Уши на тарелке.
- Да Вы поймите, - терпеливо объясняю я – в десятый раз, - ваш товар кто покупает? – домохозяйки. А домохозяйки что любят? – сериалы… Вот и реклама подсолнечного масла должна походить на сериал… Это же азбука…
Мы обедаем в ресторане. Мой деловой костюм – безупречен, а новые туфли – невыносимо жмут. И я мечтаю об одном, - снять их поскорее и сунуть ноги в тазик с холодной водой. А этот… заказчик отверг один за другим пять вполне приличных проектов.
- Это все было! – отмахнулся он от любящих жен, заботливых отцов и беспечных бабушек, современных таких старушек.
- Тогда, ребенок, готовящий ужин любимой мамочке?
- Было!
- Но ведь масло продается! Вы же получили тот процент рынка, на который рассчитывали! Чем же Вы недовольны?!
Он поднял глаза от бифштекса.
- Надоело, - и уткнулся в тарелку.
- Деньги зарабатывать надоело?
- Все надоело.
Несколько минут мы провели в тишине. Он терзал свой бифштекс, а я раздумывала, - если снять под столом туфли, я смогу снова их надеть? Но поняла, что не сумею.
- Вы же умная женщина!
- Спасибо.
- Так чего же вы суете мне под нос эту порнографию?!
А вот это уже никуда не годится. Посетители подняли головы и посмотрели в нашу сторону. Каждый из них – потенциальный клиент. И теперь я не могу – встать и уйти. Теперь мне нужно достигнуть соглашения, победить заказчика, смять и бросить его к своим ногам. Господи. Хоть бы какая-нибудь идея.
- Ну, вы хотя бы примерно сформулируйте, чего вы от нас хотите? - жалобным тоном попросила я.
Он улыбнулся. Так улыбается домашний кот, наевшийся парного мяса. Он сыт, и мышь ему не нужна, но он ее поймает, придушит и начнет играть, а потом…
- Но ведь художник – вы, - ответил он (и сжал мое горло мягкой лапой), - придумайте, что еще может ассоциироваться с подсолнечным маслом…
Еще секунда и я расплачусь. Но…
- А знаете, вы, пожалуй, правы, - заговорила я жестко, по-деловому (я все-таки скинула эти проклятые туфли!), - все эти дедушки-бабушки и прочие, - я повертела рукой, изображая «прочих», - уже на зубах навязли. Нужна бомба.
- Угу.
- Например, - я сделала вид, что задумалась, глубоко задумалась. На самом деле я замерла в предвкушении – удовольствия, которое испытаю, глядя на его перекосившееся лицо. – Представьте себе, - он вытянул шею. – Вы знаете эту историю про Ван Гога, который отрезал себе ухо и подарил его знакомой проститутке?
Конечно, он не знал ни про какого Ван Гога, ни про его уши. Но кивнул. И я продолжила:
- Он рисовал подсолнухи. Лучше всех в мире!
Ага, про подсолнухи он понял, - знакомое слово.
- Так вот, представьте.
Он не только вытянул шею, но и выкатил глаза.
- Маленькая комнатка, бедный художник, беленые стены, соломенный стул, на стенах – нарисованные им подсолнухи…
- Прямо на стенах?
- На холстах! - (Вот болван). – Художник в отчаянии, его картины не продаются, любимая женщина отвергла его…
- Проститутка?
Браво! Вопрос настоящего дельца.
- Он же был беден.
- А!
- И вот этот Ван Гог подходит к зеркалу, отрезает себе ухо, а потом…
Я облизала губы и глотнула минералки. Он ждал.
- А потом – жарит его на вашем подсолнечном масле. Перед таким лакомством никакая проститутка не устоит!
Я думала, сейчас он меня задушит. Кинется через стол и сожмет мне горло. Все поймут, что он сумасшедший. И моя деловая репутация будет восстановлена. Еще я надеялась, что его стошнит – прямо на белую скатерть, после чего он придет в себя и согласиться на вариант с любящим сыном, но…
- Гениально! – воскликнул он. И все присутствующие снова посмотрели в нашу сторону. – Мне нравится, - добавил он уже спокойнее, - готовьте договор. – Отрезал очередной кусок от многострадального бифштекса, сунул его в рот и тщательно прожевал.
- Выпьем?
Я кивнула, надеясь, что сумею удержать рвущуюся наружу рвоту. Пожалуй, человеческий желудок способен переварить все, даже искусство.