Глава седьмая.
— То ли совесть у тебя чистая, то ли мозгов совсем нету! – разбудил его голос священника.
Леха испуганно вскочил по стойке «смирно». Подполковник и батюшка смотрели на него весело. Вид у них был лихой, и по лицам отчетливо читалось намерение выпить. Хорошо выпить! С песнями, буйством, с частичной потерей офицерского достоинства и фрагментарной утратой человеческого облика.
— Ну, показывай, где у тебя закрома! – Подполковник глядел на него с задорной издевкой.
Колесников немного опешил.
— Не делайте умное лицо, капитан. Еще заподозрят, что ты думаешь, и не бывать тебе майором! – продолжал веселиться Гнедых.
Батюшка тем временем занял деревянный ящик, временно работающий стулом, и из мешка на стол начал выкладывать разнообразные консервы.
Заставив половину стола, святой отец приподнял подол рясы и вынул из-за голенища начищенного до ослепительного блеска натовского берца нож. Любой десантник узнал бы в нем родной НР-43. Видимо, священнослужители не гнались за модой и предпочитали классику даже при открывании консервов.
— Вы бы хоть ножик-то протерли, святой отец, - осторожно предложил подполковник.
— А что, брезгуешь? – хмыкнул батюшка. – Или заразу какую подцепить опасаешься?
Священник тщательно протер лезвие внутренней стороной рясы и вновь повернулся к столу:
— Душевный человек твой старшина! Таких деликатесов нам насобирал на радостях, что на воровстве не погорел! Даже картошки сварить пообещал!
— Ты прямо граф Монте-Кристо, - с завистью сказал начштаба. – У нас в полку картошки нет. Я уже забыл, какая она на вкус. Все макароны с тушенкой на второе и суп из тушенки с макаронами на первое. Солдаты даже торты из макарон делают. Слава Богу, хоть самогон из них гнать не научились. Да еще концентраты от союзников, химия голимая, даже тараканы не жрут… Да ты садись, Леха, и не жмись, магнат картофельный! Попотчуй гостей горилкой из кактусов. Не бойся, иностранцы уехали.
Леха расслабился, достал из-под койки свой мешок, выставил на стол батарею «трофейного» спиртного.
— Насчет чистой совести – это я погорячился! А мозгов у тебя точно нету. Генштаб по тебе плачет. Вот такими слезами! – заулыбался священник и, чтобы показать размер слез, сжал кулак.
Леха заметил свежую ссадину, какая остается, если врезать со всей дури по зубам, и татуировку «ВДВ» на набитом ребре ладони. Батюшка поймал его взгляд:
— А ты думал, священников откуда вербуют?
— Я думал, все священники из ФСБ…
— Ну, правильно думал! Но одно другому не мешает. А потом, десантником я стал раньше, чем чекистом.
— А по званию ты где старше? – проявил любопытство подполковник.
— Много будешь знать, не успеешь состариться. Многие знания – многие печали!
— Это точно. - Грустно подтвердил Колесников.
— Какие у тебя в полку люди хорошие, - сказал батюшка. – Один Стаканюк чего стоит… А тут еще и капитан-философ. Философия – это хорошо для людей старых и сытых. Расслабляет и от собственного бессилия и бесполезности отвлекает. А людям в погонах она противопоказана. Как пиво. Процесс в организме идет, а результат до головы не доходит… У тебя стаканы где?
— Под вами, святой отец, в ящике.
— Меня, кстати, Михаилом зовут, - доверительно сообщил священник. – До третьего стакана. Потом можешь звать просто Миша. Пока не просплюсь.
Михаил, пока еще Михаил, вынул стаканы. Подполковник тем временем изучал этикетки:
— Ну, товарищи гвардейцы, с чего начнем?
— Да какая разница? – священник благостно улыбнулся, оглядывая богато накрытый стол.
— Нет, Миша, ты не прав!
— Михаил, сын мой! – строго поправил священник.
— Ну тогда не правы! При общем уровне крепости разные напитки вызывают разные эффекты.
Коньяк, например, наглухо забивает все вкусовые рецепторы. Закусывать его бессмысленно. На голодный желудок пробуждает в собутыльниках желание говорить друг другу «Вы» и рассуждать о несовершенстве земного устройства.
Виски, наоборот, аппетит пробуждает не только к еде, но и к другим радостям жизни. В смысле, по бабам резко тянет.
Ром совсем отключает тормоза, и собутыльники норовят продемонстрировать свою истинную сущность. Взрослые, солидные дядьки начинают вести себя, как дети или обезьяны, это уже от дозы зависит.
