ДЖИССИАНА
В отличие от своего спасителя, она вовсе не была уверена, что выследить флаер нельзя: кто знает, насколько сложным кодом тот урод защитил от угона машину. Если сам промышляет воровством, так у него, наверно, есть и куча способов от воровства уберечься. А её спаситель - он же совсем мальчишка. Какой там у него опыт! И специя, он сказал, всего одна. Нет уж, лучше подстраховаться.
К счастью, в парках Ла-Джиса, среди густых кустов и нежно шелестящих фонтанов, шепталось и обнималось немало юных парочек, а те, дабы не быть отловленными родичами в самый разгар объятий, машин не кодировали. Тем более, скиммер (народ от семи до семнадцати обычно летал на скиммерах) - штука шумная и яркая, спереть его, не всполошив хозяина, практически невозможно. Только ей сейчас на невозможное было наплевать. Любой, пусть крохотный, шанс спастись добавлял ей сил - не хуже Усилителя. Кстати, Лэй каталась на чужих скиммерах без всякой магии. Ну и у неё получится.
Скиммер, маленький и стремительный, как ласточка, создавал чувство защищённости: садись где хочешь, ныряй под деревья, маневрируй, - не то что флаер! Правда, из-за последствий «воспитания» вести его было больно, и по росту он ей великоват, а подгонять было некогда... но три часа она терпела, выжимая и из машины, и из себя всё возможное, чтобы поскорее оказаться от Ла-Джиса как можно дальше, а потом спустилась в рощу, скользнув меж ветвей, почти упала в траву и наконец-то заплакала.
«Я не могу». Это был основной мотив всех её мыслей о будущем и настоящем. Я не могу, я ничего не умею. Я бы не убежала, просто мне повезло, он ошибался, я не тигр, я мышонок, я проиграла.
Она легла на спину - «и пусть больно, так тебе и надо!» - и смотрела сквозь листья в небо. Над нею, рискованно близко к вершинам деревьев, прошёл флаер. Она даже не сразу поняла, что не дышит, и всё в ней натянулось, заледенело и дрожит. «Это не он. И вообще, никто тебя не увидит». Но всё равно, её телу хотелось лишь замереть, не вытирать затекающий в глаза пот, не... садиться на скиммер и куда-то улетать. Я ни с чем не могу справиться сама, а он не станет спасать меня дважды. А здесь безопасно, здесь не найдут, и... «И здесь ты умрёшь в конце концов, если не встанешь!»
И ладно. Тут умереть приятней, чем в грязи и на цепочке. Ах так, с иронией переспросила Лэйси из воспоминаний, а что же твоя клятва? А кто, кстати, и с тем любителем цепочек будет разбираться?
«С твоими талантами надо поступать. Ты тянешь на равновесника».
Вот оно. Где ж её голова была раньше?! СБР. Равновесник. Сила, навыки боя и власть. Не прятаться от закона, а его использовать; и не она, а её всякие крысы будут бояться. И тигры, между прочим, тоже.
И ей, выходит, надо возвращаться. Но... а как она объяснит Рейну? Враньё он почует. А рассказать правду - нет. Не сумеет она жить рядом с тем, кто считает её (а может ли выйти иначе?) беспомощной глупой растяпой. Да и не станет он её учить на равновесника, если узнает. Зачем в СБР неудачники?
Она заставила себя встать, приладила под свой рост скиммер, понадёжнее забросала его ветками и легла снова: когда следующий лес, неизвестно, а в таком состоянии много не пролетишь. Как же она сюда-то добралась? Магия... Она вдруг вспомнила своего любимого героя, Тэйна Рыцаря Отражений, - он постоянно сражался с Магами Тьмы. А те, между прочим, всегда были сильнее. И если бы не киборг Яо, на которого куча магических фокусов не действовала, помереть бы Тэйну ещё в первой серии.
«Тьма и сила. Сила... Магия виров, магия Зла. В равновесники виров не берут. Но и слабых тоже».
Дурочка, сердито сказала она себе. Не бывает «магии» - ни белой, ни чёрной, ни зелёной в розовую крапинку. Умение управлять психосенсорной энергией - не больше «магия», чем синты и компьютеры, а злые только люди, сенс-специи «злыми» быть не могут. А виры - просто сказка для детишек.
