Повесть собаки Булки
Повесть опубликована на сайте "Детская газета"
СОЧИНЕНИЕ ПЕРВОЕ
Прежде я был собакой, а теперь я стал сочинителем.
Среди собак я знаю не много сочинителей. Себя и... пожалуй, всё.
Я сочиняю необычные сочинения.
Мои сочинения – это что-то такое, о чём можно долго думать и при этом продолжать сочинять.
Например, можно сочинять сочинения о холодильнике, где хранятся мясные тефтельки и котлетки:
"...В полумраке за дверцей
лежала тефтелька...",
или:
"...Я котлетку заметил
на полке стеклянной..."
Ещё можно часами размышлять о вечерних прогулках, и при этом грызть кость или кончик хвоста, или думать о Папе, Маме, их сыне (или моём брате; как вам будет угодно) Орешке, и вспоминать все десять лет, которые я прожил с ними бок о бок...
Раньше Папа был для меня Хозяином. То есть не просто хозяином, а Хозяином с большой буквы.
Нынче – он стал мне Товарищем по перу.
Папа тоже сочиняет.
Он сочиняет разные истории и при этом стучит по клавишам компьютера.
Я же просто сочиняю и думаю-думаю. Думать приятней. Да и стучать по клавишам я ещё не научился, и диктовать не умею, как время от времени делает это Папа: Папа диктует Маме, а Мама записывает.
Я же пока, к сожалению, не умею ни диктовать, ни говорить. Но когда-нибудь я заговорю!..
И вот тогда!..
Тогда мы начнём сочинять вместе – вместе с Папой! Я уверен, он согласится!
Мы что-нибудь сочиним, и я предложу Папе подписывать наши сочинения псевдонимом, то есть таким смешным именем – «Господин С Таксой». Это необычно и романтично...
Но пока мы сочиняем по одиночке. Папа сам по себе – на компьютере, а я сам по себе – в голове.
Иногда Папа не только стучит по клавиатуре или диктует, но и читает свои сочинения вслух: Маме, Орешку и мне.
Самое забавное, что после Папиных чтений, когда я засыпаю, мне снятся разные истории из сочинений Папы. Во сне они становятся чуточку другими. Не думаю, что это плохо. Наоборот, Папа очень любит, когда у его историй появляется неожиданное продолжение.
А в снах, как и в жизни, порой не знаешь, чем всё закончится. Может быть, и ничем. Или правда может стать выдумкой, а выдумка – правдой... Или ещё чем-то...
Но это ведь интересно, когда тебя ожидают разные приключения: правдивые или выдуманные...
Где правда, где ложь?
Не сразу поймёшь...
...Когда я заговорю, я расскажу Папе об этих снах. Папа обрадуется...
И, конечно же, я обязательно поделюсь с Папой своими сочинениями. Надеюсь, они понравятся и всем остальным:
Ты сочинил своё, а я своё.
Теперь оно твоё...
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК ОРЕШЕК СМОТРЕЛ ТЕЛЕВИЗОР
Было воскресенье. Орешек включил телевизор.
– Доброе утро! – сказала ведущая. – Доброе-то оно доброе... А вот в зоопарке города Слонопотамска заболел императорский пингвин! Собран срочный консилиум врачей! Скорее всего, пингвин заболел ангиной, но профессор Червячков склоняется к диагнозу – острый приступ симуляции!
Орешек переключил телевизор на другой канал.
– Хай! Всем приве-эт!.. Мой огромня-ак!!! – широко улыбнулся из телика парень с серьгой в носу. – Но для кого-то мой привет может показаться и не таким суперским! Посудите сами: ученики тринадцатого класса Экспериментальной школы города Большие Драгодяки снова разочаровались в жизни!.. «Почему?!.» – спросите вы! Да просто их директор обещал устроить дискотеку с салютом, но не устроил! Забыл, редиска этакая!.. Да заместо этого пошёл в баню!
Орешек попереключал телевизор. И совсем выключил.
И посмотрел в окошко. Там таял снег. Как на старинной открытке, которую ему подарила бабушка. А бабушке эту открытку когда-то прислала бабушкина бабушка.
В те далёкие туманные времена муж бабушкиной бабушки, то есть дедушка его бабушки, служил морским офицером на адмиральском паруснике «Ветер», который бороздил просторы Индийского, Атлантического, Тихого, Северного Ледовитого и других океанов.
На открытку было наклеено штук десять разных марок разных стран мира – со слонами, страусами, пальмами и эскимосами. Стояли штемпели на разных языках. И красивым бабушкиным почерком было выведено: «Да сохранит тебя Господь!»
Орешек ещё раз рассмотрел открытку. Зачем-то понюхал её. А потом пошёл гулять и пускать кораблики. Ведь дома одному скучно.
СОЧИНЕНИЕ ВТОРОЕ
Самое ужасное воспоминание щенячьего детства – я остался один!!!
Меня и позже запирали в доме. Но такого ужаса, как в первый раз, я не испытывал больше никогда в жизни. Никогда!
«Мама! Папа! Мама! Папа! Орешек!.. Мама! Папа!.. Папа!.. Мама!..» – выл я, но никто не появлялся, и мир для меня погиб, как и разгрызенный папин тапок...
А тапок сдох – удар судьбы!..
На крыше маются коты...
Я плакал – маленький беззащитный одинокий щенок – горькими слезами.
А потом уснул...
И целую вечность спустя был обнаружен Папой в шкафу, под пушистыми шарфами и мягкими свитерами, пахнущими семьёй.
И это был самый счастливый миг в моей жизни, переполненный безумным восторгом и гигантской любовью – мы снова вместе! Все! Все! Все! Папа! Мама! Орешек! Я!..
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК У НЕГО БЫЛ ВЫХОДНОЙ
– Ну, – сказал папа, – показывай свою задачку. Чего у тебя там не получается?
– Да вот, – Орешек протянул папе учебник, – из пункта А в пункт Б вышел...
– Так... – папа заглянул в учебник. – Значит, вышел турист. Из пункта А в пункт Б...
– Да. Из пункта А в пункт Б.
– А ты в ответ смотрел?
– Нет, ещё не успел.
– Что же ты так? Значит, какой там у нас номер?
– Сто восемьдесят шестой...
– Ну вот, видишь! Сто груш!
– Понятно...
– Погоди... Каких груш? Да это не тот номер!.. А! Вот. Сто восемьдесят шесть!
– Папа, это не ответ. Это номер задачи.
– Ну, правильно. Я и говорю: тридцать три километра... А что там надо было узнать?
– Сколько осталось пройти туристу...
– Да... хорошая задачка... Вот помню, пошли мы в турпоход. Прошли километров двадцать, осталось всего ничего, а тут полило, как из ведра! Мы – в лесок, а там из-под ёлки, знаешь, кто?
– Знаю, медведь. Ты рассказывал...
– А!.. Ну да... А когда?
– Вчера. Когда я тебе стих читал.
– Ну ты стих-то выучил? Наизусть.
– Выучил... Наполовину...
– Ну это ничего... А теперь, давай, вторую половину учи!
– Ладно, только задачку решу...
– Вот и молодец, – сказал папа. – А потом я у тебя географию проверю...
Папа поудобней улёгся на диване и принялся читать газету. И уснул. Устал, наверное...
СОЧИНЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Папа не всегда сочиняет свои истории. И не всегда стучит по клавишам компьютера.
Иногда Папа находит в чулане лопату, и мы идём на огород.
Некоторые люди ходят со своими собаками на охоту, а мы весело шагаем по просёлочной дороге, потому что впереди нас ждут клубника, бабочки, стрекотание кузнечиков и, может быть, тёплый летний дождь, под которым так весело прыгать и заливаться лаем.
«Эгей! – думаю я в эти минуты. – Как прекрасна жизнь!»
Папа насвистывает и любуется облаками, и смешно вертит головой, если я надолго пропадаю в зарослях чертополоха, и как же радуется мне, когда я неожиданно проношусь мимо него! Эгей! Прекрасна, прекрасна жизнь!
Сверкает солнце!
Травкой пахнет...
Я разогрелся на ветру!..
Жизнь! Жизнь! Полная счастливых мгновений! Она переливается радугой! Она звенит птичьей трелью! И детским смехом! И щенячьи тявканьем! И смотрит на мир глазами, блестящими от счастья! И хочет обнять этот чудесный мир перепачканными в земле лапами! Эгей! Эгей! Кто посмеет утверждать, что жизнь это что-то другое?
Эгей! Эгей! Эгей!..
Я подбегаю к Папе. Он угощает меня клубникой. Пчела жужжит у носа.
Я люблю эту пчелу. И нос свой тоже люблю. Поэтому я осторожно пячусь назад.
Пускай и пчела попробует ягод.
Они такие вкусные. Особенно, когда угощает Папа.
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК ВЕСЕЛО ЖИТЬ!
В жизни много абсурда. А жить-то весело!..
Вот зашёл Орешек в хлебный за бубликами. Стал у прилавка, ждёт своей очереди.
Вдруг подходит к нему аккуратный такой пацан и говорит:
– Извини, я понимаю, что это странно, и мы, вообще, не знакомы, но ты мне сразу понравился, купи у меня виртуального попугая!..
– А что я буду с ним делать? – спрашивает Орешек. – Виртуально общаться?
– Да. Ты угадал! Поэтому совершенно бесплатно ты получишь вместе с виртуальным попугаем мешочек виртуального корма!
– И сколько стоит твой попугай с мешочком?
– Всего сто виртуальных рублей!
– Ладно, – говорит Орешек, – я переведу тебе сто виртуальных рублей с
виртуального счёта. Как только приобрету виртуальный компьютер.
Пацан посмотрел на Орешка, заморгал и отошёл. А Орешек усмехнулся и спросил продавщицу:
– У вас виртуальные бублики есть?
– Чего?!!
Тут Орешек понял, ЧТО он сказал, и чуть не упал от смеха.
Так и выскочил из магазина. Без бубликов, конечно.
Смешно как-то получилось и глупо.
Но всё–таки весело!..
СОЧИНЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Иногда Папа сердится на меня. Очень громко. И кидается в меня тапком. Сейчас – пореже, раньше – чуть ли не каждый день.
Он, в общем-то добрый, но нервный. Раздражительный. Его раздражает мой оглушительный лай.
Но я же норная собака! Я такса! Меня должно быть хорошо слышно! Например, когда я загоню глубоко в норе лису или барсука в тупик и решу подать голос: «Пора копать сверху! Эй! Мы тут! Спешите!»
Вот тогда охотники – Папа с друзьями – выроют снаружи ход, сюда, в темноту норы, где лиса или барсук скалят свои клыки и пытаются протаранить меня, чтобы вырваться на волю!..
Но всё это только в моих фантазиях...
Я никогда не был на охоте. Мне про неё рассказывали мои дядя Рони и дедушка Рёрик. Вот они–то поохотились на славу за свою долгую жизнь!..
Эх, охота! Охота на волю!
