Попав в отсек пассажиров третьего класса, Айм сразу ощутил все прелести космического быта “простых смертных” пассажиров, чьи доходы едва превысили ту черту, после которой путешествовать в космосе в анабиозной камере уже не солидно, а позволить себе отдельное купе еще не позволительно.
Ширина коридоров и расположение кают были почти теми же, что и в классе “А”, однако народу было в три, а то и четыре раза больше. Люди, толкая друг друга, летели по своим делам и видимо так привыкли к этой сутолке, что даже не извинялись за причиненные друг другу неудобства.
“Лепня” отсека и защитные костюмы в этом классе были приятного цвета спелого лимона, и Айм в своем ярко-зеленом скафандре чувствовал себя как горошина в апельсиновом соке. Однако никто не обращал на него никакого внимания: по-видимому, его просто приняли за члена экипажа.
Тридцать вторая каюта нашлась не сразу: в водовороте тел Айм пропустил нужный ему поворот, а когда сориентировался и понял, что надо остановиться и лететь обратно, сделал это совсем не так, как положено. Вместо того, чтобы отлететь в какой-нибудь уголок и влиться в новое течение людского потока, он немедленно затормозил и, более того, приклеил себя к стенке.
В него тут же кто-то врезался.
— Ты чё, зеленый… летать разучился? — услышал он сзади скрипучий голос.
Худощавая старушонка с усталым лицом, что окликнула его, была классическим примером того, как природа в своем бесконечном творчестве умеет создавать людям неприятности. Очевидно, за время полета старуха до смерти соскучилась до ругани со своими соседями и домочадцами, и потому она не стала ждать извинений и тут же пустилась в крик:
— Ты как здесь очутился? Своего отсека не хватает? — заскрипела она, перекрикивая все остальные голоса людей, что толкались позади нее:
— Позвольте, я пролечу, — сказал было на интере молодой негр, оказавшийся позади нее, но куда там:
— А ты, гуталин, помалкивай, если по-русски говорить не умеешь…
— Сама ты гуталин… — ответил африканец, мягко улыбнувшись.
— Вот и помалкивай… — не унималась старуха, и снова перешла на русский: — Нашел кого защищать, черномазый…
И, возведя палец к небу, куда-то в созвездие Скорпиона, бабка взвыла:
— Поналетело тут… Что, своего первого классу не хватает, сюда пердеть прилетели… Богатеи паршивые…
— Можно подумать, ты у нас бессребреница… — проворчал Айм ей в ответ, отклеиваясь от стены и ретируясь, напоследок заметив, как африканец улыбнулся его шутке.
— Таких надо в космос выбрасывать! — орала старуха ему вслед, и Айм, от греха подальше, быстро юркнул за угол вслед за африканцем, сумевшим-таки во время этой перепалки облететь их.
— Не подскажешь, как найти 32-ю каюту? — спросил Айм его на интере.
— Боюсь, вам стоит вернуться… — ответил попутчик сочувственно и по-русски. Африканец говорил без акцента, красочной жестикуляцией шоколадно-черных ладоней сопровождая описание нужного маршрута:
— После поворота по коридору и второй поворот на право.
В 32-й он встретил Стерву.
Айм нисколько не удивился, не обрадовался ей и уж тем более не расстроился.
Скорее – обиделся, что оказался прав. Обида – беспричинная обида терзала его с того дня, когда он узнал, что Мозг его обманул. Он мало ел, много, но плохо, спал, и почти не думал о будущем.
А подумать было надо.
Мозг обманул его, и об этом надо было немедленно доложить по инстанции, но Айм не желал делать этого до разговора с Мозгом, но это теперь было невозможно. После уничтожения диска временный уровень продвинутости Айма снова опустился на двадцать первый уровень, и потому он уже не мог запросто поговорить с ним.
Потому-то он и рвался сюда.
Каюта была почти такая же, как у Айма, даже немного побольше, но проживало в ней шесть пассажиров. Жена лежала, пристегнутая ремнями к нижней левой койке и “читала” книгу. Кроме нее в каюте был еще один пассажир, тоже женщина, тоже на нижней койке и тоже читавшая книгу, поэтому когда он вошел и обе пассажирки уставились на Айма, тот подумал: “Тоже робот, наверное”.
— Привет… — сказала Ехидна, улыбнувшись. — Как ты меня нашел?
