ЛАПА

Манарагским крестникам – Саше, Ваське (Татьяне), Сергею,
Боре, Валере, Юре, Сане, Вовочке – посвящается

"На Манарагу-у, на Манарагу-у..." – этот нехитрый мотивчик старой студенческой туристской песни не оставлял Вадима ни на минуту и изрядно уже надоел. Самое обидное – он не мог вспомнить больше ни одного слова. Бубнил и бубнил про себя одно и то же. Ну никак нельзя было отвязаться от этой заразы. Даже любимая "Вперед и вверх, а там..." не выдерживала конкуренции и двух минут.
Впрочем, о чем еще думать, когда лезешь на красивейшую уральскую гору Манарагу – знаменитую "Медвежью лапу"? О чем еще петь, когда основная потовыжималка уже позади и осталось прогуляться с полкилометра по плотному насту траверсом под вершинным гребнем?
Но, видно, "рано пташечка запела..." Под третьим "когтем" сошла снежная доска. Вся растянувшаяся цепочка восходителей одновременно начала вдруг сползать вниз вместе с толстой коркой наста. Кто-то спокойно констатировал: "Ну, поехали." Даже из девочек никто не испугался. Казалось, все это закончится веселой свалкой у подножия склона. Но внизу были скалы...
Вадим почувствовал, как наст под ногами плавно прогнулся, а потом стал дробиться на куски. Очень быстро снежное крошево затянуло его по пояс, по грудь, накрыло с головой. Движение снега было неровным и все убыстрялось. Чувствовалось, как увлекшая его лавина перетекает через скальные выступы.
Вадим все время старался держаться вперед ногами – не дай Бог въехать черепушкой в камни. Но на каждом трамплине так кувыркало и швыряло в стороны, что от этой затеи пришлось отказаться. К тому же, какое-то время все его внимание было сосредоточено на лыжной палке, которая выкручивала и выламывала правую руку. Никак не удавалось снять ремень и пришлось просто выдернуть ладонь из рукавицы.
Опытный турист, он даже не вспомнил, что в лавине надо вести себя как можно активней – бултыхаться, делать плавательные движения – и тогда тебя обязательно вынесет на поверхность снежного потока. Два года назад в Саянах, попав в полынью, Вадим действовал так быстро и энергично, что даже вещи в рюкзаке не успели намокнуть. Сегодня это был совсем другой человек – вялый и апатичный. Ему не только шевелиться – думать сейчас ни о чем не хотелось. В голове застряла единственная мысль: "А она нас – лапой под зад..."
За два года много воды утекло в той саянской речке. Умер Владлен Сергеевич – замечательный ученый и человек. Новый научный руководитель сразу заявил, что тема для диссертации выбрана крайне неудачно и почти законченную многолетнюю работу пришлось бросить. Через полгода ушла жена, забрав с собой его любимицу Светланку. На старости лет развелись родители и затеяли отвратительную судебную тяжбу из-за дачи. Саня с Витьком – лучшие друзья и однокашники по институту – уехали работать в Африку по контракту. И это не считая мелочей, вроде идиотского попадания в вытрезвитель и связанной с этим нервотрепки на работе, ежедневных склок с соседями по блоку в общежитии, третьей подряд поломки телевизора... Все навалилось как-то сразу, не давая хоть на какое-то время перевести дыхание.
В походе Вадим через силу старался выглядеть этаким неунывающим бодрячком, тормошил всех, старался рассмешить анекдотами и историями из походной жизни. Слегка флиртовал с девочками, а позавчера ночью во время дежурства даже залез в спальник к одной из них – рыженькой Галке. А чего ему, холостяку теряться? Тем более, что совершенно точно знал – сопротивления не будет. Но и тут вышел прокол. И виной всему – запах.
Четвертые сутки они, как каторжные, пробивали в рыхлом снегу лыжню и валились каждый вечер от усталости, едва поставив палатку, заготовив дров на ночь и наскоро поужинав. Не то что помыться – у иного нерадивого дежурного зубы почистить воды на всех не хватало.
С женой они с первого похода спали в одном спальнике и Вадиму так нравилось вдыхать густой дурманный запах ее пота, целовать соленую кожу... Здесь запах был совсем другой – чужой и неприятный. И вся его затея показалась такой идиотской и ненужной – "пошлым кобелячеством", как сказал бы Витек. Он быстро вылез из чужого спальника и до утра просидел у печки, глядя в огонь, не разбудив следующего по очереди дежурного. А потом весь день прятал от рыженькой глаза, старался не оказаться рядом с ней на лыжне.