Мне не спится... Охота зовёт!
На Луну беспокойно я вою...
Кто ж меня на Охоту возьмёт?!.
Да... К сожалению, что такое Охота, я знаю понаслышке. Я даже крысу видел всего лишь один раз. В подъезде нашего дома.
Был солнечный день. Прекрасное настроение.
После долгой весёлой прогулки по футбольному полю, мы с Папой вернулись домой и вошли в сумрачный подъезд, как вдруг...
...какие-то две толстые женщины, стоявшие на лестничной площадке, завизжали тоненькими голосками:
– Кры-ыса! Кры-ыса!..
Это было ужасно смешно!
Они почему-то подняли высоко над головами сумки, которые держали в руках, и даже в полумраке стало видно, как они раскраснелись.
И тут из-под наших ног вдоль стены метнулось небольшое серое существо: раз! И оно исчезло, а женщины продолжали визжать, а потом перестали визжать, и тоже куда-то пропали, словно их и не было.
Я даже не тявкнул. Был я наивным щенком и ждал от жизни только радостей.
Жизнь моя утекала ручьём,
превращаясь в поток перед морем:
вперемежку со счастьем и горем,
с тихой явью и вычурным сном...
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК ОРЕШКА ПРИГЛАСИЛИ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
К Орешку подошла Лика Селёдкина и спросила тихим голосом:
– Ты бы не мог сегодня вечером, в шесть тридцать, придти на мой день рождения по адресу: Шишкин переулок, один, четвёртый этаж, квартира десять, налево от лифта? Будет салат оливье, корейка, нарезанная тоненькими прозрачными ломтиками, рыба заливная, пирожки с капустой, пирог с черничным джемом, взбитые сливки, мороженое, пепси, спрайт, музыка – классическая и современная, можно без подарка...
– А почему бы и нет? – ответил Орешек, принарядился, надписал красивую открытку словами: «Лике от Орешка» и отправился к Селёдкиной.
Лика Селёдкина очень обрадовалась Орешку. Словно и не ждала, что он придёт. И бабушка её обрадовалась. И папа, и мама. А дедушка хитро подмигнул. Как-то очень хитро. Орешку почему-то от этого дедушкиного подмигивания стало не по себе.
Лика Селёдкина посадила Орешка за стол и принялась его угощать. И бабушка вокруг захлопотала, а папа с мамой, кажется, даже чего-то спели. И дедушка сбацал на аккордеоне.
Орешек наелся, напился, осоловел.
Его положили на диванчик, выключили свет. И Орешек уснул.
А Лика Селёдкина сидела рядом, держала Орешка за руку и убаюкивала его своим чудным тихим голосом:
– Баю-баю-бай! Баю-баю-бай!
...Такое вот видение привиделось Орешку на перемене.
Но тут к нему подошла Лика Селёдкина и тихо спросила:
– Слушай, ты не дашь мне списать домашнее задание по алгебре?
– Да! – ответил Орешек и уставился на Лику Селёдкину. – Я обязательно приду!
– Куда? – удивилась Селёдкина.
А Орешек улыбнулся как-то странно и повторил:
– Обязательно!
– Ты что, влюбился? – спросила Лика Селёдкина.
– Почему бы и нет? – ответил Орешек. – Почему бы и нет... Я же не щенок глупоголовый...
СОЧИНЕНИЕ ПЯТОЕ
Раньше, когда я был щенком, я был уверен, что Папа, Мама и Орешек – собаки. Как и я.
Собаки, которые ходят на двух ногах.
Поэтому я учился стоять на задних лапах. У меня не очень-то получалось, и я хватался передними лапами за папину ногу, или за мамину, или за Орешкину, или ещё за чью-нибудь ногу, и смотрел на двуногих собак снизу вверх и смеялся, так мне было радостно:
– Глядите! У меня получается! Я тоже двуногая собака!
Но потом прошло сколько–то времени и я призадумался: «Собаки-то они собаки – двуногие, это понятно! Но пахнут двуногие собаки как-то странно, не по-собачьи... И лают не отрывисто, а длинно, скучно... И спят не на полу... И одеваются в забавные тряпки, которые называют сорочками, брюками, платьями. И на ногах носят длинные штуковины – ботинки... И едят не из миски и не требуху с костями, а другое, тоже вкусное, очень вкусное, но ДРУГОЕ!..
Если вы не собаки... Боже!..
Кто же вы? Ах, ответьте, кто же?!.
Часто я ворочался во сне и мне снились ньюфаундленды, доги, чау-чау, болонки, овчарки, пудели, конечно же, таксы, словом, все собаки, живущие по соседству.
Они расхаживали по улицам на двух задних лапах и были ОДЕТЫ в сорочки, пиджаки, плащи, брюки, юбки, шляпы, панамки, шапки с помпонами, в сапоги и даже роликовые коньки!.. Они важно о чём-то беседовали, размахивали зонтами, портфелями и дамскими сумочками, смеялись, ели мороженое, разъезжали в больших и маленьких автомобилях, читали газеты, покупали колбасу, пели песни и надували воздушные шары...
Я беспокойно скулил в своём чемодане (я спал в старом чемодане без крышки; мне подарили его на пятый день моего рождения!), и спросонья мне казалось, что двуногие собаки пришли к нам в дом и хотят остаться в нём навсегда. Потому что в нашем доме уютно и Мама любит готовить блины!.. А какая собака пройдёт мимо дома, из которого доносятся такие волшебные блинные ароматы?!. Я просыпался и бежал на кухню!
Как здорово! Всё это мне приснилось! Нет в нашем доме никого–никого! Кроме Папы, Мамы, Орешка и меня! И кучи блинов, которые ждут не дождутся, когда же их съедят!
Блины! Прекрасные блины!
Ваш дух струится вдоль стены!
Бегу я к вам!.. Озарены
Мои глаза – глаза-блины –
Моментом истины... Сейчас
Я буду шумно кушать вас!
Красота – моя собачья жизнь!
И если честно, какая разница: двуногая я собака или четырёхлапая!
Главное, что я собака, а не ромашка полевая!..
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
ЧТО ЕСТЬ РАСТЕНИЯ ВЫСШИЕ, А ЕСТЬ И НИЗШИЕ, НАПРИМЕР, ВОДОРОСЛИ
Дядя Федя развалился на стуле и почти пропел:
– Лютики–цветочки! Ромашечки-пенёчки!.. Гениально! У вас тут, в гнезде, всё гениально! И со вкусом всё! Со вкусом!... Молодцы у тебя папка с мамкой!
Орешек дорезал копчёную колбасу и переложил её на тарелку.
Дядя Федя схватил бутылку шоколадно-вишнёвого ликёра, который Орешек нашёл в буфете, плеснул себе в фужер и спросил у Орешка, громко расхохотавшись:
– Будешь?
– Да нет, я водички, – ответил Орешек очень серьёзно.
– Ну, смотри, – дядя Федя широко улыбнулся и наполнил фужер до краёв, – питьё гениальное!
Орешек тихо улыбнулся.
– Нет, ну я просто не могу, как у вас хорошо! – дядя Федя опорожнил фужёр и судорожно выдохнул. – Душа поёт! А где папка с мамкой-то, говоришь? Я чего-то не понял!..
– На участке. Картошку сажают. В домике заночуют... Вернутся завтра…
– А ты чего? – подмигнул дядя Федя. – Филонишь?
– К годовой контрольной готовлюсь. По биологии...
Орешек посмотрел на луну за окном. И вдруг ему показалось, будто бы она ухмыльнулась как-то криво, что ли?
– Слушай! – заорал дядя Федя и придвинул к себе тарелку с колбасой. – А я проголодался! Ты чего не закусываешь? Жуй-жуй! Не стесняйся!
Орешку стало тоскливо. Он взглянул на довольного дядю Федю и потянулся к бутылке с остатками шоколадно-вишнёвого ликёра.
– Э! Э! – протянул дядя Федя. – Не балуй!
– Бе-е-э! – вдруг сказал Орешек.
– Что? – удивился дядя Федя.
– Бе-е-э! – повторил Орешек громче.
– Как? – переспросил дядя Федя.
– Да так, – подумал вслух Орешек. – Бе! И всё тут!
...Через несколько минут, когда луна стала идеально круглой, а дяди Феди и след простыл, Орешек довольно произнёс:
– Все растения, цветковые и нецветковые, имеющие корни и побеги, называют высшими растениями. Высшие растения, как правило, обитают на суше, но среди них есть и такие, которые живут в водоёмах, например, элодея... Но есть растения, у которых нет не только цветков и плодов, но и корней, и стеблей, и листьев... Это низшие растения... Их называют водорослями...
И жизнь ему не казалась уже такой серой.
А назавтра вернулись папа и мама!..
СОЧИНЕНИЕ ШЕСТОЕ
Мама у нас чудесная!
Я Маму обожаю! Когда она вяжет на диване, я лежу рядом, или прижимаюсь к Маме, и Мама гладит меня по ушам и по животу и почёсывает за ушами, и нашёптывает что-то ласковое и нежное...
Но вот беда! Мама часто уезжает надолго, в другой город, потому что она работает в этом городе, который я терпеть не могу, ведь Мама не здесь, а там!
А мы с Папой и Орешком продолжаем жить в небольшом городке, где работы всем не хватает, вот почему Мама и покидает нас каждую неделю, вот какая беда...
Мама уезжает на растянутые до бесконечности три дня, а я лежу в своём чемодане и тоскую.
Иногда по этой самой причине у меня случаются припадки. Нервные и, к счастью, не очень продолжительные.
Лапы мои сводит, я не могу встать и лежу, словно мокрая тряпка. А если всё-таки поднимаюсь, окоченевшие лапы меня не слушаются, я шатаюсь, как шатается пьяный бомж Коля, который бродит по нашему городку с такими же лохматыми, как и он сам, тремя дворнягами...
В эти минуты папа подскакивает ко мне, обнимает и ободряюще шепчет:
– Тише, тише, тише! Всё хорошо, всё пройдёт... Сейчас всё пройдёт...
А ЧТО пройдёт, если Мамы нет рядом, и жизнь для меня останавливается?
Не жизнь у меня в эти дни,
Когда ты меня покидаешь...
Я просто дышу и питаюсь.
И жду у закрытой двери...
Но когда Мама возвращается! О-о! Когда Мама снова вместе с нами! Когда в доме расцветают все живые существа: и кактусы в горшках, и паучки по углам, и чайный гриб в банке, и Орешек, и Папа, и, конечно же, я, можно спокойно закопаться под одеялко в моём старом чемодане, а Мама садится рядом на корточки и говорит мне самые чудесные слова, которые я согласен слушать и днём, и ночью:
– Вот какая собака!.. Хорошая собака!.. Моя собака!..
И я млею, и улетаю в волшебные миры!
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
ЧТО ТАКСЫ, БЫВАЕТ, ВЛЮБЛЯЮТСЯ...
Любовь удивительная штука.
