Всю ночь не спалось. Было душно, даже несмотря на открытую настежь форточку, и что-то слева в груди нервно подрагивало, мешало дышать. Наверное, так сердце и начинает шалить. Анатолий ворочался в полудреме с боку на бок и думал, что было бы неплохо выйти когда-нибудь на пенсию и просто лежать с интересной книжкой. Лишь бы тело вело себя спокойно и самоуверенно, как в детстве, когда пробуждение зимним светлым утром в воскресенье приносит ощущение какого-то неясного, но вполне реального счастья.
Куда там.
За окном уже шуршало шинами утро, и Анатолий босиком вышел на кухню. Прислонив голову с ноющими висками к оконному стеклу, долго смотрел, как внизу ходят люди. Потом лениво пошарил в коробке с таблетками. Выбрав одну, запил водой из стоявшего на столе кувшина и сел, тупо глядя перед собой.
Вот и все. Он знал это ощущение. В похожее утро было принято решение больше не приходить на тот завод, куда угодил молодым инженером после института. Теперь, правда, на кону были не сто двадцать рублей плюс квартальная премия, но сути это не меняло. Гори оно все огнем!
Анатолий свернулся калачиком, собираясь снова заснуть. И все было бы именно так, если бы не уголок белого листа, высунувшийся из-под шкафа-купе. Закрыв глаза, Анатолий попытался представить себе какую-нибудь историю с участием ста овечек или других приятных снотворных персонажей, но упрямый белый треугольничек навязчиво толкался в сознании и требовал внимания.
И правда, откуда он там?
Анатолий, кряхтя, сел и уставился на пол. Потом лениво наклонился, поманив листок указательным пальцем. Тот охотно подался вперед и выскочил целиком, обнажив формат А4.
На обеих сторонах теснились строчки, написанные вечно спешащим почерком с яростной чертой над строчной «т».
«…Дом, в котором прошло мое детство, стоял возле небольшой теплой речки, берега которой поросли хвощом и рогозом. В неглубокой воде постоянно возились головастики, песчаное дно маленькими тракторами пахали ракушки, а вечерами по воде расходились круги от играющей рыбы. Как я любил свой дом! Бревна, из которых он был сложен, на торцах рассекали трещинки, и я мог часами рассматривать эти узоры из кругов и линий…»
Анатолий удивленно покрутил лист перед глазами. Его собственным почерком была зафиксирована какая-то невидаль: Анатолий мог поклясться, что никогда этого не писал.
Никогда.
Положив странную находку на тумбочку, Анатолий набрал номер Кирилла.
- Я сегодня не приду. Чувствую себя погано.
- Опять? – Кирилл даже не удивился.
- Что – опять?
- Опять – значит, как вчера и позавчера. Ну ладно. Что болит-то?
Анатолий почувствовал, как по спине побежал неприятный озноб.
- Сердце. Корвалол пью.
- Врача вызывал?
- Да, - соврал Анатолий. – Только больничный брать не стал. Ты уж извини.
- И то. Тебе-то зачем? Давай-ка я к тебе приеду, привезу чего-нибудь болящему. Но попозже. В шесть с Игнатьевым перетереть надо, если ты не забыл. ОК?
Игнатьев… Значит, сегодня среда. А вчера было воскресенье. Зашибись.
Сон слетел. Стерев со лба пот, Анатолий заметался по квартире. Два пропавших дня должны были оставить хоть какую-то весточку. Но ничего необычного не было – та же идеальная чистота, аккуратно расставленные вещи, ничего лишнего в кухне.
Анатолий плюхнулся в кресло. Получается, он два дня лежал без сознания? Но как же это – в воскресенье лег около часа ночи, все время ворочался, даже не спал толком… Да и Кирилл откуда-то знает. Вот тебе и рационализм.
Стопочка с лекарством так подрагивала в руке, что даже неприятно стало. Как у Ерофеева, подумал Анатолий. За окном электрички – чернота, а впереди – никакие не Петушки, и девушки с косой до попы не будет, хоть вешайся.
Опрокинув стопку, Анатолий забрался с головой под одеяло и неожиданно для себя заплакал.
