Сансара.
Вот вы думаете, что жизнь после смерти это так весело и интересно? Ничуть, скажу я вам. Мало того, что меня убили, так после этого я ещё и очнулся. Ладно бы сам, так нет же. Подошли какие-то люди, и давай кричать, да по крышке гроба стучать, а меня только-только вроде удобно уложили, погрузили и закопали. А тут эти откуда ни возьмись. Шумят, спать не дают, ну и добудились... Снимают они, значит крышку, ну тут-то я их как увидел, сразу обрадовался, что при жизни трупов разных навидался, и сразу от страха не заорал, да не обделался. Нет, я понимаю, что не всем суждено погибнуть от отравления и внешне не пострадать, но каких тут только не было экземпляров. Кто без руки, кто без ноги или какой другой еще части тела это ладно, всяко бывает. Но с половинкой, а, то и с четвертинкой головы или дырой в туловище, да такой, что два кулака можно легко просунуть, это уже, пожалуй, слишком. От чего такое бывает, даже страшно представить. Посмотрел я на них, полюбовался. Прошло не больше пяти секунд, но я уже на всю оставшуюся жизнь налюбовался. Тут самый маленький, с огромной дырой в туловище, говорит мне:
-Нечего тут разлеживаться. Отдохнул? Дай отдохнуть и людям, едреныть, а то разлегся как барин, вставай, давай. К пахану нашему сейчас пойдешь, погуторишь с ним чего и как, усек?
Ну, я и усек, а чего тут понимать, раз есть люди, значит, есть и пахан. Тут неважно как его называть: президентом, вождем или помазанником божьим, суть всегда одна, а раз суть одна, то и понимать нечего.
Идем мы, значит, к пахану. По дороге Андреич, так, оказалось, зовут мужика с дыркой в два кулака, рассказывает, как тут, еп ее за ногу, хорошо живется и какой замечательный и мудрый человек этот пахан. Тут уж я подумал, что неплохо было бы, если он действительно окажется человеком, а не заготовкой каннибальского мясокомбината. Как-то оно с человеком говорить приятнее, чем с обрубком или "бубликом".
Привел меня Андреич, как мне поначалу показалось, толи к свалке, толи к стройке, толи ещё к чему-то из той же оперы. Ан нет. Оказалось дом пахана, по совместительству единственный дом вообще. Андреич мне головой кивает, так ненавязчиво, мол заходи, а я тут постою, воздухом, так его раз так, подышу.
Захожу, осматриваюсь. Про себя замечаю, что внутри очень даже ничего. Абсолютная противоположность того, что снаружи. Жить можно,черт подери. У противоположной входу стены стоит человек. Человек! Моей радости не было предела. Не обезображенный труп, в компании, которых я ошивался последние пару часов, а самый что ни на есть натуральный человек, без дырок в теле и откручивающейся башки. При моем появлении он, неспеша, внимательно меня оглядел, довольно улыбнулся и, наконец, произнес:
- Ну, с прибытием тебя. Давай сразу к делу, без лишних слов. Отчего умер, как звать тебя, ну и все такое прочее?
- Отравили меня гниды! Вишь, как хорошо сохранился. А звать меня Денис, точнее звали...
- Ну значит, слушай меня внимательно, Денис, и запоминай. Я каждого встречного поперечного лично не встречаю. А если уж напрямую, ты такой первый. И на то есть веская причина. Ты теперь тут главный вообщем-то. Пришло время моего освобождения из заключения, пришел и мой сменщик. Смекаешь? Ну а теперь, мне пора.
И пропал. Ну, тоесть, совершенно. Как сквозь землю провалился. Что, может быть, недалеко от истины.
Ну а мне ничего не оставалось делать, кроме как обживаться.
***
Первые лет двадцать было очень интересно, потом, еще лет десять, просто в охотку и ненапрягающе, потом как то не очень стало. А, в конце концов, и вовсе опротивело. Чувствую, еще лет двадцать, и приобрету я профессиональную болезнь школьных учителей со стажем более десяти лет – шизофрению. Скорее всего, вялотекущую. Хотя... как повезет. Я же сначала то хоть вникал в суть работы: указания всяческие раздавал, напрягал свою битлджусовскую рать – благо не помрет, ни от голода, ни от болезней. Вникнув – изощрялся в раздаче особо ценных указаний,но вдоволь в этом поупражнявшись, наконец понял, что впереди меня ждет унылая старуха скука...
***
Жду своего сменщика. Когда же он, мать его, появится? Андреич, время, которого, кстати, недавно пришло, рассказывал, что прежние паханы, правили не очень долго, лет по сто пятьдесят – двести, что значительно меньше среднего срока в четыреста лет у остального народонаселения. Я же здесь уже пятьсот лет, ровно полтысячелетия. Самый паханистый пахан, твою дивизию. Жду не дождусь своего сменщика.
