-И хорошо.. И очень хорошо! Пусть! – Анна нервно дергала ручку чемодана, застрявшего в узком тамбуре подъезда. – А что? И правда, ничего страшного! К этому шло! Шло-шло и.. пришло.. –Привычно спасаясь за словесным потоком, она шепотом говорила сама с собой. Споря и убеждая, протестуя и уговаривая. Чемодан нехотя поддался на уговоры. Глухо прощелкал-отсчитал колесиками ступеньки. Хлопнула дверь подъезда, и в ту же секунду холодный порыв ноябрьского ветра наотмашь ударил по разгоряченному лицу. Анна тихо охнула и расплакалась. Наконец-то расплакалась. Стало горячо и стыдно. Горячо голове, стыдно душе. Кто она теперь? Выброшенная за ненадобностью жена? Так никто не выбрасывал - сама ушла. Как же, го-о-о-ордая!, - с характерным украинским «гэканьем» издевательски процедил ей вслед Сергей.
«Гордым легче,гордые не плачут..» -в гудящей голове всплыли заученные в наивной и далекой юности строки. Плачут, еще как плачут, - подумала Анна. С подвыванием, по-бабьи, как на сельских похоронах. Она смотрела на себя как-будто со стороны. Крепенькая фигурка сорокалетней женщины с чемоданом. Некрасивая, зато практичная куртка. Уютные и разношенные сапоги выглядывают из-под джинсовых обтрепанных брючин. Не от шика потрепанных, а от хронического безденежья и наплевательского отношения к себе. И чему удивляться? Сама на себя наплевала, так почему и окружающим не плюнуть? Вот и плюнули. Смачно. В самую душу. Осталось только плакать. От жалости и брезгливости к себе. Господи, ну почему меня угораздило вернуться раньше? Сказала ведь, что приеду во вторник. Вот и сидела бы на даче спокойно. Ну и что, что Антонина Михайловна чуть плешь не проела? Ей по статусу положено. Как ни крути-свекровь. «Та, от которой сворачивается кровь»,- вспомнилось, как подруга Лилька называла мать Сергея.
Анна почувствовала, как противно чешется горло под кусачим воротником дешевого свитера. Мокрая от слез шерсть как-то странно пахла. Псиной. Точно! Мокрой и несчастной псиной. Да и воет она чуть не в голос. Во дворе темно, фонарь разбит. Но скоро выйдут «собачники» с питомцами. Увидят её, сидящую на чемодане, и воющую, как пес на луну. Нужно уходить.
Холодными ладонями вытерла слезы с лица, мельком отметив, что хорошо, что она без косметики. Поплыла бы и тушь, и помада. А еще в троллейбусе ехать четыре остановки. С такой-то «харизмой»..
-Ты на себя-то посмотри, чучмара! Самой не противно в зеркало глядеться? А я-мужик! Нормальный мужик! И хочу, чтобы глаз радовался. А кто может порадоваться, на тебя глядя? – гулкой душной волной опять накрыла волна стыда и горечи. Вот дура.. Нужно было сразу уйти, а не метаться по квартире, собирая чемодан. Уйти молчаливо, с презрением окинуть взглядом натягивающего штаны мужа, развернуться и хлопнуть дверью. А за вещами вернуться завтра. Когда он уйдет на работу. И уйдет та, о чьи сапоги Анна споткнулась, ввалившись в квартиру. Ввалилась, обвешенная сумками, как груженая, трудолюбивая лошадь. Сапоги были красивого, фиолетового цвета. На острых, как стилеты, каблуках. Мечта, а не сапоги.. А хозяйка этой мечты пряталась в постели.. Лежала, укрывшись с головой одеялом в нежных фиолетовых цветочках.
Аня с детства любила фиолетовый цвет. И не смогла пройти мимо этого комплекта постельного белья. Купила, уговорила разум, и купила, хотя выбралась в магазин за новыми сапогами. Счастливая приехала домой. Сорвала надоевшие простыни, застелила бело-фиолетовым чудом кровать, и стала ждать вечера. Готовила ужин и представляла себя, раскинувшуюся в любовной истоме на шелковых нежных цветах.. Как большая красивая птица..готовая взлететь на вершину блаженства.. Руки-крылья заброшены на шею любимого, склонившегося над ней..
Стук входной двери вернул в реальность. Вошел Сергей. Привычно мрачный и раздраженный. Окинул жену недовольным взглядом и, не раздеваясь, сел за стол.
-Сережа, мой руки. Сейчас ужинать будем. – почему-то виновато сказала Анна.
-Да подожди ты со своим ужином! Только жрачка тебя и интересует! – вдруг зло рявкнул муж. – Мать звонила.
-Как она? Всё у неё хорошо? – Анна присела на край табуретки.
-Хорошо? Это только у дураков всегда всё хорошо! – хмыкнул муж. - Неймется ей, заскучала, видите ли! Затеяла обои клеить, зовет, чтобы приехал, помог. А я - не могу!- Сергей раздраженно барабанил пальцами по краю стола.