Водка – наиболее изученная вещь. Она обладает общепримиряющим эффектом. Собутыльники примиряются с несовершенством мира, с отсутствием баб, с отсутствием тормозов друг у друга и друг с другом. Жаль только, что для примирения необходимо сперва ну если не морду разбить, то хоть гадостей наговорить.
— Философия косит русское офицерство! - воскликнул батюшка. Причем, «философия» произнес так, как будто это, по крайней мере, мужеложество.
— Это сугубо личные наблюдения, подкрепленные многочисленными экспериментами, - скромно сообщил начштаба.
— Заметно, что личными! Но по поводу текилы мне хотелось бы экспертное заключение получить, а то я ее до сих пор не пробовал.
— Я тоже. А ты, капитан, пробовал?
— Так точно! Вчера.
— Ну и как? Какого эффекта, кроме опьянения, достиг? С несовершенством мироздания примирился или по бабам потянуло?
— По бабам меня, товарищ подполковник, и без бухла тянет постоянно. А насчет мироздания… Скорее расширил пределы знания, хотя помню не все. И с такими прорехами в нем лучше и не жить…
— Слыхал, отец Михаил? Нафиг нам прорехи в мироздании? Давай-ка лучше водочки. А то у меня на губе сидят два его лейтенанта, тоже с прорехами. Про снайпера - телепата особисту рассказывают.
— Да знаю я, кто что особисту рассказывает… Лейтенанты-то трезвые! Может, это и не от текилы?
— Так точно! Мы вчера ее по особой технологии выпивали.
— Это типа с лимоном и солью? – проявил эрудированность подполковник.
— Нет, товарищ подполковник! Знающий человек подсказал, что так ее пьют только вероятные противники, и то слабого полу. Русские ее пьют по-другому.
Леха объяснил технологию. Подполковник выразил желание скорее опробовать новый метод. В плане культурного обмена и поддержания традиций. Батюшка не одобрил:
— Что вы за люди такие, защитники Родины! Ради того, чтобы лошадиную дозу засандалить, готовы под бытовое пьянство научный базис подвести. Культурный обмен! Что же тогда в русле культурного обмена виски газировкой не развести и льда туда не набухать?
— Газировки нет, товарищ святой отец! – доложил Колесников. – Да и льда тоже.
— Ну, тогда давай текилу. С водкой. – согласился священник. – Только не по полному стакану. Текилы, конечно. С водкой так не балуй, разливай верно, на палец от края!
К тому времени, когда Стаканюк принес вареную картошку, в них уже сидело по триста грамм текилы на каждого. Это только одной текилы.
Картошка была заправлена сливочным маслом и посыпана мелко нарезанным луком и укропом. Давно Леха не ел такого.
После картошки разомлевшие офицеры и примкнувший к ним уже просто Миша, рясу он давно снял, засадили еще. За метеорологию и за мир во всем мире. Оставшийся в майке с надписью CANABIS LEGAL, просто Миша ловко изготовил косяк. Его пустили по кругу.
— Леха! Так чем ты так мировоззрение помял? - спросил Миша.
— Говорят тебе, святой отец, снайпер–экстрасенс у них тут завелся, – ответил за него Гнедых. - Каждую ночь берет одного офицера. Прямо через броню. Вот они тут сами себя и запугивают. В очевидное – невероятное играют. Гадают, шайтан или не шайтан. Агенты Малдер и Скалли у меня на губе особиста тихонечко с ума сводят. Мол, нечистая сила и мертвые с косами стоят. И тишина. Так я излагаю, капитан?
— Так точно!
— И что, действительно нечистая сила? – заинтересовался Миша.
— Послушайте… Не знаю, кто вы по званию, батюшка, но щеки-то не надувайте, это вас полнит. Я должен поверить, что вы сюда из-за фуры бухла приехали?
— А что, нет?
— Так что же ты тогда не уехал сразу, как со Спандаки все решили? Садился бы в свой Мерседес и скатертью дорога. Снайпера бы нам, грешным, оставил.
— А меня интересуют всевозможные экстрасенсы. Особенно убийцы.
— То есть ты здесь как «энтомолог», а не как око государево? То бишь, Божье?
— Одно другому не мешает.
— А если я тебя выставлю отсюда к едрени - фени? – воинственно поинтересовался подполковник.
— Тогда я буду уже не энтомолог, а чисто чекист. Ты у меня сразу поверишь, что Лаврентий Павлович жив. Никуда я отсюда не поеду! Я лучше сам тебя отсюда выставлю.