***
- А, приветик! – Наталья скинула с двери цепочку и неопределенно махнула рукой в ту сторону, куда следовало проходить. – Я уж и не чаяла. Ты что так долго не появлялся? Работа? Или Лиля не велит?
- Лиля ушла. Я разве не говорил?
- Ух ты! Наконец-то! – Наталья с удовольствием потянулась. – Ну и ладно. Скучная была баба.
- Это она-то скучная?!
Я попытался понять, что скучного в женщине, которая может нарисовать губной помадой прямо на обоях розочку или вдруг уехать куда-нибудь в Пермь – просто потому, что никогда там раньше не была, а после рыдать, что там никто ее не встретил.
- А то. – Наталья уселась в кресло, помахивая пояском от халата. – Вы, мужики, что-то другое в женщинах видите. А по-моему, она скучная.
Объяснять, как всегда, не стала.
- Ладно, интересная женщина, ты-то как живешь?
- Трачу свое одиночество на постижение истины. А еще за мужиком из соседнего подъезда наблюдаю, у него окна напротив.
- Красивый?
- Да не то чтобы. Просто на тебя похож. И странный такой! Представляешь, позавчера с третьего этажа по водосточной трубе слез!
Я с пониманием кивнул. Действительно, как интересно.
А потом мы долго сидели молча. Натальина квартира – настоящий музей. На бесконечных книжных полках стоит такое количество сувенирчиков, что на их разглядывание можно весь день потратить. Вот этот колокольчик мы привезли тогда из Питера.
Бесшумно подошедшая Наталья обвила руками:
- Знаешь… Я снова в Питер хочу. Или в Прагу какую. Поедем?
Как хорошо, когда она вот так стоит… Интересно, так можно все-таки два раза войти в одну реку? Я почувствовал, что еще немного, и рука сама потянется к пуговкам ее халата. Может, и не держать ее, руку-то?
Ну и не удержал.
Когда пили на кухне кофе, Наталья, видимо, уже привычно ухватила небольшой бинокль и навела его на окна в доме напротив.
- Нет моего мужика, - констатировала она через пару секунд. – То ли на работу ушел, то ли спит.
- А на кой он тебе сдался?
Наталья неопределенно пожала худенькими плечами.
- Считай, что от скуки. От моих макетов озвереть можно, я и развлекаюсь. А ты думал, только мужики за девками подглядывают? Это ты не те порнофильмы смотрел.
Любопытно: Натальины глаза всегда улыбаются. А самой, наверное, грустно. Я хотел было спросить, почему она все никак себе мужа не заведет, но вовремя вспомнил про Прагу… Даже страшно стало. Из-за меня?
Наталья тем временем положила себе на колени лист с каким-то явно ресторанным интерьером и задумчиво чертила на нем оранжевым маркером. Потом ей надоело.
- Стас, а тебе с кем хорошо бывает? Чтобы сидеть и чувствовать, что тебе ничего-ничего больше не нужно?
Вот уж вопрос не в бровь, а в глаз… Полгода назад, когда ездил к родителям, постоянно не покидало ощущение, что я чужой в доме. Нет, мне реально были рады, угощали, развлекали, как могли. Но мне на самом деле это было не нужно. И везде так. Ответил честно, даже жестко:
- Ни с кем.
Наталья молчала, глядя в окно. Только тихонько постукивала маленьким театральным биноклем по столу и крутила длинный рыжий локон. А затем вдруг сорвалась и быстрыми шагами ушла в ванную, где тут же заорала газовая колонка. Обиделась.
Мне вдруг показалось, что я уже сидел вот так на кухне, а Наталья точно так же беззвучно плакала в ванной. Да, наверное, это действительно было уже раз пятнадцать. Но что поделаешь? Между нами была какая-то мелкая, однако совершенно непреодолимая чужеродность, которая то и дело встревала в мысли и никогда не давала по-настоящему насладиться близостью. Я хотел было постучать в дверь ванной, но тут брякнула SMS-ка, заставив даже вздрогнуть от неожиданности. С незнакомого номера кто-то лаконично сообщил: «В семь». А что ж не в восемь?
