Всё, так больше продолжаться не может. Решительно невозможно. Не хочу себя мучить, не считаю порядочным держать её в неведении. Она, моя первая, моя единственная, она не заслужила, чтобы её обманывали – я обманывал. Её чистая, наивная душа ни о чём не подозревает. Слепа в своей глубокой, прозрачной до самого дна, любви ко мне. От этого еще гаже и совесть готова раздавить меня. Другой бы на моём месте плюнул и оставил бы всё как есть, ища отдушину на стороне, покрываясь коростой лжи. Но я так не могу. Не могу, чтобы она и дальше находилась в заблуждении, относительно меня. Не заслужила, недостойна подобного отношения. Ведь я её больше не люблю.
Сколько мы уже вместе? Почти пять лет. А сколько времени прошло с момента, когда я сам себе, хотя бы, осмелился сообщить, что я к ней теперь равнодушен? Полгода, наверное. Полгода нервов, шесть месяцев метаний, сто восемьдесят два дня полной душевной разваленности, четыре тысячи триста шестьдесят восемь часов мрачных размышлений. О чём я думал? Пытался понять «почему?», стремился решить «что делать?», и исступленно хотел добиться от себя хоть какого-то мало-мальски внятного ответа. В каком-то месте нашего с ней пути, я перестал держать её за руку, тогда как она, продолжала всеми своими силами стискивать мою разжатую ладонь в своей. Но когда это произошло, в какой момент? И так и не поняв, что же меня оттолкнуло от неё, я потихоньку пришёл к выводу, что случилось то, от чего не застрахован никто – вполне естественное отдаление. Такое может быть, но такого быть не должно. Как можно враз охладеть к тому, на кого не мог смотреть без придыхания? Как можно испытывать равнодушие к тому, чьё тело ты с трепетом держал в своих руках? Как? Вот так – раз и будто бы не было ничего, никогда.
Я пытался, клянусь, я пытался вернуть всё назад. И отчасти преуспел – она и не догадывается о том, какие гнилостные процессы происходят в моей душе. Скольких сил мне это стоило, Господи! Но теперь чувствую – дальше нельзя тянуть никак, поскольку не меняется ничего и дорога эта никуда меня не приведёт. Ни к плохому, ни к хорошему. Путь обмана. А она, моя родная частичка, она, как и прежде обволакивает меня своей заботой и лаской. Она, как и раньше произносит слова, от которых должно расцветать сердце. Но не у меня, уже не у меня. Она не догадывается.
То, что раньше меня в ней умиляло, теперь вызывает лишь тихое раздражение. Привычным движением заложит локон за ухо, в задумчивости дотронется указательным пальцем до кончика носа, громко захохочет анекдоту и попросит рассказать его снова, чтобы опять рассмеяться. Всё это я раньше любил в ней и порой, нарочно выстраивал ситуацию подобающим образом, чтобы ещё разок насладиться предсказуемыми действиями. Во сне она частенько приникает ко мне, вплотную, так, что изгибы наших тел полностью вписываются друг в друга. Она любит прочесть вслух понравившийся ей абзац книги. Просит помассировать спину. Всё это продолжается. Я повторяю анекдот, слушаю, как она читает, массирую ей спину. Но степень моего душевного напряжения едва не скручивает меня в спазмах раздражения. И внутренне съёживаюсь, когда ночью, чувствую, как она начинает придвигаться ко мне. Но она не видит всего этого. Я не могу ей это показать.
Я помню почти каждый момент, когда готов был сорваться на неё из-за пустяка. И из раза в раз я ловил себя едва ли не на последнем мгновении и глубоко вдохнув, погружался в сдавливающую бездну, оставив пустое тело улыбаться, отвечать её ласкам, делать то, что должен делать любящий человек. А сам в это время трусливо прятался в темном гроте своего подсознания. Холодно, промозгло, но я должен был переждать какое-то время, пока наверху бушевал незримый шторм.
