Июнь нагрянул неожиданно, хотя все мы давно его с нетерпение ждали. На госэкзамены к нам приехал представитель Министерства образования из Минска. Первые несколько предметов меня не волновали. Самым важным и ответственным я считал письменную работу по белорусскому языку.
Мы прослышали, что будет четыре темы. Конкретно какие, не знал никто. Они находились в конверте у минского представителя. Но то, что тема «О Комсомоле» будет, я не сомневался. За оставшиеся дни пришлось поднапрячься. Проработать на всякий случай темы белорусской и русской классики. Собрать воедино все фрагменты своей будущей поэмы, составить детальный план и доработать заключительную её часть.
Наши ожидания оправдались. Две темы были из классиков Белоруссии: Якуба Коласа и Янки Купалы, одна - Максим Горький, роман «Мать» и «Героические будни Комсомола». Я воспрянул духом и сосредоточенно начал черновой набросок поэмы.
Наш педагог, Белла Самуиловна, что–то очень тихо сказала присутствующему представителю Министерства и он подошел ко мне. Посмотрел чистые листки бумаги,
приготовленные мною для черновика, почитал из-за моего плеча, то что я успел по памяти написать и до окончания срока больше ко мне не подходил. Но по классу всё время прохаживался, внимательно наблюдая за студентами.
Я немного не рассчитал время для переписки поэмы начисто. И сдавал работу в числе оставшихся нескольких человек. Представитель попросил меня принести ему и черновики, где всё было испещрено поправками, переделками, дополнениями.
Девочки из группы, собравшись за дверью, волновались и недоумевали, почему я замешкался и что у меня не заладилось с сочинением. И когда я появился набросились с вопросами, почему так засиделся, какую тему взял. Оказалось, что о комсомоле никто из них сочинения не писал.
Когда вышли остальные студентки, все заинтересовались, что там делают наша Белла и мичанин. Оказалось, что они читают моё сочинение и о чём-то говорят. Когда они вышли из класса, улыбающаяся Белла Самуиловна сказала, что все мы молодцы и она довольна нами.
Назавтра Федор Львович позвал меня к себе и похвалил: « Ну ты и размахнулся ! Целую поэму выдал! Министерский чиновник даже черновики твои забрал. Вот твоё направление в Минский пединститут. Вручу завтра на выпускном вечере. Поздравляю !» - и крепко пожал мне руку.
Сумотошый остаток и часть следующего дня ушли на подготовку выпускного вечера. На мне лежало художественно - творческое его оформление: торжественная часть, самодеятельность и, естественно, застолье с выступлениями, поздравлениями, тостами, выражениями благодарности и пожеланиями педагогам .
Перед самым началом вечера мне стало известно, что к нам прибыл гость- Петро Приходько. Увидел его только за столом рядом с Фёдором Львовичем. Он, улыбаясь, помахал мне рукой и многозначительно подморгнул. Подумалось, не привёз ли он мне радостную весть, а может быть, и небольшую книжицу из той тетрадки стихов, что выслал ему ранее. Но «радость» оказалась ложной.
Торжественная часть состояла из напутственной речи директора, выступлений двух, трёх преподавателей и вручения нам дипломов об окончании. Мне директор вручил вместе с дипломом направление в Пединститут им. Горького. Валентина Котова получила диплом с отличием, такие же дипломы вручили ещё двум девушкам из других групп. Двое парней немного не дотянули до этого уровня.
Вечер прошёл хорошо, организованно и весело. После того, как я прочёл стихи посвящённые училищу и педагогам, директор усадил меня между собой и Приходько. За разговором не забывали и о рюмках. Но после двух, выпитых за здоровье Фёдора Львовича и гостя я пить отказался, сославшись на то, что рано утром мне надо отправляться в пионерлагерь. Но основная причина была в том, что я водки не терпел, а на вечере уже выпил несколько рюмок вина.
С Петром Приходько поговорить так и не довелось. После нескольких танцев я потерял его их вида. Не видно было и директора, вероятно, они тихо удалились в кабинет, на второй этаж. Вскоре и я незаметно ушёл к себе в общежитие. Поспать удалось часа три, не больше. За мной пришёл посыльный от Елены Викторовны, директора лагеря. Она с хозяйственником уже ждали меня в легковой машине.
Как трудна для меня была дорога, с содроганием вспоминаю до сих пор. То ли выпитое за вечер вино с водкой, то ли напряжение последних дней так вымотали меня, что лишь огромным усилием воли сдерживался, чтобы меня не вывернуло наизнанку в присутствии старших товарищей.
Может быть и заметили они моё состояние, но ничем не показали этого. Только после небольшой остановки в живописной рощице рядом с необъятными садами мне стало легче. И я радовался, что не оконфузился, выдержал и этот, самый трудный из «экзаменов».