Лавина, проскочив крутой скалистый склон, стала заметно замедлять свой бег. Самое время было начать изо всех сил грести руками, бултыхаться, как мышка в сметане. Но Вадим продолжал безвольно плыть по течению, отдавшись на волю снежной реке. Нет, он совсем не думал о смерти. Может быть, где-то там, в подсознании было уже давно все решено и просто в нужное время оказалась под рукой удобная лавина, а могли быть и полынья, и сильная пурга или скользкий лед на вершинном обелиске...
За мгновение до остановки лавины Вадим успел закрыть ладонями лицо. Когда снежный поток замер, уплотнившись и мягко обжав все тело, он отодвинул на несколько сантиметров ладони и получилась небольшая камера для нескольких последних глотков воздуха.
После шуршания снежинок и глухих погромыхиваний камней где-то рядом, наступила полная тишина. Ватная, спокойная, совсем не зловещая. Не было паники, испуга, томительного ожидания последних минут удушья. Вадим спокойно слушал свой пульс. Наверное, под коленку попал большой комок плотного снега, слегка передавил вену и отчетливо чувствовалось, как кровь, упираясь в препятствие, пробивает себе дорогу. Пульс был ровный, толчки крови не набегали друг на друга, не меняли наполнения.
Почему-то вспомнилось: в альплагере в далекой веселой Киргизии инструктор объяснял как с помощью слюны можно определить свое положение в пространстве. Потом бывалые альпинисты рассказали, что в лавине от нервного напряжения так пересыхает во рту – каплю из себя не выжмешь. У Вадима со слюной все было нормально и он почувствовал, как теплая струйка пробилась по щеке к правому уху. "Значит, лежу на спине немного головой вниз" – равнодушно подумал он. На самом деле ему было совершенно все равно в каком положении он лежит. Впрочем, тут же всплыли в памяти рассказы, традиционные альпинистские "страшилки" про то, как при поисках попавших в лавину, прощупывая методично снег, иногда попадали клювиком ледоруба прямо в глаз какому-нибудь еще живому бедолаге. Почему-то неприятно было представить, как ему, пусть даже мертвому, проникает в череп равнодушное титановое жало, но он тут же вспомнил про ладони, прикрывающие лицо, и успокоился.
Вдруг вязкая тяжесть, сдавившая грудную клетку, шевельнулась где-то рядом с сердцем и Вадим с ужасом вспомнил про Лапу.
Этого котенка он подобрал в самом начале похода на станции Кось-Ю. Группа ушла вперед, а он задержался, провозившись с лыжным креплением. Догоняя своих по хорошо накатанной лыжне, сразу за последним огородом Вадим заметил, что кто-то копошится в сугробе. Свернув с лыжни, он подъехал ближе. В слабом свете ущербной луны толком ничего нельзя было разглядеть. Слышалось только слабое прерывистое шипение. "Хорек?", – подумал Вадим и осторожно подцепил серый комок концом лыжной палки.
– Котенок! – почему-то вдруг обрадовался он. – Как ты сюда забрался, дуралей? Замерзнешь ведь совсем!
Он отряхнул снег с окоченевшего зверька и сунул его за пазуху. Следов к сугробу не было, значит, просто кто-то выбросил в снег лишнего котенка по дороге, уходя на охоту.
За все время Лапа, как назвал его новый хозяин, ни разу не мяукнул, не вылез из-под клапана рюкзака на стоянках и вообще не подавал заметных признаков жизни. Только иногда днем он начинал слабо копошиться под курткой, царапать рубашку. Вадим в этих случаях сходил с лыжни, пережидал, когда все ребята пройдут мимо и извлекал котенка из-за пазухи. Сделав свое дело и неумело поцарапав снег передними лапками, зверек поднимал голову и молча глазами просился назад в тепло.
Ел Лапа все, что давал ему тайком от ребят хозяин – "змеиный" супчик из пакетов, перловую кашу, кисель... Только от сгущенки почему-то отказался наотрез.
Зачем он прятал котенка от ребят? Да просто не хотелось делить с кем бы то ни было это маленькое живое существо, единственное на всей Земле, которому он был нужен, которое полностью ему доверилось. Только покажи – сразу начнутся девчачьи охи и ахи, поглаживания, вечные "Кис-кис"... Ну и, конечно же, хотелось всех ошарашить, достав его из-за пазухи на вершине Манараги и объявив, что это первый в истории кот, совершивший сюда восхождение.