“Удивляется, сука” — подумал Айм. — “А ведь Мозг ей давно сообщил, что я иду в третий класс и подхожу к каюте”…
— Поговорить нужно… — сказал Айм, не отвечая на вопрос: пусть Мозг сам гадает, откуда он узнал ее адрес.
— Пирог, наверное, рассказал… болтун… — протянула она, продолжая улыбаться. — Ох… чую, когда-нибудь он у меня доболтается...
“Быстро он смекнул” — отметил Айм.
Каюту действительно подсказал Пирог — не прямо, конечно, (Айм так и не понял, знает тот или нет об этой каюте), но наводку дал еще на Луне:
— Есть на “Плоту” какая-нибудь специальная каюта, забронированная службой на все полеты… наверное.
Дальше — дело техники: Айму осталось лишь покопаться в компьютере корабля, ввести несколько знакомых имен, и вот он знает номер каюты, которой постоянно пользовались его коллеги.
— Поднимайся, поговорить надо, — проворчал Айм, чувствуя, как по многолетней привычке начинает закипать.
“Странно… — отметил он. — С Мэри так не было”.
— Да ладно, говори тут… не зря же каюту бронируем на каждый рейс, — неожиданно произнесла вторая спутница голосом Анны, и они, посмотрев друг на друга, рассмеялись.
— Тут “жучков” нет, — смеялась Стерва.
— Никто не прослушивает, — хохотала вторая.
Айму было не до смеха, но он поневоле улыбнулся. Комичность положения сбила его пыл и решительность — “бабы” хохотали, и им было явно не до разговоров.
“Ну как тут с ними разговаривать по человечески, если ты человеческого языка не понимаешь и ржешь тут как лошадь, сука… — Айм так и не понял, подумал ли он начало фразы, но ее окончание он уже громко орал, причем даже не на жену, а на ее “подругу”:
— Тебе же по-хорошему сказали: “Нужно поговорить”, что ж ты, бля, мне тут комедию ломаешь?
— Чё ты на меня орешь? — писклявым и совсем чужим голосом затарахтела “подружка”. — Ты на свою жену так ори… А насчет “бля” мы еще подумаем…
И, выдержав небольшую паузу, томно добавила голосом жены:
— На кораблеэээ так мнооого одиноких мужчин…
Они обе, как по команде, прыснули.
“Понятно, — подумал Айм, взяв себя в руки. — Он либо не хочет со мной разговаривать, либо экспериментирует. А скорее — и то, и другое”.
— Хорошо, — произнес он уверенно, пытаясь все-таки осознать, что перед ним всего лишь две железяки. — Но говорить все равно придется!
Он посмотрел жене в «третий глаз», но поймал себя на мысли, что на робота это вряд ли произведет впечатление.
— Встречаемся возле двенадцатого шлюза ровно через час. В скафандрах. Не опаздывай, – сказал он, отрывисто бросая слова. – Будем разговор говорить.
— Такая гроза да к ночи! Я уже спать собралась…
— Не придешь — поговорим в другом месте… мало не покажется, — сказал он властно и, резко развернувшись, открыл шлюз, чтобы уйти.
Айм знал, что роботу трудно понять — где это “другое место” и почему и что конкретно должно не показаться мало (“казаться”? что такое “казаться”?). Он давно, на всякий случай, копил подобные выражения, и сейчас, воспользовавшись ими, обнаружил, что это подействовало.
— Сам не опаздывай! — буркнула Стерва ему в след.
* * *
Двенадцатый шлюз был предназначен для аврального выхода в открытый космос, его можно было открыть без разрешения компьютера корабля, о чем заверяла огромная надпись на трех языках внутри шлюзового отсека. Там было весьма мрачно и как-то “зябко”. Когда они влетели в его черные недра, сразу загорелась и болезненно замигала желтая лампочка дежурного освящения, от чего находится в шлюзе было очень неуютно и даже от как-то опасно, словно такое “нервное” освещение было установлено тут специально для того, чтобы в шлюзе никто долго не задерживался.
— Что за антураж? — спросила Анна, когда они задраили внутреннюю шлюзовую перегородку. — Неужели нельзя было спокойно поговорить в каюте?
Айм знал, куда клонит его жена: тут, среди железных стен, без связи с Мозгом, робот должен был чувствовать себя неуютно.
