Монастырские будни
Глава первая. Кошмар в отчем доме.
Предисловие к английским эротическим новеллам
http://www.proza.ru/2016/10/20/377
* Часть четвертая. Монастырские будни
[по мотивам новелл Вильяма Гаррисона Эйнсворта, и двух других авторов английской литературы XVII-XX веков, пожелавших остаться анонимными]
Тот факт, что половой разврат в религиозных празднествах присущ самым разнообразным религиям всего земного шара и существовал уже в древнейшее время, показывает, что эти явления имеют общий корень с религией, и что они нисколько не зависят от исторической формы того или иного исповедания. В новейшее время ответственность за подобного рода явления часто взваливалась на католицизм, но это некритическое утверждение в высшей степени несправедливо, ибо католицизм, как таковой, столько же ответствен за это, как и все другие вероисповедания
Блох
** Глава первая. Отцовское напутствие
Всё идёт в одно место;
всё произошло из праха,
и всё возвратится в прах.
( Екклезиаст, Глава 3 )
Поместье и родовой замок сэр Мартин получил в приданное за спасение прекрасной Эллин из лап мужа-разбойника. Об этом здесь: http://www.proza.ru/2009/09/22/256
Это был старый замок, возведенный согласно моде далеких времен и состоящий главным образом из темных извилистых коридоров, башен и залов со сводчатыми потолками.
Старый звонарь отрабатывал жалованье, честно ударяя в колокол при приезде гостей, на восходе и на закате солнца.
Красавица Эллин подарила своему мужу троих детей, двух мальчиков и одну девочку, но она умерла во младенчестве. Еще трое детишек умерли, не дожив до трех лет. Еще троих подарила Алисин, наложница для согревания постели. Незаконных детей рыцарь отдавал на воспитание в деревню, только Катрину Эллин велела оставить в замке и воспитывать как родную дочь.
После приключения в замке минуло добрых двадцать лет.
«Вот и вечерний колокол зазвонит, сейчас решится моя судьба, – сердце Катрины, молоденькой рыжеволосой девушки, живущей в башне замка, отчаянно забилось. – Или меня отдадут замуж или…» О перспективе второго пути думать не хотелось. Что могло ждать юную девушку в пятнадцатом веке? Это только в Московии рыжим везет, их и без приданного замуж берут, так как считают первыми красавицами! В Англии девушкам, хоть рыжим хоть не рыжим, только два пути: замуж или в монастырь. Сэру Мартину, недавно овдовевшему доблестному рыцарю, надо было решить непростую задачу: найти деньги или земли в приданное за дочь, а тут еще двух сыновей надо отправлять на войну с лягушатниками, чтобы старший сын, наследник всех титулов, мог спать спокойно.
К пятнадцати годам Катрина превратилась в настоящую красавицу: невысокая, но стройная, с целой копной рыжих волос,и не изуродованное оспой, неземное по красоте лицо: тонкие черты, нежные губы, ровный прямой нос, узкие росчерки темных бровей. Но самые удивительные в Катрине это ее чудные глаза, смотрящие на мир из-под длинных черных бровей.
«Вот я лягу на брачную кровать, – мечтая о муже, девушка задрала юбку, и запустила между ног пальчик, чтобы хоть немного унять беснующуюся плоть, – раздвину ножки и подарю самое главное приданное! Да простит мне Господь маленький грех!»
В монастыре, где она воспитывалась, многие девушки практиковали этот способ осквернения плоти и даже на исповеди не признавались в этом грехе во избежание епитимьи: суровейшей порки розгами, длительного поста на хлебе и воде.
Со стены на Катрину строго смотрел портрет прадедушки Максимилиана. Слуги шептались, что его призрак иногда гуляет по замку. Манфред, старый звонарь, единственный слуга, оставшийся в замке со времен первого мужа прекрасной Эллин, напившись крепкого пива, рассказывал, что по молодости лет искал в замке клад и увидел призрак.
– Хочешь найти клад? – спросил он меня, грешного звонаря. – Тогда пойдем со мной!
– Веди меня! – воскликнул я. – Я пойду за тобой хоть в самую преисподнюю!
