Последняя запись беглеца

Грофман
                Все что придумал человек должно носить и иметь  своё назначение, иначе всякое изобретение оказывается чушью. Но получается так, что все сотворенное им, какой бы прогрессивный характер не носили его творения, только и может  являться самой обыкновенной чушью…  Которой валом в каждом закоулке  мира, но умудряются же, еще и спекульнуть, срывая неплохие барыши… Вот где действительно -  непревзойденная чушь!?
               
                Даже сейчас, катая эту последнею и нелепую зарисовку, которая как всегда будет подана в рамках черной миниатюры, ты ловишь себя над бессмысленностью творческого труда, что и трудом-то назвать трудно.. И речь не идет о значении моих каракулей, а идет об искусстве интеллектуальной охоты, где самосочиненный и неглавный герой выслеживает главную несочиненную  сволочь - автора. Где автор полагает, что он искусный  охотник, но в самом деле он даже не жертва, а просто примитивная дичь, взятая на прицел собственноручно – сотворенным призраком…
                Под столом вякнул, мяукая черный ведьмак и в комнате закашляла, захваченная фарингитом и оставленная без нежности и заботы жена. Телевизор фонил умелыми шутками от «прожекторПерисхилтона»…  Жизнь проходила мимо, это случалось часто со мной… Я торчал в отдалении от мира и зависал в потусторонних загонах на кухне, выкраивая философскую мини-юбку на нестандартно-костлявую фигуру, из под которой в итоге вылезут, страшенные и мертвые ноги странной обезьяны. В общем, я «творил», чрезмерно-занятой самолюбованием…  Такой насупленный и серьезно - смешной попугай, пыхтящий над изобретением точно такого же шедевра, как и он сам…
                И наряду с обыкновенным шумом жизни, ты встречаешь старую и почти родную тень неудовлетворения, как облезлую вину, что когда-то являлась в совершено  ином виде, что ты так сильно  любил и чем без сожаления дорожил… Да и сейчас, ты не отрекаешься от своей вины.., но ты не пишешь, как мастер, искренне оголяя характер, когда вина действительно бы валялась у ступней покаяния. Ты лишь уничтожаешь упаковками бумагу, наделяя её бестолковщиной и пустотой, ты всего лишь  раскручиваешь печаль и распыляешь порожнее, роняясь  в яму затхлого непонимания. Но этот любимый и не важный процесс придает тебе ускорение и приближает  к обоюдному и дорогому одиночеству…
                На этом грустном предложении моя обыкновенная жизнь уже выключила телевизор и легла спать, обнажая без внимания красивое тело, так и не дождавшись якобы своего единственного мужчину.   Она такая же одинокая страда, согреваемая лишь мурчанием черного кота, что оказался наиболее способным дарить реальную нежность…
                Теперь я подвожу себя под последнюю и самую прекрасную черту и завожу заунывную шарманку одиночества, в которое ты сам себя и поместил, раскидывая по листам многоточия и запятые, когда бы следовало хладнокровно решиться на так необходимую точку, что безжалостно бы всадила  в темечко божественный и справедливый кинжал… Эта нудная песня зависает кошмаром над запуганной душой и я понимаю со всей простотой приговора, до какого крайнего ужаса, я в самом деле боюсь её зловещего зова.
                Сначала я выдумал психософию неума, чтоб с легкостью убегать и прятаться от  самого себя, огораживаясь  абстракциями и не имеющими места быть определениями. Затем я сочинил непревзойденную любовь и разрушил старый брак, и сотворил новый союз с невинной принцессой. Затем после всех магических пассов, колдовских манипуляций, перипетий и издевательств над ней и собой, я обречено бросился в монастырь;  в  несчетный раз, я снова спасался от промозглого дыхания одиночества.
                Теперь я забвенен тем, что наконец-то защищен и забитая душа наконец-то  под оберегом Господа; мол спасенный уединением, приобщает голодную и усталую нужду к общению  с иночеством… Но  здесь, меж обетов и суровости правил.., я снова оказываюсь зажат силою и бессилием веры и мой будущий рясофор вряд ли доживет до утра. Я с опозданием понимаю, что ОН и есть – одно полноценное одиночество…
                Сердце взято уже на остриё копья и автор загнан в угол и нет больше пространств и сторон для отступления и бегства; вокруг лишь дремучий лес из сплошных теней божественного одиночества, чей шёпот сладок и дух пахуч еще неизведанным богоподобием человека… Но лишь бы справиться и  не посострадать этой жалкой птице, что так и не научилась летать…
                На утро он так и не принял постриг, собратья вынесли его и закопали на отдаленной земле для заблудших и неотпетых,  и не оплакивали, но редкие открещивали несчастную душу за спиной.
                Снова вякнул, мяукая черный ведьмак и меня с почтением поприветствовали на той стороне, оповестив, что мучиться не долго и мне скоро вынесут приговор. Так оно и случилось, душа не успела даже затрепетать, как огласили – Приговорен к Вечному Одиночеству… Я с легкостью выпустил дрожь, усмехнулся и почувствовал себя избранным и заново рожденным…               
                Судьба действительно иногда нарочито не играет на рояле иронии…  И благо дело в моем распоряжении была целая жизнь беглеца, теперь не страшно, от того, что привык.
                Бежать больше некуда,  я Воистину Одинок и в моих руках Бесконечность.