И анафеме предам. А анафема, она знаете какая? Кулаки пудовые, палки резиновые, клеммы с электричеством на яйца. Знаешь, как неудобно выбитые зубы с пола сломанными пальцами собирать? Подписывать все, что анафема скажет, будешь. У нас и генералы, как девочки, плачут. А уж подполковники…
— Значит, вы так вопрос ставите? Хорошо! Колесников, вышвырни его, он хам!
— Это ты кого хамом назвал?
Леха наблюдал за их перепалкой с искренним интересом, ему очень нравились эти могучие пожилые дядьки.
И ясно было, что словесная их перепалка так и останется словесной. Люди, столь просвещенные в применении насилия, хорошо знающие свои и чужие возможности, не станут рисковать попусту. Сейчас, когда они остались в одних тельняшках, Леха увидел, что оба они могучие бойцы с внимательными и, несмотря на выпитое, холодными глазами. Огромные их тела почти не имели шрамов от былых боев.
Потому, что там, где встречаются серьезные бойцы, нет места правилам. Покачнувшегося толкнут. Упавшего добьют. И раненого добьют без всякой жалости враги или свои из гуманизма по отношению к остальным. Чтобы не стонал – демаскирует. Или чтобы не тащить – руки должны быть свободны для оружия. В таких обстаятельствах шрамы не успевают зарости.
Подполковник и Миша несомненно принадлежали к разряду таких бойцов.
Их короткая стычка не кончилась бы громкими криками, вызовом милиции, распитием мировой. Исходом схватки стала бы только смерть. К тому же оба считали банальным лишать собеседника жизни.
При их обширном жизненном опыте удовольствия особого или впечатлений новых это дать не могло. Работа, она и есть работа. Другое дело – переспорить противника. Одержать интеллектуальную победу. В конце концов, убить человека может каждый. А вот переубедить… Они предпочитали переубеждать.
— Кого это ты назвал хамом, сын мой? Тебе, что, жить надоело? Я ведь и обидеться могу. А это грозит коротким судом и длительным заключением.
— Это вы можете!
— Могу! Ибо от веку, только Церковь Православная, такая, какая есть, бережет Россию от напастей разных. От тебя, раздолбая, в том числе.
— А армия Россию, получается, не бережет? – обиделся подполковник.
— Армия служит правительству. Сегодня одному, завтра другому. Она слепа. А Вера – она все, при любых режимах!
— Ну, господин чекист, ты и загнул… То Лаврентием Павловичем меня стращаешь, то слезу вырвать норовишь. Скажи по-хорошему, уедешь ты до заката или нет?
— Ни до, ни после. До самого рассвета, если придется, буду сидеть здесь. А ты езжай в полк сам. Пока там без твоего приклада не разворовали все воины православные.
— Не могу я уехать, права не имею!
— И я не имею! Так что прения по этому поводу считаю закрытыми! – Батюшка, вернее, уже просто Миша, хлопнул ладонью по столу. Бутылки испугано звякнули. Этот звук навел его на интересную мысль.
— Капитан, что у тебя с рукой?
Леха намек понял и разлил по стаканам остатки второй литровой бутылки кактусовой горилки. Вместо водки стаканы второго эшелона он наполнил ромом или виски, читать этикетку было лень. Все выпили. Новая порция настроила старших товарищей на умиротворенный лад. Наверно, выпитая ранее водка стала оказывать свое благотворное действие.
— Вот ты, Кирилл Романович, зря упираешься, - продолжил батюшка, перебирая струны забытой вчера гитары. - Целый подполковник, должен понимать кое-что.
— А я и так все понимаю. Не понимаю только, а вам-то это зачем?
— Как тут не понять. Погоны генеральские на кону. Да не одни.
— Вот вам-то их на что цеплять?
— Погоны не кандалы. Волшебную силу их золотые просветы имеют. Надеваешь их на любого пьяницу, дегенерата, вора - и становится он мудр и светел. Короче, были бы генеральские погоны, а кому надеть, найдется.
— Ну так и у нас такая же фигня. И справедливей будет, если наши хлопцы прицел этот президенту на блюдечке принесут.
— Это еще почему?
— Потому что вы его уже один раз просрали, когда за два вагона китайских подушек продали немцам перспективную разработку вместе с учеными и институтом.
— Безграмотно рассуждаешь, товарищ подполковник! Что значит «просрали»? По наши сведениям для того, чтобы от перспективной разработки довести проект до первых экспериментальных прототипов, с чем мы сейчас и имеем дело, НАТО вбухало триста–четыреста миллионов долларов США. У нас таких денег нет. Зато сейчас мы практически на халяву добудем этот прототип. Останется только разобрать и пустить в серию.
— О как!
