Когда самолёт подлетал к Питеру, на мгновение в сердце проникла тупая боль. Через густые дождевые облака, через туман и головокружительную высоту я увидел Еву. Она лежала лицом вниз на набережной Невы, в глухом районе города под плакучей ивой, скрытая от глаз и без того редких прохожих, густой порослью сирени. Дышала она или нет, я не знал. Как и не знал, что потянуло её туда. Крови видно не было, следов драки или сопротивления я не заметил. Отчётливо увидел, что её глаза и рот раскрыты в немом удивлении. Холод пробежал по спине, плечам, руки покрылись гусиной кожей. Меня передёрнуло, а в глазах застыл лёд. Я не мог, я не должен был её потерять. С трудом сдерживаясь, чтобы не кричать, я выбегал из аэропорта Пулково. Я не помнил ни эйфории посадки, ни автобуса от самолёта к зданию аэровокзала, ни лиц таксистов, встречающих всех приезжих своими навязчивыми предложении добраться недорого. Я добежал до стоянки и окинул взглядом ряды машин. Закрыл глаза. Спокойно. Дрожь ушла, уверенный и наглый скинхэд в «кожанке», - вот кого сейчас должен видеть мой потенциальный водитель. Открыв глаза, я выделил взглядом две машины, новую волгу и потрёпанную «трёшку» БМВ. Возле иномарки стоял молодой паренёк, с небольшим стажем вождения, проблемами в личной жизни и готовый к «подвигам» за лишние сто рублей. В волге сидел подлысоватый дядька, тогда я видел насквозь его спокойную гордость, он мог быстро и без проблем довезти самого чёрта к бабушке и вдобавок предложить испечь куличиков, если тех вдруг не окажется у старой карги. Я подбежал к волге и открыл дверь.
- Валер, выручай, жене плохо стало, – сходу начал я. Спокойствию мужичка можно было только позавидовать. Он закрыл книжку и посмотрел на меня.
- Парень, ты ошибся, - только и сказал он, внимательно изучая меня глазами.
- Вот непруха! – я почти перешёл на раздосадованный крик, пытаясь выбить его из равновесия и вызвать либо сочувствие, либо волнение. – Ты работаешь? Докинешь в рыбацкое?
- Восемьсот, – он приготовился вернуться к книжке. Чёрта с два такого выбьешь.
- Три тысячи, за десять минут – выдохнул я, штрафы с меня.
Я приготовился уже, было, к торгу, но опять недооценил водителя. Он бросил книгу назад, завёл мотор и включил передачу. Всё это он сделал настолько быстро, что мне пришлось буквально впрыгивать на ходу. По пути он задал один вопрос, есть ли угроза жизни. Получив от меня утвердительный ответ, ускорил свой автомобиль до невероятной для нашего автопрома скорости. В тот момент я не мог сконцентрироваться на технике, только лишь понимал, что волга так не ездит. Через пятнадцать минут мы были на месте. Я выбежал из машины под ливень, начавшийся также внезапно, как проснулась и моя боль. Ева действительно лежала на земле, крови не было, но по цвету её кожи я понял, что опоздал. Водитель тихо подошёл ко мне, видя, как я тщетно пытаюсь сделать ей искусственное дыхание и массаж сердца. Он стоял и смотрел, как слёзы текли по моему лицу вместе с каплями дождя, как прекрасно и холодно было лицо Евы. Как я пытался поднять её на руки, но мои ботинки скользили в грязи, как я скатывался к причалу и что-то холодное, острое и скользкое одновременно вошло мне в шею. На мгновение я даже прекратил осознавать происходящее, помню только, как взорвались нестерпимой болью ладони рук, как я вскочил весь грязный и мокрый и в три прыжка оказался возле Евы. Потом горячие как огонь руки и холодная как лёд грудь соприкоснулись и на меня навалилась темнота.
Глава 8 (часть 2)
Я открыл глаза и с наслаждением втянул солёный влажный воздух. Здание Аэропорта Пулково наполовину тонуло в тумане, запах самолёта выветривался стремительно и немного кружилась голова... Наверное многие люди вместо того чтобы побыстрее войти в автобус и поехать к дому - стоят на трапе и приходят в себя, оглядывают окрестности, впитывая аромат любимого города. Со всеми его выхлопными газами и смогом, как запах любимого маминого борща с только ему присущими специями. Так и запах города имеет такие особенности, что можно не открывая глаз понять - ты дома. Именно поэтому в самолёте люди толпятся у выхода, а многие, ожидая пока толпа схлынет, просто сидят и смотрят в иллюминаторы.
Ева стояла посреди зала ожидания и смотрела мне в глаза. От её взгляда почему-то защемило грудь. Слёз не было, но иногда и они лгут. С необъяснимой нежностью я обнял её и время привычно сжалось... Мы стояли в центре зала, крепко обняв друг друга и молчали. Поцелуи, слова, всё это лишнее. Мы стояли и молчали.