А взаимная любовь – удивительная штука в квадрате!
У чёрной карликовой таксочки Долли и длинной коричневой таксы с подпалинами на боках Гансика из одного старинного приморского городка любовь оказалась именно взаимной.
С раннего утра до позднего вечера две влюблённые таксы бегали вприпрыжку бок о бок по улицам, по аллеям и лужайкам Дубового парка, по развалинам Старой Крепости, по берегу моря и даже по стройкам и свалкам.
Или просто сидели рядышком на вершине какого-нибудь холма, обдуваемые свежим ветерком, и наслаждались своим большим розовым счастьем.
– Долли! – вскрикивал Гансик, не в силах придумать что-нибудь прекраснее, и то ли смеялся, то ли тявкал – понять было невозможно.
– Гансик! – тоже вскрикивала Долли.
И они продолжали свой медовый круиз.
Верная, добрая, нежная, красивая, чуткая, умная, дорогая, любимая Долли, как и верный, сильный, благородный, мужественный, отзывчивый, ласковый, дорогой, любимый Гансик не могли вообразить себе, что кто-то в мире когда-то и для чего-то захочет или сможет их разлучить.
По-правде говоря, Долли с Гансиком и не пытались вообразить что-либо подобное.
Они, вообще, ничего не воображали.
Они просто тихо млели.
– Долли! – восклицал Гансик, и Долли восклицала тоже, – Гансик!
И мир земной куда-то улетал. Оставались только пушистые облака, похожие на пуделей, которых, к слову сказать, Гансик не очень-то жаловал.
– Не люблю я пуделей, – как-то раз признался Гансик любимой.
– Ты только не нервничай, – нежно попросила Долли. – Причём тут пудели?..
Всё земное и приземлённое было уже не для них.
Сейчас для Гансика и Долли рождался их новый мир. И во что вырастет этот хрупкий мир, никто не ведал. Но одно было ясно, совершенно ясно, куда уж яснее – ни в коем случае нельзя вторгаться в мир солнечной любви Долли и Гансика! Иначе мир этот потухнет, словно падающая в небе звездочка...
– Долли, – в миллионный раз прошептал Гансик. – Долли!
Тяжёлая холодная капля ноябрьского дождя, угодившая в нос, отрезвила его и вернула к действительности.
– Где это мы? – спросил Гансик, поёжившись.
Долли взглянула на Гансика самыми влюблёнными глазами на свете и чуть слышно произнесла:
– У барсучьей норы... Ты слышишь, любимый, пахнет барсуком?
– Что мы тут потеряли? – удивился Гансик. – Какая такая барсучья нора?
– Это инстинкт, любимый. Нас привёл сюда инстинкт, – объяснила Долли и прижалась к Гансику. – Мы же всё–таки таксы. Внутренне мы жаждем охоты.
– А ты уверена, что это барсучья нора? – Гансик принюхался. – Что-то я никакого барсука не чувствую.
– А может, и не барсучья... – Долли улыбнулась Гансику нежно-пренеж-но. – Может... ах, какая разница!
Долли подтолкнула Гансика к норе, зияющей чёрной дырой, и легкомысленно хихикнула:
– Я хочу пожить в этом славном домике. К тому же сейчас польёт ужасный ливень.
И Долли полезла в нору.
– Что-то не нравится мне всё это. Глупая затея. Побежали домой, – заскулил Гансик. – Я так давно не видел Папу и Маму. Я соскучился...
– По кому? – рассмеялась Долли. – По людям?
Гансик ничего не ответил. Промолчал Гансик. Но слова таксочки неприятно царапнули его. Первый раз за всё время своей светлой любви он почувствовал досаду. И какую-то тяжесть на сердце.
«Что я делаю? – пронеслось молнией в голове Гансика. – Я ведь делаю что-то не то?»
– Э-эй, – позвала его Долли из норы. – Любимый, ты где? Иди же сюда! Ты только посмотри, как тут хорошо!
И Гансик, отмахнувшись от тревожных мыслей, тоже полез в нору.
Но не успел он просунуть голову в это отверстие, пахнущее землёй и червяками, как вдруг всё закружилось перед носом Гансика. И мир встал вверх тормашками, и поплыл сначала боком, мимо развевающихся ушей Гансика, а затем подхватил его и Долли, и с невероятной скоростью потащил за собой.
Искры и тьма, звёзды и пустота, всё перемешалось, как в миксере, когда Мама по праздникам взбивала крем из сгущёнки для торта. А потом всё сразу же прекратилось, потому что кто-то выключил миксер...
И наступила тишина.
– Ой! – ойкнул Гансик, и Долли тоже ойкнула, – ой!
Золотистое небо над головой и золотистые цветы под лапами, золотистые горы вдали и золотистый ручей, журчащий меж золотистых берегов так потрясли Гансика и Долли, что они даже не подумали, откуда взялась вся эта золотистость.
Всё произошло так неожиданно и так быстро, что не только таксы, но и любой волшебник немножко бы опешил.
Когда через несколько мгновений Гансик привык к золотистости, он обнаружил, что их окружает множество золотистых восторженных такс.
Восторженные таксы выстроились в ряд. И запели.
Таксы исполняли гимн:
Славьтесь, о, таксы, золотистых небес!
Славьтесь, о, таксы, золотистых чудес!
Славьтесь, о, таксы! Славьте же нас!
Это наш звёздный чаааааааааас!
– Ой, ой, ой, – как заведенная повторяла Долли. – Ой, ой, ой...
Бедная карликовая таксочка съёжилась от страха, глаза у неё уставились в одну точку, и таксочка показалась бы Гансику невероятно смешной, если бы не жалость, переполнившая всё его существо.
Даже уши у Гансика потянулись к Долли в порыве жалости.
И тут Гансик вспомнил, как ему однажды приснился сон про Жалость. И то, как Жалость сказала: «Эй, золотистая такса! Знаешь ли ты, откуда ты прилетел на Землю? Да ты прилетел с вашей собачьей золотистой планеты! Не все золотистые таксы способны на это! А знаешь, для чего ты прилетел на Землю?! Знаешь?!.»
– Ах! – всхлипнул Гансик. – Я вернулся на собачью планету!..
Он понял всё. Он и раньше смутно понимал, в чём его предназначение, но сейчас он понял до конца.
– Ах... – Гансик отпихнул от себя какую–то улыбающуюся во всю пасть золотистую таксу и стал продираться сквозь толпу собак, позабыв про Долли и отчаянно выкрикивая:
– Пропустите меня! Дайте пройти! Я хочу вернуться на Землю! Я хочу вернуться к моим золотым Маме и Папе! Я нужен им! Я им очень нужен!.. Ведь без меня они снова станут простыми и не будут больше светиться от моей золотистой любви к ним! И умрут! Они умрут!.. Не трогайте меня! Лапы! Уберите лапы!..
Золотистые таксы не слышали воплей Гансика. Они распевали очередной гимн, слова которого, судя по всему, ввели их в особое загипнотизированное настроение. Это был даже не гимн, а что-то среднее между песенкой–предупреждением и симфонией, исполняемой оркестром балалаечников:
Эх, как хорошо на свете таксам жить!
Эх, как хорошо друг с дружечкой дружить!
А, кто думает иначе,
Горько он ещё поплачет!
Плаксы! Не мешайте таксам жить!
Таксы воодушевлённо подпрыгивали на месте и тараторили всякую музыкальную чепуху.
Совершенно обессилев, Гансик опустился на золотистую траву и только тут вспомнил про Долли.
Напрасно Гансик беспокоился о своей любимой. Долли была рядом. Никуда она не делась. Как вцепилась в гансикин хвост мёртвой хваткой, так больше и не отпускала.
– Уф! – сказала Долли, понемногу приходя в чувство. – И что я так перепугалась?!
Это же обыкновенные таксы! И очень даже ничего себе! Любимый, ты когда-нибудь видел столько такс одновременно?
– Не знаю, – ответил Гансик, – Может быть, видел! Не знаю!.. Долли, нам надо вернуться!
– Куда, любимый? – Долли в изумлении вытаращилась на Гансика.
– Если хочешь, ты можешь остаться, – сказал Гансик. – Но мне... мне тут делать нечего. Ты слышала, они пели: «Это наш звёздный час»? Но мой звёздный час был и будет всегда не здесь, а там, на Земле, рядом с Мамой, Папой и Орешком!
– Это же только песенка! – перебила Гансика Долли. – И всего-то! Ну давай останемся! Смотри, как здорово на этой золотистой планете! Это же наша планета!
Ты только погляди, какие они праздничные эти таксы! Какие они беззаботные! Какие они золотистые!
– Но мы-то с тобой уже не такие золотистые, – ответил Гансик. – Нет. Я возвращаюсь. Нам надо вернуться!
И Гансик оттолкнулся лапами от собачьей планеты.
Набирая скорость, он услышал:
– Подожди! Любимый...
Обернувшись, Гансик увидел, как Долли стремительно догоняет его. Это было поразительно красиво! Она подлетала к нему, а вокруг сверкали миллиарды ясных звёзд.
Вдруг Гансик и Долли заметили, что за ними увязался совсем маленький таксик.
Всю дорогу таксик упорно молчал, а по прибытии на планету людей, куда-то пропал. Словно сквозь землю провалился. Видно, и у него были дела на Земле...
СОЧИНЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Да, это верно, есть такая таксочка, живущая неподалёку от нас, в соседней девятиэтажке. Но, к великому сожалению, к моей великой тоске она – обворожительная Долли – просто-напросто не замечает меня. Не видит, не слышит, не унюхивает...
Ах, отчего ты меня отвергаешь?!
Хвостик поджав, от меня убегаешь?!
Ах, отчего?!.
Я не пират, не разбойник, не леший,
Просто немножечко я сумасшедший –
Только всего!..
Да! От любви я теряюсь в рассудке!..
Знаешь, бывают такие минутки,
Ночью порой,
Кажется мне, что я рядом с тобою,
И от печали я больше не вою,
Вместе с Луной...
Не любит она меня. Не любит...
И... не одна мы дружная семья, в которой время от времени появляются забавные комочки-щенята, – бесценные дары любви...
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК МОНАРХИЯ ОДОЛЕЛА ДЕМОКРАТИЮ
Бабушка Орешка обожала всяких маленьких зверюшек-пичужек.
По бабушкиной комнате (Орешек прозвал её Демократическим Зоопарком) ползали разные перламутровые черепашки, прыгали розовые кролики, порхали взъерошенные чижи и Бог знает кто ещё.
У каждого из бабушкиных питомцев была своя история, но рассказ про щенка таксы даёт всем остальным рассказам о зверюшках-пичужках развесёлой бабушки тысячу очков вперёд.
Словом, как-то раз вернулась бабушки со своей ежедневной прогулки (Орешек в ту неделю болел ангиной, воевал с подушкой и изнемогал от скуки), заглянула к внуку в каморку и заговорщицки подмигнула.
Орешек знал эти бабушкины подмигивания! Жди следом чего-то необычного.