— А то! Стратегия, мля! А стратегия всегда упирается в деньги.
— Тогда мне остается только надеяться, что вашим олухам он не достанется…
Миша не успел ответить. Вломился Девяткин и, дико вращая глазами, прошептал:
— Товарищ капитан, Сытин на связи!
Колесников взял наушник.
— Глаз, я Гнездо, прием.
— Гнездо, я Глаз. Товарищ Гнездо! Тут ботва какая-то нездоровая. На той стороне наблюдаю, две, две группы целей.
— Ясно наблюдаешь, прием?
— Нет, они перемещаются в нашу сторону. По ходу, ведут бой. Сейчас подсвечу их трассерами, а вы накидайте им «огурцов»! Прием.
— Глаз, понял вас хорошо. Обожди, Ваня, сейчас «огуречников» растолкаю.
— Оставить «огурцы»! - хором прокричали подполковник и отец Михаил. - Это наши из разведки возвращаются!
— Глаз, отставить трассеры! Это не цель! Это свои! – заорал Колесников в микрофон.
— Гнездо, вас не понял! Передаю по буквам: «Ондатра», «Хорек», «Удав», «Еж», «Лошадь» и еще одна «Лошадь», вы там все. Какие, на фиг, на той стороне, наши? Они уже почти до реки спустились. Одну группу целей вижу ясно. Открываю огонь.
Гнедых вырвал наушники.
— Глаз, мать твою, Глаз! Огня не открывать!
— Вас не понял, сильные помехи.
— Да все ты, гондон, понял! Не стрелять!
— Гнездо, помехи в эфире. Кто-то в разговор вклинился. Перехожу на другую волну. Прием.
— Я, блин, сейчас перейду тебе на другую волну! Прием!
— Гнездо, вас не понял! Кто в эфире? Прием!
— Глаз, сука, я тебе, что, открытым текстом должен сказать, что я подполковник Гнедых? Твой НШ! Отставить заниматься фигней! Это наши! Это такие наши, что тебе пулемет в гузно засунут и холостым выстрелят! Понял? Прием!
— Товарищ Глаз, тут какой-то козел в эфир все время влезает! И еще, сука, нашим НШ пугает! Как будто я его по голосу не узнаю. Наш НШ полный придурок и без мата даже думать не умеет, не то, что говорить. Может, пеленганем этого пидора? Да вломим из стодвадцатки? Не убьем, так хоть обдрищется! Прием!
— Как фамилия? – прошипел подполковник, обращаясь к Лехе.
— Сытин, сержант из, Е-бурга, – ответил за Колесникова отец Михаил.
Леху такая осведомленность не порадовала. Ясно стало, что в особый отдел постукивает не только Куперник, но и кто-то из солдат. Причем с завидной оперативностью постукивает.
— Сержант Сытин, прекратить самодеятельность! Прием!
— Во-первых, гвардии старший сержант, во-вторых, пошел ты на хрен, козел, не отвлекай! Прием!
— Сытин, родненький, не майся дурью! Пожалуйста, пропусти их, а? А я тебе сгущенки дам! Ящик. Прием!
— Ящик? Сгущенки? Круто! Товарищ Гнездо! У нас в гнезде птенец какой-то ссучился, падла. По фамилии меня знает. Сгущенкой купить пытается. Похоже, жопа, товарищ Гнездо. Погибаю, но не сдаюсь. И это, Алексей Леонидович, если что, маме напишите, что не мучился. Прощайте, братцы! Пацанам нашим привет! Конец связи!
Связь прекратилась. Гнедых прибывал в состоянии крайней свирепости. У него было такое лицо… Это лицо можно было рисовать на пассажирских авиалайнерах для отпугивания птиц. Любая тварь, наделенная хоть каким-то мозгом, постаралась бы держаться подальше от существа с лицом, способным на такие выражения.
Подполковник обратился к капитану:
— Ну, все, Леха! Я даже не знаю, что я тобой сделаю, но что-то сделаю точно. И тебе это не понравится!
— Однако воинственные, какие у тебя бойцы, - отец Михаил, абсолютно трезвый исобраный с виду, вклинился в разговор. В руке он держал сотовый телефон и уже включил набор номера. Приложив аппарат к уху, он довольно долго ждал ответа. Все это время Гнедых суетливо шарил по карманам, очевидно, искал свой сотовый.
-Алле, Конго? Это Монсеньор. Как делишки? - Ответа слышно не было. – Что, до такой степени? Ну, ладно, в экстаз не впадай. И матом ругаться отвыкай.