«След псина берут тигры... Как он тебя поймал, не понимаю». Ладно, пускай я тигр. Потенциальный Мэтр. Больше пяти специй. А у меня? Талант, «цвет» эмоций, запахи псинов, «предощущение», убогое умение держаться на воздухе. Пять. Сны не считаются, сны и всем не-сенсам снятся. Где тогда шестая?
Джис закрыла глаза. Ещё в детстве придуманный фокус: собраться - расслабиться - выйти. Поймать в себе ту самую энергию пси и поплыть, как в волнах... ей припомнилась песенка из сна: негромкая, нежная, в том сне тоже шелестели листья над головой... плыть в песне, в мелодии, сплетение ручейков-звуков, кружева из нот... скользить в поющих кружевах... и становиться ими, я шорох листьев, я ветер и небо, я песня текучих кружев, песенка-колыбельная, тихий ласковый голос, покой и свет... свет звёзд, я звезда в сияющем звонком тумане... а боль тоже течёт в кружевах - во мне - течёт и уходит в землю...
Сердце колотилось так, словно она от Ла-Джиса бежала без остановки, а не летела на скиммере. Больно не было. Ничуточки. Пить хотелось - да. А боль... и впрямь вытекла в землю, как ей виделось в пси-трансе? Никогда у неё такого странного транса не бывало... А ведь исцеление - тоже специя! Я же вылечилась? Ну, по крайней мере, неприятные ощущения убрала. Она вздохнула: если честно, убрала не я. Само всё получилось, а я вроде и ни при чём. Хорош тигр, в собственных специях не разбираюсь!
Скиммер она оставила в Ятрине и поспешила из городка убраться: ей казалось, он весь пропах едой, не из синтов, настоящей и вкусной, а вновь экспериментировать с чужими карманами ей не хотелось - уж где-где, а в Ятрине, в двух шагах от Академии, любой прохожий запросто может оказаться Мэтром. Идти в Академию пешком ей не очень-то улыбалось, но не лететь же к Рейну на ворованном скиммере! Идти, конечно, дело пустяковое, и синтов на дороге полно, но в голову лезли мысли, что полгода назад они шли бы тут вдвоём... особой радости путь ей не доставил. К тому же, в огромном лесу, без труда укрывшем бы и три Академии, условий для туристов предусмотрено не было, равно как и стрелочек «Академия 5 км», - оставалось довериться чувству направления и удаче. И надеяться, что запасённой у последнего синта еды будет пусть не вдоволь, но хотя бы почти достаточно.
___
Рейн пытался прогуливаться, думая: правильнее использовать тут слово «метаться». Пятый день его лесные «прогулки» сводятся к следующему: он бродит туда-сюда по кусочку воображаемой прямой от Академии до Ятрины, мечется, словно дикая пантера по клетке. Я отвык играть с огнём, усмехнулся он, садясь на поваленный бурей и временем ствол. Действовать, опираясь на предположения о характерах и чувствах других людей, - куда опаснее, чем самые рискованные научные эксперименты!
Он прилёг на стволе, как на кушетке, закинув руки за голову: изящный, гибкий, замерший в ленивой позе и в то же время настороженный - и впрямь чёрная пантера, чья дрёма в любой миг может перетечь в прыжок на добычу, в молниеносный и точный удар. Его губы едва заметно улыбнулись: он сам видел сходство. Студентом он развлекался, создавая «пантерий» образ, а дело, которому он отдал молодость, отточило повадки огромной хищной кошки, и они стали неотъемлемой его частью - как и пристрастие к чёрному. А о том, что будет Мэтром, он знал ещё мальчишкой, ему и восьми не было, когда он понял все свои специи. Десять. Максимально возможное число, как доказал в своей «Аксиоматике» великий Тайгер. Тигр на одном из Дозвёздных языков, может, поэтому Мэтров зовут тиграми? В юности он был просто одержим Тайгером, умершим много веков назад, а позже сделал его темой своей диссертации. В юности... Он вздохнул. В Академии они слыли неразлучными друзьями, два «тигра-десятки», но Рейна уже тогда приятели прозвали Багирой, а его друг был Шер-Хан, тигр из той же старой сказки. Идиоты, с горечью подумал Рейн. Интуиция сенсов!.. ну почему мы столь упорно отказывались слышать намёки нашей интуиции? А может, мы все просто-напросто плохо помнили сказку?