Миг спустя я понял, что дело не столько в полной бессмысленности сообщения (ну, ошиблись номером – и что?), сколько в моем телефоне.
Он был не мой. К таким дорогим трубкам я даже не приценивался. Прошелся по списку номеров – все верно: начиналось с Вадика и заканчивалось «Яковлевым спортшколой». Внутренности у мобилы были родные.
- Ну, давай теперь про искусство поговорим.
Наталья с разбегу шлепнулась на диванчик. Вскользь, чтобы не оцарапать саму себя длинным ногтем, стерла со скулы последние капельки воды.
- Мне… Пора.
- Пока.
Наталья демонстративно взялась за свой интерьер. Я сам захлопнул дверь и не торопясь пошел вниз по серым в крапинку ступенькам. Надо было хорошенько обо всем подумать.
***
Осень тронула деревья всего чуть-чуть, но солнце светило как-то с натяжкой. Да и ветер, стоило ему задуть чуть-чуть посильнее, уже сыпал пожухлыми листьями, и хоть невеликие эти смерти мало кого трогали, осенняя тревога желтым ядом впитывалась в кровь после каждого вздоха.
В прошлые годы Егор ничего такого не чувствовал, поскольку к созерцательности не привык. Но тут почему-то пронзило: как же так?! Вроде только что весна-то была?
Охмелевший от невиданного ощущения, притормозил у обочины – как раз под кленом, достававшим нижними ветками почти до асфальта. Закурил.
Это все Аня. Ее яд, понял Егор. Смотрит на тебя серыми глазами, улыбается едва заметно – и чувствуешь себя не мужиком на десять лет ее старше, как на самом-то деле, а наоборот. Из-за этого дурь всякая в голову и лезет.
Включил радио – громко, как всегда, но музыка шла поперек души, выключил сразу.
«А почему, собственно, она так на меня действует? – подумал Егор. – Ну, красивая. Так красивых много. Умная. Так от этого только горе, еще в школе усвоено. И глаза серые…»
Да все ясно. Он, как мальчишка, влюбился в собственную сотрудницу. А она, это сердце чует, о нем явно не вздыхает. Как там у Бунина? «Не будет любить нас эта женщина…»
Стоп! Какого еще Бунина?!
У Егора даже руки затряслись. Чужая, непонятно как попавшая в голову мысль испугала даже больше, чем налоговый инспектор. С тем все понятно. А как вот можно помнить то, о чем никогда не читал и не слыхивал? Или все-таки слыхивал?
Егор покопался в воспоминаниях, но ни к какому выводу не пришел. Может, классе в десятом учительница что-то на уроке говорила, а мозги сами записали да сейчас ни с того, ни с сего выдали?
Работать нужно меньше, господин Игнатьев. Вот что.
Егор выбросил окурок в окно и, подумав, вышел на тротуар. Зачем-то постучал ботинком по колесу, прошелся туда-сюда и задрал голову в небо. Кленовые листья негромко шуршали, и Егор почему-то представил, что он стоит на балконе старого, еще дореволюционной постройки дома вместе с Аней и, обнимая ее за талию, смотрит на закат. Он даже чувствовал пальцами, из какой ткани ее платье. Ощущение было до того конкретным, что Егор поднес руку к глазам. Ничего особенного, разумеется, не увидел – и вдруг разозлился. Что за мороки, тудыть-растудыть?! Раздраженно хлопнув дверцей, сел в машину, назло самому себе врубил радио – дрянь какая-то, ну и пусть! – и погнал.
Выхватил зазвонивший телефон, даже не поглядев на номер.
- Ну что – ликуй! – сообщил незнакомый голос. – Приняли твою рукопись.
- Чего? – Егор ошалело посмотрел на экран мобильника – и тут машину резко дернуло вверх.
***
- Настя!
- Алешка!
Завотделением, как раз проходивший мимо, только хмыкнул. А Алексей, по всем правилам поприветствовав вечную соратницу по ночным дежурствам, поинтересовался:
- Тяжелых привозили кого?