Призрак степенно, но с угрюмым видом прошествовал до конца галереи и свернул в подвал. Я следовал за ним на некотором расстоянии, исполненный тревоги и ужаса, но без колебаний. Когда я захотел войти в тайную комнату вслед за призраком, незримая рука резко захлопнула передо мной дверь! Я, собрав всю свою смелость, стал ломиться в дверь, ударяя в нее ногой, но убедился, что она не поддается никаким усилиям, а на следующий день на этом месте была глухая стена!»
Весь замок, включая леди Катрину, весело смеялся над рассказами звонаря. Впрочем, сейчас девушке было не до смеха. Всего на полгода ее привезли в родительский дом на похороны матери, и папа, известный не только храбростью на ратном поле, но и тугодумием, решал, куда отдать дочку: под венец или в монастырь, навсегда.
В ожидании отцовского вердикта Катрина читала Библию и проводила дни в молитвах, но сегодня ни чтение, ни размышления не лезли ей в голову. Она решила посмотреть на себя в зеркало при свете свечи.
– Поставила подсвечники по обе стороны от зеркала и стащила через голову рубашку. Ей нравилось рассматривать свое тело, особенно после того, как проклюнулись и набухли груди. Удлиненная шея плавно переходит в округлые плечи... Те аккуратные груди, при мерцающем пламени свечи казались похожими на две большие груши. Если перемещать свечу то выше, то ниже, тогда тени от грудей то сокращаются, то удлиняются... Можно выбрать любую форму... Медленно повернувшись, Катрина увидела в зеркале выпукло-солидные шары ягодиц, подпираемые сильными и широкими бедрами и стройные, длинные ноги.
Девушка, подумав, решила, что портрет не будет возражать, если она слегка погладит себя.
– Прости меня, грешную! – Катрина с восторгом предалась грешному занятию, не обращая внимания на портрет, дрожавший от справедливого негодования. Взгляд рыцаря стал строгим. Казалось вот-вот, и он сойдет со своего места, чтобы покарать бесстыдницу самым жестоким образом, но возмездие пришло совсем с другой стороны.
«Вот сейчас…– думала девушка, работая пальчиком, – Вот еще немного и…» В этот момент портрет прадеда, висевший над сундуком, явственно вздохнул, и грудь его поднялась и опустилась, но юная грешница была слишком занята для того, чтобы любоваться живописью в такой сладкий момент.
– Катрина! – ударом ноги отец открыл дверь, перепугав девушку до смерти.
Она схватилась за задранную юбку, намереваясь одернуть ее вниз.
– Стой, паршивка! – лицо девушки украсила крепкая оплеуха.
– Грязная грешница! – отец усмехнулся, глядя, как лицо дочери залила краска стыда.
Девушка медлила. Несмотря на все старания сохранить самообладание, Катрина не могла сдержать дрожь. Ей, взрослой девушке стоять вот так, голой перед отцом?!
– Папа, – девушка отскочила, ухватившись за щеку и на ходу.
Катрина стояла посреди комнаты, пунцовая от смущения и была готова провалиться сквозь землю. Тогда отец, уже окончательно решивший участь дочери, решил напоследок воспользоваться своей властью.
– Ты, бесстыдница, должна подчиняться отцовской воле! Сейчас устрою тебе belting по одному месту [англ. Сленг – порка ремнем – прим. перев]
Казалось, сама природа встала на сторону родителя. За окном сгустились тучи, раздались мощные раскаты грома.
– Да, сэр! – та нерешительно кивнула. – Я готова подчиниться!
Катрина, неизменно верная дочернему долгу, трепетала от страха перед суровостью сэра Мартина: братья не раз встречались с отцовским ремнем и свежим орешником. Воспитанием дочери он практически не занимался, поручив ее заботам Эллин и монахам. Теперь надо было наверстывать упущенное. Отец строго посмотрел на дочь, потом на распятие в углу комнаты и на старую гравюру, изображавшую воспитание девушек в школе, и на портрет своего деда Максимилиана. «Вот это правильно! – подумал он, любуясь учителем с пучком прутьев в руках. – Так и надо воспитывать юных грешниц! Говорят, дедушка был строгим, но справедливым! Он бы оценил!»
– Ты ведь знаешь, насколько сурово церковь карает за подобный грех? Похоже, я не уделил твоему воспитанию достаточно внимания, доверившись монахиням! Мало тебя в монастыре пороли!
– Простите, сэр, – пробормотала она, – я совершила великий грех!