– Ну, – с трудом прошептал Орешек своими охрипшими голосовыми связками, – покхазывай!
Надо заметить, что черепашки, кролик, морская свинка, кошка, чижи и даже бабушкины жуки живут в полной гармонии и согласии, как друг с другом, так и с самой бабушкой. Орешка это всегда удивляло: как бабушке удавалось находить с ними общий язык?! Настоящая демократия!..
– Алле-оп! – сказала бабушка. – Начинаем парад-алле!
Тут на середину комнаты из-под ног бабушки выкатилось что-то маленькое, длинное и ушастое и первым делом оставило на паркете оригинальный автограф – довольно-таки большую лужицу.
– Кхто это? – умилился Орешек, протягивая к таксику руки.
– Это Гансик Семнадцатый!
– А почему Схемнадцатый?
– Да потому, что это уже семнадцатая лужа с того самого момента, как я увидела его в зоомагазине «Короли Природы».
– А ты уже познакомила егхо с остальными?
– Когда?! Ты первый!..
Бабушка сходила за тряпкой и бросила её на лужицу. Гансик Семнадцатый понюхал тряпку, а затем, размышляя, судя по всему о чём-то своём, королевском, оросил и её.
– Мохжет, он болен? – забеспокоился Орешек.
– Нет-нет, – успокоила его бабушка. – Просто перед уходом из магазина он выдул целую бутылку молока. Ладно, вы тут знакомьтесь понемногу, а я подготовлю ребят.
Всё-таки дело не шуточное, когда в доме появляется король! Без «дипломатических ухищрений» не обойтись.
И бабушка отправилась к себе. Её «дипломатические ухищрения» всегда приносили свои плоды – новичков кролики-черепашки встречали, как родных братьев.
«Ухищрений» этих у бабушки было семь.
Во-первых, зверюшки-пичужки должны быть всегда сыты! Во-вторых, напоены! В-третьих, умыты-причёсаны! В-четвёртых, их слух должна ублажать спокойная классическая музыка! В-пятых, никаких сквозняков! В-шестых, полная свобода передвижения! В-седьмых, режим! Бабушка была чудесным Директором Своего Демократического Зоопарка...
Первым делом Гансик Семнадцатый оккупировал кровать Орешка и усмирил подушку.
Орешку только и оставалось попросить его:
– Только, пожхалуйста, без лужиц...
Гансик Семнадцатый пригрелся и, посапывая, уснул. Да и Орешек задремала, прижавшись к тёплому щенку... Спустя какое–то время появилась бабушка, и Орешек
с Его Величеством проснулись.
Орешек чувствовал себя значительно лучше. По повелению короля, что ли? А Гансик Семнадцатый энергично встряхнул ушами, потребовал, чтобы его спустили с кровати на пол и побежал изучать дом. Конечно же, его заинтересовали звуки, доносившиеся из бабушкиной комнаты. Орешек поплёлся за таксиком...
И вот Его Величество без тени страха переступило через порог дверей, ведущих в Демократический Зоопарк, и подбежало к одному из кроликов.
Кролик дружелюбно потянулся своим влажным подрагивающим носом к Гансику Семнадцатому, но щенок бесцеремонно схватил бедного кролика за ухо и потащил за собой на середину комнаты. Опешивший кролик безропотно последовал за таксиком.
Затем Гансик Семнадцатый схватил второго кролика и проделал с ним то же самое. Поразительно, но кролики не пытались сопротивляться и оставались сидеть там, куда их согнал щенок.
За кроликами последовала очередь морской свинки, трёх черепах, чижа, жука и, наконец, кошки, которая так же, как и все обитатели Демократического Зоопарка, приняла этот удар судьбы, как должное.
Демократии пришёл конец. Победу одержала монархия.
Гансик Семнадцатый устало зевнул. Он умаялся.
Король обвёл своих подданных осоловелым взглядом, добрёл на заплетающихся лапках до кошачьей корзинки, влез в неё и довольно захрапел.
Орешек с бабушкой переглянулись, и, прыская от смеха, на цыпочках вышли из вновь образованной монархии, по которой кто куда печально разбредались подданные Его Королевского Величества Гансика Семнадцатого.
А что им ещё оставалось делать? Не бунтовать же? Да и не были они приучены к революциям – эти бабушкины демократы: кролики, морская свинка, черепахи, чиж, жук и тем более кошка...
СОЧИНЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Коты и кошки! Странные существа!
Ведь, правда, согласитесь. Не думаю, что о них можно выразиться как-то иначе. Я сейчас объясню.
К этому выводу я пришёл не оттого, что коты и кошки целыми днями дремлют в самых неожиданных местах. Мы, в общем-то, также любим поваляться на солнышке или, наоборот, в тени. И не оттого, что коты и кошки обожают мышатинку. Мыши для нас – охотничьих псов – тоже ведь радость...
Я не буду многословен. Замечу лишь, что (как это ни удивительно) у нас – собак и кошек – много общего. Много!
И всё же, почему коты и кошки кажутся мне странными?
Да потому, что при всей своей схожести с нами они недолюбливают нас. И норовят при встрече дать когтями по носу! Вот чудаки! Больно же!.. И чего они злятся? Не пойму...
И злость, и вражда, и болезни, и горе –
Мы словно в бушующем брошены море...
Вот буря утихнет и злость пропадёт,
И доброе солнце над миром взойдёт!
Я в это горячо верю! От всего моего большого собачьего сердца! Будет мир во всём мире! Обязательно будет. А глупые войны прекратятся раз и навсегда!..
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК ОРЕШЕК НЕ СМОГ ПРИДУМАТЬ НИЧЕГО ДРУГОГО
Глупые, конечно, шутки у некоторых...
В Орешкином доме жил один такой.
Орешек даже не знал, как его зовут, и поэтому про себя называл его Кроликом. Потому что этот тип всё время морщил нос, и имел длинные заострённые кверху уши.
Так вот, как тот раз Орешек сидел на лавочке, у дома, а Кролик крутился вокруг столба и колотил по нему палкой. Столб звенел: до-он, до-он, до-он. Согласитесь, должно красиво получаться, а у Кролика почему-то выходило так противно, что хотелось этой самой палкой стукнуть его по башке.
Но Орешек молчал, болтал ногами, и делал вид, что ему всё равно.
Тут какая-то бабка завопила с балкона:
– Щас в милицию позвоню! Фулиган! Не фулигань!..
Кролик перестал звенеть столбом, отошёл, но палку не выкинул. Подумал и принялся ею колошматить по асфальту...
Может, он дурак? А, может, ему, как и Орешку, нечего было делать? Но Орешек же сидел себе на лавочке и никого не доводил до белого каления.
А тут появились, не запылились Круглый с Абдулой и каким-то неизвестным худым парнем. Такие только ночью, когда спят, тихие. Да и то не всегда. Они окружили Кролика и стали его подталкивать, поддразнивать, гоготать.
Орешек молчал. Сидел на лавочке...
Худой отнял у Кролика палку и кинул её в открытую дверь мусоросборника – комнатки, в которую из мусоропровода сбрасывается весь мусор.
Кролик, дурачок, кинулся за палкой, а эти, герои, тут же навалились на дверь. И притихли, ждут, как там Кролик отреагирует. А Кролик молчит. Тоже, наверное, ждёт. А чего ждёт? Чего можно в мусоросборнике ждать?
Тут Орешек встала с лавочки и подошёл к богатырям.
– О! – протянул Круглый. – Какие люди?!!
– Да, – сказал Орешек. – У меня сегодня день рождения! Я вас всех приглашаю. Прямо сейчас!
– О!!! – завопили они. – Ну, ты даёшь!!!
И забыли про Кролика...
Дверь приоткрылась. И Кролик вышел из мусоросборника со своей палкой. Как ни в чём не бывало.
Орешек успел заметить это в тот самый момент, когда они всей компанией шумно входили в подъезд.
Вообще-то, день рождения у Орешка был только через два месяца. Но ничего другого он придумать не смог.
Ну и ладно.
СОЧИНЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Быть бы в ладу с небом!..
Иногда мне безумно хочется стать птицей!
Вы только посмотрите, как они – эти воробьи, стрижи, вороны – легко порхают над землёй, словно они ангелы, которые иногда посещают меня, не буду вдаваться в подробности...
Впрочем, об одной встрече с Ангелом Счастья я всё-таки расскажу.
Однажды белым зимним вечером, когда я лежал у новогодней ёлки и ждал начала праздника, я остался в комнате один.
Я любовался ёлочными шарами, я разглядывал сверкающие гирлянды, я внюхивался в ароматы, доносящиеся с кухни, я вслушивался в предновогодние звуки, охватившие весь дом и тут...
И тут откуда-то сверху... или сбоку... я так и не разобрал... к моему носу опустился маленький ангелочек. В образе бабочки!
Быть может, это и была бабочка – белая бабочка в золотистую крапинку, которая проснулась посередине зимы, выползла из кокона и превратилась в новогоднего ангела. Я не знаю.
Я обомлел от счастья, я затаил дыхание, а бабочка-ангел пропела мне:
В этот счастливый миг,
В этот таинственный миг,
Ты пожелай сокровенно,
Чтобы сбылось непременно
Счастье твоё. Счастье твоё –
Счастье Твоей Вселенной...
«Моей Вселенной?» – подумал я.
– Моей Вселенной? – прошептал я.
– Моей Вселенной? – спросил я бабочку-ангела, но бабочка-ангел исчезла так же внезапно, как и появилась, и я упустил момент, я не подумал о самом сокровенном.
Я растерялся. Эх, как же я растерялся!..
Я не был готов к счастливому мигу.
Значит, к нему надо быть готовым. Иначе таинственный миг, который обязательно когда-нибудь повторится, снова превратит меня в растеряху, упустившего своё счастье раз и навсегда.
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК СЕСТРА ОРЕШКА НЕ УПУСТИЛА СЧАСТЬЕ
– Мой! – крикнул Пузырь. – Мой мяч! Да бей же!
Орешек изо всей силы ударил по футбольному мячу левой ногой, но в последний момент потерял равновесие, полетел кубарем по газону и успел только заметить, как ошарашенный Пузырь закрыл лицо руками... от самого обыкновенного петуха.
Петух вцепился в футболку Пузыря и, судя по всему, не собирался её выпускать из своих узловатых петушиных лап.
Футболисты, судья и сотни две зрителей из обеих школ, за которые играли команды шестых классов, словно в немом кино замерли и во все глаза уставились на петуха и Пузыря.
Первым пришёл в себя сам петух, он клюнул Пузыря в номер на футболке, и оттолкнувшись жёлтыми лапами, взлетел на голову Пузыря.
И тут, вы не поверите, Пузырь – сорви-голова Пузырь – заплакал. Как самый обыкновенный маменькин сынок!
Следом за этим на голове его запрыгал футбольный мяч, о котором все напрочь забыли.