-Я поеду.- Анна аккуратно раглаживала ладонями скатерть. – У меня отгулы есть. Возьму и поеду.
-Да? А что.. Поезжай. Развеешься, подышишь свежим воздухом на даче. Ну, давай ужинать. – Муж поднялся из-за стола. Разделся, небрежно повесив куртку, долго фыркал-умывался в ванной, неспеша и с аппетитом ел. Потом расслабленно вытянулся на постели, смяв крепким мощным телом нежные фиолетовые цветочки и уснул. Анна убрала и перемыла посуду. Поправила мужнину куртку, аккуратно повесив в шкаф. Долго стояла под душем, смывая усталость и обиду. Нахлынувшую как-то вдруг, вроде бы ниоткуда. Потом долго втирала крем, словно пытаясь разгладить морщинки и приподнять уголки опущенных губ. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, легла на край кровати, укрылась одеялом, вдохнула незнакомый запах пододеяльника, и зашептала неслышно..себе самой: «Всё хорошо.. У меня всё хорошо. А будет - еще лучше..Будет..»
Обои были малиновые, с позолотой. Толстые и шершавые. Стены старой дачи были неровными, и полотна мокрой, пропитанной клеем бумаги, никак не ложились как следовало, а норовили приклеиться к стене нелепо и неряшливо. Точно так же чувствовала себя и Анна, под внимательным взглядом свекрови. Нет, Антонина Михайловна ничего не говорила, она молчала. Но это молчание было красноречивее самых обидных слов. Свекровь стояла в дверях и смотрела, как Анна балансирует на старом колченогом табурете, стараясь выровнять непослушную обойную полосу. Аня видела себя со стороны глазами свекрови: себя, невысокую, уже расплывшуюся сорокалетнюю тетку. Бездетную и неинтересную, ни телом, ни душой. Которой непонятно за какие заслуги, а скорее всего по недосмотру Высших сил, в жизни был преподнесен подарок - Сережа. Любимый сын. Незаслуженный муж.
Потом был ужин. Торопливо, под неодобрительным, но вежливым взглядом свекрови, Аня кое-как проглотила ненавистную кашу (полезно, экономно и модно). Потом была беседа. Антонина Михайловна учила жизни. Пока часы не пробили полночь.Спала недолго. Утром, пока свекровь готовила завтрак, опять мазала-клеила-разглаживала малиново-золотистый кошмар. Потом был зеленый кошмар с серебром. Хорошо, что дача была небольшая, и Аня управилась раньше, чем планировала. И - засобиралась на электричку. Если бы знала, куда спешила.. Если бы могла предвидеть эти фиолетовые сапоги..Не поехала бы? Как знать.. Тогда можно было бы только догадываться.. А теперь - придется знать. Не нужна. Нелюбима. И с этим знанием теперь жить. Как жить? А как получится.
Анна встала с просиженного чемоданчика, вытерла слёзы. А тонкий вой не утихал. Она недоуменно прислушалась. Тишина. Послышалось.. Нет! Вот.. опять. Растирая озябшие руки и прислушиваясь, пошла на звук. У подъезда была сложена чья-то старая мебель. Вполне добротная, но выброшенная за ненадобностью. Наверное, надоела. Примелькалась. Не радовала глаз, а лишь добросовестно выполняла свои функции. Как я,- подумала Анна. Удобная, надежная, как вот эта тумбочка. Приземистая и коричневая, с выдвинувшимся ящиком, она кособоко лежала в стороне от общей кучи. Из-под неё-то и слышался тоненький, выматывающий душу плач. Анна присела, заглянула под тумбочку, и увидела что-то мохнатое и дрожащее. Протянула руку. Пальцы ощутили тепло и дрожь маленького тела. Щенок. Совсем еще маленький. От силы – месяц. Смешные уши-тряпочки, грязноватая шерстка, толстые лапы и пятнистое голое брюшко, по которому ползали блохи. Бесприютная и беспризорная душа. Почему он здесь и где его мать, можно было только догадываться. Может быть, она попала под машину. Может, была отловлена и увезена службой «очистки города», а попросту – живодерами, как про себя называла их Анна. Но как бы то ни было, щенок почему-то остался один. Мать его не бросила бы. У животных так не принято..
Анна сунула дрожащее тельце за пазуху, взяла чемодан и, стараясь не оглядываться на окна когда-то родного дома, пошла к остановке. Сначала - почти бегом, слушая, как колесики чемодана заполошно отстукивают по тротуарным плитам в ритм к сердцу «тук-тук-тук-тук…» Потом, чуть медленнее «тук..тук..» Потом стал слышен лишь шум улицы, и сонное сопение и тепло у сердца..
