Эмбрион идёт войной

Геннадий Петров
...Он сам собой завёлся, словно моль. И что бы я ни делал, что б ни думал, он призрачно царит повсюду в доме. В миниатюрных чепчиках, носочках, пижамках, распашонках, ползунках... ("Лен, сколько можно!.. Этот беспорядок!..") Как будто у меня тут расплодились, умело прячась где-то под коврами, таинственные юркие зверьки теперь переживающие линьку.

Конечно же, он здесь бывал и раньше. Являлся мне в фантазиях досужих, и я ласкал, я пестовал, лелеял своё воображаемое чадо. Неявного я так его любил! Ведь думал я о нём, когда хотелось. Он был игрушкой чувств, капризом мыслей. Приелось - спрятал. Словно фотоснимок. Теперь он взбунтовался. Сверг меня.

?????????????????????????????????????????

Он мне не показался, но он здесь. Невидимый, неслышимый, как призрак, он всё тут захватил. И я растерян... Моя вода, мой газ, мои продукты, - он требует теперь с собой делиться!

Ещё не разу воздух не вдохнув и ни к чему пока не прикоснувшись, он побывал во всех моих пространствах - от ванной до балкона. Что там двери!.. К нам контрабандой пронесённый в счастье, имеет наглость спать возле меня в своей укромной тайне водолазной!

Но если б только это!.. Я согласен собаку завести, по просьбе Лены, пустить по просьбе тёщи квартиранта ("Вам нужно больше денег, понимаешь?")... Чёрт с вами, я завязываю спорить! Но этот диверсант килограммовый взломал мою надёжную ограду. И щель катастрофически растёт!

Придёшь домой, а тут - как на заводе. Дверь хлопает, какие-то пакеты... Звонки, визиты, письма, телеграммы бесчисленной родни её, знакомых, соседские советы ("Вам бы надо б...") и снова телефонные звонки, влекущие её как дудка - крысу. Интим с горячей трубкой шепотливой, которая прилипчиво, настырно, спиральный длинный хвостик напрягая, всё норовила слазать в оба уха.

Она, моя единственная радость, притягивает, лакомо магнитит вопросы близких, взгляды посторонних, - да что ж это такое, в самом деле!!.. - как будто пуп Земли в её пупке!

?????????????????????????????????????????

Я будто вижу как ты набухаешь, - там, в глубине, подспудно, постепенно, - теплом и нежной гущей наполняясь... Как овощ на корявом стебельке. Вбираешь, тянешь, всасываешь жадно в себя прилежно сцеженные соки тяжёлой человеческой еды, которые она отфильтровала внутри для дорогого паразита. Теснишь бесцеремонно, сонно-грубо моё, моё любимое, МОЁ!

Теперь ей нужно много-много кушать, чтоб плотно начинять двойное чрево - тот вздутый, тёплый, добрый, тёмный кошель, где, смутно конкурируя с кишками, ты алчешь сладкой жирной полноты.

О да, ты скрыт, как трубы теплотрассы, как сердце, как болезнь; тебя не видно. И иногда нетрудно притвориться, что НЕТ тебя, как, скажем, нет вампиров… что ты приснился ей, и всем вокруг. И мне. Закрою дверь, зашторю окна...

Да, ты готов подыгрывать мне в этом. Не лезешь ей в уста напоминаньем, не пялишься с обложек умных книжек одутловатой розовой мордахой. Дверной звонок как будто онемел. Почтовый ящик голодно пустует, а телефон коснеет в зимней спячке.

И, кажется, всё будет, как и прежде: я прихожу с работы, мою руки, интимный ужин, ладная улыбка, и ночь, порой такая, - о, такая! - и милые заботы в воскресенье... Лишь по ночам в мешке своём уютном
ты иногда немного копошишься, умащиваясь, видно, поудобней в глухом, непрекращающемся сне. ("Я вас задел? Пардоньте, ненарочно.")

Так мы с тобой ролями поменялись, - теперь ты завладел моим умом и делаешь со мною, что захочешь...

Живой футляр плескался грузно в ванне, мурлыкая невнятно-колыбельно.

Молчун постель заботливо расправил. И, рухнув, вдруг, уткнулся носом в стенку. Ты победил. Всё к чёрту... Уступаю. Входи в мою судьбу, располагайся!










Фрагмент из поэмы "Зародыш"