«И какие черти занесли его в мою башню? – подумала девушка. – Прямо как нарочно!»
– Тебе что, святые отцы не объяснили, что за этот грех тебя ждут вечные муки? – взгляд отца метал громы и молнии. – Проси отца наказать тебя!
– Пожалуйста, сэр, накажите меня! – девушка с трудом выдавливала из себя каждое слово.
В сознание медленно заползал ужас перед строгим родителем и его страшным толстым ремнем. Взволнованная покрасневшая девушка была чудо, как хороша, и сэр Мартин вдруг почувствовал себя лет на двадцать моложе, полным сил рыцарем, лишающим невинности юную крестьянку на брачном ложе прекрасной Эллин.
«Молодая, красивая бесстыдница! – подумал он. – Вкусная, как персик! И когда она успела вырасти?»
– Папа, я дочь рыцаря, в моих жилах течет кровь потомков Вильгельма-Завоевателя! Меня нельзя бить как крестьянку! – юная леди сделала шаг назад. – Папа, можешь меня выпороть, но раздеваться я не могу! Что бы сказала моя матушка?
По спине Катрины потекли струи холодного пота: такого унижения она не испытывала ни разу в жизни! Папа смотрел на нее и думал, насколько красивы правильные черты хорошенького личика и как соблазнительно свежо обнаженное трепещущее тело.
– Ты еще споришь, бесстыдница! – отец грозно сдвинул брови. – Твоя матушка на небесах, мир ее праху, а ты, грешница, здесь! Ты не просто дочь рыцаря, ты моя дочь!
Катрина подумала, что сейчас, наверное, она первый раз в жизни упадет в обморок. Только сейчас папочке пришла внезапная мысль, заставившая бурлить кровь: одного рыцарского ремня за блудодейство явно будет мало, надо заставить дочь сделать то, что делали пленные мавританки с помощью губ и языка, и что категорически отказывалась делать его покойная жена. Конечно, «seminen in ore» [семя во рту – прим. переводчика] тоже грех, зато какой приятный!
Ни жива, ни мертва от объявшего ее страха, Катрина вскрикнула и вырвалась от него. Катрине отчаяние придало храбрости, и, больше всего страшась настойчивого стремления сэра Мартина осуществить жестокий замысел, она крикнула:
– Смотрите, смотрите! Само небо осуждает ваши нечестивые намерения!
Погода ощутимо портилась. Свинцовые тучи собрались над замком, и первые раскаты грома оповестили о начинающемся буйстве природы.
– Ни небо, ни ад не помешают мне выполнить то, что я задумал, – Мартин закрыл дверь изнутри на засов и подошел к дочери.
За окном сверкнула молния, осветив комнату отблеском адского пламени. Катрина, стоявшая спиной к портрету, не заметила, как портрет шевельнулся, и не знала, откуда донесся услышанный ею вздох, но вся задрожала.
– Папа, погоди! Извини меня. Поверь, я не хотела ничего дурного. Исполню все, что ты велишь! – Катрина, низко склонившись, поцеловала ему руку. – Папа, милый, прости меня!
– Ты ведь хочешь искупить свое плохое поведение, – отец ухмыльнулся, вспомнив прекрасных пленниц, проигранных им в кости, – греховодница? Снимай платье! Впрочем, я могу позвать слуг, они помогут!
Несчастной Катрине вдруг стало холодно.
– Да, сэр! – глотая набежавшую слезу, девушка выдернула шнуровку, и платье упало к ее ногам. – Только не надо звать слуг!
Последняя надежда, что позорного и унизительного наказания удастся избежать, рухнула. «За старым гобеленом есть тайная дверь! – мозг Катрины лихорадочно искал пути к спасению. – Но куда мне бежать?»
– Юбки и корсет долой!
«Только не в монастырь, – думала девушка, решив подчиниться воле отца, – пусть выпорет, но отдаст замуж!»
– Ты вполне сформировавшаяся женщина, – улыбнулся папа, снимая кожаный ремень, верно служивший ему уже не один десяток лет, – у тебя тонкая талия и крутой изгиб бедер, прямо как у твоей покойной матушки! А теперь, юная леди, становись на колени!
Краем глаза он тоже заметил, что портрет ожил, но это не остановило его намерения.
«Хорошая из нее получится монашка, – подумал рыцарь, любуясь прекрасным телом, – будет, кому замаливать мои грехи!»
