много вольных. Через них можно кое-что прирабатывать. Сперва он не согласился, а потом, смотрю, он работает слесарем. Мы ведь с ним – друзья со школьной скамьи. И еще один – Виктор, он сам был лишен голоса, женат. У него была своя «фотография», с одного года со мной. Он еще сватом мне приходился. И жалковался мне – фотографического материала много гибнет: бумага, пластинки, химикаты. Я как-то в разговоре с комиссаром сказал ему: вот еще одна комната пустует. Здесь можно сделать фотографию.
Он заинтересовался: возни много. – А если без возни? – А как это сделать? – У меня есть сваток. Он популярный фотограф. У него есть все: аппаратура и материал. Только нужно разрешение ваше – занять эту комнату. И фотографировать за деньги. Конечно, он будет брать недорого, лишь бы окупить материалы. – Я поговорю с майором.
На другой день было все улажено. И Виктор стал фотографировать. Я ему помогал и кое-чему научился.
Радиоузел я оборудовал, и кино стал показывать. Кино было тогда немое. Нужно вручную крутить динаму – я сделал от сети. И сделал кинобудку.
Один раз комиссар приносит мне бумагу и показывает мне. Я посмотрел – там большое стихотворение. Начинается оно моими строками, но продолжено не так складно – другими, но страшными словами. Вот это да!
Где это взяли? – спросил я. – Уборщица из казармы принесла. – Товарищ комиссар, а ведь здесь правды много. Что делать? Товарищ комиссар, когда я сюда пришел? Я пришел позже, я опоздал. Здесь не было ограды, не было конвоя, не было штрафной роты. Люди работали лучше, кормили лучше. Шахта выдавала угля вдвое больше, и никто никуда не убегал. Ни радио, ни кино не было. Люди-то чувствовали себя свободней. А теперь? Саженный забор, сверху проволока. Под конвоем на работу ходят. Штрафная рота. Кормят хуже. Это за что-то говорит? Нужно убрать этот забор, конвой снять. Строй можно оставить, но командовать им должен бригадир. Это нужно, если собрались на работу – может, кто заболел, или, может, кто остался в шахте, в беде. Это проверять нужно. А убегать будут – пускай бегут. Он мучиться на воле будет, как достать документ. Один год уж остался – получит настоящий документ без всякой канители. Это должен каждый знать. Вот и нестрашно, и этой писанины тогда не получится. Это уничтожить нужно, как будто ничего не было.
Через некоторое время сделали забор низкий, проволоку убрали. В воротах поставили дежурных, из ополченцев. На работу стали ходить во главе с бригадиром. Штрафная рота устранена. Всем выдали армейскую форму. Кормить стали хорошо. И маленькую зарплату стали давать. Побеги все прекратились. На сцене стала работать художественная самодеятельность. Администрация где-то достала легковой автомобиль, неисправный, не закрытый, но наружный вид хороший. Вместо фар – газовые горелки. Аккумулятора не было. В заднем мосту не было хвостовика. Хвостовик, конечно, достать было негде. Я сказал: можно сделать самим.
Нашелся шофер, Тульчук, хороший шофер. Тульчук говорит: как сделать? Мы не знаем размер шестеренки. – Дайте мне планитарку, я по ней начерчу чертеж в натуральную величину. И там вычислится шестеренка хвостовика, оттуда мы и возьмем размер.
Они мне не поверили, но планитарку дали. Я взял большой лист бумаги и начертил чертеж. И взял, оттуда начертил отдельно хвостовик в натуральную величину. Там видно, сколько зубьев и ее размер. А длину мы замерили на месте. Нашли на шахте подходящую стальную болванку, токарь выточил хвостовик. А Тульчук заставил своего дружка нарезать зубья. Он оказался хороший слесарь. Я говорю: ставьте ее не закаленную – и поездите недели две.
Тульчук со мной не соглашался. Говорит: нужно сразу закалить. – Если ты не веришь мне, поставь на место и поездий один день.
Он согласился и поездил полдня, посмотрел – и ничего не заметил, как будто совсем не ездил. Тогда он поездил смело еще два дня. Начальство все возил днем, и не мог ничего заметить. – Тогда ее совсем закаливать не надо.
