Выйдя из кафе, я не думая поймал машину и отправился в новокуйбышевск. Водитель был пожилым мужчиной, машина была подержаной девяткой. Отстранившись от окружающего мира, прислушался к неровно работающему двигателю. Машинально отметил что могу сказать с точностью до десятка его обороты, до сотой компрессию в каждом из цилиндров, до километра момент когда поршень таки-встретится с клапаном. Ещё раз взглянул на мужчину. Тот был спокоен и даже немного весел, похоже ему нравилась музыка по радио. Я дождался пока песня кончится и сказал ему, что нужно перебрать «голову» если не хочет делать капиталку через две с половиной тысячи километров. Он усмехнулся, сказав лишь что планировал завтра ехать к мастеру. Я лишь пожелал ему обратить внимание на второй и третий цилиндр и заодно поменять ремень. Тут он почти рассмеялся, заметив что у меня хороший слух, а ремень он как раз везёт в багажнике. Мы быстро ехали по «нижней» дороге, той которую затапливает каждую весну. Надо признать её почти полностью отремонтировали. Доехав до площади Ленина, я расплатился, вышел из машины, пожелал удачи водителю и пошёл к памятнику. Закурил, прогуливаясь вокруг него то по часовой стрелке, то против. Тревога подступала и отходила волнами, с каждым новым кругом я ощущал себя всё глупее. Глупо ждать неизвестно чего неизвестно где. На площади ещё было солнечно, несмотря на вечернее время. Я щурился от приятно-щекочущей ноздри смеси запаха опавших листьев и работающей неподалёку булочной. Нет всё-таки ничто не сможет на меня так воздействовать, чтобы отрешиться от всего и прекратить наслаждаться приятными мгновениями жизни. Заморосил дождь и я швырнул в урну пятый окурок. Пора. Не думая ни о чём я пошёл к дому Гоши, открыл дверь в подъезд, постучал в дверь. Он открыл сам, практически сразу. Молча смотрел на меня минуты полторы, потом улыбнулся, одними глазами, без движения губ. Он немного постарел за эти пять лет. Я молча стоял не выдавая волнения, не улыбаясь, не спрашивая ни о чём и не здороваясь. Он присмотрелся ко мне спокойно без раздражающе-неискреннего интереса, скорее оценивающе. Потом сказал:
- Проходи на кухню, я один.
Я также молча прошёл не разуваясь. Это было не принято, я помнил даже мелкие детали и то что в этом доме происходило. Невольно улыбнулся, вспоминая как красили волосы, гадали на кофейной гуще и разговаривали заполночь. Гоша поставил турку на плиту. И спросил нейтральным тоном:
- Как добрался?
- Добрался – в тон ему ответил я. И помолчав добавил:
- Игорь, как ты?
- Да знаешь, как обычно. Там же, в рекламе, всё по-прежнему. Давно никто не заходил только.
- Знаю, Гош. – я перешёл на пренебрежительный тон – как в сказке про Мерлина: мы забудем тебя.
Он хмыкул, пристально посмотрел на меня, и в его взгляде я разглядел и тягость общества и радость одиночества. Как у меня, только старше. Я уже начал понимать - с годами начинаешь ценить одиночество, разбавляя этот терпкий и одурманивающий напиток ни к чему не обязывающим общением.
- Знаю, Гош – повторил я, - знаю и поэтому я здесь. Мне нужна команда. Сейчас нас двое, я познакомлю. Помотаться прийдётся, лёгкие пути недоступны, и шёл к тебе как к врагу, да видно зашёл к другу. Не суди, сбиваюсь, давай может расскажу тебе?
- Удивил, - только и сказал Игорь,- ну попробуй. В этот момент я глянул на шипящюю кофейную пену и понял, что слушать меня Гоша будет внимательно. Обычно он варил кофе не отвлекаясь и лишь шипел на тех кто пытался его отвлечь. Я кинул взгляд на холодильник, открыл его, достал самарской водки и вылил грамм сто в большую чашку, в которую Гоша успел налить «на три пальца» крепкого кофе. Закурил, закинул четыре куска сахара в свой «коктейль» и только отпив небольшой глоток начал.