Ранним утром прибыли на место. В большом парке, белоснежный палац с колоннами, какого-то бывшего ясновельможного пана, встретил нас полнейшей тишиной. Оказывается, лагерь уже функционировал пару дней. И сейчас все детвора ещё спала. Я сразу узнал этот парк и палац. Располагался он на территории садоводческого совхоза «Жиличи» в тридцати пяти километрах от Бобруйска. Здесь мы были однажды со студенческим концертом.
В главном, трёхэтажном корпусе его, находился сельскохозяйственный техникум. В правом флигеле размещалось общежитие студентов, а в левом - учебные классы. В левом двухэтажном корпусе и разместился наш лагерь. Поскольку учебный год закончился, все остальные помещения и территория были в полном нашем распоряжении.
В дальнем конце нашего флигеля находилась кухня и столовая. Туда мы все и направились. Обустроенный умывальник перед столовой с зеркалами, кафельный пол и чистота, производили хорошее впечатление. В столовой кроме общего зала со столиками для четырех человек, были и две комнаты для руководства. Здесь уже ждали нас накрытые столы.
Но от одного только запаха пищи меня снова замутило. Хозяйственник, Николай Петрович, понимающе хлопнул меня по плечу и привёл к столику у окна. К нам тут же присоединилась и Елена Викторовна: « Не подобает мужчинам оставлять без внимания единственную женщину. Я за то, чтобы у нас всегда было взаимопонимание. Коля доставай, что ты там припас ?»
Николай Петрович вынул из портфеля бутылку хорошего вина и бутылку водки. Оба посмотрели на меня. Я отрицательно покачал головой. Но он сам определил, что больше подойдёт, и открыл вино, посоветовав: «Только так можно прогнать хмель и почувствовать себя нормально».
Оба они выпили и подбодрили меня. После рюмки вина одурь прошла, появился аппетит. Но больше я пить не стал. Немного перекусив, вышел на улицу. Вскоре появился Николай и отвел меня в комнату с двумя кроватями, приготовленными для отдыха.
-Ты что, совсем не пьёшь, или перебрал вчера малость? - поинтересовался он. - Лена утверждает, что ты не терпишь водки, а вина пьёшь только пару рюмашек. - И я подтвердил эту догадку директроисы. Она, оказывается, хорошо изучила мои привычки и наклонности за два прошедших сезона совместной работы.
Проспал я до обеда. Когда проснулся, увидел, что все ребята в столовой. Прихватив полотенце, быстро помчался к речке. Небольшая, с чистой водой речушка, протекала в ста метрах от лагеря, отделяя парк от садов. В этом месте она значительно расширялась, метров до двадцати, с полутораметровой глубиной, и, хотя не было пляжного песочка, зато чистая зелёная лужайка была очень кстати. Это местечко и стало любимым для нашей детворы.
Выйдя их воды, с удивлением заметил десяток знакомых ребячьих мордашек. Оказывается, засекли – таки моё бегство к речке. Посыпались вопросы: когда я прибыл, почему не пришёл в столовую и, главное - где я научился так нырять и плавать? Они видели, спрятавшись за кустами, как я, поплавав немного, нырнул с одного берега и появился из воды у другого.
Пришлось рассказать, что с пяти лет, живя вблизи рек, я уже хорошо плавал. А нырять научился благодаря играм на воде. У нас была традиция: во время купаний мы затевали игру в салочки. Но уходить от ведущего нужно было не вплавь, а нырнув, и под водой, изменив направление.
Ребята тут же пожелали научиться нырять подобным образом. Позже оказалось, что некоторые мальчишки и девчонки вообще не умели плавать. И эта речка служила нам верой и правдой до конца августа.
Стремглав пронеслись лагерные будни первого срока. Зелёные рощи, обширные сады, дальний сосновый бор были постоянными местами наших игр, военных «сражений». А по вечерам самодеятельные «концерты» с пением, декламацией своих стихов и произведений классиков. Даже Елена Викторовна часто подсаживалась к нам и принимала участие в общем торжестве.
Как-то раз за обедом она призналась, что в такие моменты молодеет душой и чувствует себя восемнадцатилетней. И благодарно смотрела на меня, а я смущался и краснел под её взглядом. Она часто вызывала меня на откровения. Интересовалась моими планами на будущее. Часто просила дать ей почитать стихи, которые не прекращал я писать даже и в самые напряжённые дни и сложные моменты. И я не отказывал ей в этом, хотя никому и ни под каким предлогом тетрадок своих не давал.
Чувствовалось, что она очень чуткий и добрый человек. Не однажды доводилось видеть, как к ней идут девочки со своими вопросами, жалобами, проблемами. Хотя вожатая всегда находилась рядом, но шли именно к Елене Викторовне. И она для каждой находила какие-то слова утешения, поддержки, наставления. Никогда я не слышал, чтобы она повышала на кого-то голос.
В конце июля отправили первую смену. Уже стало правилом, что несколько ребят оставались в лагере и на вторую, августовскую очередь. Так было и в этот раз. Мы всегда приветствовали такие инициативы. Правда, не многим родителям это удавалось. Но детям высоких чиновников было под силу.