Она нисколько не снашивалась, и проездил на ней целый месяц. Снял, посмотрел, как хорошо она подработалась, как заводская стала. Ну, тогда мы пошли на шахту. В кузнице никто не работал, и горно было холодное. Мы разожгли горно и нагрели хвостовик до нужной температуры, и опустили в воду. Попробовали подпилком – не берет, так крепко закалилась. Если ее поставить, сразу рассыплется. Нужно отпустить, до темно-синего цвета. Я стал отпускать, и неудобно было – она неравномерно отпускалась. Хвостовик был пустотелый. И подумал: а что горячий воздух пропустить в отверстие. Так и сделали. Цвет пошел по валу к шестерке, вот до шестерки добрался, и вдруг щелкнуло – я сразу выдернул из горна и быстро в воду опустил. Оказалось, два зубца лопнули, с них с половину слетела пленка металла. Загоревали.
На нем еще можно ездить, говорю, ставь на всякий случай. Мы сделаем новый. - У–у! Делов сколько, – сказал Тульчук. Я сказал: теперь-то что? Размеры есть, токарь выточит, а Петя нарежет зубья.
Хвостовик сделали новый. А этот хвостовик оказался очень удачный: повреждение не мешало, хвостовик не изнашивался.
Мы все кончили службу, все разъехались, кто куда. Много осталось здесь, на шахте. Тульчук съездил на Украину. Там от голода все село вымерло. И мать, и отец его. Он вернулся обратно и устроился на шахте шофером. Женился, но с женой жил недружно.
Кузнецов тоже остался на шахте. Ему дали хорошую квартиру
Я поступил электриком в гараж автобусов. Жил на частной квартире. С Дусей переписывался все время. Она ждала меня, согласилась стать моей женой.
Работа в гараже мне сильно понравилась. Оклад был триста рублей, шоферы получали по 270 рублей. Гараж был в коммунальном ведомстве. У нас было пять автобусов маленьких, и один американский «Автокар», грузовые «Ярославки» и две полуторки. Гараж находился на краю Анжерки, на выходе к Судженке. Маршрут был один: Анджерка – Судженка, 7 или 8 километров. Моя работа – электрооборудование в машинах и аккумуляторы. У меня была отдельная комната, даже две. Другая – отгороженная комнатка для перемотки динамок, а в первой – аккумуляторы. Прямо в гараже стояли верстаки, где ремонтировали машины, и отдельная комната, где стоял токарный станок. За гаражом был красный уголок, где проходили собрания. За гаражом была большая ограда, где стояли стены недостроенного большого гаража. В стороне – была кузница, где работал эстонец кузнец Югон, член компартии. Вот и все хозяйство. Бухгалтерия находилась напротив, через дорогу. Там же находился директор. Здание – обычный одноэтажный дом. Коллектив – небольшой, дружный, все знали друг друга, как свои пять пальцев.
В городе Анджеросудженске процветало большое вредительство. Может быть, это было повсеместно. Мало того, что много было, неизвестно за что арестованных, еще – аварии.
На шахте 5–7 сразу погибло 24 человека. Клеть остановили на полпути, она шла со скоростью. Падение на второй пласт – ее остановили на первом. Она – двухэтажная, на каждом этаже находилось по 12 человек – все погибли.
На шахте 1–6 случился в шахте пожар из-за нарушения техники безопасности. При пожаре нужно бежать к копру, потому что дым должен идти на шурфы. А он (дым) пошел в сторону копра, и вся смена задохнулась, это больше 40 человек.
Частенько на улице или в квартире убивают человека, и никакого ограбления не делают. Такие случаи можно слышать чуть ли не каждый день.
На санитарный двор (тогда на лошадях вывозили из выгребных ям из уборных) пришла грузовая машина с милиционерами. И велели собраться всем рабочим, кто был дома, и увезли насовсем. Один запоздал – и остался жив. Через три года один больной вернулся и сказал, что их обвиняли за поджог моста, а его никто не поджигал.