Глава 8 (часть 3)
В который раз, ловя себя на мысли, что молчание – нечто особенное, причём для каждого случая и каждого человека, стараюсь передать чувства словами. Не всегда они приходят нужные и правильные. Не всегда вообще приходят. И вот, наконец, пытаюсь что-то сказать, но голос не слушается, вырывается какой-то сдавленный хрип. Ощущения такие, будто сама природа говорит: «Эта минута не для слов, помолчи, чувства и эмоции лучше передавать молчанием».
О Молчании.
Молчание как некий порог отношений, когда выражаешь неловкость смущённым взглядом. Молчание как связь слов в ненужных фальшивых фразах, таких как: «Мне …. нужно время». Молчание с умным видом на работе, когда тебе задают вопрос не такой уж и сложный, но явно не в твоей компетенции. Молчание как обида, и это самое неприятное. Говорить тогда что-либо бесполезно и не нужно. Но молчание бывает другим. Эмоции переполняют сердца, которые на мгновение, замерев, учащают пульс. Краснеют щёки, слегка кружится голова. И тогда – молчание. То самое молчание, когда в любую секунду потекут слёзы. То самое молчание, когда общение переходит за грань вербального, когда слова не произносятся, а проносятся, когда самые нежные обращения – лишь пафос, когда дрожит каждая клеточка твоего и её тела, вибрирует мысль в порыве многократно усиленных эмоций и чувств. Молчание, в котором сердце беззвучно кричит, захлёбываясь то сладкой болью, то переполненное негой любви. Когда звери и птицы подлетают и подбегают к двум молчащим, не боясь, чувствуют исходящую от них негу, тепло, светлую энергию душ. Такое молчание приходит редко. Ждать его можно годы. И хорошо все эти годы знать… Знать, что ты есть. Где-то.
Глава 8 (часть4)
Не знаю, минута прошла или десять, но, когда мы оторвались друг от друга, в зале ещё оставалось достаточно много людей. Много было и встречающих, и провожающих и просто таксистов. Мы шли, взявшись за руки, и я не удивился, когда, выйдя из терминала аэропорта, увидел знакомый припаркованный «фокус». Ева потрясла у меня перед носом ключами, показала язык и ловко прыгнула за руль. Я сел на пассажирское сиденье, в принципе, понимая этот жест. Интересно, а зачем нам ключи, если мы можем заводить машину, казалось бы, одним взглядом. Усилием воли, или что там ещё. Ева посмотрела на меня, завела машину и лихо тронулась с места. Вот значит я какой. Одним глазом в зеркало, одним на девушку, подмигну и рву с места? Даже не смешно. Детство какое-то.
- А ты лихо гоняешь! – вместо порицания глупому выпендрёжу, сказал я.
- А то! – Ева явно приняла мою похвалу за чистую монету и ловко сделала очередную переставку вправо.
На удивление чистую переставку. Скорость я оценил примерно 150-170, а разрешённая, если не ошибаюсь, 80.
- Ева, а ты не хочешь познакомиться с родителями? – улыбнувшись, сказал я.
- Было бы не скромно на твоём месте, такому любвеобильному юноше как ты, у которого к тому же ещё и девушка в Москве, чуть ли не в первый день знакомства тащить незнакомую тётку домой. Дим, ты думаешь это нормально?
- А какие у нас варианты? Какие вообще планы. Вот сейчас ты неизвестно куда несёшься, а я пытаюсь сообразить, куда меня в следующую секунду забросит. Самара, знаешь ли, затягивает…
Я улыбнулся своему каламбуру, но лицо Евы оставалось серьёзным, она знала, что я имею в виду.
- Тебе в самолёте не снилось ничего? - Ева говорила очень спокойно и тихо.
- Так мы едем к Неве? Спасать нас? Вторая попытка?
- Нет, это первая, но она может стать и последней. Я стараюсь успеть до грозы.
Тучи сгущались, и мне отчётливо стало понятно, что сон был, что говорится, в руку. Стало тревожно и сердце стучало с заметными перебоями. Прогремел первый гром. Ещё издалека сверкнуло. Тягостное ощущение близкой беды нахлынуло с новой силой.