Катрин, оставшись в костюме праматери Евы, стыдливо прикрыла руками груди и низ живота. Конечно, в монастыре, где она провела последние годы, святые отцы не раз задирали ученицам юбки и, шепча молитвы о спасении их душ, и, краснея от вожделения, украшали нежные половинки следами березовых розог, но никогда ей не приходилась раздеваться полностью перед мужчиной, тем более перед собственным папой.
– Ну-с, юная леди, начнем! – мужчина подмигнул портрету, зажал голову дочери между своих ног и грубо потискал пышную попку, чтобы усилить мучительные переживания от предстоящего наказания.
Бедная девушка молила пощадить ее, но голос терялся в гневных раскатах грома. Туча между тем продолжала плыть над замком. Она закрыла солнце, и на землю спустился сумрак. Казалось, сама природа требовала наказать девушку.
– Сейчас твоя попа получит то, что заслуживает! – он наслаждался видом расколотой луны, вздрагивающей в предвкушении наказания. – Надо было зажечь факел, а то моему предку плохо видно!
От каждого папиного слова дочка мелко вздрагивала, а ужас полностью овладел всем ее телом. Попытки высвободить голову были совершенно напрасны. Сэр Мартин, много времени проводивший в седле, держал шею дочери как тисками.
– Господи, прости ее грешную! – отец сложил ремень вдвое. – Поза как раз для молитвы! Читай Pater Noster! И не дай Бог собьешься! Начну сначала!
Мужчина придавил спину Катрины левой рукой, затем поднял ремень, любуясь, как дочка мелко дрожит в коленопреклоненной позе, столь унизительной для юной леди на выданье.
Кожа спины и плеч приговоренной стала покрываться мелкими пупырышками: явный признак того, что Катрина боится. Но тут она почувствовала, что не может произнести ни одного слова. Ужас от предстоящего наказания наложил на уста девушки печать.
– Возьмись руками за мои сапоги! – приказал папа. – Читай!
По замковой черепице застучали первые капли дождя.
– Pater noster, qui es in caelis… – сумела выдавить из себя Катрина и крепко зажмурилась.
Папа с треском опустил воспитательный инструмент на круглый зад, непроизвольно сжавшийся в предвкушении удара.
– Больно! А-аа! – дочка, забыв о молитве, открыла рот от боли, и тело вздрогнуло. –Sanctificetur nomen Tuum...
– Это только начало! – улыбнулся сэр Мартин, снова поднимая ремень. – Читай молитву!
– Так ее! – вмешался портрет со стены. – Эта бесстыдница не стеснялась даже меня, сэра Максимилиана! Давно пора!
– Adveniat regnum Tuum! – девушка тихо вскрикнула, тело непроизвольно дернулось вновь, но мужчина не выказал никакого милосердия.
– Всыплю, мало не покажется! – ответил предку сэр Мартин, не подумав удивляться. Он был так увлечен наказанием, что ни ужаса, ни страха перед ожившим портретом не испытывал, а Катрине тем более было не до удивления. Ремень кусал и кусал ее тело, и страшная боль не давала возможности сосредоточиться на чем-то еще. За задержку очередной фразы она получила основательный удар.
– Fiat voluntas Tua, … – Катрина не выдержала и прикрыла ягодицы руками, – sicut in caelo et in terra!
Ей показалось, что от боли из глаз посыпались искры.
– Начать сначала? – спросил папа, припечатывая ремнем еще раз.
– Panem nostrum quotidianum da nobis hodie! – с последним словом ремень угодил как раз в щель между ягодиц.
Не выдержав, она стала крутить попкой, наивно считая, что сможет увернуться от нового удара.
– Не жалей ее! – приказал дед со стены. Максимилиану хотелось вылезти из рамки, но слова молитвы накрепко привязали его к холсту.
– Что заслужила, то и получила! – методично и по-рыцарски крепко мужчина хлестал обнаженный зад, пока несчастная произносила слово за словом. – Руки на сапоги!
– Et dimitte nobis debita nostra! – девушка с трудом выкрикивала знакомые с детства слова, когда ремень снова и снова врезался в мягкое тело, всякий раз оставляя все следы на нежной коже.. – Sicut et nos dimittimus debitoribus nostris!