И у нас было вредительство. Я чуть не пострадал. Машины новые, аккумуляторы – дрянь, хватало только на один месяц. Все аккумуляторы вышли из строя. Машины останавливаются, да не только у меня. По всему городу мучаются с аккумуляторами. Что делать? Полез на чердак. А там столько сломанных аккумуляторов. Пластин килограмм 200 нашел, целые ящики. Подобрал пластины и сделал аккумулятор. До чего же он был хороший! Поставил его на автокар. Хоть один автобус хорошо ходит, вечером полный свет, и со стартера заводится. Как утром выезжать – ни одну машину не заведешь. И все заводят от автокара. Ящики все ломаются. Пробовал паяльником заваривать – ничего не получается. Тогда я сделал железный ящик, точно вовнутрь заходит ящик аккумулятора. А внутри – тоже железные маленькие, немного конусные ящички, точно по аккумулятору три ящика. Взял асфальтовой смолы и раскрошил туда обломки от аккумуляторного ящика. На улице в ограде паяльной лампой нагрел снаружи железный ящик, равномерно везде. Аккумуляторная масса расплавилась и кое-где провалилась. Я туда заливал приготовленную (плитмассу). И таким образом ящик вновь отлил. Только разобрать было нельзя. Из железного ящика я не мог вынуть аккумуляторный ящик, а внутренние ящички вынулись легко – из такого железа были сделаны. Этот ящик никогда не ломался. Другие ящики я сделал разборные и смазывал маслом. Ящики есть, пластин нет, свинца аккумуляторного много. Я стал просто отливать пластины целиком. Нет прокладок. Я взял топор и сходил в лес–тайгу и срубил гладкую березу. Отрубил две чурки и пошел прямиком домой. По пути попало высохшее озерко, ил гладкий и мягкий. Смотрю следы человеческие, босиком. Внимательно посмотрел – дальше пальцев расцарапано. Так ведь это медвежьи следы. У меня на спине сразу выросли волоса, вся спина согнулась–перегнулась, как у собаки перед дракой. Помимо моей воли. И я завертел головой, озираясь. А потом подумал: «Ведь следы-то старые – высохли». Все сразу вошло в норму. И я опять пошел. Вдруг слышу – дзинь… Звук, как щепка у сломанного дерева, звенит, когда ее дернешь рукой. И так – периодически. Я заинтересовался, пошел на звук и вскоре увидел медвежонка. Он лапкой дергал щепку у сломанного дерева. Я засмеялся. Медвежонок, а здесь где-нибудь его мать? И я сразу свернул в сторону. Пришел в гараж и рассказал об этом. А Югон говорит: здесь много видят медведей, но ни каких происшествий не было.
И вот на токарном станке токарь нарезал столько березового полотна высокого качества, на всю мою работу в гараже. Проварил в каустической соде и готовыми пластинками сложил на полку.
Угольными электродами хорошо можно варить пластины. И я наделал аккумуляторы на все машины. Когда сделаешь аккумулятор из сплошных пластин, то он совсем не заряжается, но машина хорошо с ним ездит, сигнал гудит, и фары горят. И так, пока аккумулятор не отформуется, а отформуется он только через месяц. Тогда стартер начинает заводиться. Ко всему, только у нас в городе машины ходят со светом. К нам стали заходит шоферы, и спрашивали, откуда у нас аккумуляторы. Я им говорил, что делаем мы сами. Я так прославился, что даже из Томска и Кемерово консультировались. И Арнольд, начальник ГАИ интересовался: откуда ты знаешь, как нужно делать аккумуляторы?
Я ему сказал: я занимаюсь радиолюбительством. Там при нужде можно так делать аккумуляторы. - А ты передатчик, приемник можешь сделать?
Я вспомнил, что в журнале «Радиофронт» есть такая аппаратура и сказал ему: сделать немудрено, но части не достанешь. - Я достану части – сделаешь? – сказал он. - Сделаю, но простую. Кислота у нас куда-то исчезла.
Я сказал об этом механику Старикову. - Попробую достать, – пообещал он. Но на другой день говорит: всех обзвонил, и все отвечают, давно ее ищут, нигде ее нет.
Я всем людям сказал, что нужно достать серной кислоты. Не достанем – транспорт остановится. Через некоторое время одна кондуктор говорит: в стройгруппе кладовщик мне сказала, у них на складе есть бутыль серной кислоты, она у них не числится, и начальник сказал, отдай ее кому нужно, где твой шофер?
Уехала заправляться. - Как приедет, поедем за кислотой.