Она вышла из зарослей и замерла, не сводя с него глаз. Похудевшая, в грязной, кое-где порванной одежде... Внутри него медленно начали расплетаться тугие узлы - впервые с момента её исчезновения.
- Привет, странница. - Он сел, поставил ногу на ствол, обхватил руками колено. - Как дела?
- Нормально, - небрежно бросила она. - А у тебя?
- Неплохо. Если не считать, что кое-кто нежданно исчезает, оставляя меня в недоумении: то ли это всего лишь страсть к перемене мест, то ли я что-то натворил.
Она с тихим смешком опустилась в траву - вполне изящно для того, кто едва не падает от усталости.
- Ты-то уж точно не натворил.
- Хм. Среди наших юных дарований - обычно «двушек», по причине, мне неведомой - встречаются любители весьма своеобразных шуток.
- Шутки, - надменно сообщила она, - меня абсолютно не волнуют.
- В высшей степени удобное свойство, - согласился Рейн. - Ты есть не хочешь? Может, идём домой?
Судя по безупречному удивлению во взоре, глупости вроде еды были ей более чем безразличны.
- Ты сердишься, Рейн?
- То есть, бурно ли негодую? Нет. Огорчён, скорее. Я думал, ты мне всё-таки доверяешь.
- Я и доверяю. Вот обещай кое-что, и я сразу поверю.
- Обещаешь? - серьёзно уточнил он. Джис рассмеялась. Её взгляд был холодным и настороженным.
- Дай слово, что не станешь расспрашивать и разузнавать. Или я опять уйду.
- Не очень справедливо, - мягко возразил он. - Ты ведь пришла сама. А не тебя привела полиция.
- Полиция, - фыркнула девочка, - фиг бы меня нашла.
- Допустим. А как насчёт равновесников? Мне стоит верить, Джис. И стоило бы предупредить.
- Тогда, - усмехнулась она, - убегать совсем неинтересно. Рейн, а кого берут в равновесники?
Мерейн даже дыхание задержал на миг. Он и надеяться не мог на такую невероятную удачу!
- Ну, вот меня в своё время взяли.
- Тебя? - глаза у неё заблестели. - Ты работал в СБР? Я не слышала... А оттуда разве уходят?
- Насильно там никого не держат. Это просто работа, знаешь ли. Не особая честь и не святой долг перед человечеством. Работу меняют иногда. Учителя людям нужны не меньше, чем равновесники.
- Даже больше, - уверила она. - А ты сразу можешь сказать, кто из твоих учеников годится для СБР?
- Мои ученики, - задумчиво заметил Раймонд, - как правило, от меня не убегают.
- Если не будет вопросов, где я была, я не убегу. Подготовишь меня к экзаменам, Рейн? Я пройду?
- Вопросов не будет. - Она неслышно вздохнула. - Но в последний раз. Я не сумею учить того, кто играет со мной в секреты. А относительно экзаменов, - её взгляд был натянутым, как струна, - думаю, да. Скорее всего. Если, конечно, до начала наших занятий почтенный наставник не умрёт от голода.
Она фыркнула и закрыла глаза. И хоть сразу их открыла и попыталась встать, из леса её всё-таки пришлось нести на руках. Впрочем, ему казалось, что будущий равновесник против такого обращения не очень-то возражает...
* * *
- Ты уверен, что было необходимо так рисковать? - мягко спросила Мираниэль. Она всегда говорила мягко, только едва уловимые оттенки выдавали чувства. Сейчас то был оттенок неодобрения.
- Я уверен, что необходимо было её вернуть. Не притащить, как щенка за шкирку. Видишь разницу?
Он сидел на краю стола, покачивая ногой; Мир - на подоконнике, тонкие брови слегка нахмурены. Она не понимала, и это его огорчало: до сих пор между ними никогда не бывало разногласий.
- Она ведь пришла, Мир. Захотела прийти. И хочет здесь остаться. Или сбежала бы снова, вот и всё.
Его юная аспирантка чуть склонила головку, обвитую толстой светлой косой. Всякий раз, глядя на косу, Рейн удивлялся: как она не устаёт целый день таскать такую тяжесть? Похоже, Мир не уставала.
- Ей некуда бежать. Куда глаза глядят - она знает: опасно. Она бы теперь не ушла, просто побоялась.
