Актуальные проблемы теории и методологии науки о языке Международная научно-практическая конференция 17-18 мая 2007г. СПб ЛГУ им А. С. Пушкина,2007- стр. 108-113
ISBN 978-5-8290-0617-4
Элементы научно- исследовательской работы при анализе англоязычного художественного текста В. В. Набокова
Текст В.Набокова «Speak, Memory»,по некоторым версиям, является автобиографией писателя. По другим версиям, это одна из глав автобиографических мемуаров «Conclusive evidence», не имеющая авторизованного перевода на русский язык, однако известная читателям в виде русского текста с некоторыми лакунами , или пропусками в труднопереводимых местах. Сам автор в предисловии к мемуарам сообщает, что главы 11 и 14 были напечатаны отдельно в Partisan review. В первое американское издание 1951 года (New York, Harper &Brothers Publishers) глава 11 включена в общий текст, однако в 1954 году Издательство имени Чехова (New York),публикуя русский вариант мемуаров, опустило главу 11вовсе (либо не располагало английским текстом), а глава 14 ( в русском варианте она 13) содержит значительное количество лакун, белых пятен, происхождение которых можно объяснить по-разному, в том числе сложностью художественных образов и языка, недоступных переводчикам. В пятитомной антологии «Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса»(Ставрополь, 2002-2006) под названием «Первое стихотворение» опубликован русский вариант главы 11 как статья Набокова метапоэтического характера. В другом контексте тот же текст Набокова отнесён к автобиографии Speak, Memory: An Autobiography Revisited (Антология, с.362).Думается, что специалистам - набоковедам ещё предстоит определить жанр, название и текстовую идентичность главы 11,которая послужила материалом для небольшого учебного экскурса в мир художественных образов писателя и дала пищу для раздумий о даре или синдроме. Приступая к чтению текста и анализу языка писателя-синэстета, каким является Набоков, студенты и преподаватель сталкиваются с первой проблемой филологического поиска - установлением авторства самого текста и его перевода, выяснением истории написания и издания текста, нахождением всех, по возможности, версий и вариантов текста и определением соотношения объема английского и русского вариантов. Безусловно, подобная работа требует времени и умений текстологического характера, которыми, увы, студенты нынешнего поколения не владеют и даже полагают лишними в своём образовании. Тем не менее, комментарии по текстологической характеристике произведения и текста необходимы. Кроме этого ,тема текстологической направленности предложена в качестве дипломной работы студентам – филологам, получающим дополнительную специальность в области иностранного языка, и студентам факультета романо- германской филологии.
Термин синдром в данном контексте возник не случайно. Дело в том, что некая тайна окутывает псевдоним Набокова Сирин. Сирину посвящено исследование В. Ф. Ходасевича «Владимир Набоков:Pro et contra»( Изд.С-Пб,1997), в котором поэт и критик пишет:”Сирину свойственна сознаваемая или, быть может, только переживаемая, но твёрдая уверенность, что мир творчества, истинный мир художника, работою образов и приёмов создан из кажущихся подобий реального мира, но в действительности из совершенно иного материала, настолько иного, что переход из одного мира в другой , в каком бы направлении совершался, подобен смерти”.В упоминаемом уже нами «Новейшем словаре иностранных слов и выражений» читаем о слове Сирин: “..в 30-40гг. ХХ века псевдоним русско- американского писателя В. В. Набокова”. Однако в английском тексте Набокова читаем нечто другое:
I met many other ;migr; Russian authors. I did not meet Poplavski, I met. .Aldanov,…Kuprin…Eichanwald…Marina Tsvetaeva…but the author that interested me most was naturally Sirin. Beginnig with the appearance of his first novel in 1925 and throughout the next 15 years, until he vanished as strangely as he had come, his work kept provoking in interest on the part of critics…Sirin ‘s admirers made much, perhaps too much, of his unusual style, brilliant precision, functional imagery and that sort of things. His first two novels are to my taste mediocre…the most haunting are….and LUZIN’ S DEFENCE, which is about a champion chess player who goes mad when chess combinations pervade the actual pattern of his existence.