Так я раздобыл кислоты целую бутыль. У меня была трехлитровая бутыль. Я в нее налил серной кислоты. И еще развел стеклянную банку электролиту. А остальную – поставил в шкаф и наказал кладовщику: никому не давать, кроме меня.
И я зажил. Все у меня работает.
Вот как я расписался, что забыл про себя написать.
Я живу в квартире отдельной. Дом с оградой и огородом. Я женился на Дусе. И у нас уже дочь годовалая или двух лет. Все это с большим трудом досталось. Сначала мы с ней жили на частной квартире. С Христолюбовым, начальником коммунального отдела, я хорошо сошелся. Я ему в банях слежу за электроосвещением. И он мне обещал помочь.
И вот одному подлецу присудили восемь лет с конфискацией имущества. Семья куда-то переехала. В доме сломали печь и выбили одну стену. И вот Христолюбов сказал: забирай эту квартиру и еще земляную избушку. Избушку сломай. Там одна стена хорошая и пол хороший.
Я согласился. С директором и с ребятами сговорился. И мы поехали на «Ярославке», и сломали барачек. Лес там весь новый, и даже крыша – тесовая, пол совсем новый. И мы не могли все сложить на «Ярославку». Нагрузили много. Поехали мимо, где я жил на квартире. Я Дусе сказал, чтобы она подобрала, что там осталось. На «Ярославке» свалили в ограде. Ограда глухая, хорошие ворота. Потом вся ограда заросла травой. Посередине большая клумба. Все я там исправил, и получилась удобная квартира. И вода близко.
Дуся нигде не работала. Нам и 300 рублей вполне хватало. Мы с Кузнецовыми ходили друг к другу. И поступили в школу взрослых в шестой класс. И с успехом его закончили.
К нам приезжал Лев, одетый по последней моде. И – чемоданчик модный, я нигде не видел такого. Жил недели две. Женщину–соседку чуть с ума не свел. Хотела бросить мужа и выйти за него замуж.
Избаловали его эти женщины. Один раз женился. Накупили разной посуды – одним вечером этой посуды не стало. И они разошлись. Я поинтересовался: куда же посуда девалась? - А мы ее разбили.
Так он и не женился. - Зачем жениться? Женщин и так хватает.
Он работал директором Амударьинского судоходства.
Как он стал директором? Он был командирован в Среднюю Азию на сборку элеватора. Откуда он как-то перешел в МТС, ремонтировали тракторы. Оттуда он уехал на Амударью. Водил там катер по реке и возил грузы. Катера были примитивные. На большую лодку поставят мотор от трактора, колеса поставят деревянные – вот и весь катер. Речка быстрая, и местами – мелкая. Только такие катера могут ездить, вернее, ходить, там. Таджики все неграмотные и не умеют вести хозяйство. Ловкачи их все время обманывают. И производство всегда в прорыве. А Лев, у него пять классов образование, по тем временам это достаточно. И вот его поставили директором на пробу. Он сразу догадался, где можно поживиться, и закрыл эту дыру. И при отчете у него получилось все в порядке. Он был в коридоре, дверь была не закрыта, и в управлении дирекция проверяла его отчет, и ничего не нашли. Сказали: он, вероятно, большой плут или честный человек. Пускай работает, лишь бы нас не подводил.
Так он и остался директором до самой войны.
Африкан как-то приехал от Аркадия ко мне. Неделю жил. Привез с собой фотографии, которые сделал фотоаппаратом «Фотокор». Снимки были 9х12 и лента метров шесть. Стали снимать, а лента вся засвечена. У Аркадия снимали – все в порядке было. Оказалось, жена Аркадия полюбопытствовала, и посмотрела, что там завернуто, она у ней из рук выпала и раскрутилась. Она сказала, что она ее аккуратно всю смотрела и завернула. Мы купили стеклянные пластинки 9х12 и, что нужно, поснимали. При отъезде Африкан мне подарил «Фотокор». Африкан говорил: быть грамотным – нужно знать не только свое основное знание, а еще нужно знать музыку и уметь играть в основном на пианино, но можно на гитаре, балалайке, аккордеоне, нужно уметь танцевать, многие танцы, вальсы, знать поэзию и философию. Вот тогда только будешь интеллигентным человеком. Еще нужно уметь разговаривать, не задевая чести человека. И действительно, он умел хорошо играть на гитаре, сложные вещи, и танцевал с Дусей, красиво танцует и правильно. Он работал на заводе, где делали комбайны шахтовые. Кузнецов приехал на велосипеде. Тоже с ним разговаривал. Я ему сказал, что я его догоню. Он мне ответил: долго догонять придется. У нас опыта больше. Вы там делайте, а мы здесь будем осваивать. Конечно, при освоении обнаруживаются недостатки. Будем держать смычку.