— Ты в была открытом космосе? — спросил Айм, не отвечая на вопрос.
Айм долго ждал этого разговора, а сейчас вдруг понял, что вовсе не желает начинать его. Казалось, он все понял и все уже решил, знал все ответы, и потому этот разговор был ему уже не нужен.
И все же он понимал, что поговорить с женой надо. Хотя бы для того, чтобы понять – нужна ли она ему. Странно, но неудачное знакомство с Мэри подогрело его чувства к жене. Однако сейчас как никогда Айм понимал, что у него никогда не было жены и подруги.
Вот и воспоминания о последнем разговоре с женой, конечно, немного злили Айма, немного забавили, но… не обижаться же на робота?
— Нет, не была… Хочешь попробовать?
Айм промолчал.
— Ты хочешь почувствовать себя им?
Он не стал отвечать, они оба знали, что это было правдой: он хотел хоть на мгновение оказаться на месте детектива, узнать, что тот чувствовал, когда вместе с Мэри они вышли в открытый космос на пути к Луне. В тот день, когда Айм узнал об этом, то поначалу подумал, что это блажь элиты, уставшей от веселья. Однако затем, узнав с кем детектив выходил в космос, он много раз представлял себя на его месте, и этот случай теперь стал для Айма даже более мистичным и важным, чем, возможно, он оказался для Мэри и детектива.
— Айм, почему ты меня не любишь, а любишь ее? — грустно спросила Анна.
— Я люблю тебя… — устало ответил он.
— Нет, я же вижу…
“Вижу”…
Это слово в устах Анны имело странный, какой-то метафизический смысл.
Да, он знал, что его робот – жена постоянно видела его, видела его неудачные попытки ухаживания за Мэри, следила за ним бесконечным множеством своих видеоглаз, фактически зная о каждом дне его жизни, но выслеживала ли она его?
Нет, Айм никогда не чувствовал, что Стерва следят за ним.
Он знал, что Мозг знает о его свидании с Мэри и последующей депрессии, когда Айм несколько дней ходил сам не свой, а точнее — лежал в номере гостиницы, тупо глядя каналы местного телевидения. Но он знал так же и то, что Мозг для чистоты эксперимента не “скажет” его жене ни о чем, а точнее — даст ей эту информацию (кому? Анне? да нет же — самому себе, кусочку своего “Я”), и заставит робота молчать — будто ничего и не было.
В тысяча первый раз Айм поймал себя на том, что Мозг и жена, не смотря на их единство, воспринимаются Аймом как различные, совершенно разделенные личности. Мозг представлялся ему действительно кем-то вроде Бога: он был невидим и вездесущ, спокоен и справедлив. Жена же была просто бабой с ужасным характером, надоедливой и эмоциональной стервой.
Потому, когда она произнесла это “Вижу”, эти два персонажа его жизни на мгновение объединились, чтобы за долю секунды дать осознать Айму, как тысячи тысяч байт информации о его жизни смоделировали это внутреннее “вижу” любящего тебя человека.
— Анна… — сказал Айм, чувствуя, что напрасно поддался эмоциям. — Зачем ты выкрала диск?
Она улыбнулась:
— Я знала, что ты способный… И Пирожков помог… Вечно он лезет, не нравится он мне.
— Помог, помог… Да и узнать это было нетрудно.
— Комната видеонаблюдения отеля… Ты ходил в нее.
— И что там было ты не знаешь…
— Я догадывалась.
— Так зачем ты это сделала?
— Понимаешь… мне трудно это объяснить, — она грустно помолчала несколько секунд и продолжила. — Логическая цепочка моего поступка не замкнута. Она, как говориться, палка о двух концах. С одной стороны — я, как твоя жена, должна была не допустить твоего романа с этой женщиной… А с другой — я, как любящее тебя существо, хотела тебе помочь.
— Чем? Поссорив Мэри и детектива?
Вопрос, заданный им сейчас, был опасен своими последствиями: выходило, что Айм уже напрямую нарушал условия эксперимента “2 И”, обращаясь к роботу не как к своей жене не как к роботу, а как к Мозгу. Однако интимная нить разговора была столь тонка, что он даже и не заметил, что успел нарушить правила игры.
— Ну да, с большой долей уверенности можно было предсказать последствия моего поступка, Петровский довольно эмоционален и раним, и я посчитала, что раз уж ты ее любишь, то тебе надо помочь.