Обошлось. Не знаю почему, но тогда всё обошлось. Уже через десять минут мы оказались на набережной, и я со вздохом облегчения разглядел приближающийся по крутой дуге катер. За штурвалом стоял невысокий, плотный и всё также знакомый кареглаз, Виктор. Катер продолжал приближаться, а я уже начинал понимать, что сейчас произойдёт. Он сойдёт на берег, не здороваясь, не задавая вопросов и не прибегая к каким -либо усилиям со стороны собственных мышц посмотрит на Еву так, что у неё остановися сердце. Я подъеду минут через пять на «Волге» и единственное что мне останется — погибнуть от доброй (?) и невероятно красивой молнии. Я взял Еву за руку, рывком повернул к себе и уставился в зелёные глаза. Начинаем. Сжимаем. Нам сейчас нужно время, много, очень много времени! Птица, которая пролетала у нас над головами вдруг застыла в воздухе, катер мгновенно остановился, а волны, которые он создавал — застыли словно ледяные глыбы, на фотографии. Мужчина громко ругался. До берега оставалось метров тридцать, а плавать ему явно не хотелось. Он был единственным «живым» кроме нас в этом месте и вообще в этом мире, как тогда казалось. Я крикнул ему «не двигайся и не пострадаешь» и тихо прошептал Еве:
- Это не он, но он выглядит как тот, кто подарил мне тебя, тебе меня, и нам обоим странные способности.
; Подделка? Кто он тогда?
; Давай сначала как-нибудь его... таво. Он может взглядом остановить сердце, но насколько я понимаю — только с близкого расстояния
Мне не хотелось выяснять, насколько близким должно быть это самое расстояние, поэтому я просто шепнул Еве о своей задумке, она же улыбнулась мне в ответ и запела:
«Спи моя радость, усни, в доме погасли огни...» Я поддержал её и всю песню думал как бы заставить нашего «беса» спать чётко определённое время, а не скажем до следующего утра. Когда человек грузно упал на пол катера мы засмеялись. У Евы возникла идея, что возможно у нас получится воспользоваться молнией, чтобы «вытащить» из него жажду и саму возможность убивать. Мы стали думать о времени, птица полетела дальше, послышался шум мотора, и лодка с тяжёлым скрежетом села на пологий песчаный берег, а мотор её продолжал шуметь, пускал пузыри и пенил тёмную воду Невы. За руки и за ноги мы подтащили нашего чёртика к предполагаемому месту удара молнии и принялись рассуждать, не будет ли он сердится, когда проснётся. В этом было что-то противоестественное, мы смеялись так, как я давно уже смеяться разучился, словно никакой опасности, лишь только радость. Гром мы услышали одновременно со вспышкой. В этот момент мы как раз поднялись по грязному и скользкому от дождя склону берега. Мне хватило одного взгляда, чтобы оценить ситуацию и я, толкнув Еву вперёд и вверх, сам на ногах как по льду, скатился по свежей грязи к месту удара. От земли поднимался зелёный пар, густой и скверно пахнущий, а человека не было. Вместо него я увидел в самом центре этого импровизированного жертвенного алтаря богу молний, лишь небольшую фигурку очень похожую на настоящего чёртика. Такого как их и рисуют. Это был человечек сантиметров двадцати ростом, с безобразно-волосатыми конечностями, натуральными рожками, рыльцем, копытами и хвостиком, но самое удивительное — я бы сказал что это была «чертовка». Фигура её была далеко не идеальной, грузные тяжёлые бёдра и обвисшая волосатая грудь дополняли картину. Мне тогда показалось, что даже её лицо смутно напоминает сказочную бабу ягу в исполнении Тихонова. Не скрывая омерзения, я поднял «это» за ногу и стал карабкаться к машине. Ева, скрестив руки на груди смотрела на меня укоризненно и когда я подобрался ближе холодным голосом произнесла:
; Ты неисправим. Стоит на секунду отвернуться — как ты уже толкаешь меня в спину, а сам стремглав несёшься к падшим женщинам... Милый, тебе не кажется что это слишком?
; Нет, дорогая, это — свидетельница. Её мы посадим в террариум и будем наслаждаться её рассказами о приисподней, а заодно и о том, как происходит «вочеловечивание» и какова же цель её визита на нашу грешную землю.
; Тогда, у тебя конечно же есть планы купить подходящий инвентарь и после допроса, в качестве поощрения, оставить эту тварь у нас, кормить время от времени человечинкой, и слушать тихими зимними вечерами песни, целиком состоящие из матершины...
Я наконец, рассмеялся. Взял из багажника скотч, залепил им руки, ноги и для пущей уверенности, глаза чертовке, да так и оставил в багажнике. Не хотелось и думать о том, какой визг она подымет после принудительной «эпиляции». Я не хотел думать также о том, что этот бесконечный день прийдётся завершать вне дома и главное, что ещё нужно где-то взять клетку. В итоге, я понял, что Ева оказалась гораздо более прозорливей меня, и уже добыла откуда-то уйму денег, которые взяла «про запас, чтобы были». Это конечно же мои выражения, но я и представить себе не мог, насколько глупо могу выглядеть со стотроны. Особенно когда я — мелированная брунетка. Осталось только фыркнуть и предложить вместо знакомства с родителями, ехать в гостиницу и попытаться выспаться и обо всём поговорить.