"Лапе-то за что второй раз умирать?" – Вадим был в полном отчаянии. Пульс под коленкой бешено заколотился, легким сразу стало не хватать воздуха. Он впервые открыл глаза и увидел, что прямо перед лицом снег чуть-чуть высвечивает в полной темноте. Не раздумывая, он выпрямил пальцы, напряг ладонь и изо всей силы толкнул правую руку вверх и сразу почувствовал, что самые кончики пальцев оказались на поверхности, и даже, как ему показалось, ощутили лучи яркого теплого солнца.
Камера, в которой оставалось еще немного пригодного для дыхания воздуха, этим движением руки была полностью разрушена. А легкие требовали кислорода и при первом же вдохе они втянули снежную кашу до самых бронхов. Вадим мучительно, до слез, до судорог, до жуткой головной боли закашлялся. Казалось, этому удушливому кашлю никогда не будет конца, но постепенно он начал стихать, дыхание выровнялось, хотя пульс под коленкой продолжал барабанить.
Чуть успокоившись, Вадим понял почему вдруг стало хватать воздуха и рот теперь не забивает снегом. Пока правая рука ловила кончиками пальцев лучи солнца, левая проделала важнейшую работу – изготовила новую, более вместительную камеру для воздуха. Пока Вадим отдыхал, она, трудяга, продолжала уплотнять и отодвигать стенки камеры. Именно так, отстраненно подумал он о своих руках, как будто они принадлежали кому-то другому.
– Держись, Лапа, пробьемся! – ободряюще прошептал Вадим.
Правая рука сразу начала мерзнуть – рукава свитера и куртки задрались почти по локоть и снег обжигал теперь ничем не защищенную кожу.
"Только не суетись, парень!" – успокоил себя Вадим, соображая, что же делать дальше.
Слегка пошевелив ногами, всем корпусом, он убедился, что мокрый снег вокруг него уже образовал прочный гладкий панцирь, в котором можно чуть-чуть – на сантиметр-два – подвигаться, но нечего было и думать как-то его разорвать, разом сбросить с себя. Оставалось одно – действовать руками.
Захватив пальцами правой руки комочек снега, он оттолкнул его. Потом второй, третий, десятый комочек, потом удалось захватить комок покрупнее... Когда ладонь уже всей своей поверхностью ощутила солнечное тепло, дело окончательно застопорилось – кисть просто не сгибалась на больший угол.
 Пришлось начать снизу. Уплотняя снег кулаком левой руки, он несколько расширил нижнюю часть камеры и начал осторожно, чтобы не устроить себе второй сеанс кашля, выцарапывать ногтями льдистый снег над лицом и перекладывать его вниз.
Сколько времени это продолжалось он не знал, но наконец наступил момент, когда запорошенные снежной крошкой глаза увидели малюсенький кусочек ярко-голубого до синевы неба и на правую руку, уже совсем не чувствующую ни холода, ни прикосновений, удалось натянуть рукав свитера. Но теперь начали подмерзать ноги, спина и по всему телу распространилась мелкая противная дрожь. Только на груди, у самого сердца был теплый оазис. Лапа, после того, как напомнил о себе, больше ни разу не пошевелился.
Дело пошло быстрее, так как появилась возможность выбрасывать снег вверх. Скоро маленькая дырка над лицом превратилась в небольшую воронку, которая медленно но верно расширялась. Вадим работал методично, без единого перерыва, отвоевывая у лавины сантиметр за сантиметром.
"Где же ребята? Неужели все погибли? – билась в голове тревожная мысль. – Хоть бы рыженькая выкарабкалась!
Сразу вспомнилось, как она тихо плакала в ту ночь (от печки было хорошо слышно), как смотрела на него всю дорогу в поезде, забившись в темный угол купе. Да нет, кажется, впервые он увидел эти зеленые грустные глаза года полтора назад, когда по старой привычке заявился на гору Волчиху, где всегда можно было встретить старых знакомых по походам, где каждые выходные тренировались скалолазы. Тогда, после ухода жены, ему было особенно тошно. Стыдно вспоминать, как напился тогда, как плакался кому-то "в жилетку" и его даже не выгнали из лагеря, нарушив железный для всех сухой закон. А утром, ну конечно же, это она принесла в кружке разведенный спирт – стащила, наверное, из аптечки. И как он раньше ее не вспомнил?
Вадим уже освободил плечи и мог немного сгибать окоченевшую спину, когда впервые услышал далекий-далекий женский крик и обрадовался: есть кто-то живой.
С полчаса понадобилось, чтобы высвободить всю спину, бедра, и только тогда удалось вырвать из обледеневшей корки задубевшие ноги.