- Тьфу-тьфу-тьфу. – Анастасия, войдя в ординаторскую, тут же схватила из миски большое разноцветное яблоко и впилась в него зубками. Потом сделала широкий жест:
– Угощайся, это Аркадий Абрамович с дачи привез. Вкусные-е-е!
Алексей подошел к Насте, только что поднесшей яблоко к губам, и вдруг, быстро наклонившись, откусил с другой стороны. Настя возмущенно замычала, но Алексей уже как ни в чем не бывало сидел на кушетке и листал книгу.
Книга была антикварная, еще военных лет издания, и рассказывала о черепно-мозговых травмах.
- Ой, только не делай вид, что зачитался!
Настенька, аккуратно поставив свою белую шапочку на полку, села рядом. Алексей с удовольствием разглядывал ее профиль и молчал. В этот романтический момент заглянула пожилая медсестра Вера.
- Настя, там новенького привезли. Иди, оформи.
- А что там?
Вера неопределенно пожала плечами:
- Да вроде ребро.
Настя ушла в коридор, но вернулась уже через минуту:
- Это что такое?
На аккуратно разлинованной странице Алексей увидел нервно бегущие строчки. «Она приходила только по ночам. А ускользала, когда я еще спал, поэтому мне никак не удавалось вычислить, где же она живет…»
- И что это?
- Это я тебя спрашиваю: что это?
Алексей открыл предыдущую страницу: обычные дневные записи – ФИО пациентов, их адреса и др., и пр…
- Настя, это не я! Я ж только пришел, не успел бы!
- Да, а почерк чей?
М-да, не поспоришь.
- Ладно, заклею, - буркнула Настя и, забрав журнал, направилась к двери.
- Погоди, оставь пока. Я посмотреть хочу.
Пока соратница разбиралась с новичком, Алексей пришел к единственно объяснимой версии: кто-то подделал его почерк. Но кто, а главное, зачем? Просто пошутили или подставить хотели? Ладно, Аркадий Абрамович не увидел – высечь розгами бы не высек, но потом полгода бы зубоскалил.
Настенька вошла с журналом в обнимку и, покачавшись на носках, протянула:
- Ну и что теперь мне делать? Разве что завтра Абрамычу показать?
- Давай сюда, не томи!
- Не-а! – Настя еще крепче прижала журнал к груди.
- Ах, так! – Алексей попробовал отнять улику силой, но гибкая Настя, хихикая, все время уворачивалась. Наконец, смеясь, оба бухнулись на кушетку, и Настя бросила журнал на стол.
Отодвинув миску с яблоками, Алексей открыл нужную страницу.
«…Где она живет. Это мучило больше всего: иногда она пропадала на целую неделю, и я не знал, что мне делать. Тоскливым маятником ходил по квартире, но чаще стоял возле окна, прижавшись лбом к стеклу, и смотрел, как внизу тянется бесконечная вереница прохожих. Ни шарканье пожилых мужчин, ни бодрый цокот высоченных каблучков торопящихся куда-то девушек до меня не долетали, но именно в этом беззвучном движении была особая прелесть. А еще из моего окна был виден старинный костел: солнце, садясь, иногда залезало в его ажурные пролеты, и тогда казалось, что он превращается в башню Саурона с яростно горящим Оком…»
Алексей с отсутствующим видом откинулся к стене.
- Ты чего? – Настина рука с яблоком повисла в воздухе. – Лешка, эй?
Он только сглотнул и посмотрел на напарницу глазами побитой собаки. Затем ткнул пальцем в испорченную страницу.
- Это о моем доме. Костел так из моего окна виден.
- Значит, ты сам это и написал.
Алексей отрицательно покачал головой.
- Ну, значит, Ирина, она до меня дежурила.
Но додумать думу озадаченным докторам не дали. В дверях опять показалось виноватое одутловатое лицо Веры:
- Алексей Сергеевич, в пятой дедушке, который с ногой, плохо стало. Вас зовет.
***
Во дворе, куда я свернул, скамеек не наблюдалось. Даже качели были без сиденья, и в пустом железном прямоугольнике виднелись вездесущие окурки. Зато возле гаражей валялась вполне подходящая дверца от полированной тумбочки, и я пристроил ее на качели, повернув чудом уцелевшей ручкой вниз.