- Ох, нет. - Её учитель с невесёлой усмешкой вздохнул. - Ты бы на её месте не ушла. И я, возможно, хотя скорее из соображений здравого смысла, чем из страха. Но она - она ушла бы, поверь. Не сразу, месяцем позже, или тремя, неважно. Она не руководствуется логикой, Мир. По крайней мере, не твоей.
Мираниэль надолго замолчала, обдумывая. Умненькая, способная и - пусть почти ребёнок - вполне надёжный друг... сколько раз ему случалось ломать ноги, поскальзываясь на «надёжной дружбе»? И он, похоже, ничему не научился: лезет в ту же мышеловку снова. Доверие... Но кому-то надо же доверять!
- Ты предполагаешь у неё способность читать следы псинов, - задумчиво промолвила девушка. - А если она «прочла», что человек, который её спас, на самом деле работал на тебя? Твой след она знает.
- Потому и пришлось потратить два дня на поиски того, кто «на меня», в общем-то, не работал. Этот мальчик и без меня бы её вытащил. Следуя собственному желанию. Каковое, полагаю, она и прочла.
- Столь сильное желание, чтобы начисто стереть след таинственного незнакомца? - удивилась Мир.
- Он ребёнком побывал в её шкуре и у того же мерзавца. Сочувствие и месть - против таких желаний таинственному незнакомцу не устоять. Спасал её он. Я только дал ему денег и назвал размер одежды. - Рейн улыбнулся: - И потом, знаешь ли, я ведь сказал ему правду. Мои намерения были ему понятны - стало быть, и сам я не особенно интересен. Понятное, как правило, ярких следов не оставляет.
- Правду?
- Почти. Я сказал, будто она из цветочников, как и он, вот и весь обман. Имён, конечно, не называл, но в его мире их никто не называет, он и не ждал иного. А вот причину я объяснил совершенно честно.
- Почему? - проронила его собеседница.
- Во-первых, он спросил. А поскольку подобные вопросы против правил игры, а он знает правила, то надо было наказать его или ответить. Наказывать за тревогу о той, кого он спасал, нелогично, а лгать сенсам, даже двушкам, опасно. Во-вторых, ситуация действительно выглядела странно: тигр нуждается в услугах мелкого воришки. В-третьих - а почему бы и нет? Здесь ведь нет ничего сверхсекретного.
- Он учуял тигра? - подняла брови Мираниэль.
- О, тигров все они чуют немедленно. Вопрос выживания. Там, где охотятся тигры, мелочи не место.
Девушка покачала головой.
- Не могу привыкнуть к спокойствию, с которым ты обо всём этом говоришь. Правила игры, охота... Язык джунглей. Хищники и мелочь. А мы тогда кто же - пища?
- Ну нет, - хмыкнул Рейн. - Мы вроде слонов. Для еды великоваты, но если не злить - не опасны.
- Что прискорбно, - заметила она, - если все мы без исключения... - Мерейн возвёл глаза к потолку и издал весьма красноречивый вздох. - Но я спрашивала о другом. О причине. Почему он, а не ты?
Раймонд воззрился на неё с непритворным недоумением.
- Я объясню, - серьёзно сказала Мир. - Ты хотел, чтобы гордость не заставила её уйти или совсем от нас отдалиться; хорошо. Но ведь тот человек был по-настоящему жесток, ты сам рассказывал. Держал на наркотике, не давал еды, бил... ты же понимаешь - только чудом он не успел её изнасиловать. Но он мог успеть. Ты помешал бы ему? Или нет? И что тогда - в любом случае - стало бы с её гордостью?
Он встал, подошёл к окну, сел рядом с девушкой на подоконник и прислонился виском к стеклу.
- Не с гордостью, Мираниэль. Она почти вир, вот в чём дело. - Карие глаза Мир широко раскрылись. Рейн печально усмехнулся: - Ужас понимания отразился в её прекрасных очах, как выражаются авторы плохих любовных романов... А ты - гордость! У неё очень нетипичная сенс-схема, сплошь глубокие уровни эмпатии, как они взаимодействуют - неясно, а насчёт стабильности я и гадать не решаюсь. Но энергии - до чёртиков, она же на полдня сбила меня со следа... а в Ла-Джисе я нашёл её у того ублюдка на привязи. Да, я рисковал. Но вытащи я её сам, и все её чувства - после побоев и издевательств угадай, какие, - устремились бы на меня. Я ей небезразличен. Весьма. Но она меня не знает и не доверяет мне. Она поняла бы, что я за ней следил, - и всё. Спичка в пороховой погреб. Ненависть. Полноценный вир.