Вадим ползком, стараясь не придавить Лапу, выбрался на край своей снежной могилы. Теперь отчетливо были слышны и женские и мужские голоса и от сердца немного отлегло. Оглядываясь, он пытался определить откуда доносятся эти звуки, но так и не разобрался. Внизу людей не было, да и край лавины находился совсем рядом. Вверху, за близким перегибом склона, виднелись на ярко-синем фоне только самые верхушки манарагских "когтей".
"Неужели меня дальше всех утащило?" – подумал Вадим и пополз на коленках по комковатой плотной поверхности бывшей лавины. Ступней ног он не чувствовал, поэтому даже не пытался на них встать.
Преодолев последний крутой участок склона, он понял, что все ребята далеко внизу – именно оттуда слышались голоса. Наконец, открылся весь восточный склон горы и он сразу понял почему ему никто не пришел на помощь. Он шел в цепочке замыкающим и поэтому оказался на самом краю лавины, а этот край острая скала отсекла в небольшую ложбину, которую ребятам и не видно снизу.
Вадим дважды пересчитал  копошащихся, беспорядочно передвигающихся внизу людей. Получалось восемь человек, значит, одного еще не нашли. Кого? Он увидел рыжие растрепанные волосы – Галя была ближе всех, она стояла на коленках лицом к нему и отбрасывала руками снег. Он так обрадовался, что рыженькая жива, что даже сморгнул неожиданную слезу. Но кого же не хватает? Обе девочки живы. Саша Томилин меряет снег своими журавлиными ногами. Вон копошатся Толик со Славкой... Он перебрал всех и никак не мог вспомнить кто же девятый? И только еще раз пересчитав всех, загибая пальцы, наконец догадался: девятый – это он. Только его не хватает там внизу, и именно его они все ищут. Почему-то это показалось ему очень забавным и даже смешным – лежать вот так на снегу и наблюдать как тебя ищут. Он даже тихо засмеялся, откинувшись на спину, представив, как ошарашит всех, когда появится чуть не у самой вершины.
Тихий смех потихоньку становился все громче и громче, пока не перешел в настоящий хохот. Вадим понял, что это уже истерика, но никак не мог остановиться – его просто колотило от дикого, идиотского хохота. Только увидев над собой зареванное Галино лицо, он сумел через силу подавить в себе этот дурацкий смех. Рыженькая упала на него всем телом и громко зарыдала, уткнувшись мокрым лицом в его шею.
– И смех и слезы! – улыбнулся Вадим и погладил растрепанные спутанные огненно-золотистые на ярком солнце волосы. – Надо за здравие, а она – за упокой!
А Галя уже, продолжая всхлипывать, целовала его небритые скулы, подбородок, глаза, волосы...
– Слушай, Рыженькая, выходи за меня замуж! – вдруг неожиданно для самого себя предложил Вадим. – Нарожаешь мне трех рыженьких дочек... Телевизор новый купим... В общаге жить не будем – снимем квартиру... И дисер я другой делать не буду – поеду защищаться к Никонову в Иркутск... А запах – просто другой, я привыкну, я полюблю его... И никто никогда клювиком мне не полезет в череп...
Галя не понимала про какой клювик, про какой телевизор и запах он говорит. Она все повторяла шепотом: "Живой! Живой! Живой!..." И все сильнее прижималась лицом к его груди. И доприжималась, пока под щекой что-то не зашевелилось и не раздалось громкое: "Вввя-я-у!"
От неожиданности Галя резко отпрянула и уставилась широко открытыми глазами в это место. Куртка опять зашевелилась и из-под нее вылез серый пушистый котенок. Он недовольно встряхнулся, выгнулся всей спиной, подняв хвост трубой, сощурил глаза на яркое солнце и, удобно усевшись, начал умываться.
– Знакомься, Рыженькая, это наш семейный кот Лапа. Это он вытащил меня из лавины, за что ты должна ему каждый день выдавать по банке... Нет, сгущенку он презирает. Я даже не знаю что он любит. Может рыбу? Все коты любят рыбу. Будешь выдавать ему во-о-от по такой рыбине! – Вадим показал на весь размах рук.
И только тут они услышали дикий гогот. Метрах в двадцати ниже них каталась на снегу и ухохатывалась вся честная компания. Вадим так и не понял, то ли он своим смехом их так заразил, то ли ребята увидели Лапу и ошалели от такого сюрприза? Заметив испуг в Галиных глазах, он успокоил ее:
– Ничего, пусть похихикают – это полезно для здоровья. Снимает нервное напряжение. И мысли потом хорошие в голову лезут...
Лапе не понравился яркий свет, он быстро юркнул под куртку, свернулся клубком на привычном месте и затих.