–А-а! – получив крепкий удар, девушка пронзительно закричала, а потом, собравшись с силами, читала молитву. – Et ne nos inducas in tentationem!
«Это не школьные розги! – успела подумать она, и снова ремень оставил отметину. – Не переживу!»
– Sed libera nos a malo! – обезумев от дикой раздирающей боли, униженная и морально раздавленная, дочь рыцаря билась и кричала, как простая крестьянка, поротая за недоимки в замковом дворе, а папа спокойно ждал, пока она произнесет последнюю фразу, которую от всей души припечатал ремнем к попе.
– Amen!
– Amen! – добавил портрет.
После последнего «Аминь», ей показалось, что истерзанная попка лопнет как спелый гранат!
«Неужели все кончилось? – подумала Катрина, и на минутку приоткрыла плотно зажмуренные глаза. – Это же мои слезы сбегают вниз по носу и капают на пол!»
Отец стоял, усмехаясь при виде того, как вздрагивает дочь после унизительной воспитательной процедуры.
Девушка еще не знала, как поможет ей эта молитва, в момент куда более страшный, чем отцовская порка. Предок, с интересом наблюдавший за наказанием, от возбуждения чуть не вывалился из рамы.
– Любой грех можно искупить молитвой наказанием и покаянием! – улыбнулся портрет.
– Правильно, дедушка! – сэр Мартин разжал колени. – Боже, будь милостив ко мне, грешному! У тебя, доченька, будет время, чтобы покаяться. А теперь иди сюда, возьми его в ладошку! Думаю, дедушка не будет возражать!
– Папа… – Катрина жалобно всхлипывала, – прошу вас, не надо!
– Мне начать порку с самого начала? – Он поднял ее за волосы до уровня своего паха, расстегнул гульфик, повернулся к портрету спиной, вынув напряженный до предела член, и накинул ремень петлей на шею Катрины.
– Нет! – Она впервые в жизни видела этот интересный орган так близко. Напряженный и крепкий член казался ей по неопытности огромным.
«Откажусь, так еще раз выпорет! – сейчас она не согласилась бы ни за какие медовые коржики испытать на себе отцовский ремень еще раз. – По крайней мере, это не так больно!»
Покраснев от смущения до кончиков ушей, девушка потянула руку и, взяв член, сжала в ладошке. Упругий член вздрагивал и пульсировал в руке, как живая рыба.
– Правильно! А теперь соси! – приказал отец, слегка потянув концы ремня в стороны. – Так, так как ты сосала ледяную сосульку с крыши сарая!
– Медленно! – уточнил дед, обидевшись на то, что ему плохо видно.
В ноздри Катрины ударил запах немытого мужского тела. Сэр Мартин, как и большинство мужчин в те далекие времена, не очень-то заботился о чистоте. Зверски избитая измученная девушка послушно открыла рот, даже не пытаясь протестовать.
Папа дышал тяжело и мучительно, а Катрина с трудом удерживалась от того, чтобы желудок не вывернулся наизнанку.
– Ну вот, так-то лучше! – смеялся отец, зная, что уже сегодня девушка навсегда покинет родной дом, и мать настоятельница вот-вот приедет. – Теперь проведи по нему языком и снова заглатывай!
«Боже, что же я делаю?» – Катрина едва не подавилась и хватала воздух ртом, когда папа изверг семя. А потом, стыдливо прикрывая грудь, поперхнулась и залилась слезами. Ее лицо было пунцово-красным, сравнимым по оттенку с истерзанной попкой.
– Теперь одевайся! – папа убрал обмякший член и улыбнулся. – Умойся и приведи себя в порядок! У нас сегодня будут гости!
– С этого мгновения ужас от боли и унижения в душе Катрины сменился состоянием самого тяжкого уныния. Дыхание восстанавливалось, и боль от жестокого наказания, вытесняющая из сознания весь мир, постепенно расступалась, концентрируясь на попе. Она как будто медленно, нехотя всплывала на поверхность из глубины ужаса. Постепенно появлялись очертания комнаты, будто исчезнувшие за время наказания: кровать, гобелен, кувшин для умывания. «Сама не знаю, что со мной творится! Как он смог сделать со мной такое. Как я позволила? Я такая скверная, ненавижу себя!» Но, что самое удивительное, тело, столь жестоко наказанное, хотело жить дальше. Казалось, время остановилось. «Неужели в монастырь? – сердце девушки отчаянно билось. – Не хочу!»