Итак, телефон. Если бы его просто подкинули, моя симка там вряд ли оказалась. В чужой компании я не напивался (да и в своей тоже), телефон нигде не оставлял, так что шансов спокойно заменить симку у таинственных злоумышленников не было. Ни у кого из знакомых таких мобильников я не видел, подбрасывать мне его, чтобы обвинить в краже, тоже было нелепо. Так что вопрос «Qui prodest?» оставался без ответа. Мистика какая-то.
На всякий случай порылся в карманах куртки. Привычная дребедень, ничего такого. Разобрал смявшиеся бумажки: написанный от руки телефон бывшего однокурсника, с которым встретился на прошлой неделе, несколько чужих визиток… Одна из них торчала из пачки оранжевым уголком, как будто просясь в руки. Чья это, я не помнил. Может, на выставке сунул кто малознакомый. Если говорить точнее, Анатолий Львович Николаевский, ООО «Терракота». На обороте я же своей рукой записал адрес: Победы, 42, квартира 13. Совсем рядом, может, даже в Натальином доме.
К чему бы такие совпадения? И надо же, что из всех визиток торчала именно эта.
Чуть покачиваясь на скрипучих качелях, я пытался осмыслить происходящее. Никаких зацепок.
- Взрослый уже! Качели для детей поставили!
Раздраженный визгливый голос принадлежал грузной старухе, стоявшей поодаль. Описание ее неопрятной внешности было бы достаточным основанием для оправдания Родиона Романовича, если бы любительница поругаться попалась под его горячую руку. Но у меня топора с собой не было, да и намерений соответствующих тоже. Поэтому я, растерявшись, пролепетал:
- Прошу прощения?
- Слазий давай! Нечего тут!
Поглядев на старуху внимательнее, я решил, что пора переходить в наступление.
- Во-первых, не «слазий», а «слезай». А во-вторых, я вроде никого не трогаю, не пью, не хулиганю, окурки не разбрасываю. Зачем же так кричать?
- Умный какой! Я вот сейчас в милицию позвоню! Житья никакого!
Процентщица начинала раздражать.
- Да ну? А что ж ты раньше никуда не звонила? Тут до меня вон как поработали!
В ответ я услышал о себе столько интересного, что оставалось просто демонстративно отвернуться. Однако старуха уходить и не думала. Видя, что ее вопли просто так не закончатся, я со вздохом слез с качелей, вынул положенную мной же дощечку – и, кажется, ударил ею в трясущееся от злости лицо процентщицы.
Опомнился, уже стоя перед коричневой дверью с двумя золотыми циферками. Единичка и тройка. Достал из кармана куртки связку ключей, машинально выбрав самый длинный, с широкой двойной бородкой. Ключ повернулся в скважине совершенно бесшумно, и я потянул дверь на себя, еще не осознавая, что произойдет.
И через мгновение понял, почему и дверь, и прихожая мне так знакомы. Потому что я здесь живу. В руке как-то сама собой оказалась оранжевая визитка, которую я не успел отдать той брюнеточке на выставке – она исчезла гораздо раньше, чем я рассчитывал. Из этого, кстати, может получиться хороший сюжет. Но почему тогда я сижу под одеялом и плачу, как дурак?
***
Маршрутка остановилась возле кафе, и Елена подумала, не стоит ли сначала перекусить. Не то чтобы хотелось есть – разум малодушно требовал отсрочки. Интересно, почему? Самое страшное было сказано три дня назад, этот визит вряд ли принесет что-то новое.
На улице, по которой шла Елена, деревья успели натрясти желтыми листьями. Она не спеша разгребала их носками черных туфель, сосредоточенно покусывая нижнюю губу – привычка, которую так и не удалось искоренить.
Наконец появился чугунный забор, за которым среди деревьев прятался фасад клиники. Не желтый, как можно было ожидать, а необычно яркого василькового цвета. Краски были свежими, да и весь вид здания явно свидетельствовал о вполне сытой жизни его хозяев.