Я попросил у Кузнецова оставить велосипед. И мы с ним, Африканом, объездили всю Анджерку и Сунджерку, в гараже побывали.
Он точно с меня ростом. Дуся говорила, даже некоторые движения такие же, и улыбаетесь одинаково. Африкан был влюблен в Дусю.
Время пришло, и я проводил его на вокзал.
После него приехала Августа. Вернее, я за ней съездил к Аркадию в Томск. Привез ее. Она прожила у меня всю зиму. Ходила в школу. Мне нравился ее характер. Большая экономка. Кто ее так воспитал? То ли Крылиха, то ли жизнь такая у нее сложилась? Упрямая. Нужно как-то сломить ее упрямство. Несчастная жизнь у нее будет со своим упрямством. Наживет какую-нибудь неизлечимую болезнь. Я ей говорил: вот ты – сирота, живешь без матери. Тебя воспитывают сестра и братья. Обязаны они это делать? По закону – не должны. Но за это нужно оплачивать. - Когда вырасту – я все оплачу. - Когда ты вырастешь, не сможешь оплатить. Или он умрет, или ты умрешь. Или все забудешь – за что и сколько. - Я заплачу столько, сколько смогу. - Вот это правильно: сколько сможешь, столько и платить нужно, немедленно, сегодня, сейчас. - Чем я сейчас могу заплатить – у меня ничего нет? - У тебя есть ум, руки, глаза, ноги, рот – какое богатство! А ты говоришь, что тебе нечем заплатить. - Как я этим могу заплатить, не знаю. - Сказать спасибо – разве этого мало? Это самое дорогое, что имеет человек. Это говорит, что ты – кому сказала спасибо – сделаешь все, что сможешь. А ты сможешь: вымести пол, сходить за хлебом, вымыть посуду и убрать со стола, посидеть с ребенком, что-то подать, посмотреть ласково в глаза и еще кое-что многое. Все это ты сможешь сделать, а ты этого не делаешь
Был такой случай. Она что-то клеила. Клей столярный, в баночке. Она плеснула в банку воды, поболтала и начала клеить. Ничего не приклеивалось. Я ей сказал: - Поставь банку на плиту. Плита горячая. - Мне не надо клеить. - Мне надо клеить, поставь для меня. - Не буду. - Как не будешь? Ты что, для меня не хочешь поставить клей на плиту? - Не буду. - Я приказываю поставить банку на плиту. - Не буду.
Я схватил ее за руку. Сам думаю, нужно преодолеть упрямство. Шлепнул по заднице. - Не буду!
Я – сильнее. - Не буду!
Куда же еще сильнее? Она вырвалась, убежала на улицу. Забралась на чердак и в окошко кричит во все горло: Потя! Потя! Потя!
Я залез на чердак, взял ее на руки и сошел с ней на землю. Занес в избу и сказал: я не трону тебя даже пальцем, но и держать тебя у себя не буду. Куда тебя направить? - К Африку.
И я ее проводил на вокзал, дал денег. Африкану написал письмо: Августа сильно испорчена, у нее большой эгоизм. Нужно что-то сделать. Она же будет мучиться всю жизнь. Нам бы всем так сделать, как я. Тогда бы она, может быть, изменила свой характер.
Он ответил: поздно, я уже пробовал, ничего нельзя сделать.
Прошло больше сорока лет. Она жила в той квартире, в которой сейчас живет. Ссорилась с Потей. Я ее уговаривал. Она мне сказала: что ты меня уговариваешь? Помнишь ли в детстве, в Анжерке ты чуть меня не убил? За что? Что я банку с клеем не поставила на плитку?