Приезжая к своим чадам по воскресным дням, они видели всю нашу жизнь, радость своих питомцев, восторженные их отзывы о походах, играх, плавании, и они с удовольствием шли навстречу просьбам своих детей. Кроме того, помогали в решении разных мелких проблем, возникавших в нашей лагерной жизни, так что нужд мы никаких не ощущали.
Август выдался очень жарким и сухим. К тому же во втором заезде оказалось много неумеющих плавать. С вожатыми мы взялись за их обучение. И каждый день перед обедом около часа возились с детворой. Ребята больше интересовались нырянием. Показывал им, как, нырнув, удержаться у дна, как плыть под водой обязательно с открытыми глазами.
Движение головы - вверх или вниз достигается движение туловища в глубину, либо всплытие. Плавание осуществляются выбросом рук вперед с интенсивным гребком вдоль туловища. На мелководье для ускорения можно одновременно с гребком оттолкнуться ногой ото дна. И ребята очень быстро перенимали все премудрости подводного плавания.
В один из жарких дней я не проследил за собой, когда нырял и за это поплатился. Дело в том, что у меня совсем отсутствуют барабанные перепонки в ушах: последствия контузии в 1944 году. Как бы ни берёгся во время плавания, но в уши всегда попадёт вода. Зная это, я всегда закладывал в уши ватные бирюши, а лучше всего пробочки из воска. В этот раз я умудрился потерять такую пробочку.
Увлёкшись нырянием с ребятами, я долго не проверял себя. Когда же закончили занятия, почувствовал, что правое ухо у меня заложено. Как ни прыгал на одной ноге с наклонённой головой - так ведь поступают все, вытряхивая попавшую в ухо воду - у меня ничего не получилось.
А к вечеру разболелась голова. Но я не придал этому значения. Утром уже не смог подняться. Температура, озноб, тошнота и жуткие мышечные боли.
Елена Викторовна, врач по образованию, хотя и была политработником, квалификации своей не потеряла, Тщательно обследовав меня, заподозрила сероз- ный менингит. Тут же позвонила в горком. После обеда приехали двое - ведущий врач городской больницы и молодой специалист из Минска.
Я лежал уже в отдельном боксе, едва ли не теряя сознание. Обследовав меня тщательнейшим образом, удивляясь моим ушам, они удалили немного жидкости из уха, взяли пробу крови на анализ, сделали несколько инъекций за ухом и в руку. А потом все трое пришли к выводу, что с менингитом надо повременить: покажут анализы крови и жидкости из уха.
Трое суток я пролежал без сознания с температурой под сорок. Три ночи Елена Викторовна провела в боксе, поставив для себя вторую кровать. Инъекции и капли в ухо, растёртые горькие таблетки с водой вливала в мой воспалённый рот. И утром на четвертый день я открыл глаза, когда она поднимала мою голову, чтобы влить лекарство.
-Ну, молодец! Всё же одолел инфекцию! А я так за тебя боялась, хотя и позвонили врачи, что подозрение на серозный менингит снимается. Но воспаление то ли внутреннего уха, то ли оболочки в этой области было. Какая-то инфекция попала внутрь вместе с водой или откуда. Я сразу же послала воду на анализ, но ответ пришёл отрицательный. Вода вне подозрений».
А днём я уже почувствовал голод. Довольная директриса прислала разных деликатесов, но – глаза бы ели, а желудок довольствовался малым. Вдруг слышу шум, топот, шушуканье. И входят ко мне несколько человек с большой миской отборнейшей малины. Она только несколько дней как поспела и ребята, не сговариваясь, вместо игр сбегали за малиной. Потом, с разрешения директрисы,
всем отрядом сходили за ягодами для себя. В лагере несколько дней стоял малиновый, дразнящий запах.
Малина ли поддержала меня или внимание и забота ребят, но вечером я уже был вместе с ними. Как врач, Елена Викторовна хотела запретить мне пока заниматься делами, но посмотрев на нас, увлечённых обсуждением каких-то новых задумок, улыбнулась и ушла, ничего не сказав. А через два, три дня я уже забыл о своей хвори.
Ребята - беспокойный народец - и мёртвого расшевелят. Снова начались наши занятия, но я пока сам не нырял, наблюдал с бережка, как быстро они овладевали всеми премудростями. Военные игры, спортивные состязания в вечерние часы, когда не так донимала жара и вечера у костра – были самыми любимыми мероприятиями.
Когда же узнали ребята, что я окончил учёбу и получил направление в Минский Пединститут и радость, и огорчение их тронули меня до глубины души. Как-то вечером они осторожно затронули эту тему и начали спрашивать, а смогу ли я летом приехать в город, чтобы снова работать с ними. Я обещал
им, если меня пригласят наши руководители. Но ведь вы уже будете почти взрослыми: кто в седьмом, кто в восьмом классе. Наверно, придётся организо-вывать что-то иное - комсомольские отряды, спортивные или трудовые. Жизнь покажет. А ваши папы и мамы пусть подумают об этом.
Апрель 2008 г.