Он сидел у окна. Небо чистое бирюзовое с лёгкими мазками перистых облаков. До самого горизонта крыши, утыканные антеннами, как ежи иголками.
Внизу во дворе детвора – бегает, кричит, смеётся, спорит, плачет, дерётся, мирится и снова играет. На старом тополе на ветке рыжий котёнок, а внизу лежит усталая, запыхавшаяся от бега, местная дворняга неизвестной породы. Серая шерсть с клочками, рыжими подпалинами, морда длинная как у гончей, а хвост "завитушкой" точно у сибирской лайки.
А вот и "Ягуар" цвета морской волны медленно вползает в арку и, развернувшись на асфальтовой площадке, останавливается у заветного подъезда, у которого всегда сидит хмурый охранник.
Дверца авто открывается и появляется она. В лёгком платье с коротким рукавом, босоножках и в белой шляпке.
Впервые он увидел её, когда на скамейке неряшливым почерком набрасывал в тетрадь черновик рассказа.
Воздушное создание с большими изумрудными глазами и волнистыми золотистыми шёлковыми волосами, проходя мимо, остановилось и прощебетало тихо: - "Который час".
А он смутился, щёки ало брызнули, а язык онемел. С большим трудом он промямлил ответ.
Она улыбнулась и растворилась, оставив пьянящий запах духов, который ещё долго электризовал воображение.
И теперь с замиранием сердца каждый день приходил Слава на эту скамейку, чтобы увидеть вновь и вновь небесное создание, из элитного подъезда.
Он чувствовал при ней всю свою нескладность. Плечи покатые, пальцы тонкие с чернильными пятнами, на длинном носу сидели старомодные очки с толстыми линзами. И всё это довершала копна соломенных волос на голове, которые не подчинялись ему и торчали пучками во все стороны.
Но ему всё равно хотелось каждое утро встречаться с ней во дворе, когда она летящей походкой шла к машине, дверцу которой услужливо открывал водитель.
А она его и не замечала, он для неё всего лишь парнишка из соседнего обшарпанного подъезда.
Вот и осень пожаловала в их тихий уютный дворик. Шаловливо, разбрасывая разноцветные, будто фантики, листья и иногда капризно плача по пустякам, моросящим дождиком.
Слава в последнее время был занят и уже не мог по утрам встречать принцессу своей мечты.
Накопились черновики, с которыми надо было разобраться, они захватили маленькую однокомнатную квартирку и повсюду возвышались стопками и на полу, и на шкафу, и на кухонном столе, и даже в ванной комнате на стеклянной полке, вытеснив зубную щётку и мыло.
Он одержимо их переписывал по несколько раз, доводя до стилистического и орфографического, как ему казалось, совершенства каждое предложение. Безжалостно уничтожались абзацы, а порой исписанные листы превращались в большие бумажные шары и падали снежками на пол.
Слава самозабвенно впал в творческий транс. Время растворилось, оставив вместо себя настольную лампу, которая порой вспыхивала и гасла светлячком.
Перочинный ножик без устали подправлял карандаш, который уменьшался на глазах. Пол у ножки стула быстро засыпался мелкой стружкой.
Письменный стол превратился в колдовской адский котёл, в котором варилась, бурлила, кипела, клокотала и шипела творческая мысль.
Неожиданно карандаш переломился пополам. Его сухой треск вернул реальность, которая была всегда рядом. Снова послышалось монотонное бормотание бабушкиных ходиков, в открытой форточке захрипел простуженный голос города, на кухне, падающие из крана капли звонко били о раковину.
Слава с сожалением, что всё закончилось, устало откинулся на спинку стула. Онемевшая шея не поворачивалась ни в одну сторону, одеревеневшие пальцы с жутким хрустом разгибались, согнутая спина отчаянно сопротивлялась прямостоянию. Красные глаза умоляюще просили суточного покоя.
Добравшись до дивана, Слава смахнул с него измятые листы, блаженно лёг и тут же провалился в беспокойную дрёму.
…Слепящее солнце. До самого горизонта чернильное море. Лист бумаги расползается под ним. Пузырьки воздуха мелким шрифтом хаотично быстро поднимаются к поверхности и исчезают там. Лёгкие обожгло, будто в горло влили кипяток. Его охватывает страх. Он беспомощно барахтается, а потом, раскинув ноги и руки медленно погружается в бездну….
Слава вскрикнул и открыл глаза. Потолок с жёлтыми пятнами, выцветшие обои – он дома.
Прохладный душ смыл сонливость. Перехватив засохший бутерброд и запив его сладкой водой, Слава бережно разложил по жёлтым конвертам свои рассказы. Тщательно заклеил их и старательно печатными буквами написал на каждом адреса нескольких журналов.
Вот и всё. Слава нисколько не сомневался, что его рассказы опубликуют, если не во всех, то в некоторых обязательно. Ведь он вложил в них всю свою душу. Значит, свой первый гонорар он непременно получит.
Ему так захотелось увидеть ту девушку, которая своими изумрудными глазами свела его с ума. Даже невозможно представить, как он прожил эти дни, не видя её.
Возвращаясь с почты, где отправил конверты, он увидел отца девушки из "Ягуара". Тот вальяжно спускался по лестнице из банка к машине.
Слава споткнулся, будто получил разряд электрошоком. Он болезненно нервно закусил до крови нижнюю губу и сорвал с носа очки.