Какая нелепость! Какая злопамятность? – подумал я. – Как бы ей доказать, что это нелепо? И сказал: ах, помню, помню. С тобой врачи в больнице боролись две недели, спасали тебе жизнь.
Она подняла на меня заплаканные глаза и сказала: нет, не это. - А правда, ты валялась у меня в ногах и умоляла: не убивай! Не убивай!
Она опять посмотрела на меня и сказала: нет, этого не было. - Тогда что же было? Я тебя просто отшлепал, а ты так испугалась, что назвала меня зверем.
Она посмотрела на меня зло и сказала: я ненавижу тебя.
Я ответил: а я все равно люблю тебя. Свой своему поневоле друг.
Она схватила, помню, пальто, накинула на себя и ушла на улицу. После этого случая у нее сменилось ко мне отношение в лучшую сторону.
После смерти Поти она что-то не ладит с Аркадием и с моим сыном. Сын сказал: больше не пойду к ней.
Теперь вернусь в гараж. Мне сказали, что кладовщик пролил кислоту. Я побежал в склад, нашел кладовщика. Спрашиваю: ты что, пролил кислоту? - Не я. Каким-то образом зубило упало и разбило бутыль. - Ну-ка, пойдем, посмотрим, как это случилось.
Он мне сказал: я все убрал и бутыль выбросил. - Куда? Покажи.
Я посмотрел. Дно бутыли цело, немного стенок. Кислоты могло бы сохраниться литров пять. Почему не сохранили? Тут что-то не то. Ничего не сказал.
- Пойдем на склад, говорю - Пошли. - Где стояло?
Посмотрел. Сверху никакого инструмента нет, и положить там некуда. Вышли из склада. Пошел к кузнецу. Югон один стоял в кузнице. Я подошел к нему и сказал, что кислоту убрали нарочно. Кладовщик с кем-то связан. Ему приказали убрать – и он убрал неумело. Выходит, у нас вредительство. Югон сказал: кладовщик-то – племянник директора. - Вот оно что!
Югона я как-то спас от смерти – и мы стали хорошими друзьями. Я ему сказал: будем иметь в виду. Посмотрим дальше.
«Дальше» это появилось быстро. Счетовод Васильев любил играть в шахматы. И он часто ходил в клуб строителей и там играл с заведующим клубом. Он меня знал хорошо. Я шел на работу, и он меня увидел и сказал: пускай вечером придет играть в шахматы.
Прихожу в гараж, подхожу к телефону и звоню в бухгалтерию. Женщина мне отвечает. Говорю: позовите к телефону Васильева. - Кто звонит? - Г.П.У.
Я слышу, она зовет: Васильев, вас Г.П.У. вызывает.
Не сразу подошел. И слышу слабый голос: Васильев слушает.
Я ему говорю громко: Васильев? - Да. - Вы сегодня вечером должны прийти в клуб строителей и сыграть в шахматы.
Он ответил весело: - Ладно, ладно. – И положил трубку.
А в обед женщина мне говорит: кто-то позвонил сегодня утром, назвал себя Г.П.У. Просил Васильева. Я сказала, что Васильева вызывает Г.П.У. Васильев так скис, съежился. Потихоньку пошел к телефону. И тихо сказал: Васильев слушает. И вдруг весело сказал: ладно, ладно. И быстро сел на место. Я пошел к Югону и рассказал об этом.
Что-то есть, говорит. Директор, счетовод, еще кто?
Я пожаловался директору, что кладовщик пролил кислоту. Он ответил: я знаю, нужно заставить его, чтобы он достал кислоту, нужно что-то сделать, чтобы он бережно относился со стеклянной посудой.
Сделалось очередное профсоюзное собрание. Меня выбрали председателем. Мы все быстро разобрали и запротоколили. Тут я сказал: что будем делать с кислотой? Директора на собрании не было. Директор что-то ничего не предпринимает, даже кладовщику не сделал выговора. Это никуда не годится. Ну, если директор ничего не предпринимает, тогда мы примем: давайте директора упрекнем за это.
Васильев как закричит: этого делать нельзя! - Почему нельзя? Мы его предупреждаем, а не лишаем доверия. - Все равно нельзя.
