Где-то была война

               

     Уходя на работу, вместо завтрака, обеда и ужина, мама оставила мне только маленький кусочек жмыха.

    Жмых был  величиной    со спичечный коробок, серый и глянцевый, как речная галька. Откусить от него было  также невозможно, как и от речной гальки. Но когда  этот камешек сосешь, голод притупляется. Да и  запах у него прекрасный! Жмых пахнет маслом, подсолнухами, солнцем и счастьем. А счастье - это когда не было войны, и отец был дома.

     Помню, мама наливала в глубокую тарелку пахучее подсолнечное масло, солила его крупной солью и мы макали в него большие куски мягкого хлеба. Вкусно было невозможно!
     Я облизывала жмых, вспоминала счастливое время и обдумывала планы на день.  Все обещания данные маме утром были забыты.

     Хотя, что я могла сделать не так?  Далеко не убегу, т. к. на улице зима, а валенки общие на двоих с мамой ,спички в спичечном коробке пересчитаны и спрятаны, а из игрушек  только цветные стеклышки, лоскутки да камешки.

     Когда в дом зашла тетка Нина, я даже обрадовалась – будет с кем поболтать.

     Тетя Нина, мамина сестра, жила рядом с нами, только наш дом окнами выходил на улицу, а их стоял  в глубине участка. Но между двумя домами была калитка,  которую смастерил  муж тетки Нины - Григорий, еще до войны, что бы недалеко   ходить в гости друг к  другу.
 
     Григорий вернулся с войны по ранению  в середине войны, прожил год и тихонько умер. Но тетка  Нина успела родить девчонку Людку.  А у самой уже было четверо: старший Петька, рыжий и носатый, потом Дина, почти девушка,  ладненькая,  и серьезная. Носила, берет, и гладко зачесывала на бок волосы. Ну и  дальше шла мелочь - Сашка и Дашка.

    И ещё  у них была корова!     К концу войны на нашей улице коров уже не осталось, а у тетки Нины - была.
    Звали её Мария.
 Не  Зорька, не Майка, не  Красуля – а  именно Мария. Корова была настоящая красавица с большими влажными глазами, с длинными прямыми ресницами.
 Не переставая жевать, она всегда глядела на меня с любопытством  и пониманием.

  Мария была  на нашей улице эталоном красоты. Если говорили про кого-нибудь - "у неё глаза как у Марии",- значит, говорили об истинной красоте.   
     Я любила гладить Марию по склизкому носу, чесать завитки между рогами, сгонять мух с подвижных ушей. Летом угощала её травой собранной в огороде. Корова с шумом дышала через ноздри и этот, выпущенный из  нутра  горячий воздух,  имел неповторимый запах парного молока.
 
      Молоком тетка Нина не угощала, самим не хватало. Но однажды, я пришла к ним в гости, когда   младшие вылизывали кастрюльку после  манной каши для Людки. Мне тоже разрешили  соскрести пальцем со стенки остатки каши на молоке и с сахаром. Это было блаженство!

     Тетка в молодости, говорят, была красавица, даже окончила гимназию.
 Я видела её  на фотокарточке, где она в гимназическом платье, с бантом у основания косы.
 Сфотографировали её в пол оборота,- носик как по линеечке, брови дугами, веки большие, как начерненные углем. У тетки до сих пор ресницы густые и черные и зубы красивые.  Крупные, овальные и белые. Жаль, редко она улыбается.

     Я знала, зачем пришла к нам тетка Нина.

    В нашем маленьком дальневосточном  городке маслозавод был единственным предприятием. Там работала моя мама, вот откуда у нас был жмых. Ещё можно было купить барду - жидкие остатки производства .Зимой – это было единственное, чем кормили корову
  Наверно корм кончился и надо ехать за бардой. У тетки была тачка, смастеренная умелыми руками  покойного супруга, двухколесная, с бочкой посередине.
Два человека впереди, по одному у каждой оглобли и один позади бочки – вот и тройка борзая!