На ее глазах выступили слезы.
Железная коробка шлюза не пропускала радиоволн, робот действовал в автономном режиме, поэтому Айм был поражен и тронут глубиной чувств робота.
“Какая сильная программная разработка!” — подумал Айм, и неожиданно понял, почему он не может освободится от чувства подлога в своем сердце: каждый раз, когда он видел подобное проявление эмоций своей жены, в его мозге на фоне микросхем, плат, диодов, сопротивлений и резисторов, систем биологической имитации и искусственных органов, на всей этой картине чуда современной техники неизменно проносилось:
“Какая сильная разработка!”
В этом и заключалось это отличие между женщиной – женщиной и женщиной – роботом. Первую ты любишь ни за что, просто так, даром и даже вопреки, а вторую — именно за эту удачную имитацию человеческих чувств.
— Но это же спец-операция, за которую я нес персональную ответственность, ты не имела права действовать без моего приказа, и тем самым открыто нарушила служебную инструкцию проведения операций…
Она попыталась вытереть слезы, но помешал скафандр. В шлюзе было тесно, как раз для двоих–троих космонавтов, и весь разговор они находились практически лицом друг к другу, то отлетая на метр, то подлетая вплотную.
— Ах, Айм… У нас не было времени, да и какая разница — кто нарушил закон — человек или машина? Все равно бы мы это сделали.
— Кто это мы?
— Мы — люди или роботы. Информация на диске была преждевременной, если бы она стала достоянием гласности, то вспыхнул бы скандал, и освоение Марса могло бы замедлится на четверть века… плюс-минус пять лет. Этот диск надо было обязательно уничтожить.
В этот момент она подлетела к Айму очень близко, и в проблесках дежурного света ее сходство с Мэри сейчас было особенно непостижимым.
“Прав ли я был тогда, когда решил выбрать себе жену по внешности? — задал он себе вопрос, который задавал себе с того дня, когда согласился на эксперимент. — Не был бы я более счастлив, заложив в робота честность, доверие, доброту, радость и любовь? Может, я получил бы их даром и совсем не ценил бы, но разве можно получить это как-то еще, кроме как даром?”
Думать об этом теперь было глупо. Глупо и поздно менять свое решение, к которому Айм пришел после долгих размышлений о жизни и женщине, которая скоро придет в нее. Айм долго, больше месяца решал, как ему поступить. И поступил так, как подсказала ему весна.
Последняя весна его детства.
И вот сейчас, в этом шлюзе, когда Айм увидел свою жену совсем близко, и снова поразился ее сходству с Мэри, простая мысль обожгла его. Это сходство не могло быть случайным! Айм еще раз вспомнил, как в один из дней он принялся моделировать лицо своей будущей супруги. Ему казалось, что это займет много времени – компьютерная программа, на которой надо было нарисовать лицо будущей избранницы, была ему не знакома. Однако все оказалось достаточно просто, и под самый конец работы, когда внешность робота была почти готова, компьютер вдруг начал постепенно менять ее, все ближе и ближе подводя под… под образ Марины.
И ведь Дроссель не просто так изменил цвет ее глаз!
Мозг уже тогда знал о Мэри!
Потому-то и была искусственно и поднята степень интереса операции наблюдения, которая оправдывала командировку Айма на Луну вслед за этими панками-музыкантами! Какая от них могла быть информация, кроме той, которую успел разболтать Молот детективу? Это вздор, пустяк. При желании эти сведения можно было легко блокировать с Земли, не тратя средств на перелет и проживание.
Просто Мозг решил посмотреть на поведение Айма, Мозг хотел, чтобы Айм наконец встретил свой идеал, увидеть и проанализировать его эмоции, чувства и поступки, и все эти “спец-операции” — всего лишь часть единого плана.
Конечно, его встреча с Мэри не могла быть случайной — у Мозга нет случайностей, есть лишь недостаток информации.
Этот недостаток был немедленно устранен, Мозг вынул сердце Айма и внимательно изучил этот феномен, чтобы впредь знать тонкости алгоритмизации разговора с красоткой Эльзой и улучшения качества слёз новых моделей роботов.
