Окурочек? Об одном юбилейном интервью

Антоша Робкий
Окурочек? Об одном юбилейном интервью.

Как бы хотелось сказать, что телевидение широко осветило юбилей Юза Алешковского. Автора знаменитого «Окурочка», потрясающего сценариста фильмов для детей. Хотелось бы, да не скажешь. Спасибо «ТВ Шансон». Обширнейшее интервью, точнее сказать, беседу с юбиляром транслировали весь сентябрь. И «Окурочек» под аккомпанемент Макаревича повторили многократно.

Юбиляр был блистателен и прост, как близкая родня. Как и все, завидовал я складности речи восьмидесятилетнего Юза, складности, которой уж я-то, точно, не достигну никогда. Что ещё подкупает в классике блатного романса? Нежелание подпевать конъюнктурщикам.

Вот, к примеру, один киевский студент, Миша, был отчислен когда-то из ВУЗа. Сессию завалил. С кем не бывает. Дэвочки, рэстараны, пыль в глаза... Отслужил пару лет, восстановился, закончил учёбу. Так сегодня, когда бывший студент стал неистовым президентом одной горной страны, услужливые биографы сочинили басню, что отчислен был студент за диссидентство, а не за неуспеваемость. И президент этот помалкивает, словно так оно и было.

Юз Алешковский же все попытки зачислить его в диссиденты отметает. Юз говорит, что диссидентство – это показуха. А он – человек дела. Его диссидентство – это его дела, а не всякие диссидентские акции. Он диссидент настоящий, а не показной. Осуждённый в сталинское время, он мог бы легко разыграть модную карту этакого невинного страдальца - политзаключённого. Но лицемерие противно его прямой натуре. И он называет вещи своими именами. Да, было дело, сгоняли из воинской части за водкой на армейской машине. Товарищей отмазал. За что на зоне был уважаем. Но не спекулирует этим. За что уважаем миллионами.

Коснувшись темы мата в речи своих книжных героев, Юз Алешковский подчеркунул, что не стоит отождествлять язык автора с языком героев.  Сам он к месту так называемую «ненормативную лексику»  употребляет. Но ни в коем случае не в качестве ругани. И тем более, никогда не пошло, и уж, тем более, не по матушке-батюшке. А как бы вы назвали эту часть тела, спросил он, полёживая на диване. (Лично я бы, несмотря на симпатии к польскому языку, назвал бы эту часть тела задницей, поскольку слово жопа пришло в русский язык, всё же из польского. Но дело вкуса).

И как не восхищаться этим жизнерадостным старичком? И как не пожелать ему долголетия?

А прочитал тут на днях, на нашем народном сайте одного автора.  И пишет этот автор вот что.
«Рассадником мата в речи явилось студенческое общежитие. Когда в первый раз мы с подругой зашли в обшагу в гости к девочкам, кто-то произнес с досадой фразу из нескольких слов, пара которых была даже пристойными. И мое лицо и шея покрылись краской точно по вырезу платья. Это так позабавило публику, что эксперименты над моей хамелеоновской привычкой менять расцветку от одного нецензурного слова продолжались почти год, пока я сама не получила место в новой общаге.
Адаптация - великая вешь! Уже ни одна сволочь не могла позабавиться над моей способностью менять окраску, т.к. ответ могла получить на том же могучем и великом. Но!! ...При условии, что мы были тет-а-тет.»

И вот это лицемерие убивает наповал, как из двустволки в упор. А почему, собственно, тет-а-тет можно, а при свидетелях нельзя? К чему двойная мораль? Лицо таким образом не сохранишь, а наоборот, потеряешь. И где оно, настоящее лицо? Да там, когда тет-а-тет. Как перед зеркалом. А на людях – маска.

А вот Юз Алешковский всегда остаётся самим собой. Это и называется достоинством.