Мир со вздохом кивнула. Цена доверия, грустно думал он, вечный танец на канате над пропастью...
- Но всё же, - тихо промолвила она, - если бы он захотел её изнасиловать - ты бы вмешался?
- Он не успел, - сказал Рейн, - и слава богу. Я не знаю, Мир. Я спрашивал себя... я просто не знаю.
НОВЫЕ ЛИЦА
Небо. Ярко-ярко-голубое. Не бывает такого неба, вот что я вам скажу... потом скажу: отчего-то мне кажется, что с говорением спешить не стоит. Сочно-зелёные листья качаются на ветру... или это у меня голова кружится? Вряд ли, я ведь лежу. Да, лежу на спине, точно. И таращусь в небо, какого не бывает.
Кстати, не помешало бы встать. Надо ж полюбоваться чем-то ещё, кроме неба и зелени? Хотя если прикинуть, сколько потребуется сложных телодвижений... Нет, так дело не пойдёт. Ненавижу слабость.
Одно из сложных телодвижений успешно проделано: удалось чуточку поднять голову. Ну да, одно. Считать я умею, просто в положение «затылок, приклеенный к земле» голова моя вернулась сама, я тут вовсе ни при чём. Я-то делаю всё, что могу...
Похоже, могу я только лежать. Ладно. Может, мне сейчас именно это занятие до безумия нравится.
Мокрое и шершавое проехалось по лицу. Потрясающая удача: глаза были закрыты. И рот тоже.
- Да отгони ты от неё эту псину!
Голос мальчишеский и незнакомый. В общем, вполне приятный, бывает и хуже. «Где я?»
Хороший вопрос. Я знаю ещё один, получше: «А кто это - я?»
Мокрое, на сей раз гладкое, тычется мне в шею. Небо заслоняет чёрное, лохматое... глазастое. Глаза цвета мёда. Он распахивает очень зубастую пасть и разражается очень звонким лаем. Смотрит на меня - и на кого-то ещё. Как у него выходит, не знаю, но - выходит. А «кого-то», с кем я делю пристальное внимание чёрной лохматой морды, - двое. Откуда мне это взбрело в голову, тоже вопрос-без-ответа.
- Что с ним? - спрашивает тот голос неизвестно кого неизвестно о чём. - Он её не укусит?
Смеётся, беззвучно и очень весело, весь воздух пропитался смехом... и лает одновременно. Медовый взгляд: на меня - на «кого-то, кто говорил» - на «кого-то, кто молчит».
- Почему ты смеёшься? - спросил другой голос... теперь знакомый - мой. Ага, так мне пёс и ответит.
Смех не утих, но лай прекратился. У меня всё-таки получилось сесть, опираясь о землю руками; пёс лёг за спиной, вроде подушки или спинки дивана. Можно выдохнуть и осмотреться. Этим и займёмся.
«Подушка» сопела в ухо и легонько лизала шею. А я сижу на белой (когда-то давно) ткани.
- У тебя красивый пёс, - сказала я ему. Ах да, мы же ещё не поздоровались. - Привет.
- Доброе утро, сьерина. А пёс не мой, он ночью в гости пришёл... Как вы себя чувствуете, сьерина?
Чувствую я себя паршиво, спасибо. Каким он словом меня назвал? Может, это моё имя?
Если я в лесу, то он, должно быть, из породы местных лесных дикарей. Невообразимо лохматый, и вместо одежды - подобие штанов до колен, какого я в жизни ни на ком не видела. Мне сразу захотелось спросить, где он их взял, и нет ли там ещё. Примерить. Вдруг здесь все так ходят, одна я буду чучелом.
Ну не представляю я образ жизни, при коем одежда так рвётся сама, без ухищрений владельца. По-моему, для достижения подобного эффекта надо взять нож (а лучше ветку с острыми сучками) и долго-долго возить инструментом по подопытным штанам; потом обрезать штанины (каждую в отдельности, дабы длина случайно не совпала) и кое-как приляпать к результату несколько тряпок (разных цветов, только не исходного изделия), чтобы при надевании и ношении оно не рассыпалось и не падало с тела. Другого способа сотворить то, что на нём надето, я не вижу. Воображение подводит.