Я ни с кем не делился этой своей проблемой. Я сам должен во всём разобраться. Сам должен поставить точку, которая может запросто размозжить меня и убить её. Много ли пар живёт во взаимном обмане? Очень много. Многие ли доживают до старости, так и не открыв друг другу эту гадкую тайну? До невероятия. Со мной такого не будет, с нами подобное не случится. Я не допущу этого.
В моей памяти еще свежи воспоминания о наших первых свиданиях, зарождающихся отношениях. Восторг, граничащий с крайней осторожностью, дабы не ранить, не расстроить, не обидеть. Бережное обращение с хрупким, пока ещё не оформившимся чувством. Мы взращивали его сообща, лелеяли, оберегали от ушибов и травм. Оно было третьим не лишним, то, что тонкой гранью пролегало между нами, не разъединяя, но скрепив наши души. Полгода назад оно умерло. Я не смог уберечь его, тогда как она, до сих пор относится к нему, как живому, трепещущему, не ощущая, что под её рукой отныне нечто холодное, неподвижное. И во всём виноват я. Лишь я один несу на себе этот груз. Я – убийца.
Но я решился. Я спасу нас. Я скажу. Сейчас я приду домой и прекращу эту пытку – пытку для себя и издевательство над ней. Собрав всё, что осталось от прежнего меня, собрав всё своё уважение к ней, я произнесу простые слова. Да, нам нужно, просто необходимо расстаться, пока не вырвалось из меня наружу, то, что я удерживаю из последних своих сил. Иначе – не избежать беды. Разметает, разгромит всё, что только будет находиться в пределах досягаемости, уничтожит всё, что мы создали за это время, совместными усилиями наших душ. Она слишком много значит для меня. И потому, я обязан сказать. Приду домой и всё ей ска.............................................
… Ну-ка, сколько сейчас времени? Ох ты, уже почти девять. Как же быстро день прошёл. Пронёсся! Вжжжжик – и уже вечер. Что я успела сделать после того, как с работы вернулась? Ну, в вещах прибралась, пол вымыла, стирка, опять-таки. Почитала немного. Вот тебе и весь день. Где тут золотая середина, когда время не растягивается, но и не летит мимо твоих глаз, ушей?
Он придёт минут через двадцать, как раз к ужину. Как хорошо всё-таки, что его любимое блюдо так элементарно в приготовлении. Отварной картофель с селёдкой и несколькими колечками красного лука. Что может быть проще? И никаких сложностей – блюдо появится на столе, даже если дела налезают друг на друга, точно ломающиеся льдины.
Сколько раз уже слышала я, что мне с ним повезло. Да я и сама это очень даже ясно понимаю, можно не напоминать лишний раз. Спокойный, сдержанный, даже голоса не возвысит. Мягкий человек, но способный на решительные действия. Добрый, хороший. Такие простые определения характера, но самые лучшие для меня. Правда, есть одна черта в нём, которая со времени нашего знакомства никак не поддаётся разгадке – порой он до невозможности скрытен в своих мыслях. Не эмоционален? Нет, такого я про него сказать не могу. Замкнут – вот нечто похожее, что можно применить к его невозмутимому нраву. Чувствую же, что временами что-то недоговаривает. Чувствую, но не беспокоюсь, поскольку знаю, что в душу лезть нельзя. И беспардонные расспросы, дознания, подозрения, суть грубое вмешательство в какие-то тайные процессы, что творятся в его душе. Пускай, это – его. Захочет поделиться, сам расскажет. Вот только всё чаще ловлю на себе его взгляд, до того печальный. Лишь молча глаза отводит. И всё равно – люблю его. Вот такого, как есть. И не нужно никого больше. И что меня он любит, по-прежнему, как раньше, так в том и не сомневаюсь. Хотя по первости боялась того, что когда-нибудь, со временем, охладеет, отдалится. Скоро пять лет будет как мы вместе, но самое главное неизменно – любит. Правда чувство его перешло на немного иной уровень и обожание, рокочущее, всеохватывающее, которое везде тебя настигнет и укутает в слова, объятия, уступило место более сдержанным, мягким и спокойным эмоциям. И им я более склонна доверять, поскольку не прогорят, не испепелят самих себя. Так более безопасно для нас обоих.