Судья визгливо засвистел в свисток и в замешательстве показал на центр поля, стадион издал многоголосный вздох (или выдох?), ребята на поле некстати запрыгали, будто на разминке, а Орешек подскочил к Пузырю и задал совершенно глупый вопрос:
– Ты в порядке?
Пузырь ничего не ответил, он только взглянул на Орешка как-то полубезумно. А потом поплёлся с поля. Его никто и не остановил.
Кое-как школьные команды доиграли этот чудной матч. Игра закончилась вничью.
Собственно говоря, мальчики и не играли, а только ходили по полю, едва касаясь мяча. Правда, встреча эта ничего не решала. Обе команды вылетели из районной детской лиги, можно сказать, досрочно, ещё два тура тому назад.
Орешек нашёл Пузыря у восточной трибуны.
Поскуливая, он пытался стереть с футболки петушиный помёт.
Пузырь возил по номеру рукавом и мотал головой.
– Брось, – сказал ему Орешек. – Всякое бывает, не бери в голову. Это, наверняка, всё из-за неё.
Пузырь посмотрел на Орешка и произнёс неожиданно спокойным голосом:
– Её взяла. Скажи своей милой сестричке, что её взяла!.. Скажи своей ведьмочке, что...
Тут на них прямо с неба свалилась Анька – двоюродная сестра Орешка.
– Ничего не надо говорить, помолчи, мой дорогой!.. – проворковала Анька.
Она подлетела к Пузырю на метле и насильно высморкала его в розовый платочек.
– И успокойся! Я больше никогда не причиню тебя никакого вреда!..
Анька уютно сидела на своей красной в жёлтую полосочку метле и пялилась на Пузыря влюблёнными глазками юной ведьмы.
Пузырь снова заплакал.
– Ну что же ты так огорчился! – пропела Анька. – Ну не умеете вы играть в ваш футбол. Я же предупреждала, лучше бы ты полетел со мной на пикник. И, в конце концов, я же только пошутила! Согласись, я не мстила, а лишь выкинула милую шутку – превратила несчастный мяч, с которым вы не умеете обращаться, в симпатичного петуха! Классная шуточка, не правда? Ничего не скажешь! Счастье моё, да садись же! Нам пора на пикник!
И она нетерпеливо качнула метлой.
– Ты извини, – сказала она напоследок Орешку. – Моя метёлка троих не выдержит! Так что тебе придётся остаться. С мячом. Или с петухом. Ха-ха!..
Шмыгая носом, Пузырь нехотя влез на метлу позади Аньки. В мгновение ока они взвились в синее небо.
– Пока, братишка! – услышал Орешек откуда-то из–под облаков. – Скоро получишь своего друга в целости и сохранности!
Орешек усмехнулся и закрыл глаза. Ему надо было сосредоточиться.
Потом он попрыгал на одной ножке, поплевал на мизинец левой руки, схватил себя за мочку правого уха большим и безымянным пальцами, завертелся волчком и на одном дыхании переместился в библиотеку Королевы Англии.
Любил здесь Орешек полистать разные старинные книжки, когда в библиотеке никого нет. Ведь Королеве Англии по утрам не до книжек, а другие сюда и не ходят.
Обожал Орешек это занятие. Читал он не так, чтобы очень, а картинки посмотреть любил. В королевских книжках картинки красивые!
Орешек, в отличие от иных колдунов-подростков, время на пикники зря не тратил.
Потому как это одно баловство! Несерьёзное это дело!..
СОЧИНЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Ах, я люблю пофантазировать!
Фантазии это свобода мысли. Но с колдунами я, конечно, перефантазировал. Что же поделать. Сон есть сон. Мы в своих сновидениях всего лишь зрители...
И всё-таки! Ну, какой же Орешек колдун? Или Анька? И совсем она не ведьма. Хотя в некотором роде...
Нет! Не ведьма, конечно, и даже не ведьмочка, но порой она бесчеловечна, в смысле не совсем обыкновенный человек.
Человек не летает на мётлах.
Человек не колдует на жабах,
Ворожбой по ночам не желает
Мирозданья судьбу предсказать.
Но зато человек обожает
Помечтать о межзвёздных полётах,
О подводных затерянных царствах
И о Времени свёрнутом вспять.
А о чём мечтаю я – взрослеющая не по часам такса?
Честно говоря, я и сам ещё не знаю. Мне бы для начала разобраться в себе самом.
А мне снятся колдуны – эти сверхчеловеки. Смешно. Забавно. Не понятно.
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК ДЕВОЧКА ЛИКА НАФАНТАЗИРОВАЛА БОГ ВЕСТЬ ЧТО
«Здравствуй, дорогая бабуля!
Я давно тебе не писала, но ты сейчас поймёшь, почему! Последнее время я жила в такой тревоге!
Но вообще со мной приключилась такая уморительная история.
Так вот, слушай! Напротив нашего девятиэтажного дома стоит точно такой же девятиэтажный дом, в котором на последнем этаже под самой крышей жил и живёт самый настоящий колдун! Я так думала очень долго!
Я наблюдала за ним уже целых три недели, и видела несколько раз, как он поднимает руки над головой, словно взывает к небесам.
Колдун совершал какие–то странные движения телом, и вокруг него начинали сверкать молнии: как-то так по спирали, то слева, то справа, то сразу со всех сторон.
Чаще всего я не видела его лица, а только силуэт, но иногда мне удавалось поймать его сверкающий взгляд, полный огня и тайных помыслов.
Я знала, я чувствовала: этот колдун – необыкновенный! Он чего–то ждал. Может, встречи с инопланетянами?!
От таких мыслей мне становилось неуютно, потому что больше всего на свете я боюсь нашествия инопланетян.
Бабуль, я была уверена и уверена до сих пор, что когда-нибудь, может быть, в скором будущем инопланетяне обязательно приземлятся в нашем городе и сделают что-то невероятно ужасное. Например, утащат к себе, в иные таинственные миры, всех мальчиков одиннадцати лет... Или белых кошек...
Но пока у нас в городе всё было тихо и спокойно, инопланетян что-то не было видно, лишь колдун искрился молниями, но и к этому можно было привыкнуть, к тому же в последнее время колдун куда-то исчез.
«Интересно, куда пропал колдун? Интересно, он вернётся? А вдруг вместо него в той квартире поселится кто–то ну совершенно ужасный?.. К примеру, гигантский Чёрный Ворон?!. Какие глупости лезут в голову! Ой, бедная моя головушка!..» – мучалась я по ночам.
И с такими мыслями я брела сегодня по аллее скверика, и неожиданно наткнулась на Орешка из параллельного класса.
– Ай! – вздрогнула я.
– Привет, – улыбнулся Орешек. – Ты чего?
– Да так, – пожаловалась я, – совсем извелась... Не знаю, что делать!..
– А что такое? Может помочь?
– Да чем ты поможешь? – пожала я плечами. – Ты же не Гарри Поттер?
– Нет, не Гарри Поттер. – снова улыбнулся Орешек. – Но я умею летать при помощи зонта.
– Да-а? – не поверила я. – Как это? Ты серьёзно, что ли?
– Могу научить, – ещё шире улыбаясь, произнёс Орешек.
– Слушай, – замялась я. – Это ладно, ты потом меня обязательно научи летать при помощи зонта, но знаешь... Я хочу тебе вот что рассказать... Обещай, что это останется между нами!
– Обещаю, – ответил Орешек.
– Знаешь, – начала я, – я видела... одного колдуна! И не один раз!
– Да ну?! А где?
– Ты знаешь, где я живу? – спросила я, почему-то хватая Орешка за пуговицу на рубашке.
– Ну да. Конечно. Прямо напротив нашего дома. То есть точно перед нашими окнами.
– Как это? – поразилась я. – Ты что, живёшь на девятом этаже?!!
– Да, на девятом этаже.
– Так это же у вас в окне я наблюдаю колдуна, который целыми днями сверкает молниями!!! – хрипло прошептала я. – Правда, уже три дня, как он исчез... Может быть, навсегда...
И тут Орешек начал хохотать, а успокоившись, сказал:
– Ой, как смешно! Это же мой папа крутит обруч, потому что хочет похудеть и избавиться от живота. Обруч у него металлический: вот он и блестит на солнце. А исчез колдун, то есть мой папа, потому... ха-ха!.. что он на неделю уехал в командировку! Ой!.. Не могу! Папа, ха-ха, – колдун!.. А, вообще, странно, что ты не знала, где я живу.
– Ой! – рассердилась я. – Почему я обязана это знать?!
– Не знаю, – пожал плечами Орешек, – наверное, не обязана. Ну, ладно, я пошёл...
– Ладно, – ответила я.
И сама себе удивилась, мне почему-то стало очень неловко перед Орешком.
И какая я глупая, да, бабуля? Навоображала себе всякую ерунду. Да ещё и не знала, что, оказывается, прямо перед самым моим носом живёт Орешек.
И такой хороший...»
СОЧИНЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Орешек не просто хороший! Он чудесный друг!
Всегда меня приголубит, угостит солёными ржаными сухариками, погуляет со мной – хоть целый день!
Мы с Орешком обожаем шататься по нашему городку и его окрестностям: по полям, по Песчанке, то есть по песчаной горе, которая зимой покрывается снегом и превращается в ледяную горку – рай для лыжников-экстремалов, а летом с неё здорово спрыгивать вниз, увязая в песке и выкрикивая что-нибудь весёлое, беззаботное и глупое, например:
– Облака!
Или:
– Жареная картошка!
Или:
– Привет бабушке!
А когда вместе с нами друзья Орешка – Андрюха, Валька и Макс, и даже Толян, от которого попахивает сигаретами, то жизнь моя – самая прекрасная жизнь на всей планете, потому что нет веселее компании, чем Орешек, Андрюха, Валька и Макс!
Во всяком случае, я других таких ребят не знаю!
Эх, чего мы только не делаем!
Так и есть, легче перечислить именно это – чего мы ещё не делали: вот с парашютом мы не прыгали, на самолёте не летали...
Хотя вчера, когда мы наблюдали с Песчанки за спортивным самолётиком, который выполнял над нами, в голубом безоблачном небе, разные сложные трюки, Орешек, прищурившись, сказал Андрюхе:
– Интересно, откуда он взлетает?
– Да, – кивнул Андрюха, – вот бы полетать!
«Возьмут с собой, – подумал я. – Не бросят же одного... Куда они без меня...»
Так мы стояли, обдуваемые свежим ветерком, стояли, задрав головы, и любовались полётом самолётика, пока неожиданно небо не заволокло серая бугристая туча, и сначала дождь легонечко заморосил, а потом грянул гром, засверкали молнии, и на нас обрушился ливень, словно перевернулось море и решило затопить всю Песчанку, поля, и наш городок.
Мы бежали, мы хохотали, а я к тому же и лаял, словно щенок, повизгивая от счастья и чуточку от страха. Всё–таки гроза – это гроза! Стихия!
Гремит гроза. Ах, страшно мне!