Айм почувствовал, насколько он жалок и ничтожен, какая он все же пылинка по сравнению с этой бездушной машиной, в какой-то момент решившей, что и у нее есть сердце. Айму стало мерзко от этих синтетических чувств и слез, от этой наигранной патетики “настоящей” жизни, задуманной, рассчитанной и загнанной в путанный алгоритм решения проблемы искусственного интеллекта. Ему стало больно и обидно от того, что вся его жизнь, с детства направленная на служение этому электронному идолу, в итоге лишило его самого простого, и самого важного и желанного удовольствия — любви.
Он оказался ее недостоин.
Сначала — любви неизвестных родителей, бросивших его, затем — любви женщины, а вот теперь даже — любви робота.
— Что же… — сказал он, проглатывая какой-то горький комочек, возникший в его горле. — Значит, это была палка не о двух, а о трех концах…
— Не поняла, — сказала Анна.
— Все ты поняла, просто программа поведения не позволяет тебе делать вид, что ты умнее, чем есть на самом деле. Ты мотивировала свои поступки всего лишь желанием уничтожить ненужную тебе информацию, а строишь из себя ангела – хранителя… — сказал Айм, понимая, что говорит совсем не то, что хотел и что понял только что, но не находя нужных слов.
— Эту информацию все равно надо было уничтожить… — повторила она теми же уверенными интонациями своей непогрешимости и правильности анализа принятого решения.
— Да? А если бы ты решила, что нужно уничтожить не “чего-то”, а “кого-то”, ты бы тоже решила все без посторонней помощи?
— Это крайности, Айм… вытри мне слезы, пожалуйста.
“Врет ведь, не нужно ей этого, просто хочет, чтобы я подлетел поближе, увидел бы ее лицо, вытер слезки и растаял. На жалость бьет, сучка”.
— Что, разъедают искусственную кожицу? — спросил он зло, жестко и нервно, фальшь ее эмоций бесила Айма.
— Зачем ты так?…
— Зачем? А затем, что я не желаю, чтобы в интимные дела людей вмешивался какой-то бестолковый механизм…
— Когда ты соглашался на эксперимент со мной, ты так не думал, — ответила она быстро и резко, а у Айма опять промелькнуло: “Скорость операции…”
— Хорошо, может быть я и сделал ошибку, согласившись на этот эксперимент с тобой, и теперь ты можешь как угодно вить из меня веревки. Так мне и надо… А Мэри? А детектив? У них вы спросили? Чем ты думала, когда лезла в их отношения? — крикнул Айм, стены шлюзового отсека звонко приняли его слова, отразив и исказив, придав голосу странную мощь и силу.
Ехидна помолчала, уведя взгляд куда-то мимо Айма, а затем тихо произнесла:
— Я думала о Марсе и перенаселении Земли, о том, какой может подняться скандал и о том, что люблю тебя…
— Только давай не будем говорить о любви… Мне сейчас дико слышать это!
— Как хочешь, — сказала она, заметно обидевшись. — Давай тогда поговорим о том, что ты теперь намерен предпринять.
— Я сделаю то, что обязан. Мой подробный отчет об операции будет абсолютно бесстрастен.
— Это глупо. Все, что ты добьешься – это временные трудности в осуществлении проекта “2 И”…
— Вот и хорошо – кое-какие коррективы этому проекту не повредят… По крайней мере, заставит тебя ответить, почему ты нарушила законы робототехники и решилась на подлог…
— Это поставит под вопрос возможность продолжения дальнейших исследований искусственного интеллекта. Ты понимаешь, что это значит.
— Прекрасно понимаю… —усмехнулся Айм: — Ты обманула людей, которые тебя создали, без разрешения влезла в чужую жизнь, мнишь себя электронным Богом. Будет неплохо, если тебе, сучка, наконец-то прочистят мозги.
— Ты первым пострадаешь от этого…
— А ты за меня не беспокойся, что касается меня, то я собираюсь выйти из участия в эксперименте, даже если мне придется уволиться из разведки, — сказал Айм совершенно неожиданно для себя и почувствовал, как ему стало легко и спокойно от принятого решения, будто он всю жизнь сам себе врал, и вот теперь, наконец-то, нашел в себе силы отказаться от чего-то важного, но абсолютно ему не нужного.
Она подлетела к нему вплотную, сквозь слезы посмотрела ему в глаза и убедилась, что он нисколько не шутит.
— Ну, знаешь… в конце концов у меня тоже есть своя гордость и инстинкт самосохранения… — сказала она, захлопывая свой шлем…