Пришлось подождать, когда охранник в черной форме откроет дверь.
- Здравствуйте! Я к Борису Алексеевичу.
Охранник поискал нужную фамилию в своем списке и удовлетворенно кивнул:
- Вам на второй этаж, по лестнице направо.
Доктор сидел в кабинете и пил чай. Увидев Елену, улыбнулся и, поднявшись навстречу, внимательно посмотрел поверх узких очков:
- Вы так переживаете… Может, немного коньяку?
- Нет, спасибо. Лучше кофе.
- Как прикажете. – Доктор принялся звенеть чашками. – Кирилл Игоревич сейчас спит. Вы бы хотели с ним поговорить?
- Я не знаю. Он поймет, что я ему скажу?
Борис Алексеевич неопределенно пошевелил бровями.
- Вообще-то не думаю. Один шанс из двенадцати. Он сейчас не очень хорошо себя чувствует.
- Все-таки расскажите подробнее: что с ним?
Доктор сел в кресло по другую сторону чайного столика.
- Кирилла Игоревича привезли из дежурной больницы, куда он… Как бы это сказать… Привез сам себя. Понимаете, из его слов получалось, что он одновременно жертва автокатастрофы и человек, оказавший… Себе же первую помощь.
Елена нервно крутила в руках чашку.
- У него раздвоение личности?
- Если бы! Все гораздо сложнее. – Доктор снял очки. – У него даже не «растроение». Доктор Джекил с мистером Хайдом просто отдыхают. Мы наблюдаем его всего несколько дней, а уже насчитали двенадцать персонажей, с которыми он себя полностью отождествляет. Двенадцать, как у Блока. Любопытно, да? Причем у каждого из этих персонажей проработанная до мелочей биография. Если он представляет себя, скажем, бизнесменом, он может с точностью сказать, кто его партнеры, как они выглядят, разбирается в финансовой отчетности – это даже наш главбух проверял по моей просьбе. А через несколько минут Кирилл Игоревич уже художник, который ни черта не смыслит в бизнесе, но знает все тонкости профессии живописца. В нашем институте таких еще не было, это точно. Очень интересный случай. Можно сказать, готовый материал для диссертации. Хотя простите, я, наверное, не очень тактично говорю…
- Ничего страшного.
Елена наконец сделала первый глоток.
- У Кирилла Игоревича раньше бывали случаи, когда он представлял себя другим человеком?
Елена покачала головой:
- Сам себя в больницу он не отвозил, если вы это имеете в виду. Но у него всегда была очень богатая фантазия. Некоторые пишут, основываясь на собственном опыте, а он…
- Понимаю. Я, кажется, читал его рассказы в каком-то сборнике. Теперь, конечно, нужно изучить их подробнее. Я вот о чем хотел вас еще спросить: какие события могли стать причиной его болезни?
- Понятия не имею. Мы два года как не живем вместе. Но с редакциями у него, кажется, все было хорошо, он недавно новую книгу выпустил.
Доктор учтиво кивал. Потом помассировал переносицу, вернул очки на место и стал поглаживать безукоризненно бритую щеку.
- Странно. Обычно такие перевороты в сознании случаются не на пустом месте. Ну ничего, это мы выясним. Да, он просил передать вам вот это.
Доктор открыл книжный шкаф и извлек сложенный вчетверо листок бумаги.
- Мне?!
- Да, он изредка представляет себя самим собой… То есть становится самим собой. Очень четко назвал ваше имя и попросил отдать этот фрагмент.
Елена развернула листок.
«Как я любил свой дом! Бревна, из которых он был сложен, на торцах рассекали трещинки, и я мог часами рассматривать эти узоры из кругов и линий…» Елена помнила этот дом действительно до трещинки. Там на чердаке, наверное, до сих пор лежит жестяная коробка от чая, куда она складывала свои сокровища – брошки, заколки и прочую блестящую чепуху… Надо обязательно написать об этом. Но не сейчас. Время уже поджимает – нужно же когда-нибудь наконец встретиться с Николаевским. А потом – ночное дежурство, вот тогда и продолжим…