Такого пройдоху, как Шурик, надо еще поискать среди бродячего люда. Был он у нас кем-то вроде дневального-сторожа-повара-завхоза в одном лице. По повадкам и хитрой физиономии сразу было видно, что он начнет “химичить” с продуктами - “зажимать” тушенку и сгущенку, списывать на мышей сахар и дрожжи... И он действительно “химичил” на всю катушку. На столе не переводились горный лук и черемша, компот из золотого корня и кисель из ягод, вареники и жареные грибы. Баловал он нас зайчатиной, “куропатками по-венгерски” и любимым блюдом отряда под названием “рябчиков-жуй”. А как-то раз даже накормил шикарными бараньими шашлыками. Правда, через неделю мы узнали, что “хорошая была собачка, жирная...”, но догонять Шурика, тут же выскочившего из палатки, никто не стал - только посмеялись друг над другом, вспомнив как нахваливали “барашка”.
Но самое удивительное, что наш неугомонный снабженец почти ежедневно “на халяву” выдавал на ужин по 30-50 граммов спирта, “наркомовских”, как он говорил. И это при том, что ни одной бутылки спиртного не могло попасть в отряд по воздуху, так как Михалыч, наш суровый начальник, лично перетряхивал все рюкзаки и ящики перед погрузкой в вертолет. На все расспросы Шурик отвечал, что нашел бочонок спирта, который закопали еще в начале века, когда здесь был прииск по добыче платины, но мы-то знали по вкусу, что спирт каждый раз был разный - от плохо очищенного технического, до пахнущего уколом в ягодицу, чистейшего медицинского. Только осенью, да и то случайно, узнал я где “зарыта” Шурина “бочка”.
Мы дырявили заброшенной вертолетом буровой установкой и опробовали тело форстеритовых дунитов, чтобы потом кто-то мог изготовить из этих дунитов какие-то там изложницы для разливки спокойной стали (видимо, сталь бывает еще и нервная). Палаточный наш лагерь разместился у озерца на перевале, в одном из самых красивых горных массивов Северного Урала. В то время это была настоящая Мекка для туристов всего Союза. Этим и воспользовался Шура. Он садился на туристской тропе, дожидался очередной компании навьюченных любителей горных маршрутов, представлялся заместителем начальника экспедиции и объявлял: “Перевал закрыт! Взрывные работы. Так что валите откуда пришли!” После долгих уговоров и подношений в виде баночки кофе или пачки американских сигарет, он неохотно соглашался показать за фляжку спирта как можно обойти “опасную зону”. Обрадованные путешественники, вместо того, чтобы подняться почти до самой вершины по тропе, лезли в обход по курумам, прячась за скалистые гребни и каждую секунду ожидая взрывной волны и града обломков с неба.
Однажды я послал Шуру вниз, на прииск, за ленивцем к вездеходу. От напарника он решительно отказался: “Сам дотащу”. На следующий день к вечеру на горизонте показалась процессия – впереди заметно покачивающийся Шурик, а за ним – четверо здоровых ребят, несущих железяку на прогнувшемся шесте (так охотники носят убитого кабана). Не знаю, чего уж он там такого наплел про умирающих от голода геологов, но туристы налили ему кружку спирта (“залечить вскрывшуюся язву”), побросали рюкзаки и 20 километров без передыху тащили на перевал этот самый ленивец, чтобы всю жизнь потом вспоминать, как спасли совсем было уже пропавшую экспедицию.
Как-то я спросил у Шуры где он потерял мизинец на левой руке.
- На Доманском, осколком лимонки срезало, – с обычной хитрой усмешкой ответил он. – Из четверых, кто был на палубе, трое наповал, а я – целехонький, только в ушах свистит, да глаза пылью припорошило. Когда ленту менял, заметил, что палец на куске кожи висит, оторвал его и бросил в Амур. Не успел он до воды долететь, выпрыгивает таймень, и – хап его! Ну и врезал я им из своего пулемета! Вряд ли кто-то живой остался на их катере – он же из фанеры. Ох и перещупал я медсестричек потом в госпитале!
- Ну и балабон же ты Шура, – не поверил я, – сунул, небось, палец по пьянке куда не надо...
Через неделю, возвратясь из города “с побывки”, Шурик отвел меня в сторону и, взяв слово, что не растреплю ребятам, показал медаль “За отвагу” и наградную книжку.
Так я и не научился отличать правду от вранья в нескончаемых рассказах нашего кормильца и поильца. То он баночное пиво пил в Англии (“Мы с Гришей груз секретный сопровождали... Продержали нас 5 часов в стеклянной будке в аэропорту “Хитроу”. Как в зоопарке. Англичане толпами ходили смотреть на нашу форму. Выпить предлагали “за фрейндшафт”, но мы – только пиво...”). То КГБ его чуть не посадил за “поцелуй”, переданный радиолюбительнице Алле из Алма-Аты на коротких волнах по радиостанции штаба округа (“Я потом чуть на дочке кагебешника не женился...”). То на Камчатке он еле вылез из под убитого медведя (показывал шрам на плече), то в Хибинах двое суток пережидал пургу в сугробе...
Никогда больше в жизни не довелось мне встретить такого завхоза, не пришлось хотя бы один сезон пожить “у Христа за пазухой”, как при Шуре-балабоне.