Ага, картофель сварился, в самый раз успею, даже разогревать не придётся. Теперь – почистить селёдку. Та, что продаётся в пластиковых банках, никуда не годится. Нет, уж лучше повозиться немного с целой тушкой, зато вкусней получится. Голову долой, шкуру прочь (как там мама учила, сдирать к хвосту?), удалить хребет, повыдергать оставшиеся косточки... Всё, вот я какая молодчина. Ай! Укололась. Вот она, маленькая, пакостная, притаившаяся в глубине кусочка. Пускай в палец, зато не в язык. Кстати, продавец не обманул, действительно несильно солёная. Сейчас слямзим немного. Только, чур не увлекаться! Но удержаться-то как трудно… М-м-м…
На солёненькое потянуло тебя, дорогуша, на солёненькое. Вчера ещё тест показал, что я, определённо беременна. Необратимо беременна. Почему сразу ему не сказала? Наверное, нужно было привыкнуть к наличию свершившегося факта, осознать, подойти ко всему не взбалмошно, но серьёзно. Он ни о чём не подозревает, даже полоску теста купила в секрете от него. Это же всё-таки таинство, мне так кажется. Я сама должна была, наедине с собой пережить данный момент, в котором восторг сплёлся с невыразимым чувством нежности. И едва сдерживая ликование, я подошла к нему и обняла, обхватила его, не сказав ни слова. Потом, чуть позже. И вот, сегодня, прямо за ужином. Уже меньше, чем через десять минут.
Теперь мы будем втроём делить одно чувство и не волнуюсь я о том, что кому-то из нас его может не хватить. Нет, его очень много, с избытком даже. Не сомневаюсь, что и он будет рад, что не увижу ни тени сомнения на его лице. Ничто не случайно и всё происходит в самый нужный, подходящий момент. И момент этот настал. Как же мне хорошо сейчас…
Каждому, кто в тот момент находился на автобусной остановке или оказался поблизости, случившееся предстало во всех своих устрашающих подробностях и деталях. Первой вскрикнула пожилая женщина, за миг до того, как бампер автомобиля со всей своей сокрушающей необратимостью прикоснулся к человеку, медленно, и как будто в глубочайшей задумчивости переходившему дорогу. Тормозные колодки огласили улицу пронзительным, коротким визгом и люди, как один глухо охнули.
Молодого человека согнуло пополам и точно сухую щепку взметнуло в воздух. Ботинок, слетевший с его ноги, бешено кувыркаясь, отлетел в сторону, с силой ткнулся в лобовое стекло проезжавшего мимо такси, и, оставив после себя разбежавшиеся во все стороны трещины, с глухим стуком упал на дорогу.
Сбитый, безвольно всплеснув руками перевернулся в воздухе и плашмя рухнул на разгорячённый асфальт. Инерция кувыркнула его тело несколько раз и внесла прямо под переднее колесо грузовика. Никто вокруг не услышал треска ломающихся шейных позвонков, но все могли прекрасно видеть, как человека смяло, скрутило и вскоре, он вывалился из-под остановившихся колёс на свободное пространство дороги, перебитой во многих местах, марионеткой. Следом за этим, ставя точку в действии, послышался грохот, и дробный всплеск разбитого стекла столкнувшихся автомобилей.
Спустя несколько бесконечно тянувшихся мгновений, двое мужчин отделились от толпы на остановке и бросились к замершему телу. Из кабины грузовика тяжело спрыгнул лысый толстяк в серой спецовке и уже доставая из кармана телефон, быстрым шагом приблизился к сбитому. Так и не набрав номер, он прижал ладонь ко рту и не в силах сдержать позывов, отскочил к борту своего автомобиля. Подбежавшие, беспомощно опустили руки. Затем, один из них, опомнившись, суетливым движением выудил из кармана брюк телефон и набрал двухзначный номер.