Кроме... гм, штанов, на нём есть впечатляющий золотисто-коричневый загар. Он же виднеется из прорех в шедевре портновской мысли. Интересно, и везде такой? Может, шедевр надет исключительно в мою честь, а обычно он так обходится? А я сижу и молчу, нет чтоб комплимент сказать. Вот обидится и изнасилует. Ему запросто - вон какие мышцы, куда ни глянь. Даром что на первый взгляд кажется худышкой, а стоит присмотреться повнимательнее, и сразу видно: мальчик весь из сплошных мускулов в хорошей форме. С ним лучше дружить. Особенно мне. Особенно сейчас.
Похоже, «дикарь» - обычный бродяга. Из тех, кто ловит пожилых тётушек на слезливую жалость к хорошенькому мальчику в убогом виде. Или дамочек помоложе. Богатых и скучающих. Ясно, на что.
- Вам что-нибудь нужно, сьерина? Принести вам воды?
Похоже, «сьерина» - не имя (кстати, своего имени я так и не вспомнила), а вежливое обращение. Может, он так суетится, считая меня важной особой? А может, я она и есть?
Я решила о нём пока не думать: моё внимание заняла вторая персона человеческого рода. Персона тихонько возникла откуда-то сзади и встала на колени у моих ног. Белая кожа и иссиня-чёрные волосы - эффектное сочетание. Брюнетки кажутся или мрачными, или измождёнными, или - правда, редко - по-настоящему красивыми. Эту стоит отнести к последним. Годика через два, сейчас-то она ещё птенчик желторотый... очень миленький птенчик. И непростая штучка, тихий омут, в отличие от мальчишки. Девочка в узких тёмных штанах (тоже далеко не новых) и вылинявшей жёлтой рубашке с закатанными рукавами медленно подняла на меня глаза. Таких глаз я точно прежде не встречала! Огромные, чёрные, с совершенно немыслимыми, невероятно длинными ресницами. Интересно, они доходят до половины щёк, когда она их опускает? На вид ей лет пятнадцать, как и мальчику, но она может быть и старше на год-два, и помладше: лица подобного типа скрывают возраст. Кажется, я ошиблась, решив, что через пару лет она сделается прекрасной. Она уже прекрасна.
А я, чёрт бы всё побрал, даже не помню, какая я!
- Привет, - пробормотала я, на редкость бестолково на неё таращась, - дай мне зеркало, пожалуйста.
Изумительные чёрные брови над изумительными глазами слегка поднялись, и она опять опустила взгляд. Что это с ней? Настолько красивые девчонки не бывают застенчивыми, это неестественно.
- У меня его нет, извини.
Удивительно, как она обходится без... «Не девчонка. Парень». С такой внешностью. Ни фига ж себе... Вот был бы номер, если б я поддалась первоначальному порыву и ляпнула: «Ты очень красивая»!
Голос его выдал. Теперь я, конечно, видела и другие отличия. Наверно, ещё и потому ошиблась, что контраст уж слишком резкий: белобрысый растрёпанный мальчишка в лохмотьях - и хрупкое существо с волшебными очами и пышными вьющимися волосами вокруг бледного, с тонкими чертами лица.
Очи взирали на меня вопросительно. Второй куда-то уходил, протягивал мне какую-то чашку... мне было не до него. Мне ужасно хотелось открыть рот и сказать нереальному явлению с красотой девушки и мальчишеским голосом, за кого я его приняла. И посмотреть, что будет. Эх, вот бы посмотреть!
- Сьерина, - почтительно вмешался в наше взаимное созерцание светловолосый мальчик, - выпейте это, пожалуйста. Вы были больны, а это полезно. Возвращает силы.
Я послушалась. Что-что, а силы мне сейчас необходимы. Необычный вкус, но мне понравилось.
- Почему я была больна? - довольно-таки глупо спросила я. Он растерянно пожал плечами:
- Я не знаю, сьерина. Мы нашли вас в лесу. Без сознания.
- В лесу, - повторила я. Тёмный лес... да, прямо как в моей голове. Ничего, ничего абсолютно!
- Мы долго не могли вас разбудить. Непонятно, почему... - он нахмурился, явно обрывая себя. - Не рассказывайте ничего, если не хотите, но если вам нужна защита от Звезды - она у вас будет. Обещаю.