О странствии.
Сначала тишина. В ней родились звуки, которые по сравнению с тишиной были похожи на взрывы глубинных торпед вблизи нефтянных скважин. Они отслаивали сначала первый уровень шума, потом второй и наконец в этой какафонии звуков заиграла музыка. В этой музыке было всё: трагедия, комедия, любовь, боль, жалость, страх. В ней звучала радость и грусть, в ней погасли последние искры надежды. Но сперва тишина. Она важна для каждого в личном пространстве. Тишина на всех частотах. Инфразвук, звук, ультразвук, радио, и СВЧ. На земле нет тишины. Музыка. Без какофонии заполняющей наше пространство нет музыки. Настоящей поющей в душе струны на чистой ноте. Мы подстраиваемся под каноны и традиции, полутона и аккорды, мажоры и миноры, в душах на земле больше нет изначальной музыки. Одиночество. Одиночество сравним с тишиной. Наши самые сокровенные мысли постоянно прерываются постоянными разговорами о будущем или прошлом, о действии или бездействии, о страхе остаться без работы или без семьи. Мучительными раздумьями о собственных ошибках и отношениях, не давая сконцентрировать внимание на одиночестве. Попробуй вырази в музыке или стихах то, чем занят мир и ты поймёшь. Поверь, уже нет на земле одиночества. Весь этот шум, раздутый из ничтожного стремления быть – только лишь шум. Отвлекает от цели. Остались странствия. Закрой глаза и ты увидишь как твоя бывшая жена страстно отдаётся новому супругу, как подрастающая дочь вкалывает себе дозу, как корчится от боли брат, у него язва а он пьёт всякую дрянь чтобы забыться и уйти от реальности хоть на миг. Странствия – это боль, боль которая не даст тебе спокойно наблюдать и ты сам тянешься к ниточке надежды на одиночество и просишь у судьбы хотябы миг тишины. Превозмогая эту боль, ты всё-таки живёшь и режешь на куски листы оргстекла и пластика складывая мозайку затейливой рекламы. Заказчик конечно же урод, но его реклама подействует на пять человек из ста, на видном месте это хороший показатель. Ты режешь ровно, красиво, самозабвенно, не осознавая, что пятым будешь сам. Я не претендую на приятные странствия, не берусь сделать мир лучше, только говорю что и они не принесут покоя и равновесия. Твои стихи не увидят мира на страницах журнала, твои мысли не принесут миру ничего. Мы все предаём и продаём себя ежечасно, стараясь выжить в этом мире.И я люблю его, этот сраный мир. В нём есть люди а не машины. Личности. И я сделаю всё, чтобы помочь им раскрыться. Тебе когда-нибудь хотелось изменить всё так, чтобы любимые человечки не заботились о существовании, а наслаждались лучшими моментами жизни? И тогда ты понимал что кроме как деньгами ты помочь ничем не сможешь, также как и то, что деньги не сделают их счастливее. Ты решил не мешать. Вот тогда то я и взялся помочь. А теперь я здесь и ты мне нужен. Игорь, хочешь верь, хочешь не верь, рай на земле возможен. Надо только отсечь лишнее. И если я буду ножом, тебя попрошу быть точностью.
Мы долго молчали. Я боялся что-то добавить, уже и так явно наговорил лишнего, он боялся мне ответить, наверное не хотел надеяться. Я встал. Возвращаюсь в питер. Есть ещё города, есть ещё личности. Точность прийдёт, я знал. Но я не знал насколько быстро.Когда я молча выходил из квартиры, остро почувствовал почувствовал то, как он пытается отдать её сразу всю и без остатка. Я не помню, как добрался до аэропорта, не помню как брал билет. Я боялся хоть на секунду отвлечься от точности, уже зная, что стану ножом. Точность уже была во мне, когда рейс Самара – Санкт-Петербург взлетал с лётного поля.