Море перекатывалось упругим зверем, поигрывало мелкой галькой. Бросало в широкие ладони светлеющих барашков пенистую муть, очень похожую на ту, которая остается после стирки белья.
Кирилл боялся: заплыви он далеко за буйки, выпучится из морских глубин Невиданное и поглотит его. В зыбкой ряби воды мерещились неясные шевеления. Мальчик десятки раз проигрывал воображаемую схватку. Переворачивался на спину, с облегчением понимая: этому никогда не бывать. Фантазия.
На берегу мельтешили люди. Они бесконечно выкладывали то полотенце, то студенистый кусок куриной голени, то журнал или газету, то крем для загара… И так до остывающих, подслеповатых сумерек.
Где-то там, в груде лоснившихся тел должна быть Нелли. В СМСках подписывалась К. Нелли. Прозвали Кнелли или Кнаша. Не любила купаться, загорела до черноты гастарбайтеров.
Кирилл с удовольствием представлял, как он выберется на сушу, подкрадется и бросит ей на голый живот вместе с горстью солоноватых капель колючего краба. Кнаша вздрогнет. Заполощутся рваными флагами на ветру выгоревшие с позолотой волосы. Матушка окажется рядом, но Кирилл приластится к ней:
- Мамуля, ну, мамуля! Видишь, мы забавляемся!
Она рассмеется и притянет его к себе. Кирилл, прислонившись к родительнице, вспыхнет. Застесняется розоватой в родинках складчатости, отпрянет и обратно в воду. Кнелли за ним. Замрет у кромки прибоя, потом неохотно шагнет вперед, заберется по самую грудь. Кирилл поднырнет и осторожно коснется упругой ягодицы. Кнаша притворится, что ничего не заметила.
Не сговариваясь, поплывут к нагромаждению камней. За острыми выступами на мелководье блещут перламутром пупырчатые раковины. Их выстроят в ряд, будут подмечать мельчайшие различия и оттенки. Подростки посплетничают о школе, одноклассниках и учителях. Паузы между разговорами все более продолжительны. В синеву глаз досыта не наглядеться. Третий день прячутся в укромных местах и украдкой неумело целуются. Кнаша поопытней, подучивает Кирилла. Впервые смешно вышло: зубами стукнулись. Матушка не перестает удивляться: даже губы обгорели до кровяной юшки!
Разлягутся на разогретых окатышах. Девичьи завитушки разбегутся по тонкому мальчишескому предплечью. На душе тепло и благостно. Кирилл о папике подумает – веселом, беспечном балагуре, а временами - суровом воспитателе.
Мальчик тогда болел корью. Температурил и бредил. Его положили под цветастым ковром с носорогом. В окно настойчиво царапался орешник. Ветер выкручивал наизнанку листья. Солнечные блики набегали урывками. Чернокожие охотники выслеживали носорога, плутали по узорам синтетики. Запомнился шприц в белом халате, отцовское: «Терпи!» Верно, надо крепиться, пока не загоним разъяренное животное в западню. Озабоченные родные лица склонялись над мальчиком и плавно перетекали в глиняные охряные маски. Вечером Кирилла госпитализировали.
Когда он вернулся домой, отца уже не стало. Угрюмый носорог непобедимым пятном щурился на прежнем месте. Длинные, подвижные тени загонщиков пропали. Стояла поздняя осень, орешник давно гол.
Волна от пролетающей мимо моторки захлестнула Кирилла. Тот судорожно откашлялся. Оглянулся: оранжевыми точками покалыхивались пластиковые бочонки. Он развернулся, вразмашку заторопился к лежакам и зонтикам, говорливым дымам шашлычек и прохладным мороженщицам.
Москва, сентябрь 2009г.