Собачий вальс

Ида Вагнер
В шестом классе к нам в школу-интернат пришла новая учительница английского языка. Она не была похожа на учительницу в нашем понимании. Она сошла к нам со сказочной картинки. Стройная, с тонкой талией и кукольным лицом. На перемене мы с девчонками дружно обсуждали ее пышную юбку -парашют, как у королевы, по которой струились тонкие кружева.. Она говорила с нами томным, ласковым голосом, и мы любовались ее сверкающими и
переливающимися всеми цветами радуги бусами. На ножках у нее были туфли -лодочки на высокой шпильке.

Она заговорила с нами по-английски, но сразу поняла, что мы ее совершенно не понимаем, и начала с алфавита. Она была не первой, кто был обескуражен отсутствием знаний у всех учеников.

Классов не хватало, шел ремонт, и мы занимались в актовом зале. Учительница произвела на нас сильное впечатление, и мы с нетерпением ждали следующего урока....
Мишка Краморенко забрался в шкаф, а Надя Коробова устроилась за роялем. У Нади была кличка «Лысая». У нее обнаружили вши, и ее обрили наголо, насильно, с воплями и шлепками. Надя теперь ходила в косыночке и злилась на весь мир.

После звонка вошла Элеонора Казимировна, и Надька заиграла Собачий вальс!
Учительница вздрогнула, захлопала ресницами и села за свой стол. Она пыталась сделать вид, что ее такие выпады не трогают.
Но Надька, закончив мелодию, начинала все сначала. Она развернулась к нам красивеньким личиком, с ярко-синими глазами и стала еще напевать...
- Трам-парам-пам-пам-пам...
Учительница обомлела...
- Коробова! Сядь на место!
Но Надька вошла в раж и двумя руками продолжала выбивать аккорды. Она закатывала глаза, раскачивалась всем телом и притопывала ногами.
- Лысая! Давай! – кричали мальчишки.
Наконец, ей это надоело, и она, поклонившись в пояс, протопала к своему столу.
Учительница нашла в себе силы опять подойти к доске и старательно выписывала английские буквы, но вдруг замерла.
Откуда-то из угла доносилось царапанье и пронзительное мяуканье.
- Ой! Что это, дети?
- Кошка, наверное, Элеонора Казимировна!
Она подошла к шкафу и, резко открыв дверцу, отпрянула. Мишка стоял на голове, зацепившись ногами за деревянную перекладину.
- А-а-а! – вкрикнула учительница и потребовала, чтобы Мишка немедленно вылез. Но Мишка мяукающим голосом пропел, что его наказали.
Мы хохотали! Весь урок шел концерт. Всем безумно нравилось наблюдать за учительницей, которая спустилась к нам с Луны. Другие учителя обращались с нами, как с солдатами, а эта фифочка вздумала по-иному...И Элеонора Казимировна получила кличку «Фифа».

К каждому уроку ей готовили сюрприз. Я тоже не отставала и прекрасно знала обо всех готовящихся проделках.
Правда, один раз я категорически не согласилась с отвратительным планом насыпать на сиденье Фифочке чернильный порошок. У нее были такие замечательные платьица, и испортить их было настоящим злодейством...
Мальчишки подкладывали ей в стол пуговицы, связанные резинками, которые почему-то шевелились, и Фифа вскрикивала.
Фифа стала грустной и нервной. Она умоляющим голосом просила нас прекратить безобразия, но это еще больше всех раззадоривало.
Мы ходили по классу во время урока, громко разговаривали и смеялись. Больше всего нас поражало, что она никому не жаловалась. Если бы об этом узнал наш директор Иосиф Петрович, то успокоил бы нас за две минуты.
Но Фифа хранила молчание. Казалось, ее терпению нет предела...

После контрольной по английскому языку мы вдруг поняли, что она учительница и ей есть чем нас пронять.
Двоек было много... Меня сей факт задел за живое...
Фифа вошла в класс, а я уселась на постоянное место Коробовой и играла простенькую мелодию: «Во поле березонька стояла...» Фифа вскинула на меня свои светлые глаза, как будто увидела в первый раз.
Я догадалась, что зацепила ее за больное место, но, как и Коробова, заиграла «собачий вальс»...
Фифа схватила журнал и выскочила из класса. Это было ее первое поражение и бегство с поля боя.

Но радости не было, был непомерный стыд... Я побежала следом за ней... Фифа бежала по городу в расстегнутом зимнем пальто, без шапки... Я гналась за ней в одной форме вместе с другими ребятами и кричала вслед:
- Элеонора Казимировна! Подождите... Простите... Я не хотела, я не виновата... Пожалуйста… Я...
Но она все-таки убежала от нас. Мы долго звонили ей в дверь, но она не открыла.
Ночь я не спала, я не знала, как поступить. К тому же дико боялась Иосифа Петровича.
Он хорошо знал мою мать, она работала через дорогу от интерната начальником отдела кадров в строительной организации и, чтобы меня не оставлять на весь день дома одну, отдала меня учиться в его школу, с обедом и выполнением домашних уроков под присмотром. Это было нужно зачем-то моей маме, но не мне. И хотя вечером я вместе с ней возвращалась домой, чувствовала себя отвратительно.
Она забрала меня из хорошей школы, от друзей и привычной обстановки. Мама была уверена, что в интернате учатся такие же дети, как и всюду, но она глубоко заблуждалась Там учились дети с искалеченными судьбами, к которым нужен был особый подход. Я была белой вороной среди них, но мне часто хотелось быть черной, чтобы не отличаться от других...

Наутро после своей выходки, до школы, я побежала к Фифе домой. Она сама мне открыла двери... На меня с интересом смотрел ее красавец муж, яркий армянин, с умным интеллигентным лицом, который держал на коленях маленькую нарядную девочку...
- Не говори ничего! Я в школу не вернусь! Как ты могла?! Ты долго меня удерживала от этого шага, я вела урок для тебя...-тихо сказала она.
Слезы хлынули у меня из глаз, горькие, соленые, крупные, как от сильного
дождя… Я стояла посреди ее комнаты, а малышка сочувственно смотрела на меня.
- Я уйду из интерната! Оставайтесь Элеонора Казимировна!
- Там никому не нужен английский, я думала, может, тебе...

Я ушла из этой школы, с трудом уговорив свою мать, ибо поняла, что кроме неприятностей, мне ничего в интернате не светит. К тому же я не хотела больше никогда делать то же, что и все... Зареклась на всю жизнь.

Спасибо Элеоноре Казимировне, она мне первая дала понять, что у человека должна быть ответственность за свои поступки . Я никогда ее больше не видела, никогда...но всё же хочу попросить у нее прощения, спустя много лет...
Лучше поздно, чем никогда.