- Звезда? - я ощущала себя полной идиоткой, и ею, видимо, и казалась: он выглядел встревоженным.
- Что с вами случилось, сьерина?
Я молча пожала плечами.
- Откуда вы? - он присел рядом. Несколько секунд мы смотрели только друг другу в глаза. У него - серые, с лёгкой весенней голубизной... волосы кажутся золотыми на солнце, и пряный аромат трав...
- А что вообще ты помнишь?
Смотри-ка, черноокое чудо природы соизволило заговорить. Красивый голос. Бархат... и, наверное, бурный поток иногда... Помню? Лижущий меня собачий язык. Ярко-голубое небо перед глазами. Чёрт!
- Ничего.
Он прищурился, глядя на меня в упор. Мне показалось, он ждал именно такого ответа.
- А имя?
На моём месте любой мог бы потерять самообладание. И даже без таких вот пристальных взглядов!
- Твоего я тоже пока не слышала. И твоего, - я обернулась к второму, - тоже.
- Энтис, - с готовностью сообщил тот.
- Вил, - обронил он небрежно, словно сказал то, чему не стоит придавать ровно никакого значения. - А он - лорд Энтис Крис-Тален. Рыцарь из Замка Эврил.
- Лорд? - привычка тупо переспрашивать, похоже, основательно во мне укоренилась.
Светловолосый мальчик поморщился.
- Энтис, без лордов. - Он озабоченно свёл брови: - Вы не помните даже своё имя? Может, вам надо отдохнуть, поспать ещё немножко? Или вы голодны? У нас есть рыба... А хотите, я поиграю на флейте? Музыка открывает память... или он, да, лучше он, на минеле, он чудесно играет на минеле, сьерина!
Я положила голову на собачью спину. Память - ерунда. Сейчас мне было хорошо, спокойно, весело.
- Если ты рыцарь, - я медленно провела пальцем по его загорелой руке, - у тебя должен быть меч. И конь. И замок... ах да, замок Эврил. И прекрасная дама. А у тебя что есть, рыцарь Энтис Крис-Тален?
- Конь, но не здесь, - ответил мальчик, который выглядел нищим и, однако, был лордом. - Кобылка, зовут Кусака, это мой друг назвал, она ему чуть палец не откусила. Вы любите лошадей, сьерина?
- Да, - сказала я. Так и было, но разве у меня когда-либо... да, я же помню: я верхом, скачка, погоня... А вдруг в этом-то и дело? Я скакала, упала, ударилась головой, потеряла сознание и память заодно...
- Если хочешь, конь у тебя будет. Ты, наверно... ой! - он густо залился краской. - Простите, сьерина.
- Ерунда. Ты ведь сказал - без лордов. Тогда и без сьерин.
(А второй звал меня на «ты» с самого начала. Имеет ли это значение? И если да, то какое?)
Белокурый рыцарь Энтис улыбнулся.
- Могу говорить - леди. Или придумай себе имя - на время, пока своего не вспомнишь.
- Лучше ты, - предложила я, забавляясь резкой сменой чувств, отражающейся на его лице: миг назад он был весёлым, сейчас - уже растерян, и улыбка у него сразу делается смущённой.
- Я не умею, я даже лошади имя не сам придумал... - он с виноватым видом рассмеялся: - Видишь, я и говорить не умею толком! А меч, да, у меня есть меч. Конечно.
- И как же ты станешь меня называть? - осведомилась я. - Леди мне нравится не больше сьерины.
Он беспомощно глянул на черноглазого Вила. Пёс за моей спиной коротко фыркнул.
- Альвин, - сказал Вил. - Дева-Пламя из Войны Теней. Воительница, героиня и Чар-Вейхан. - Они обменялись быстрыми взглядами, смысла которых я не поняла. - Ты на неё похожа... ну, на картины в храмах. - Он намотал на палец прядь волос. - Если не хочешь, можно другое. Имён много.
- Мне всё равно. - Он был таким отстранённым, что и мне пришлось держаться холодно. - Пусть так.
Энтис (по-моему, ужасно довольный разрешением проблемы) улыбнулся. Серые глаза встретились с моими. Его ресницы, конечно, не такие восхитительные... но тоже вполне ничего.
- Да, тебе подходит. А говорят, боги следят за теми, кого зовут их именами. Ты не против?
Я не против. Вообще я не против даже чуточку пожить без памяти. Вот только... этот самый Вил...
