Сухие листья срываются с ветвей сонных деревьев и совершают свой последний танец смерти. Мягким ковром они оседают на землю, давая жизнь другим своим увяданием. Умирая, они испускают свой аромат, наполняя осень столь примечательным и незабываемым запахом грусти. В такое время особенно сильно будоражит сердце ностальгия.
Среди бескрайних волжских степей, рядом с белой рощей берез, стоит маленькая деревенька. Когда-то она была полна жизни и святой силы, но теперь она пуста и заброшена. Когда-то здесь кричала гармонь и молодые девичьи голоса разносили крыльями песни русскую душу по всей округе. Теперь деревня безмолвна и тосклива, как одинокая заброшенная могилка в поле. Везде тлен и разрушение. Бревенчатые избы кричат пустыми проёмами окон. Проваленные крыши, покосившиеся стены, заросшие лебедой и крапивой дворы, плачущие скрипы изгнивших досок, разрушенная церковь на холмике за околицей – запустенье. Лишь один единственный домик ещё сопротивляется потоку времени. Он вымолен устами седого, древнего старика. Здесь живёт Аким, изможденный непосильной жизнью и поеденный безнравственной старостью человек - последний житель.
Небольшая ветхая изба его последнее пристанище. Здесь он родился, здесь прожил жизнь, здесь же он и покинет мир, столь тяжелый для его немощных плеч. А когда-то он был первым парнем на деревне. Во всей округе не сыскать более искусного гармониста. Веселый нрав, залихватский чуб, неутомимые ноги и сильные ласковые руки. Да он был таким. Все молодые девки сохли по Акиму-гармонисту. И не только девки. Даже замужние бабы частенько поглядывали искоса на Акима и томно вздыхали, погружаясь в свои, ведомые им одним мечты. И власти тоже уважали Акима: а как же, первый косарь во всей округе, и кузнец, и мельник, и коневод, и плотник, и печник – на все руки мастер. За что не возьмется, все справит с толком, всё в руках спорится, в голове знается. Всегда весел, всегда готов помочь. Двадцать два годка отроду, а уже передовик, на доске почета фотка висит. И в работе первый он, и в веселье удалом, и в песне звонкой, и в танце лихом. А потом, вдруг, ВОЙНА!!!
Ушли все мужики на фронт, и Аким в первых рядах – добровольцем. Ушло пятьсот, а вернулось двадцать четыре, да он Аким - двадцать пятым. Вот только мужиком его теперь назвать было трудно. Всю войну прошёл Аким: и Сталинград оборонял, и на Курской дуге воевал, и на Днепре под ураганным огнём переправлялся, и гнал фашиста по просторам Украины, и Польшу прошел, и Германию, и в Берлин вошел в числе первых. И надо ж было так случится, чтоб за десять дней до победы прыщавый немецкий пацан ржавым самодельным ножом в пах. Да и в пах- то ударил, потому что выше достать не смог, мал был совсем. А ведь Аким ему хотел хлеба дать - вещмешок с плеча скинул да к мальчишке потянулся, чтоб по голове погладить… Нашли его в развалинах токмо на второй день. И врачи-чудотворцы его с того света вытащили. Спасли человека. Вот только мужика в нём спасти не сумели.
Вернулся Аким в родную деревню совсем другим человеком. И вроде молод ещё, а волос вороненый стал совсем седым. И веселье неуёмное поисчерпалось, поугасло совсем. И лицо светлое помрачнело да опечалилось. И голос звонкий стал скрипучим да ворчливым. И нрав радостный и общительный превратился в угрюмый да нелюдимый. Отец его на войне без вести сгинул, матушка с сестрицей с голодухи померли. Один только дом да память славная ему и остались. Девки, по первой, вокруг Акима вились по старой привычке, заигрывали, соблазняли, а как заслышали о беде его тяжкой, так головами покачали, пожалели малость, да и ушли восвояси жизнь с другими налаживать. Так и стал Аким одинок совсем. Ни семьи, ни детей, ни друзей. К дому своему, как к ребенку малому, относился. Каждое бревно погладит ласково, каждому гвоздику доброе слово скажет.
