«Если к сорока годам комната человека не
наполняется детскими голосами, то она
наполняется кошмарами»
\ Ш. Сент-Бев\
Он сидел на табурете. Старый, больной, измученный чем-то очень личным, и в то же время, чем-то таким далеким, он просто сидел в тени такой же старой веранды своего большого, пустого дома. Табурет то же был старым, поэтому втроем: старику, дому и табурету, было уютно и комфортно. Ничто не мешало им слушать и понимать друг друга. Они знали друг друга так давно. Вот здесь, в спальне на втором этаже, уже третий год все скрипят и скрипят дверные петли. «Смазать бы надо…» - напоминал себе старик, но все как-то руки не доходили. Или же это только след одинокой жизни, когда человек пытается развлечь себя хотя бы ничего не значащими замечаниями?
Старик, конечно, знал, что никогда не починит петель, но ему было так приятно осознавать, что он еще что-то может, что он еще для чего-то нужен на этом свете, где ничего уже не веселит и не интересует его больше, чем этот табурет, эти веранда, дом и глухо скрипящие петли. Впрочем, его вряд ли когда интересовало другое, да и в иной, «не этот свет», он никогда не верил. Так, что старость была для него не новостью.
Впереди закатывался измазанный красной пылью огромный диск солнца. Его лучи трогали морщинистое лицо старика, его высохшие руки. Солнце, отдавая ему, остатки тепла, проваливалось все ниже и ниже, вслед за временем. Наверное, в ту же красную пыль беспредельной степи.
Сколько раз старик сидел вот так на веранде, наблюдая за падением великого светила, с тех пор, как не стало его старухи? Перед той ночью они сидели здесь вдвоем, и она вдруг как-то особенно печально, чем обычно, пожалела, что у них нет детей. Она смотрела долго-долго вперед, в пыль, поднимаемую ветром на дороге, в точку горизонта, куда проваливалось солнце – последнее для нее, а потом с непреодолимой тоской поглядела на мужа, и в глазах ее он прочел немой укор.
Да, она всегда хотела детей. И сад. Она мечтала об этом с той нежной надеждой, с которой может мечтать только женщина. Но на каменистой, сухой почве степи сад рос плохо, а в каменном сознании мужа не было места ничьим мечтам, кроме его собственных.
Он знал о ее мечте. Иногда, когда он входил на кухню, она сидела, задумавшись, с прекрасной улыбкой на губах и аккуратно поглаживала живот, представляя, что там, внутри нее, новая жизнь, крошечный свет радости. Оно прорастет со временем, вырастет…. Но… он знал о ее мечте, и она его раздражала.
Солнце скрывалось где-то за горизонтом. Две птички купались в пыли на обочине дороги. «Дождь будет». - Подумал старик и побрел, шаркая рваными тапками, в дом. Петли скрипнули, когда он зашел в спальню. Скрип этот показался особенно мучительным в сравнении с прорывающимся сквозь закрытое окно смехом соседских детей….
Следующее утро старик еще увидит. Увидит дождь, бегущий через степь на север, а потом останется сиротой веранда с облупившейся краской, старый табурет унесет кто-то из бродяг, и дом встретит случайного прохожего все тем же унылым, протяжным пением петель, что и провожал старика в последний путь.
5.08.1997