Сентябрь 2009 года
Он живёт за моим шкафом, этот маленький, сухой, сморщенный человечек с острым носом и мелкими глазёнками, которые не видят дальше этого носа.
- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
- Что ты смеёшься? – злюсь я.
От злобной радости он подпрыгивает, как мяч.
- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – Из моих цветных карандашей он воздвигает себе трон и важно сидит на нём, держа ластик, как скрижаль. – Альтруизм! Как возвышенно! Как прекрасно! Вот ты знаешь немецкий?
- Знаю. И что? – говорю я.
- Ну вот, ну вот! «Альт» - по-немецки не что иное, как старый. Устарела эта философия – альтруизм!
- И ничего не устарела! – топаю я ногой. Человечек с довольством кивает.
- Ну-ну. Это в тебе говорит гордыня! Гордыня потому, что ты не хочешь признать, что всё это глупость, глупость… - Он качается на троне. – Зачем тебе помогать другим? Почему ты не хочешь сказать: «Нет, не хочу, гадко!»? Почему не можешь поставить побоку других? Это ведь легче, не надо разбираться, кто тебе друг, кто враг: любить себя, думать о себе… Ты-то одна! Пфе, подумаешь, высокие идеалы! А знаешь, что я делаю? Я на эти ваши – высокие идеалы… плюю с высокой колокольни!
- Выжги себе клеймо на лбу. Одну букву: «Я». А меня оставь в покое! – предлагаю я.
- Зря, зря! – Человечек морщит лоб и раздувает ноздри. – Погляди, в слове «альтруист» есть часть слова «руины»! Старые руины – ваша философия. И буквы какие твёрдые, непоколебимые: Э, Г, О. Всё нерушимо.
- Из букв того же эгоизма можно составить «изгой», - говорю я. – Смотри: г, о, и, з…
- «И краткую» забыла, - кивает человечек. – Хе-хе! – В меня летит ластик. – Овца, глупая овца!
- Глупая овца, да не глупый царь! – говорю я. – А глупый царь не заслужил венца, а от чужого венца не далеко и до конца, глупая овца, да не прошу леденца, а глупый царь…
- Слушать не могу! – Он затыкает уши, краснеет, как пион. – Какая белиберда! Овца… царь… тьфу! А без слова «я» не построишь и плетня, а без плетня нет сарая, а без сарая нет и рая, а без рая нет меня, а без меня нет и…
- Гнилья!
- Гнилья?!
- Да, гнилья!
- Подумаешь, какая умная! Пфе! – В меня летит огрызок карандаша. – Весь идеал и вся душа – не больше кончика карандаша! Думаешь, перехитрила?! Кому нужны твои высокие идеалы?! Вот я…
- Высокие-то высокие, да тебе-то их и не перепрыгнуть, - говорю я.
- Нет?! Нет?! Ха-ха-ха! – Он смеётся узким ртом, дрожа от осознания победы. – А мне не надо прыгать! Не надо! Потому что их нет! Не-ет! Не было и не будет! Их выдумали от скуки те, кто не постиг науки: нужно лишь себя любить, за своё чужого – бить!.. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Он долго трясётся от смеха.
Я подталкиваю пальцем один из карандашей. Трон рушится. С диким ором он падает на стол (как обычно), вскакивает, вопит, визжит, ругается, прыгает мне в лицо, растопырив свои крошечные пальчики, истошно кричит:
- Нет! Нет! Неправда! Ты – ничего не знаешь! Я – эгоист, и я – прав! Жестокий нрав! Зато ни медяка не дав за ваши полуидеалы! Их превзойдёт любой жираф!
- Какой жираф?
- Любой жираф! Он ваших идеалов выше! И выше их любые крыши! Те идеалы – ниже трав!
- Зато растут и не мешают!
- Мешают! Кашу в ваших головах! Запомни же: всё крах! Обман! И прах! И не витай в оранжевых мечтах! Я эгоист, на всё я наплевав, живу прекрасно и счастливо…
- Паф! – толкаю я его пальцем.
Он падает и барахтается, потом убегает с криком:
- Ты увидишь, что я прав! Прав!..
- Едва-ф! – говорю я.
Ночью он вылезает из-за шкафа и крадётся на стол строить мои игрушки. Он убеждён, что нужно построить их, тогда по его команде построюсь и я.
- Шагом – марш! – кричит он, но я шепчу: «Фальшь!», - и игрушки его не слушаются.
- Ну, вперёд! – кричит он, а я: «Жмот!» Игрушки стоят.
- Ах, вы бунт!.. – возмущается маленький эгоист, а я подсказываю игрушкам: «Зюд!»
- Ах, вы фас!.. – вопит неудавшийся командир, а я шепчу солдатам: «На вас!..»
Эгоист убегает потрёпанный.
Увы, он наивен и верит, что сумеет меня обуздать.
- Стоять! (он) – Рать! (я)
- Ну, стой! (он) – В бой! (я)
- Ах, так! (он) – Шаг! (я)
- Держись! (он) – Риск! (я)
- Пистоль! (он) – Ноль! (я)
- В висок! (он) – Всё! – говорю я, помогая ему взлететь ввысь.
Он уцепляется за мою сумку и плаксиво бормочет:
- Би-о-ло-гия… Трём… Не-мец-кий… Четырём… И ни-ко-му: «Нет!» Почему?!
- Я хочу помочь и помогаю, - говорю я.
- А-а-ах! Ужас! Ужас! – хватается он за голову руками, и, позабывшись, что держался за сумку, падает.
Ко мне подбегает Подруга:
- Помоги с немецким! Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!
Она раз сто говорит «пожалуйста», прежде чем я успеваю ответить: «Да пой-дём!»
Она тянет меня к скамье.
- Садись. Сюда. Нет, посередине! Чтоб было удобно. Удобно? Ах! Я сяду с краю. Прости! Забыла! Всё вылетает из головы! По русскому? тетрадь? разве? Да-да, ещё не дописала. Ах, ты такая добрая, помоги! Что? Дует? Эй, дежурный, закрой форточку! Поможешь? Поможешь? Спасибо! Ты такая добрая! А я уж знала, - никто не поможет; точнее, знала, только Ксюша поможет! Точнее, я думала…
- Слушай, не мешай мне думать, - говорю я.
- Ах? Да, да.
Противный эгоист шепчет мне в ухо: «Брось!»
«Злость!» - отбрасываю я и хлопаю тетрадкой.
Он шипит в ухо: «Бре-ед!»
«Не-ет!» - отвечаю я и бью тетрадью по скамье.
- Ты чего? – удивляется Подруга.
- Я такая эгоистка, у меня во рту ириска, я сама-то не учу, да помогать-то не хочу! – неожиданно пою я.
- Мне больше никто, никто не поможет! – плачет Подруга.
- Никто, может, никто, только не я, - говорю я и вдруг щиплю себя за руку: «Ой!»
- Что? – удивляется Подруга. Глаза у неё круглые, как кнопки.
- Извини, это не я сказала. Ха-ха! – бормочу я.
Дежурный проносится с тряпкой и тычет в Подругу пальцем:
- Как ты только успеваешь у неё всё списывать?! Ого!
Я помогаю ей перевести ужасную тягомотину. Подруга по пути домой покупает мне набор из двенадцати конфет. Я, дурацки улыбаясь, делюсь с ней:
- Поровну! 6 – моё любимое число!
… Почему-то глупый человечек всегда проигрывает.