От тоски да скуки стал Аким деревом баловаться. Да так мастерски, что слава о нём далеко побежала. Даже из столицы приезжали к нему музейные люди, полюбоваться поделками. А их видимо-невидимо по всей деревне стоит. И ложки расписные, и прялки шаловливые, и свистки, и дудочки, и фигурки разные, и ставни резные, и коньки фигуристые. Вся местная ребятня к Акиму в гости бежит за подарками. Только детишек Аким и примечал, с взрослым людом не любил общаться. Ребятишки его из-за седого волоса да дремучей бороды «дедом-лесовиком» прозвали. Слово сказано, да так и запоминается. Потихоньку все деревенские его так и стали кликать Дед-лесовик. Через пять лет другого имени его уже никто и не помнил. А ему ведь тогда ещё и возраста Христа достигнуть не удалось.
Так и бежало время своей чередой. Детки местные повырастали, разъехались по городам да стройкам. Кто на ученье в институт, кто на работу в молодежные стройотряды. Назад в деревню не воротились. В других местах осели, семьями обзавелись, про деревню да деда Акима позабывали. Год за годом хирела деревенька: то один дом запустеет, то другой. А потом перестройка, гласность, кризисы власти, распад страны – совсем туго на деревне стало. Последние жители покинули дома да в город к детям и внукам перебрались. Только Акиму некуда было ехать. Так и остался он в деревне один-одинешенек. Поначалу пытался за чужими домами присматривать, прибирать, всё думал, что воротится кто-нибудь назад, а потом бросил.
Никто на Земле не помнил Деда Акима, кроме одного молодого человека, коего Аким от смерти спас в страшные девяностые годы. Подобрал его Аким в лесу изрезанного да переломанного, три месяца выхаживал, отварами отпаивал да душу его сказаньями и песнями старыми оживлял. Поставил его на ноги, научил ремеслу разному, всему, чего сам умел. Парень прожил с Акимом три года, а потом ушел вершить дела забытые. Но Акима не забывал, приезжал к нему с подарками да новостями пару раз в год. Ближе сына родного стал по духу.
Новое тысячелетие встретил Аким в своём доме один. Как жил столько лет, чем занимался - неведомо. Только одинокие путники-грибники да туристы иногда рассказывали своим друзья и знакомым про одинокого старца, умудренного годами.
Вот и наши дни пришли за старыми днями. Совсем старым стал Аким, почувствовал, что пришло его время в другой мир уходить. Вышел на улицу, ласковым печальным взором оглядел избу родную, поклонился ей до земли, произнес молитву прощальную, сел на завалинку, да и отпустил дух в просторы неведомые.
Стоит теперь деревенька совсем осиротевшая, без единого вздоха человеческого, без единого удара сердца живого. Ушел в последний путь последний житель и оскудел уходом своим землю родную. Тихо плачут деревья листвой своей по усопшему, тяжко стонут дома в грусти своей бессловесной и колышется трава от ветра печального, поющего песню покинутого миром старца.
По заросшей, давно нехоженой дороге пришел в деревню человек. Поднял он тело бренное, бывшее когда-то Акимом. Омыл его водой колодезной, одел в чистое смертное. Своими руками гроб выстругал. Уложил тело в гроб, отпел по православному обычаю, прочитал молитву над ним, поплакал скупыми мужскими следами и похоронил за околицей на деревенском заброшенном кладбище. Могилку справил красивую, дубовый крест поставил и табличку на крест навесил: «отцу Акиму от сына Акима».
Теперь будет в деревне первый житель, а за ним, глядишь, и другие придут. Заселят землю сладкую, прекрасную, построят дома новые, крепкие и возродят души человеческие любовью и заботой о земле своей.