Надрывно завывает метель, загнав в ранний час все живое ближе к теплу. На дворе темень, из-за которой не видно сарая. В окно ветхого барака, где по самую крышу наметены снежные сугробы, как будто скребется холод, просясь пустить его ближе к натопленной печке.
Мерцает керосиновая лампада, разжижая полумрак каморки. Шурик уже залез под лоскутное одеяло, приготовив уроки на завтра. Елена Григорьевна, мать Шурика, сидя на табуретке рядом с железной кроватью, вяжет спицами носки из шерсти, скрученной в нитку вечерами веретеном. Клубок лежит у нее в подоле темного платья.
В бараке полная тишина: для зимних дней время позднее.
Мать с сыном только недавно поужинали. Во сне есть не хочется, а в эти дни с едой приходилось перебиваться. Были рады, что удалось сварить по одной картофелине да съесть по малюсенькому кусочку хлебушка. Мать понимает, что сын растет. Набегавшись днем с ребятами во дворе, ему хочется кушать, поэтому отрезала ему хлебной краюшки чуть-чуть больше.
Мать шебуршит натруженными за день руками, перебирая спицы, и рассказывает как они жили на далекой Кубани до войны.
Да, тогда отец Шурика был рядом, всегда мог потрепать его по головке, погулять с ним, смастерить что-то или почитать книжку и все были счастливы. Держали свое подворье, на котором имелись гуси, корова, свиньи. Шурик часто пас гусей, выгоняя на лужайку в дубовую рощу.
Проклятая война поломала многие судьбы, жестоко обошлась и с их семьей. Отец погиб на фронте, они оказались на холодном Урале. Беспросветная нищета и страшенный голод выпал на их долю.
Мать, поправляя одеяло на уже засыпающем сынишке, нежно провела шершавой ладошкой по его головенке. Ее еще красивые, не тронутые морщинками, глаза наполнились слезами.
- «Спи, родненький мой. Перехвачу у кого-нибудь денежек до расчета и как-нибудь дотянем, проживем. Наступит весна, нам станет легче, можно будет варить суп из крапивы. Знаю, тебе хочется хлебушка, но потерпи. Может и наступит время, когда сможешь покушать его вволю и досыта.»
Елена Григорьевна, еще раз бросив взгляд на сладко сопевшего Шурика, убрала руку с его плеча. По ее щекам стекали крупные бусинки.
Кто знает, что было на душе женщины в эти минуты? Верила, надеялась ли она, что выживут, не сгинут до тех дней, когда на столе будет вдоволь разнообразной еды? Или это ее сон, ее мечта?
Сердце ребенка впитало много таких минут, когда с нежностью и лаской мать делилась с ним своими мыслями. Жаль, что очень мало он вникал в ее душевный мир, мир бытия, порой сложный и трагический.
Промчались годы. У мальчишки прожита жизнь, он стал побелевшим старцем, но картины далекого детства всплывают в памяти.
Руки матери мне надо целовать
Сердце ее мне тяжело понять
Сжигая на работе всю себя
Нежность и любовь для сына берегла.
Мама, прошу тебя меня простить
Не могу к тебе я часто приходить
Молча у могилки постоять
Где простые цветы не лежат.
Тебе розы свежие должен приносить
С тобой чаще рядышком побыть
Грусть съедает, больше не могу
Места, порой, себе не нахожу.
Почему мало тебя берег?
Твое одиночество разделить не мог.
Молодость она беспечна, весела,
А ты ждала, сидя вечерами у окна.
Все надеялась: вот-вот придет сынок,
Рукой мозолистой поправляя платок.
Я же как птица вольная порхал
Твою тоску и боль не разделял.
Прости, родная моя, прошу прости!
Мысленно прижмусь к ее груди
Слезинку горькую смахну рукой
И молча пойду, не торопясь, домой.
Александр Самохвалов