    Однажды я выпросилась у мамы  в этот поход  за бардой.  Мама взяла меня с собой, потому что мы  редко виделись. Утром я ещё сплю и вечером я уже сплю. А тут целая ночь вместе.
   Стояла зима, а дальневосточная зима это минус сорок, да с ветром, да с порошей.
   Замотали меня, чем могли. Помню, шаль большая, ворсистая, в клеточку, похожая на плед. Теплая, как шуба, но очень тяжелая.
  Вышли по темноте. Ещё не уставшие «лошадки», да и бочка пуста, бежали резво,  распевая во весь голос песни. Даже не пела, а орали.  Я, сидя около бочки, тоже подпевала, пока не замерзала. А как замерзала, спрыгивала и бежала рядом, согреваясь. И даже не догадывалась, что песни орались от страха. Темный, безлюдный город ни дымка, ни огонечка. Все завалено сугробами.

    Ближе к заводу тачки стали попадаться чаше и чаще. Потом бесконечный караван тачек, запряженных бабами да  ребятишками, продвигался  к пункту раздачи.

   Кругом  темнота и только впереди очереди светит лампочка. У раздачи слышались крики, ругань, даже плачь. Бесформенные фигуры замотанные чем попало, пар изо рта клубами, настолько густой, что казалось, если сжать его в ладони, то получится снежок. Наледи  наросло столько, что уставшим бабам приходилось напрягаться до предела, что бы подтащить тачки к трубе, из которой разливают барду.
 Я устала, замерзла. Хотела спать.

    Когда подошла наша очередь я уже не плакала, а подвывала, как щенок.
 Открыли бочку, подставили её под трубу. Раздалось несколько  чмокающих бульков. Повалил  густой, горячий пар, пахнущий дрожжами. Готово!
    Обратная дорога заняла времени  гораздо больше, да и не до песен было.
Я тоже  изо всех своих девчоночьих сил толкала бочку, упираясь тонкими  руками в её теплые бока.
Мария на  целый месяц кормом была обеспечена!
    Понятно, если тетя Нина зашла, значит, барда заканчивается. Мама  была на смене, и тетя обещала зайти завтра.
. А когда я решила перекусить, жмыха на столе не оказалось. Взять  его могла только соседка.
    Я даже не обиделась и не удивилась. «Каждый выживает, как может»- не совсем так складно, но примерно так подумала я. Накинула теплую шаль, обула старые вязаные носки и побежала к соседям

    Мама  снег на дорожках расчищала, иначе  он мог навалить выше крыши и тогда хоть туннель прокапывай. Узкая тропинка, зажатая с двух сторон сугробами, скрипучая калитка, крылечко. Открыла обледеневшую дверь. В нос ударило запахом  нестиранных пеленок, бедности и безысходности.

   Младшие дети возились на печи, малышка Люда лежала в зыбке и сосала мой  кусок жмыха.
  тетка Нина стояла около стола спиной ко мне и  вытирала его тряпкой, даже не повернулась ко мне.
    -Тетя Нина, отдайте мой жмых,- несколько раз поканючила я.

С печи свесились головы детей и с любопытством смотрели  что будет дальше.
Тетка Нина все терла и терла стол тряпкой...

     Спать  я легла голодной и злой.
    -Придет мама , все расскажу - решила я и уснула.
 
    Очень удивилась, когда утром услышала голос тети Нины.
 Потом страшно закричала моя мама. Так страшно,  мне даже  показалось,  что мама упала в подпол.
   Больше всего мама боялась темного подпола, она верила, что там живет домовой. 

  - Наверно полезла в подпол и там увидела его - спросонья решила я.
   -И зачем она туда полезла? Картошка кончилась давно
.
   Я уже хотела встать и узнать в чем дело, но к кровати подошла  тетя Нина,  и протянула мне  кружку с молоком.
   -Пей, сиротинка- сказала тетка.
    -О чем она? -промелькнула у меня мысль .
   Запах парного молока, невыразимое блаженство  во рту лишило меня  возможности соображать. Я медленно пила, а тетя Нина плакала.
 Наверно раскаивается за вчерашнее - решила я.