Глухо хлопнула дверь подъезда. Перед старой, обитой допотопным дерматином дверью, Анна остановилась. Достала ключи. Обычно капризный замок сейчас беспрепятственно впустил в заброшенную квартиру. Затхлый воздух редко проветриваемого помещения почему-то придавал уют нежилому помещению. Закрыв за собой дверь, женщина оставила чемодан в прихожей прошла в комнату. Вот я и дома, - вдруг подумалось ей. Старая, заброшенная квартира, отписанная ей в благодарность за уход за дальней родственницей. Ухаживала не потому, что нуждалась и надеялась на наследство. Потому что иначе - не могла. Приходила сюда через день, приносила продукты, мыла старые, облезшие от старушечьего шарканья тапками, полы. Стирала, готовила немудреную еду и слушала бесконечные воспоминания о чужой, когда-то и с кем-то прожитой жизни. И почти каждый вечер оправдывалась перед Сергеем: « Ну пойми..Не могу я бросить её. Да, не мать родная. Да, знаю, что есть сын. Но она ему не нужна. . Да, знаю, что я дура..Но что с этим поделать?»
Всё закончилось через пару месяцев. Однажды пришла, открыла дверь. Тишина. Но – не привычная, а какая-то неживая. Мертвая тишина. Почему-то явно ощущалось отсутствие живой души. Так и оказалось. Еще теплое тело на диване. Милиция. Суета. Похороны. Удивление от свалившегося «богатства», и оправдание перед сыном покойной, бросившем неотложную работу, и прилетевшем «вступать в права наследства». Ей было всё равно, но Сергей отстоял квартиру, внезапно свалившуюся им по завещанию. Сын уехал с проклятиями в её адрес. И - ни с чем.
Поначалу хотели сделать ремонт в квартире,и сдавать, чтобы не пустовала, но руки так и не дошли. Теперь - дошли ноги, горько усмехнулась Анна. Идти-то ей, по-большому счету, некуда. Да и не к кому. Родителей давно нет. Да, есть подруги. Переночевать-с радостью! Жить? Не откажут, но совесть-то надо иметь. У всех своя жизнь. Теперь и у неё своя. Её единственная и неповторимая жизнь! Непрошеные слезы как кипятком обожгли глаза. Из груди вырвался то ли всхлип, то ли вой. И тут же из-за пазухи, в унисон, раздался щенячий плач. Анна достала собачьего детеныша, посадила на пол. Сонный щенок тут же присел, из-под толстой попы натекла лужица. Женщина сквозь слезы улыбнулась: да, псинка, ты права. Это теперь наше с тобой место. Будем мыть полы!
В кладовке нашлось и ведро, и старый халат. До поздней ночи мыла, убирала, складывала всякий хлам в мешок. Пыхтя, сволокла мешок на помойку. Забежала в круглосуточный супермаркет. Шла, неся в пакете бутылку молока, мыло для себя, и шампунь от блох для найденыша. На сегодня – это самое необходимое для жизни. Смыть грязь и прошлое. Шла и чувствовала, как сыреют и мерзнут ноги в протекающих старых сапогах. Странное ощущение. Теперь её от фиолетовых сапог в прихожей бывшего дома, отделяло не несколько часов жизни, а сама жизнь..
Вошла в квартиру. В ноги с плачем бросился маленький жалкий комок.
–Не плачь..не плачь, мой маленький..Я вернулась. К тебе. Да, наверное, и к себе..- шептала Анна, чувствуя, как теплая волна омывает сжатое в кулак сердце..и уходят и обида..и боль.
Рано утром старый двор проснулся от привычного гомона продавца-молочника:
-Молоко! Творог! Кефир! Ряженка!
Анна открыла глаза. На старой прикроватной тумбочке стоял стакан с молоком. На полу - старая миска. Тоже с молоком. В ногах спало маленькое мохнатое чудо. Выкупанное и сытое. Сонный взгляд женщины скользил по старым, выцветшим обоям. Подумалось – нужно переклеить. Зелеными. С какими-нибудь легкомысленными веточками. Но чтобы - всё просто. Без серебра и позолоты. Просто - как сама жизнь.
За окном не унимался речитатив:
-Молоко, покупаем молоко! Творог!
Анна притянула к себе сонного щенка, растормошила и прижала к себе.
-Не нужно нам молоко! У нас уже есть! Да и вообще, всё у нас есть в этой жизни. И сама жизнь! Правда, моя радость?
Радость неожиданно звонко тявкнула.
Женщина рассмеялась:
-Радость? Так вот кто ты? Значит.. буду звать тебя Радостью! Или просто..Рада!
В квартире было тихо. Впереди был выходной день, из честно заработанных, «отгульных».
Анна встала с постели, сладко потягиваясь, подошла к окну. Старый клен тихонько царапался в оконное стекло. За окном начинался новый день.
-Хорошо..Нет, на самом деле..Всё хорошо! - прошептала Анна.
Радость звонко залаяла в ответ.