Несётся кто-то на коне
По небу грозному с копьём!
Но мы втроём... Да мы втроём,
И всё нам, братцы, нипочём!
Ведь от погони мы уйдём,
Как уходили тыщу раз
В такой же непогожий час!
А потом, уже дома, я греюсь в своих тёплых одеялках, а Орешек наигрывает на фортепиано джаз.
Джаз – это такая музыка. Спокойная такая музыка, похожая на задумчивую беседу отца и сына, или сына и матери, или всех вместе тихим летним вечером, когда в небе кричат стрижи и пахнет тёплыми булочками с изюмом и ароматным кофе со сливками...
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК ВСЕ УВИДЕЛИ ЗВЁЗДЫ
Орешек обожал тёплые булочки с маслом, обсыпанные сахарным песком и украшенные цукатами!.. Или политые вареньем, которое стекает по пальцам в тарелку...
Орешек их ел, ел, ел. С огромным аппетитом и наслаждением! И думал о том, о сём...
Сколько, например, бутербродов с маслом съело человечество за всю историю цивилизации? Должно быть, много! Пожалуй, звёзд на небе меньше... Во всяком случае, тех, которые видны невооружённым глазом...
Орешек глядел в окно и жевал бутерброд за бутербродом, бутерброд за бутербродом.
Сахар поскрипывал на зубах, а Орешек бормотал:
– Ещё один маленький бутербродик... Малюсенький... И всё!..
Но бутерброд так быстро исчезал где-то там внутри него, что невольно рождался на свет другой маленький бутербродик и третий, и пятый...
Вечерело.
Орешек напился чаем.
И звёзды уже вовсю глядели на него с небес.
А Орешек радовался – какое это счастье! Сколько же ещё бутербродов с маслом ждало его впереди!..
Потом пришла с работы мама.
Орешек спросил маму:
– Тебе нравится смотреть на звёзды?
– Да, – ответила мама, – только когда это было в последний раз, я и не помню...
Ты уроки сделал? Ты подготовился по математике? У вас же завтра контрольная!
– Да, – успокоил Орешек маму. – Не волнуйся. Я подготовился по математике.
Появился папа.
Орешек спросил папу:
– Ты любишь смотреть на звёзды?
– На какие звёзды? – сказал папа.
– На небе которые, – ответил Орешек.
– А-а, – протянул папа. – Не знаю... Не помню. Слушай, ты не видел отвёртку? Я её на стол положил минуту назад!
Отвёртка оказалась у Орешка.
– Вот она, – Орешек протянул отвёртку папе, а папа поморщился:
– Вечно ты что-то в руках вертишь...
Орешек спросил бабушку:
– Бабушка, а разве смотреть на звёзды глупо? Бабушка?
Бабушка Орешка не услышала. В последнее время она стала плохо слышать. А кричать Орешку не захотелось. Ну зачем кричать, когда тихо так, и только дождь принялся барабанить за окном?..
Тут к Орешку подбежала их такса.
Орешек обнял её, и они уютно устроились в кресле.
Орешек спросил у собаки тихо:
– А ты любишь звёзды?
Такса ответила Орешку своим худым энергичным хвостом:
– Конечно, люблю! Ты же любишь! И я люблю! И смотреть на них люблю, и лаять на них люблю, и молчать на них люблю!
Они задремали. И пока они спали, небо прояснилось, и умытое небо засияло миллиардами звёзд.
Но они увидели это раньше. В их чудесном сне. Они – это мама, папа, бабушка, собака и Орешек.
СОЧИНЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Как вы думаете, чем отличается сон от яви?
По-моему, во сне всё наоборот, шиворот-навыворот!
Во сне зачастую совершенно не понятно, что это явь или сон! Мы ведь забываем – спим мы или как? А потом вдруг вспоминаем, но уже поздно! Уже столько нервов потрачено!..
Вот видел я недавно сон.
Будто бы бегу я по воде. И всё мне кажется, что бегу я на самом деле – бегу по гладкой такой водной поверхности. Никаких тебе волн, ровная водичка без всплесков, без кругов.
И вдруг – бац! Буль-буль-буль! Провалился! Пошёл ко дну!
Пытаюсь выплыть, а меня тянет вниз, и вертится вокруг длинноволосая русалка и манит, манит на глубину, приговаривая:
Верь мне, милый пёсик,
Я тебя люблю!
И тебя, любимый,
Я не погублю!
Что повесил носик?
Что за боль в груди?
Ну же, милый!.. Милый,
Ты ко мне иди!..
– Ай! – завопил я. – Чем глубже, тем холоднее, тем мокрее!.. И тяжело на сердце!.. Ай!.. Какие у тебя большие бездонные глаза!.. Ай! И они светятся... мраком... Ай!.. Мокро, мокро, мокро... на душе...
– Что же это такое?! – услышал я в ответ и понял, что русалка... (о, Боже!..) русалка отвечает мне голосом Папы:
– Взрослый пёс, а ведёт себя, как щенок! Негодник!
«Да это же сон! – обрадовался я. – Ха-ха! Я во сне! Но почему папа так ругается на меня?.. Что происходит?.. Ах!.. Я же... Какой позор!"
Я открыл глаза и виновато уставился на Папу, а потом на лужу, в которой лежал. Ужас!
Но тут появилась Мама и сказала:
– Может быть, он простудился?
«Может быть!» – завилял я хвостом.
– Щенок! – произнёс Папа.
«Срам, – согласился я и перевернулся на спину. – Мир! Ладно?! Мир во всём мире!..»
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК СБЫЛАСЬ МЕЧТА АНГЕЛА
Орешек разбежался и подпрыгнул.
Он взлетел стремительно, прямо под свод полуразрушенной церкви, и, уцепившись за край стены, резко остановился.
Он повис, слегка покачиваясь, высоко над землёй.
Орешек был освещён ярким лучом света, и снизу, если бы его кто-нибудь увидел сейчас, показался бы золотым.
Но Орешек был один. Он никому не доверял своей тайны. Даже Лике.
Мама не разрешала Орешку разуваться далеко от дома – без гравитационных ботинок стало слишком опасно гулять. Но что поделать, если Орешек был мальчиком, то есть самым обыкновенным озорным непослушным смелым мальчишкой, которому всё нипочём.
В школе учитель объяснил им что-то про сдвинутую с места земную ось, говорил о каком-то микроскопическом отклонении Земли от собственной орбиты, о резком изменении законов притяжения. Ох, как же это было нудно и неинтересно!
Гораздо приятнее было скинуть тяжеленные гравии-ботинки, оттолкнуться от покрытой росой травы и почувствовать бешеный стук сердца! И лёгкий холодок в груди! И безумную радость от полёта!
Разве прежде, тогда – ещё до Большого Взрыва, мог он представить себя птицей?!
Разве мог он вообразить, что сможет стремглав – стрижом – броситься вниз, сорвать на лету ромашку или вспугнуть лягушонка и снова взмыть в синее небо?!!
Правда, после Большого Взрыва было очень страшно. Он помнил, как ему было страшно...
Боль воспоминаний и радость полёта переплелись в нём. Как и сейчас, когда он висел под сводом церкви, и, не мигая, глядел на то, что некогда было фреской, которая очень давно, наверное, тысячу лет тому назад, украшала купол храма.
От свода почти ничего не осталось. Да и от фрески тоже. Только едва различимый, чудом уцелевший ангел парил над миром, широко расправив крылья.
Орешек часто прилетал сюда и смотрел на ангела, и представлял, как, взмахнув своими большими белыми крыльями, ангел отрывается от камня и летит туда, к солнцу, где много света и добра...
Стало прохладно, Орешек поёжился, оттолкнулся от замшелой стены и плавно поднялся над развалинами церкви.
Он увидел заходящее за горизонт малиновое солнце.
Он увидел вдали то, что когда-то было городом.
Он увидел свой дом и невероятно цветущий в этом году яблоневый сад.
Он увидел маму.
Потом Орешек обернулся и снова посмотрел на ангела.
Ангела было жаль. Что он, ангел, прикованный к стене, видел всю свою жизнь кроме другой такой же стены?
Орешек решил было снова подлететь к ангелу, но тут завыла предупредительная сирена. После неё надо было спешить в бомбоубежище. Но так не хотелось покидать ангела!
Где-то далеко, должно быть, на другом конце земного шара, что-то вздрогнуло. Лёгкий ветерок прошелестел по планете. Орешек знал, что это продлится недолго.
Он только взглянул туда, где только что стояла его мама, и увидел, как она испуганно озирается по сторонам.
«Ничего не поделаешь, – подумал Орешек, – придётся тебя оставить в одиночестве...»
Мальчик посмотрел на ангела, но... ангела не было.
Вместо него Орешек увидел прозрачное облачко, которое медленно растворялось в надвигающихся сумерках.Орешек коснулся прохладной стены. Она дрожала. Она отпустила ангела.
– Улетел!.. – вырвалось у Орешка.
Да. Ангел улетел...
Земля успокоилась.
Орешек полетел к маме.
СОЧИНЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Папа утверждает, что самое страшное это даже не война, а равнодушие, с которым некоторые говорят о прошлых войнах. Мол, было – да сплыло!..
Да, это нехорошо забывать Горе. Горе надо помнить, чтобы оно не повторилось.
Однажды Папа пришёл домой очень грустный.
У Мамы сделались большие глаза, и она спросила:
– Что-то случилось?
– Да, – ответил Папа. – Погиб Тоша...
Тоша это Папин друг.
Мама побледнела, а Папа обнял Маму и... заплакал.
Мама гладила его по голове, а Папа плакал и плакал и никак не мог остановиться.
Я в этот вечер ни разу не заныл. Хоть и был ещё несуразным щенком и любил потявкать. Просто так, без причины...
Без причины не плачут мужчины.
Не роняют слезу без причины.
Ну а если заплачет мужчина,
Значит, есть для рыданий причина.
А я ведь тоже мужчина.
Хоть и с хвостом.
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК ОРЕШКУ ЗАПОМНИЛСЯ ВЕЧЕР
Орешку в тот вечер было семь лет. И Орешку запомнился этот вечер, потому что он наступил на хвост собаки пятнадцать раз всего за пятьдесят минут. Случайно, конечно.
Папа ему сказал:
– Запомни этот вечер! Это чудесный вечер! К тому же ты наступил на хвост несчастного пса пятнадцать раз за пятьдесят минут!
– Не отвлекайся! – сказала Мама Папе.
– Я не отвлекаюсь!
– Нет, отвлекаешься! И ты ничего не помнишь! – воскликнула мама. – Всё было не так!
– А как? Ну как? – вспылил папа.
– Не так!
Орешек снова нечаянно наступил собаке на хвост. Собака залаяла.
– Я тебе не позвонила, а написала, чтобы ты не приезжал! – сказала Мама.
– Нет ты не написала, а позвонила, – твердил своё Папа.