Русского соответствия, насколько нам известно, данный отрывок не имеет, потому вероятна версия о том, что русским исследователям Набокова мог быть не известен факт знакомства Набокова с неким Сирином, который, к тому же, написал “Защиту Лужина” и обладал такими же особенностями художественного стиля, что и сам Набоков, и который, как и Набоков, в 40-е годы исчез столь же странно, как и появился Если Сирин - сам Набоков, то есть основания задуматься о раздвоении личности или о веских причинах необходимости псевдонима и потребности самооценки своего творческого метода: “…его необычный стиль, блестящая точность , образность и тому подобное”. Обращает на себя внимание роковое совпадение некоторых элементов биографий Лужина, героя Набокова, и мифологических птиц Сирин (Sirens), которые , по одной из поздних легенд, покончили с собой, потерпев однажды неудачу. Лужин ведь “ сходит с ума, когда шахматные комбинации поглощают всё его существование”.Уместен вопрос- почему в начале 50-х годов, когда Набоков писал свою автобиографию( или главу мемуаров), он увидел себя со стороны в образе Сирина и даже подарил ему авторство «Защиты Лужина»? В этом состоит ещё одна задача для исследователя текста -каково отношение Набокова к мифическому Сирину, был ли Сирин волшебной птицей, свившей своё гнездо “ на западных ветвях волшебного древа Ирий”, и был ли он знаком со своим восточным братом птицей Алконост( Славянская мифология,2003, с.125). Вспомнив слова писателя о “даре великолепном и тяжёлом”,мы обратимся к его художественным образам , многие из которых остаются недоступны восприятию студентов, закончивших сельские школы, не знакомых с малиновыми мелодиями серебряного века русской литературы ,не привыкших рассматривать бабочек после их зимней спячки, не умеющих смотреть на мир глазами художника и одновременно слушать музыку дождя, ритмы стихотворения и считать удары собственного сердца. Длинные витиеватые синтаксические структуры писателя, напичканные доотказа сложнейшими образами синэстетического восприятия и мышления, вызывают у большинства студентов отрицательные эмоции и нежелание читать по- английски. В таком случае , наверное, полезно обращение к русскому переводу, если он имеется ,и его сопоставление с собственными вариациями. Очень важно также отыскать в студенческой среде энтузиастов и любителей художественного творчества, способных оценить язык и стиль писателя-мастера . Как правило, такие студенты сами занимаются или занимались когда-либо сочинительством, поэзией, прозой, музыкой или живописью. Разбудить в них жажду научного поиска довольно легко. Одни становятся активными участниками анализа произведения и текста, другие –пассивные слушатели и созерцатели. Что делать? Природа не всех подряд балует дарами творчества и таланта. Можно задать вопрос- зачем читать и анализировать столь сложные для восприятия произведения, какими являются тексты Набокова и ему подобных авторов? ( В литературе о Набокове существует мнение о принадлежности писателя к модернистскому направлению и стилю). Ответ заключается в том , что, работая только с лёгкими , доступными для среднеобразованного человека текстами, мы обедняем его воображение, подгоняем под шаблон его эмоциональный статус, не даем пищи для размышлений, не развиваем его природные способности. Когда же студент разобрался в паутине сложных языковых конструкций, понял и представил образы, которые когда-то владели писателем и заставили его запечатлеть их на бумаге, он удовлетворён и может идти дальше.
При рассмотрении сложных синтаксических конструкций набоковского текста, таких, например, как абсолютные номинативные конструкции , субъектные или объектные предикативные комплексы , невозможно разделить лингвистический и филологический анализ. Нельзя анализировать синтаксис без лексики, а лексику- без её наполняемости образами, которые у Набокова оригинальны, призрачны и тщательно выписаны с добросовестностью художника- пейзажиста. Например, в главе XI поразителен по манере описания образ беседки- павильона в имении писателя:
I dream of my pavilion at least twice a year, and some symbol …must be extracted from it. It hangs around with the unobtrusiveness of an artist*s signature…I find it clinging to a corner of the dream canvas or cunningly worked into some ornamental part of the picture. В той же манере художника- живописца Набоков рисует картину неба после проливного дождя: Gulfs of voluptuous blue were expanding between great clouds-heap upon heap of pure white and purlish grey,- lepota[ Old Russian for stately beauty] ,moving myths, gouache and guano, among the curves of which one could distinguish a mammary allusion or the death mask of a poet
(Разливы великолепного голубого простирались меж пухлых скоплений белоснежных и лиловато-серых облаков,- лепота , что на древнерусском означает великолепие, -ожившие мифы, гуашь и гуано, среди изгибов которых можно было различить изображение какого-то огромного млекопитающего или посмертную маску поэта).
Только одно это предложение даёт пищу для размышлений и поиска: способно ли авторское воображение передать словами зрительные ощущения, даже если они -не реальность, а воображение, память, а , возможно, и галлюцинации воспаленного и возбуждённого эмоциями разума.
В указанных выше фразах Набокова студент, при наводящих вопросах преподавателя, должен увидеть и синтаксические особенности его языка- осложнение простого предложения полупредикативными конструкциями, например,Objective Nominative Construction( I find it clinging…or worked) , Parentheses (Lepota [Old Russian for stately beauty] ,moving myths, gouache and guano). Параллельно с образом мамонта( или слона) и “посмертной маски поэта” в облаках после дождя студент должен видеть безличность модальности ( one could distinguish), субстантивность прилагательного (gulfs of blue, clouds of pure white and purlish grey) и др.
Набоковские произведения дают богатый материал для комплексного анализа синтаксического устройства его образных высказываний. Анализ этот возможен на старших курсах, при углубленном изучении английского синтаксиса, когда у студента сформировался навык синтаксического видения, основанного на умении членить фразу на семантико-синтаксические блоки, видеть внутреннее устройство этих блоков и средства их соединения, различать предикативные и полупредикативные единицы, видеть внесистемные явления, ощущать гармонию высказывания и понимать способы её достижения. Оправдывает себя давно применяемая нами система построения логико- грамматических схем предложений, иначе- вертикальная трансформация предложения с линейными ядрами- предикативными центрами и точками- скрепами, на которых держатся блоки.
Составив совместными усилиями синтаксическую схему предложения, мы предлагаем студентам программу поиска, обозначив конечную цель каждого этапа и целого, после чего, также совместно, осуществляем серию трансформаций фразы и по-русски, и по- английски, например, заменяем единицы блоков в схеме самостоятельными предложениями, после чего осуществляем перевод фразы, допуская его вариативность в зависимости от эстетических предпочтений. Думается, что творческий подход к анализу, отказ от школярской нормативности относительно “членов предложения” и совместность работы дают свои результаты и постепенно формируют у студента аналитические способности и навыки.