Ты груз взял? Почему? Это я уже слышал, почему груз не взял? Сам козел! Забыл, с кем разговариваешь? У меня длинные руки! – Отец Михаил надолго замолчал, его абонент что-то ему объяснял. – Как большие потери? Ни хрена себе!
Кстати, там армейцы шарятся, в темноте не постреляйте их. Уже? А у них тоже потери? Много раненых? Хреново!
Капитан, ты, что совсем охренел, где я тебе вертолет достану ночью? Негде там садиться!
Если ты такой умный, почему не генерал?
Пошел ты знаешь куда! А ядерную бомбу не хочешь?
Ладно, не пыли. Я чего звоню-то, тут хрень такая нездоровая, в месте обратного перехода армейцы секрет поставили. С отморозками. Будете возвращаться, осторожней. А лучше сидите, где сидели. Я сейчас сам за вами приеду. У самого берега стану, с нашей стороны.
Я на Мерседесе.
Нет. Новый взял, в том уже пепельница полная. Нет, нулевый. Только с завода. Нет, серебристый. Спортивный 350SLK.
Нет, на пятисотый я в этом месяце еще не заработал. Да. Форсированный, тормозные диски с вентиляцией. Короче, полный фарш. Вернешься – посмотришь.
Еще чего, прокатиться! Снаружи посмотришь. И руки будешь держать в карманах! Там лак дороже, чем весь «жигуль».Чем твой, во всяком случае. Короче, через час подъеду.
А номер-то тебе зачем? Ты, что, думаешь, там много Мерседесов стоять будет? Тебя не контузило часом? Сколько раненых? А у армейцев? Блин! Мля! Я сейчас с транспортом решу и приеду!
Окончив разговор, отец Михаил победоносно посмотрел на НШ и убрал телефон. Леха не понял, куда. У рясы вроде карманов не предусмотрено.
Все время беседы подполковник перемещался в поисках сети.
— Что, у тебя? «Эриксон»? – участливо спросил отец Михаил у подполковника.
Тот подтвердил.
— Ты бы еще «Алкатель» в гору притащил! Тут только «Моторолла».Короче, не суетись! Похоже, нам обоим вилы. Твои хлопцы с нашими на той стороне встретились, благодарение богу, друг друга узнали вовремя. Стали работать вместе. Бараны, конечно, но за это с них особый спрос, сейчас не об этом.
Короче, попали они там конкретно. У твоих два холодных, и у моих два. Сам понимаешь, бросать их там нельзя. К тому же пятеро раненых. Хрень какая-то! Конго говорит, все тяжелые, но ходячие. К реке спустятся сами. Но вверх подняться не смогут почему-то, ты представляешь? Нам с тобой, подполковник, похоже, не о новых погонах думать надо, а о вазелине.
Короче, - он перевел взгляд на Леху, - я у тебя там две броняшки видел. Они со вчерашнего заправлены и на ходу. Сейчас мы их берем и туда. Про мины на том берегу знаю. На берег не полезем. В реке останемся и всех на борт из воды возьмем. А сержанта своего уйми, как хочешь! Хотя если у него так палец на курке зудит, пусть стреляет. БРДМу это по фигу. Главное, решай, что с нашими минами делать. Вот и все, беги исполняй. Что бы через полчаса все машины в реке были!
В принципе, задачу отец Михаил поставил четко. И была она вполне выполнима. Капитана Колесникова смущало лишь то, что святой отец не был его начальником. Он вопросительно посмотрел на НШ. Подполковник и раньше радовал его обширным запасом матерных слов и забавных идиоматических выражений, но сейчас Леха пожалел, что не записывает их на диктофон.
Если передать вкратце общий смысл, то получится следующее: подполковник давно подозревал, что процесс зачатия капитана Колесникова происходил в особо извращенной форме, теперь он просто уверен, что этот акт (зачатия) отягощен был редкими психотропными изысками и к тому же усугублен разнообразными нервными расстройствами и генетическими уродствами всех участников этого, несомненно захватывающего и многолюдного, события.
Результат подобной генетической катастрофы, капитан Колесников, на данный момент один из самых глупых офицеров не только в российских вооруженных силах, но и в ВДВ, ее сливках. Сюда сливают все, что в дисбат не берут.
И что если этот вышеозначенный капитан не желает видеть себя в дальнейшем в роли любимой сексуальной игрушки всего высшего командного состава ограниченного контингента, он должен немедленно проявить чудеса скорости и поставленную задачу выполнить раньше срока.
Капитан спорить не стал. Напустил на себя вид исполнительный и придурковатый и понесся искать старшину Звягина, местного энтузиаста минновзрывного дела.
http://www.proza.ru/2009/09/25/838