Он смотрит на меня и вновь принимается созерцать пространство между моей и собачьей головами.
- Зеркало я достану. А у него, - он с лёгкой усмешкой кивает на белокурого рыцаря, - есть гребешок.
___
- И ты ничего, совсем ничего не помнишь?
Волнуется он очень мило. Одни изогнутые брови над блестящими серыми глазами чего стоят!
- Ты спрашиваешь в седьмой раз за полдня нашего приятного общения.
- Седьмой? - брови смешно взлетают чуть не к самым корням светлых волос. - Да ладно, ты шутишь.
- Я считала.
- А я думал, ты со мной разговаривала!
- Что не мешает мне считать. И трепетное беспокойство по сему поводу мне не очень понятно. Тебе что, нельзя вот так запросто болтать с неизвестно кем-откуда-какого роду? Рыцарям за это влетает?
Он жарко краснеет. Я касаюсь пальца кончиком языка и дотрагиваюсь до его пылающей щеки:
- Пш-ш! - я смеюсь; он улыбается смущённо. - Ты прямо печка.
- О, я... это часто бывает. От жары и... просто так...
Он роняет слова, как пушистые крохотные мячики; я молчу. Он - я - застывающее меж нами время...
- Наплевать мне с Огненной Башни, кто ты. Я просто хочу, чтобы у тебя было всё в порядке.
- У меня всё в порядке, Энтис. Абсолютно.
- Хотя ты не помнишь ничего, абсолютно? Хорошенькое «всё в порядке»!
- А мне на это, как ты изящно выражаешься, наплевать с Огненной Башни. Вот только жарко. Ты не прогуляешься за холодненькой водичкой, Прекрасный Рыцарь?
Наши взгляды растаяли и склеились на жаре. Они текли от меня к нему, от него ко мне, золотистой, медовой, сладкой лентой. Почему-то было очень тихо. Очень тихо. Полдень. И солнце.
- Почему прекрасный?
- А почему нет?
- Разве это... для меня? У меня руки... ногти обломались. И запах... дым от костра...
- Приятный запах. Мне нравится. Раньше я... нет. Не помню.
- Из всей жизни ты помнишь только, что у Рыцарей бывают мечи, кони и Замки?
- И прекрасные дамы... у прекрасных рыцарей. Я не смотрела на твои руки. Ну, давай посмотрю?
Я взяла его руку; он стиснул её в кулак. Между прочим, я отлично умею разжимать кулаки.
- Ничего, у меня от этой лесной жизни ногти скоро будут не лучше. Зато у тебя пальцы красивые.
- У мамы... - он хрипло кашлянул. - У меня руки, как у мамы. Были. И глаза. А ты здорово умеешь пальцы разгибать. И у тебя таких не будет! Ты думаешь, я дам тебе с костром и посудой возиться?!
- А Вилу ты тоже не даёшь с посудой возиться, чтобы он рук не запачкал? Он кто, принц?
Он звонко хохочет.
- Он... менестрель, - едва выговаривает сквозь смех. - Странствующий певец.
- Ну, а вдруг? - вид у меня ужасно серьёзный. - Всякое бывает. Откуда тебе знать?
Прекрасный Рыцарь мгновенно берёт с меня пример - напускает на себя серьёзную мину.
- Понимаешь, я его о том же самом спрашивал. Похож он на принца, правда? Но он сказал - нет.
Мне ужасно хочется засмеяться. Я сдерживаюсь - просто улыбаюсь. Прекрасный Рыцарь хмурится.
- Он мой друг. Друзей ведь не обманывают.
Чудесный постулат! Где-то я уже его слышала. От кого-то, кому сразу по произнесении оной фразы засадил нож в спину лучший друг. Как это он умудрился, пока рос, не растерять такие милые иллюзии?
- Его рукам и без посуды достаётся. От струн, видишь ли, он же очень много играет.
- Не вижу, извини, поскольку в пределах моего зрения его не наблюдается. С утра. Он всегда играет от чужих ушей подальше, или мы своим трёпом ему мешаем? Прямо как-то неловко.
- Он вовсе не из-за нас, просто он любит уходить. А ты умеешь играть на минеле?
- Я?.. возможно... что-то похожее. Но не минела. Нет.
- Ну неужели ты совсем ничего не помнишь?!
- Восемь, Рыцарь...