Спрашиваю у бухгалтера, он ответил: лишать доверия рано, а упрекнуть… - Что это «упрекнуть»? Оно ничего не дает.
А Васильев кричит: нельзя! - Ну, ладно, проголосуем.
Проголосовали все – «за», только Васильев – «против». Ну, вот, теперь все запротоколили. Собрание закрывается.
Дня через три директора сняли с работы. Вместо него директором поставили Дорофеева, председателя завкома. Малограмотный, да и малоразвитый. Я подумал, нарочно так сделали. Не играет роли, мол, бухгалтер и механик гаража Старченко дело свое знают, значит, не опасно. Так и случилось. Гараж все время сбор денег не выполнял, цену билета все прибавляли, дошли до трех рублей, дорого, автобусы все время недогружены, почти пустые.
Сделали собрание. Что делать? Дорофеев был с нами. Я предложил: билет нужно сделать 50 копеек, сбор будет больше.
Главбух говорит: пролетим в трубу. Нужно попробовать один месяц.
Голоса разделились. Заходит Хрестолюбов. Вошел в курс, сказал: сделайте – 50 копеек. Я компенсирую, если пролетите.
Не пролетели. Людям не хватало автобусов, были большие очереди. Оборудовали «Ярославку», поставили туда самого бойкого кондуктора. Две нормы дали. Вот тебе и плохой директор!
Однажды был такой случай. Мы с Дусей ни одного кино не пропускали. Тамара всегда оставалась одна и спокойно спала. Мы уходили в кино. А тут – кино двухсерийное, до часа. Приходим домой – ворота не на запоре. Мы ж их закрывали? Подходим к двери – замок сорван. Боимся заходить. В сенках – огонь. Я пошел в стайку, взял небольшой ломик. Дверь открыл – никого. На кухню дверь открыл – никого. Везде огонь горит – и никого нет, ничего не взято. И Тамара спокойно спит. У стола – два стула, и затушены две папироски. Здорово мы струсили! Значит, приходили за мной, и не дождались.
В гараже я рассказал об этом. Как раз пришел Арнольд, начальник ГАИ. Мне сказал: я это разузнаю, зачем приходили, если наши.
А Югону я сказал: вот за мной ужу охотятся.
Нашего директора сделали директором МТС Сунженской. И там, по-видимому, ему не терпелось сидеть смирно. На него стал писать учитель. Он подговорил дурачка и дал ему ружье, чтобы он незаметно убил учителя, и ружье будет его. Дурачок этот пошел мимо учительской квартиры, учитель сидел за столом и пил чай. Окно было открыто. Дурачок выстрелил в учителя и убил его. Его сразу поймали и повезли в Анжерку. А там приехали из Москвы, НКВД, 30 человек, вооруженных, для разбора. И этот дурачок попал прямо им в руки. Они допросили его. Он сказал: директор дал мне ружье, чтобы я убил учителя. И меня забрали.
С этого и началось. Нашего директора и Васильева забрали. Заведующих всех шахт, главного инженера рудника Шестова, председателя г. Анжерки, секретаря обкома, начальника милиции и Арнольда, начальника ГАИ, словом, всю головку забрали. Христолюбов не попал и зав. шахтой 1–6 Решетник – тоже. Потом в Москве их судили, и по радио можно было слушать. Я слыхал, как Вышинский допрашивал Шестова.
Кто-нибудь догадывался о вашем вредительстве? – спрашивал Вышинский. – Да, догадывались – студент из Томска был на практике (с которым я работал), приходит ко мне вечером и говорит: у нас на шахте вредительство. Я боюсь кому-нибудь сказать, и пришел к тебе. – А об этом никто не знает? – спросил я. – Нет, никто не знает.
Я его успокоил, сказал: это хорошо ты сделал, иди домой, и спокойно. Но он не дошел до дома. Я позвонил – и его убили.
Арнольда Вышинский назвал «международной собакой». Конечно, все стало спокойно, но никто не вернулся домой.
(Никаких угрызений совести за столько лет после этого поступка дядя Саша не испытал?)
Вскоре я из Анжерки уехал. И резко изменилась жизнь.
Пока все. Дома сижу с больной ногой. Может, еще разохочусь и напишу письма.
Крепко обнимаем и целуем. Ваш дядя Саша.