Они никогда не будут вместе, и она никогда не прочитает его рассказы. Они как две планеты идущие параллельно каждая по своей орбите и лишь иногда встречающиеся по воле небесной механики. Она из другого недосягаемого для него мира, мира, в котором деньги всегда в наличии и в любом количестве.
Слава прибежал домой и бессильно опустился на пол. Так и пролежал с открытыми отрешёнными глазами всю ночь.
Последующие дни он много работал. Запустил свой дворик. И теперь приходится много махать метлой. А поздним вечером он приходил под её окна.
Она скользит по комнате так завораживающе. Вот она с кем-то разговаривает по телефону, чуть склонив голову, потом подходит к зеркалу и расчёска бежит по волосам, как кораблик по волнам.
Как ему хочется хоть раз прикоснуться к ним и вдохнуть аромат её духов.
Затем театр силуэтов закрывается, занавес опускается, а он всё стоит и стоит, втайне желая продолжения представления. А с первыми лучами уходит, чтобы вернуться вновь с закатом.
Месяц позади. Слава наконец-то получает ответ. И пусть он единственный, но это, вероятно, тот ответ, который с нетерпением ждал.
Стандартный конверт с логотипом издательства в правом углу. В нетерпении рвёт. На пол спланировал свёрнутый вдвое первоклассный лист бумаги.
Слава присел на скрипучий диван, пружины которого вот-вот вырвутся на свободу, и начал читать.
Чем дольше читал, тем мрачнее становилось его лицо. Улыбка сменилась непонимающей обидой.
Как же так. Ему отказали и ещё разнесли по буквам его самый удачный рассказ, напрямую сказав, что сейчас "Пришвины" не нужны.
Он вскочил и зло, скомкав письмо, швырнул в угол. Столько пережито и всё напрасно. В горле пересохло. Слава подошёл к письменному столу залпом выпил остатки чёрного чая и лихорадочно пробежался пальцами по клавиатуре печатной машинки.
Все эти редакторы, не состоявшиеся писатели. Эти бездарные бумагомаратели сидят в своих уютных кабинетах и решают, кого печатать, а кого нет, играя в Богов. Они выращивают охотно бездарность и с удовольствием режут талант, потому что им просто завидно, что у них ничего не вышло.
Случайный взгляд в окно. По тротуару, как всегда порхала она, божественное существо, которое он любит и которая никогда не узнает об этом.
Слава смахнул слезу. Сегодня он не пойдёт работать. Хватит, пусть ищут другого дворника.
Он взял со стеллажа потрепанную книжку Стивена Кинга. Забрался в кресло с ногами, укрылся пледом и до самых сумерек читал.
Приготовил себе яичницу с помидорами, заварил душистый травяной чай. Из холодильника взял позавчерашнюю котлету отнёс на лестничную площадку, где обитал ошпаренный кот.
Поужинав, нежно взялся перебирать исписанные тетрадки. Его рассказы, он для них хотел открыть большой мир. Но им суждено пылиться, покрываться ажурной паутиной, зелёной плесенью и быть в конечном итоге выброшенными.
Его рассказы обречены на безызвестность, никто их не прочитает и не поставит на книжную полку. О них так никто и не узнает.
И тут Слава встряхнул головой, его красные от бессонницы и слёз глаза вспыхнули надеждой. Нет, он им поможет встретиться с читателями и у них будет своё место на книжной полке. Хоть этого он и не увидит. Ну, и пусть.
Утро заглянуло в окно робким солнечным зайчиком, который озорно отскочил от зеркала и брызнул светом в глаза
Слава достал из шкафа копилку. Встряхнул – немало накопилось, да и сосед, к которому собрался, отдаст и за эту сумму. Он нынче опять как говорит, собрался в поля, так что всё получится.
Поднявший на этаж выше своего, Слава нерешительно постучал в дверь, которая, щёлкнув замком, открылась, появилось сонное лицо соседа.
- Проходи – зевнул тот и впустил раннего гостя.
В коридоре висели сабли, ржавые, пробитые военные каски, среди них особенно выделялся без забрала рыцарский шлем. В комнате на полу лежал приготовленный для похода рюкзак. На полках в многочисленных коробочках лежали солдатские медальоны.
Слава робко, боясь отказа, разжал потный кулак. Сосед взял измятые купюры, неспешно их пересчитал и вышел в другую комнату.
Вскоре вернулся и молча протянул тяжёлый газетный свёрток с маслянистыми пятнами.
Прижав его к себе, Слава бегом в свою квартиру. На кухне положил на стол свёрток, пахнущий машинным маслом, развернул хрустящую бумагу.
Вот тот, который даст его рассказам свободу и они всё же увидят читателей. Ибо только смерть писателя делает его произведения бессмертными.
Дрожащие пальцы коснулись рукоятки "Вальтера". Мёртвый холод металла, пробежал электрическим током по всему телу. Чёрный немигающий глаз вороненого ствола с усмешкой смотрел на него.
Солнце и появившееся серая тучка за окном. Выбор. Свет или Тьма…. Свет или Тьма…. Свет или Тьма….
Слава ласково посмотрел на свои исписанные тетрадки и на свою печатную машинку.
Свет или Тьма…. Выбор – он снял предохранитель и нажал спусковой крючок – Тьма.
В тучке растворилось солнце, по стеклу тоскливо скатились капельки дождя.
25.08.08