Немного оправившись от потрясения, вызванного жестоким и унизительным наказанием, она поспешила утереть слезы, чтобы скрыть происшедшее от слуг. Со стены довольно ухмылялся прадедушкин портрет. Его щеки раскраснелись, а усы топорщилась, придавая изображению бравый вид лихого воина и покорителя женских сердец.
За окном лил слезы холодный английский дождь.
*****************
**
Ее худшие предположения оправдались: сэр Мартин был готов дать два воза зерна на монастырские нужды, но денег не хотел давать ни пенса!
– У меня сейчас не лучшие времена! – Мартин был скуп.
Изольда долго объясняла, что деньги необходимы монастырю, решившему дать приют его собственной дочери.
При этом она сидела у камина, и от монастырской одежды поднимался пар. Камин в замке был замечательный: сложенный добрых две сотни лет назад, он нещадно дымил, пока отец леди Эвелины не нанял искусного мастера-француза, переложившего трубу, но топка сохранила старый вид. Старый камин был столь огромен, что по большим праздникам в нем запросто жарили быка. Сейчас на вертеле крутился всего лишь десятифунтовый поросенок. Каминная топка достигала высоты в полтора человеческих роста.
В таком немножко комично виде было сложно вести переговоры, но жареный поросенок, и крепкий эль были полноправными партнерами в столь серьезном деле, как выбор платы за помещение в монастырь. Наконец, они ударили по рукам.
В это время Катрина приходила в чувство.
«Мой собственный отец и вверг меня в смертный грех! – При воспоминании о пережитом ужасе слезы вновь навернулись на глаза. – Сизый голубь сел на окно и постучал клювом в стекло.
– Что же ты раньше не прилетел? – Катрина вспомнила легенду, которую слышала в монастырской школе: один ученик взмолился об избежании наказания у гроба святого, но учитель заявил, что выпорет его даже тогда, когда сам Спаситель будет просить за него! При этих словах на гроб святого спустился красивый белый голубь, который так склонил свою голову и так замахал крылышками, словно выражал какую-то просьбу...
Гнев учителя моментально исчез. К сожалению, на снисхождение и отцовскую милость рассчитывать не приходилось.
– Катрина, спуститесь, пожалуйста, вниз! – старая служанка постучала в комнату к девушке. – Вас зовет отец!
С каждым шагом девушка чувствовала, что в ее и без того опечаленную душу вселяются очень нехорошие предчувствия. Глашатаи не трубили в трубы, значит, претендент на ее руку и сердце не явился.
– Боже, помяни царя Давида и всю его кротость! – Девушка вспомнила школьную молитву, защиту от гнева учителя. Невидимая сила остановила ее у входа. «Сейчас решится моя судьба!» Стоя в нерешительности перед дверью, она слышала, как отец, то быстрей, то медленней, ходит взад и вперед по комнате. Такое состояние его духа только усилило дурные предчувствия. Однако она собиралась уже заявить о себе стуком и попросить разрешения войти, как вдруг сэр Мартин сам отворил дверь.
– Дорогой отец, это я, ваша дочь, – дрожа, Катрина присела в почтительном реверансе.
«Все, кончено, – подумала она, увидев в комнате женщину в монашеской одежде. – Ну, почему?» Тело девушки и ее душа мечтали не о молитвах, а о крепких мужских объятиях.
– Ну вот, моя доченька, познакомься с матерью настоятельницей, – сэр Мартин вздохнул, еще раз пожалев денег и двух обозов с зерном, что пришлось отдать жадной настоятельнице за то, что она согласилась взять Катрину себе. – С ней ты поедешь в Крейцбергскую женскую обитель. Будешь служить там Богу и молить его о том, чтобы он послал удачу твоим братьям в походе против лягушатников.
– Нет, папа! – девушка закрыла лицо руками.
Мечта, скрасившая юность девушки, что ее отдадут замуж, рухнула.
Ужас от перспективы всю жизнь прожить в монастырской келье подкосил девушку, и она без чувств упала на пол.
– Не плачь доченька, – ласково сказала матушка Изольда, – у нас тебе будет хорошо! In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen! [Во имя Отца, и Сына, и Святого духа. Аминь!]
Продолжение http://www.proza.ru/2012/07/18/588