На остановке началось бурное обсуждение развернувшейся перед зрителями картины. И хоть все видели одно и то же, мнения принялись разделяться. Вскоре, из общего звука голосов можно было вычленить несколько очагов тем, содержавших в себе и лихачество автомобилистов, и невнимательность пешеходов.
Скопившиеся автомобили принялись аккуратно объезжать распростёртое тело, образовалась вялотекущая пробка. Подъехавший автобус вобрал в себя почти всех зрителей и поплёлся дальше. Вдали крякнула милицейская сирена, которую резко перекрыл вой сигнала «скорой помощи».
Толстяка сильно рвало. Наконец, утерев рот платком, он посмотрел в сторону того, кто так и не вышел из своего автомобиля, не присоединился к обсуждениям на остановке, не уехал, косясь в сторону тела. Он сидел прямо, неподвижно, мёртвой хваткой вцепившись в рулевое колесо. На его лбу выступили бисеринки пота, побледневшие губы сжались в тонкую полоску. Чуть заметно мигнув, он крепко зажмурился. Но тем ярче вспомнился ему испуганный взгляд парня, отбрасываемого от бампера его автомобиля. Этот момент всё повторялся и повторялся, подобно зацикленной видеозаписи, беспрерывной, бесконечной. Когда же он смог открыть глаза, к его автомобилю уже направлялся дорожный инспектор. Позади него, санитар покрывал тело молодого человека простынёй, на белой поверхности которой сразу же проступали большие красные пятна.
Он вздрогнул от негромкого стука по лобовому стеклу и встретился взглядом с подошедшим инспектором, в чьих глазах он не нашёл ни угрозы, ни сочувствия. Бессилие накатило на него тяжёлой волной, голова его опускалась на руки, так и не выпустившие руль.
- Лёш, ты где? Я уже заждалась тебя.
- Я... Прости, я буду позже.
- Почему? Где ты сейчас?
- В милиции.
- Что? Что стряслось? Не молчи же!
- Тут страшное произошло, Оль…
- Не тяни, ты меня пугаешь. Страшное? С тобой всё хорошо?
- Оль, я человека сбил. Насмерть.
- Господи, Лёш... Как?
- Сам толком понять не могу. Дорога свободна была, я чуть скорости прибавил, а он, точно возник передо мной. Не знаю, я, наверное, отвлёкся на что-то или задумался.
- Лёшенька, дорогой, что же теперь будет…
- Не плачь, пожалуйста, не плачь.
- Но как же теперь быть-то?
- Не знаю, Оль.
- Ты сильно быстро ехал?
- Порядочно. И тот парень в неположенном месте дорогу переходил. Говорят, шёл медленно, не спеша. Но как я его не заметил?
- Господи, господи... Куда мне приехать?
- Нет, сиди дома.
- Тебя отпустят ведь, правда?
- Думаю да. Не знаю. Голова совсем не соображает. Понимаю только, что виноват, во всём виноват.
- Я люблю тебя, Лёш…
- Я тебя тоже. Ты только не плачь.
- Стараюсь. А я тут ужин сготовила.
- Давай угадаю – картошка с селёдкой?
- Да.
- Ты у меня умница, Оль.
- Да. Остыло уже всё.
- Всё образуется, ты только успокойся, не плачь.
- Хорошо, я уже почти…
- Знаешь, мне…, то есть нам, нужно поговорить кое о чём очень серьёзном. Это нас обоих касается.
- Я дождусь тебя, и мы обязательно поговорим, ты только приезжай. И…
- Что?
- Я беременна, Лёш.
- Правда?! Это точно?
- Абсолютно.
- Я… Я даже и не знаю, что говорить в таких случаях. Но ты не ошиблась?
- Ни капли. Не нужно сейчас ничего говорить, Лёш. Ты только приезжай. У меня спина разламывается. Помассируешь?
- Конечно, Оль.
- Люблю тебя.
- И я тебя тоже.