– Нет, написала! Я даже помню открытку – с такой большой жёлтой ромашкой! Я написала, чтобы ты не приезжал, потому что я стеснялась. Я не хотела, чтобы тебя увидел мой папа...
– С жёлтой ромашкой? – переспросил Папа.
– С жёлтой, с жёлтой!
– Верно-верно... – вспомнил Папа.
– Верно-верно! – передразнила Мама Папу.
Орешек наступил таксе на хвост. Такса возмущённо взвизгнула.
– Тихо! – сказал папа.
– Вы ругаетесь? – поинтересовался Орешек.
– Ты уроки сделал? – хором спросили Мама и Папа.
– Ну вот, опять! – вздохнул Орешек. – Почему вы на меня сердитесь?!
– Никто на тебя не сердится. Мы вспоминаем, – ответила Мама.
– Про то, как Папа приехал к тебе в гости? – спросил Орешек.
– А ты откуда знаешь? – удивился Папа.
– Вы это уже сто раз вспоминали.
– Когда? – удивилась Мама.
– Раньше...
– Ну и что?! – обиделся Мама с Папой.
Орешек забрался в кресло с ногами, чтобы больше не наступать собаке на хвост, и уткнулся подбородком в коленки. Собака легла неподалёку.
– Да-а! – протянул Папа. – Хорошо это я тогда придумал всё-таки поехать. Сейчас бы я никуда не поехал. А тогда взял и поехал. За одиннадцать рублей купил билет, сел в автобус и... Поехал к маме! Она с дедушкой на турбазе отдыхала в...
– В Пилдус-дуге? – оживился Орешек.
– Где?! – засмеялись Мама и Папа.
– Ну там... у «лихих латышских стрелков»!..
– Ой! – застонала Мама от смеха. – У каких стрелков?
– У лихих! – неуверенно повторил Орешек. – Так же Папа рассказывал.
– Правильно-правильно, – махнул рукой Папа. – Только я поехал в Да-у-гав-пилс! Запомнил?
– Да...
– Так вот! – продолжил Папа. – Был я в командировке. В Питере, на киностудии. Я тогда ассистентом кинорежиссёра работал. А там всю неделю шёл дождь. Делать нечего. Особенно в субботу и воскресенье. И пиво у них так себе. В смысле, это оно раньше в Питере было так себе... Не то, что теперь! Сейчас у них пиво чудесное! А тогда у них было, мягко говоря, невкусное пиво. Сейчас – ничего, а тогда и не пиво совсем... Так вот... Достал я из заначки полтинник, думаю, чего мне парится субботу-воскресенье в Питере?! И отправился в кассу! Купил я билет на автобус, сел в него и вперёд – в Даугавпилс к любимой девушке, пить пиво!..
– Ничего себе! – удивилась Мама. – Пиво пить?!
Но Папа не обратил внимания на мамины слова. Папа их понял по-своему.
– Да! – похвастался Папа. – Это, между прочим, шестьсот километров! Правда, ехал я ночью. Вечером заснул, утром проснулся, приехал в Латвию. Из Питера – раз, и к лихим латышским стрелкам! А маму найти не могу. Там этих туристических баз – сотни! И тут один узбек, торговец арбузами, посоветовал мне махнуть в Литву: мол, это рядом, и у литовцев пиво ещё лучше! И подают его с солёными сухариками, а не с мокрыми баранками, как в Питере.
– Ленинград, вообще, какой-то мокрый! – заметила Мама. – Как ни приедешь, всегда там льёт и льёт... Помнишь, как мы с тобой целый день на трамвае прокатались, потому что забыли в гостинице зонтик?
– Помню, – ответил Папа. – Но это другая история! Так вот! О чём я? А, ну да! Приехал я в Литву, а там светит солнце! Жара!.. Взял я две огромные запотевшие кружки пива и целую тарелку сухариков! Эх, какие это были сухарики! Хрустящие, в масле, с чесночком!..
От Папиного рассказа у Орешка потекли слюнки.
– А мы ужинать будем? – спросил Орешек.
– Конечно, – кивнула Мама. – Вот папа сейчас своё пиво допьёт, закусит сухариками и пойдёт чайник ставить!
Папа вздохнул и отправился на кухню. Загромыхал там чайником и потом крикнул:
– А мамочку нашу я всё-таки нашёл! Только не в Даугавпилсе!
– А где? – спросил Орешек.
– Да тут, – ответила Мама. – Дома. Когда мы все вернулись...
СОЧИНЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Вы слышали об индийской философии переселения душ?
Об этой философии мне рассказали утром по радио. Ах, как же я поразился!
Дело в том, что сегодня на рассвете, когда я, сидя перед окном, любовался облаками, освещёнными восходящем солнцем, мне привиделось вот что!..
...Золотистые облака плыли в сторону города.
А я полетел к звезде, на которую часто смотрел по вечерам, прогуливаясь с Папой.
Я давно хотел побывать на этой звезде. И вот полетел!..
По дороге я встретил Боженьку.
– Летишь? – ласково спросил Боженька.
– Лечу? – помахал я лапой.
– А я хотел с тобой поговорить! – загрустил Боженька.
– Я вернусь! – пообещал я. – Вот слетаю на свою звезду и обязательно вернусь! Вы не волнуйтесь!
– Ладно, – разрешил Боженька. – Только ты обязательно возвращайся. Я тебя буду ждать.
Я засмеялся. Так мне стало легко и радостно. И ангелы запели.
– Как хорошо! – воскликнул я. – Как хорошо!
Земля внизу превратилась в смешной вертящийся шарик.
Я подумал: «Там, наверное, Папа грустит по мне и плачет. Его можно понять. Он любил меня. И я его любил. Но что же поделать? Ничего уже не вернёшь. Мне надо на звезду, а потом – к Боженьке. Он хочет со мной побеседовать».
Я летел быстро, не чувствуя усталости, и размышлял только об одном, что вот скоро доберусь до моей звезды. Мне было приятно думать об этом.
А других мыслей не хотелось. Да они и не приходили в голову...
Потом я приблизился к моей дорогой ненаглядной звезде. И уставился на неё и, кажется, даже стиснул её в объятьях.
Я попросил мою звезду:
– Когда-нибудь и я уйду,
Но ты в ночи гори, гори!
И миру молча подари
Души моей чудесный свет,
Летящий миллионы лет...
Вокруг звезды кружилось с десяток планет. Я облюбовал самую большую из них и опустился на её шершавую поверхность.
У прозрачного ручья стояло Существо с не менее прозрачными глазами и ковырялось в хоботообразном носу.
– Ты – Бог? – спросило Существо.
– Что ты, что ты! – замахал я лапами. – Я всего лишь душа.
– А-а-а, – разочаровано вздохнуло Существо. – А я решило, что ты – Бог. Так хочется увидеть Бога! Душа, ты его видела?
– Да. Только что, – ответил... ответила я.
– Он – Всё? – спросило Существо.
Я пожала плечами. Я не знала.
– А как тебя зовут? – спросило Существо.
– Не помню, – ответила я. – Я Душа. И всё.
– А как тебя звали раньше? – спросило Существо.
– Я же говорю, я – Душа!
– А что тебе от меня надо? – спросило Существо.
– Ничего. Я обнимала звезду, а потом опустилась на твою планету.
– Тогда не мешай мне! – потребовало Существо. – Видишь, я занято очень важным делом...
Существо уставилось на прозрачный ручей и снова заковыряло в носу.
Вдруг раздался гром, и сверкнула молния. Существо перестало ковыряться.
И в него вселилась я – Душа. И я стала...
Я снова стала золотистым щенком!
Ура!
В этот самый момент Боженька прокашлялся и произнёс:
– Ты обещал со мной поболтать. Чего ты тянешь? Ну же, поторопись! Потому что потом тебе надо на Землю. Тебя там очень ждут – Папа, Мама и Орешек!..
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК ОРЕШЕК НЕ ПОВЕРИЛ В СУЩЕСТВОВАНИЕ АГАДЫКА
Дождик барабанил по окну как-то совсем не радостно, а даже, наоборот, печально: пумп-пумп... пумп-пумп-пумп... пумп... пумп...
Орешек и Лика сидели на подоконнике и смотрели на то, как по оконному стеклу лениво сползали капли, как мокли деревья и кусты, и трава темнела под надвигающимися тучами.
– Ну-у... – нетерпеливо протянула Лика и постучала Орешка по лбу карандашом. – Твоя очередь, голова!
– Караганда, – вяло ответил Орешек. – Говори на «а»...
– Агадык, – отозвалась Лика.
– Нет такого города, – спустя минуту сообразил Орешек.
– Есть, – заспорила Лика.
– Где? – не поверил Орешек.
– В Караганде! – принялась валять дурака Лика.
Орешек потянулся за географическим атласом и заглянул в указатель географических названий.
– Агадес, – прочитал Орешек вслух, – Агадир, Агадырь... Нет никакого Агадыка...
Проиграла ты. Иди за мороженым.
– Щас! – покраснела Лика. – Ничего я не проиграла! Я пошутила!
– Иди! Ты проиграла, – повторил Орешек и добавил. – Уговор дороже денег.
– Ну куда идти?! – возмутилась Лика. – Ты видел, нет?
И она кивнула на окно, за которым лил уже самый настоящий ливень.
– Ладно, – произнёс Орешек. – Тогда пойду я.
И соскочил с подоконника.
– Ты чего – вообще? – Лика покрутила пальцем у виска. – Не пущу я тебя никуда!
И тоже соскочила с подоконника.
– Попробуй, – предложил Орешек и направился к двери.
Он сдёрнул с вешалки куртку и попытался её надеть.
– Стой, я тебе говорю! – Лика схватила Орешка за рукав.
Орешек дёрнул рукой, и рукав лопнул по шву.
– Эх, ты! – обиделся Орешек. – Всё равно пойду!
– Ну, тогда и я с тобой! – Лика быстренько влезла в куртку и бросилась за
Орешком, который выбежал из квартиры и запрыгал по лестнице, не дожидаясь лифта...
...На улице они промокли почти сразу. До последней ниточки. Но упрямо поскакали под холодными струями по лужам к магазинчику: раз-два-три-четыре-пять, раз-два-три-четыре-пять!..
– Господи! – всплеснула руками добрая продавщица, когда увидела их: мокрых и несчастных, протягивающих влажные и мятые денежки. – Зайки! Вы с ума посходили! Ну-ка бегом домой!
Она суетливо достала им мороженое и по-генеральски скомандовала:
– Сначала чай с лимоном! И в постель! А пломбир потом! Когда согреетесь!..
...Они не послушались продавщицы. Не выпили чая с лимоном. Съели мороженое сразу...
И ребяток посетила такая мерзкая старушенция по имени Ангина...
...Спустя неделю Орешек и Лика снова сидели на подоконнике и глядели в унылое окошко.
Только Орешек сидел у себя дома, а Лика – у себя.
У каждого между ухом и плечом была зажата телефонная трубка.
– Ну-у... – тянула Лика, попивая тёплое молоко, морщась и с трудом выговаривая слова: горло всё ещё болело.