***
Начал думать. Чтобы совсем не сойти с ума назначил себе обязательные четыре часа размышлений, сажусь на стул и раздумываю, и вот что я надумал. Последнее время все чаще думаю о шизофрении, как бы думы сами по себе не оказались симптомом. Благо дело сам с собой пока не разговариваю, и в ожесточенные дискуссии не вступаю. Говорят, был такой пахан. Каждую ночь сам с собой спорил, да еще мебель бил, будучи не в силах прийти к единому мнению. Мда... Лучше уж думать о чем-нибудь умном. Например, если рассматривать существование после смерти с христианского подхода к сущности данного вопроса, то выбор у меня не велик: рай, ад, чистилище. Ну, тут и ежу понятно, что в рай я не попал, не тянет округа на рай. Лично я предпочитаю называть это место свалкой. Остается мне выбирать из чистилища и ада. Казалось бы, чего выбирать. Тому же, сакральному ежу, опять все понятно. Ан нет, есть загвоздочка. Сам я считаю себя не лучше, но и не хуже остальных сюда попавших. Однако же, во-первых, был избран начальником. Неважно кем, но главное что именно избран, а не добился сам. А во-вторых, нахожусь здесь уже слишком долгий срок даже для обычного мертвяка. Для начальника, же, ненормально большой. Из этого можно сделать только два вывода. Либо я был редкостным подлецом и сволочью, чего сам я за собой не замечал. Либо же это мой персональный ад, ну или один из кругов ада, на котором я чересчур задержался. Есть, конечно, и третий вариант. Чистилище, оно ведь создано для чего, не столько очищаться, сколько сместить баланс. В чистилище ведь попадают те, кто ни туда, ни сюда, слишком хороши для ада, слишком плохи для рая. И своей, так сказать, жизнью в чистилище, они, наконец-то, смещают баланс в ту или иную сторону. Определяясь, наконец, с местом проживания. Хотя эта гипотеза под вопросом, не вижу тут праведных нехристиан и некрещеных мертвецов. Только живые трупы, со следами насильственной смерти. Продолжаю размышлять.
***
- Эй, эй мужик, ты чего делаешь, рехнулся совсем, чтоли?
Двое мужчин, про которых можно было безо всяких преувеличений сказать, краше в гроб кладут, не дождавшись ответа стали взбираться на холм. Третий мужчина, продолжал кидаться на ржавый кусок металла, зажатый меж двух камней и достаточно острый, чтобы пронзать его насквозь. Не обращая никакого внимания на крики, он сосредоточенно продолжал свою работу: зажать руками середину арматуры, прыгнуть животом на острый край, подняться на ноги и снова прыгнуть. Наконец, взбежав на холм, мужчины оттащили не сопротивляющегося горе-самоубийцу.
- Гляди-ж, да это же наш старшой, умом тронулся видно, - произнес тот, что был повыше.
- Не врали получается люди, давно слухи ходили, что он ненормальный. Слишком долго тут находится, шепчутся, что уже около тысячи лет он здесь,- согласился с ним тот, что покрепче.
- Ну-ка, давай отнесем его домой,- сказал высокий, ты за ноги, я за руки. Взяли.
Мужчина, которого высокий назвал старшим, уже ни на что не обращал внимания, лишь еле слышно бормотал. – Когда, когда, когда…
Не остановился он и когда его привязывали к кровати, продолжал шептать и во сне. А чтоже до обитателей свалки, то им было все равно, они знали, что уйдут отсюда.
***
Я же, понимал, что может быть, никогда отсюда не уйду. Осознание этого кошмарного факта все сильнее и сильнее расстраивало мою, и без того больную психику. Все попытки покончить с собой оканчивались ничем. Я не могу умереть здесь!!! Я и жить здесь не могу!!! Я здесь существую! Проклятое место. За что, господи, за что ты меня наказываешь??? Да, при жизни я не отличался добродетельностью, но ведь и ничего плохого я никому не делал. Так за какие такие грехи мне дано столь суровое наказание? А в ответ тишина. И во мне начинает зарождаться гнетущее, неимоверное ощущение безисходности. Я жутко боюсь того, что кроме тишины меня больше ничего ни ждет. Да, вокруг шляются эти полоумные куски мяса. Но, по сути, они ничем не отличаются от мебели. Со временем старую выкидывают, новую завозят. Так и с ними. Могу подойти к одному, пнуть его ногой и пойти дальше. Никакой реакции не последует. Мебель, бесполезные куски мяса, мать их! Здесь я понял, что страшнее всего пережить человеку, пусть и воскресшему из мертвых. Одиночество... Нет ничего хуже одиночества. Оно как космос, всеобъемлющее, пустое, и бесконечное. Если человек одинок, он вскоре может перестать быть человеком. Особенно, когда твое одиночество длится полторы тысячи лет.
Недавно я стал ловить себя на мысли, что перестаю ощущать себя чем-либо. Я начинаю выпадать из собственного сознания. Подойдя к зеркалу, я порой смотрю на себя и пытаюсь понять, убедить себя самого, что это я. За время заточения в этом проклятом богом месте мое собственное "Я" стало каким-то расплывчатым, нечетким образом. Словно мираж. Все чаще я стал бродить часами по пустоши, точь в точь как лунатик. Бродить только телом, так как мое сознание спит, или умерло вовсе. В один из тех кратких моментов, когда сознание на некоторое время вернулось, я вдруг понял, что это один из последних разов. Еще немного, и мое тело останется бродить здесь навечно. А мое "Я" канет в бездну небытия...
***
- Что там показывают весы? Куда его отправлять?
- Да они какую-то ерунду показывают. Стоят себе ровно посередине и ни туда, ни сюда.
- Сколько времени он провел на свалке?
- Самый длинный срок, из возможных. Уж за полтора тысячелетия можно было сделать выбор.
- А он так и не выбрал. Значит, нам остаётся одно, по должностной инструкции придется запустить вариант 3с.
- Вариант 3с? Неужели это то, о чем я думаю?
- Именно, доставай колесо.
Двое немолодых мужчин, с крыльями за спиной были одеты в удивительно чистые спецовки. Их красивые, мужественные лица выражали угрюмую решительность. Сначала медленно, а потом все быстрее, они вращали большое колесо с восемью спицами. Колесо страдальчески скрипело. Его потревожили впервые за полторы тысячи лет...