– Аддис-Абеба... – гундосил Орешек в трубку и сморкался в платок.
По окну всё также печально барабанили капли: пумп-пумп... пумп-пумп-пумп... пумп... пумп...
А лето впереди было огромное и беспредельное, такое же огромное, как и все города вместе взятые, и все планеты, и все вселенные.
Только было оно – это лето – на редкость холодное. Ох, слишком холодное...
СОЧИНЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Когда холод начинает подбираться к нашему дому (я чувствую это задолго до прихода первых по-настоящему осенних денёчков!), когда вой северного ветра доносится до моих ушей едва-едва, когда заканчивается пора мерзких власоедов, всё лето вспрыгивавших во время прогулки на мою бедную шкуру, чтобы жадно пожирать её, ко мне приходят вот какие мысли – «Ура! Скоро золотая осень! Скоро, скоро!..»
И можно будет носиться по шуршащей жёлто-красно-оранжевой листве! Мне так это нравится – носиться по осенней листве!..
Осенняя листва! Очам моим приятно
Глядеть на тихий твой полёт, когда
Весь мир уснуть желает, и обратно
Взлететь не сможешь больше никогда.
Осенняя листва! Уже поверь родная,
Тебя я буду долго вспоминать!..
И вечера, зимою коротая,
Во сне с тобою будем мы летать!..
Сегодня после долгой разлуки (всё лето она провела на даче) я видел Долли.
Как же она хороша! Моя любимая!.. Я готов любоваться на неё даже с расстояния в сто метров, как и сегодня... Как и всегда...
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК РАСПЕРЕЖИВАЛАСЬ ЛИКА
– Ты взгляни на себя! Взгляни! – Лика презрительно усмехнулась, шумно вздохнула, чтобы успокоиться, но потом не сдержалась и постучала себя по лбу. – Ты же думаешь одной извилиной!
Она скривила губы и ничего не ответила.
– Нет! Вы посмотрите на неё! – продолжала Лика. – Это же пугало огородное! Как ты собираешься выпутаться из этой истории?! Ну! Отвечай же!..
Она отвернулась и дёрнула плечом.
– Слушай, – Лика попыталась заговорить дружелюбней, – да слушай же ты меня, наконец! Ты должна пойти к нему и во всём признаться! Ты ОБЯЗАНА ЭТО СДЕЛАТЬ!!!
Она взглянула своими огромными, словно два блюдца, серыми глазами, и Лика поняла, что сейчас разрыдается.
– Как же так можно, а?!! Ну как же можно ТАК изводить себя?!! Ну почему надо ТАК изводить себя?!.
Крупная слеза выкатилась из её левого глаза и скатилась по щеке к дрожащему подбородку. То же самое проделала слеза из правого глаза.
– Да! Ты ни в чём не виновата... Но он-то этого не знает... Он-то думает, что всё ЭТО ты подстроила нарочно... Что ты только и думаешь о том, как бы его позлить... Что это ты целыми днями крутишься вокруг дурака Пузырёва, а не Пузырёв волочится за тобой хвостом!.. Что это не Пузырёв подловил тебя перед раздевалкой и поцеловал... как противно! А ОН всё видел!!! Видел!!! О-о-о!..
Она закрыла лицо ладошками и задрожала всем телом. Мелко-мелко, словно одинокая сосновая иголка на холодном ветру...
– Успокойся!.. Ну же. Ну... Возьми себя в руки. Хватит распускать нюни. Ты же взрослая девочка. Вот какая ты взрослая девочка. Посмотри на себя. Ты уже совсем взрослая. Ты сильная. Ты красивая. Ты уверенная в себе чудесная сильная красивая блондинка со вздёрнутым носиком и отпадными глазами! Таких глаз нет ни у кого во всей округе! Ни у кого во всём мире! Таких глаз! Таких губ! Такого рта! Таких зубов! Таких волос! Таких рук! Таких ног нет ни у кого!!!
Лика задохнулась от восторга и посмотрела на неё.
Она вся горела от макушки до пяток, и Лике показалось, что от неё исходит сияние!
Они улыбались друг другу своими белозубыми широкими улыбками.
Они улыбались: Лика – отсюда, из этого мира, а она – оттуда, из зеркального.
Лика и она – Ликино отражение!..
СОЧИНЕНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ
Что такое зеркало? Я никак не пойму...
Есть ли у зеркала душа? Если и есть, она запрятана глубоко-глубоко, я её, во всяком случае, не чую.
Значит, нет. Нет души. Я, может быть, кажусь хвастуном, но могу с уверенностью утверждать, у зеркала души нет!..
Впрочем, что мы знаем о жизни? Мы – таксы. Что мы знаем о жизни человеческой?
Ведь это не мы придумали зеркала. Это всё они – люди.
Странный мир у людей –
Мир зеркал и теней,
Трудно жить в этом мире людей.
Если зеркала нет,
То теряется свет
В полумраке забытых идей...
Зеркала – это перевёрнутый мир человека.
И всё в перевёрнутом мире не так: лево – это право, ложь – это не ложь, смех – это не смех, подлость – это...
Пойми тут, что есть что. И кто есть кто?.. Да, совсем я запутался.
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК СОСТОЯЛСЯ ПОЕДИНОК
На шоссе кроме них никого не было.
В это время здесь всегда пусто, и нет машин. Только гудят провода, и слабо мерцают фонари.
Орешек уселся на велик и поднял руку. Он готов.
Пузырь делает то же самое.
Орешек пригибается к рулю и нажимает на педали: раз, ещё раз. Что есть силы. И мчится прямо на Пузыря. И Пузырь делает то же самое.
Но они даже не задевают друг друга. Проносятся мимо.
Они разворачивают велики и снова взмахивают руками.
Тень Орешка на мгновение вытягивается, касается ног Пузыря и, словно чего-то испугавшись, судорожно возвращается назад.
«Пузырь – подлец, и он знает, что он – подлец, и ему не отвертеться от меня! – думает Орешек. – Он у меня за всех получит! За Лику! За меня! За Аньку!..»
Пузырь не трус, и Орешек не трус. Но всё равно страшно, а деваться некуда. Страх лишь подстёгивает Орешка. Да и Пузыря, наверное, тоже.
Орешек едет на Пузыря, понимая, что третьего заезда не будет. Не должно быть.
«За Лику! За меня!..»
Пузырь – подлец. Противно думать, почему он подлец. К тому же заповедь «не суди» является для Орешка основной заповедью в жизни. Но сейчас Орешку приходится её нарушать – эту заповедь. Он является судьёй. Ведь Пузырь – подлец.
Ветер бьёт в лицо и перехватывает дыхание. На мгновение Орешку кажется, что больше никогда в жизни он не сможет вздохнуть полной грудью. Поэтому он кричит.
Беззвучно, чтобы Пузырь не подумал ничего такого, и ветер врывается в лёгкие Орешка и наполняет их пьянящим холодным воздухом.
«За Лику!..»
Пузырь – подлец.
Орешек один знает о его подлости. И этого достаточно. Через несколько секунд Орешек врежется в Пузыря и покарает его, ибо Орешек и есть – Рука, Карающая подлость. И воздастся ему за его грехи.
«Пузырь – подлец!..»
Под колесо попадает камушек, и Орешку с трудом удаётся удержать велосипед на ходу. Он сильнее нажимает на педали. Но эта секундная заминка заставляет Орешка взглянуть вперёд, и он видит глаза Пузыря – его друга.
В общем-то, они когда-то вместе сидели на одинаковых горшках в детском саду и ели одну кашу, и пили один и тот же липкий сладкий кисель. И лазили по одним и тем же деревьям, и чего только не было в их жизни за двенадцать лет! Одного и того же.
Вытаращенные глаза Пузыря становятся вдруг глазами Орешка. И уши Пузыря, красные и оттопыренные, становятся ушами Орешка. И вспотевший от ужаса и тоски нос Пузыря становится носом Орешка.
И Орешек проезжает мимо Пузыря.
И мчится по пустому шоссе. Мимо мерцающих фонарей. Ещё на что-то надеясь...
СОЧИНЕНИЕ СЕМНАДЦАТОЕ
Да... Надежда... Надежда – это хорошо!
Вот лежишь себе и надеешься, например, на вкусненькую кость. Или на новый резиновый мячик. Я их очень люблю.
А как-то раз Папа произнёс такие слова: «Вера, надежда, любовь».
Они мне очень понравились!
Вера. Надежда. Любовь. Правда, красиво. Я долго думал над этими словами. И вот что надумал.
Надежда делает тебя крепче. Вселяет в тебя Веру. И не важно, о чём ты думаешь, когда тебе грустно – о сахарной кости, или... о Любви...
Надейся, и придёт Любовь!
Она нечаянно нагрянет,
Как гром, как молния, и вновь
Ты заживёшь! И мир предстанет
Во всей красе перед тобой
И с обновлённою судьбой!
Надейся! Нет милей Надежды!
Ах! Сбрось печальные одежды!
Я снова видел Долли. Издалека.
Как говорится, надежда умирает последней!
СОН, В КОТОРОМ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ ИСТОРИЯ ПАПЫ О ТОМ,
КАК ОРЕШКУ ПОМОГ КЛЁН
Брызгали слякотью автомобили. Дождь хлестал Орешка по лицу.
Он шагал себе, ни о чём не думая, не смотрел по сторонам. Только изредка поправлял воротник куртки, чтобы не затекало за шиворот и, наконец, встал под клён.
«Клён, как клён, – подумал Орешек, – не хуже других».
Падали с листьев редкие капли. Пахло перегноем. Он потрогал прохладный ствол клёна, прижался к нему ладонью, а потом щекой, носом.
И успокоился.
Орешек уснул на какую-то долю секунды.
И вдруг Орешек почувствовал, словно перед ним распахнулись невидимые ворота, какие-то люди окружили его, не испугали, но ему стало ясно, что просто так от них не избавишься.
Орешку показалось, что время растянулось. А весь мир, наоборот, стал маленьким-маленьким. И сам Орешек превратился в гнома. Но Орешек не испугался. Он только подался вперёд и открыл пошире глаза.
Так он стоял и смотрел. И на него смотрели те самые люди. И качали головами. И вдруг Орешку всё стало ясно...
Потом Орешек очнулся.
Он провёл рукой по шершавой поверхности клёна.
Он побежал назад по лужам, по скользкой земле.
Мокрая собака шарахнулась от него.
Проходящая женщина больно кольнула зонтом.
Орешек бежал и думал: «Она, наверное, плачет».
Он подбежал к Ликиному дому.
А Лика, оказывается, стояла у подъезда, ждала его и молчала.
Он встал рядом и взял её за руку.
Мир снова стал большим. А время потекло, как обычно.
А, может быть, оно остановилось?
КОНЕЦ... ПОЧТИ.
Никак не пойму, почему это Папа называет меня в своих историях Гансиком?
Я же – Булка!
КОНЕЦ.