Нас так долго убеждали, что вещи в жизни не главное, что мы поверили.
Ведь наше государство осваивало космос, выращивало урожай, помогало другим странам, а мы всё мечтали о какой-то ерунде — новом пальто, ботинках, колготках.
- Ну, и низменные у вас интересы, - резюмировало наше правительство, — в стране сейчас трудно, строим очередной БАМ, Саяно-Шушенскую ГЭС, а вы, убогие, всё плачете о тряпках.
И даже иногда стыдновато было наедине с собой за свои мелочные потребности.
Почему же тогда каждая обновка, купленная в детстве, стоит перед глазами, затмевая достижения советской индустрии?
И наоборот, каждая некупленная до сих пор вызывает тяжкий вздох сожаления.
....Весна! Асфальт подсох, кое-где ещё поблескивают остатки воды, но грязь, весь март заливающая тротуары, исчезла. Набухли почки, свежий ветер доносится из пробуждающегося леса, и душа тоже открывается навстречу апрельскому солнышку.
Зимнее пальто спрятано на антресоли, плечи под легкой курточкой расправлены, сквознячок ласково треплет волосы, а я шагаю в невыразимо прекрасных новых туфлях, танцующей походкой обхожу лужицы, ступаю мягко, нежно. И весь мир у моих ног.
Мне всего восемь. Но эти туфельки после тяжелых зимних бурок были как освобождение от вериг. Я до сих пор вспоминаю желтые шелковые шнурки, светлый плетеный рантик, и как радостно было прыгать в них через скакалку и играть в классики. Ничего не помню — страну, события, людей — а их помню, ощущаю до сих пор на своих ногах радость весеннего пробуждения.
...Мне девять лет. Улица, мокрая после сильного ливня. Родители вернулись из командировки, привезли нам с братишкой шуршащие непромокаемые плащи. Мы еле дождались этого дождя — и сейчас всё как раз по погоде. Я бреду в резиновых сапогах по глубоким лужам, капли стекают с блестящей поверхности плащика, а ощущение собственной нужности в этом мире захлёстывает до самой глубины.
Целый год жизни прошёл, а помню только этот мокрый и бесконечный день!
...Мне двенадцать. Зима наступила очень быстро. Нога за лето выросла, и ходить не в чем. За окном уже выпал первый снег, пытаюсь влезть в прошлогодние ботинки — никак.
Мама едет на автобусе куда-то за сто километров, где ей сказали живет хороший сапожник. Через неделю собирается снова — забирать обувку.
Приехала в холодном, подбитом «рыбьим мехом» пальтишке, в капроновых чулочках, замерзшая, как цуцик. Но с добычей! Я не могу поверить своим глазам — красные сапожки из козловой кожи, украшенные замшевыми выкрутасами, внутри курчавились теплым серым мехом. Ночью я поставила их рядом на стол и всплакнула от счастья.
Утром, натянув шерстяные рейтузы и всунув ступни в пушистое нутро сапог, отправляюсь в школу. Стоит абсолютная темнота и оловянный холод. Но я ничего не замечаю — душа поет, ноге весело, уютно и тепло, да и подружки сейчас все упадут от такой красотищи.
Значит меня любят, раз так стараются?!
И это чувство защищенности грело и подгоняло. Ощущение родительской заботы было сладостным и почти вселенским.
...Мне тринадцать. По телевизору продолжают докладывать об успехах промышленности и сельского хозяйства. А с обувью всё та же беда!
В школе намечается вечеринка — первая в моей жизни. Мама заказала портнихе платье из солнечного желтого шелка, по тем временам просто роскошное.
За пару часов до праздника она пришла домой с большой сумкой и устало рухнула в кресло, из сумки торчали носы двух поджаренных и румяных батонов. Я разочарованно посмотрела на них, только удивилась почему два.
- А ты их вытяни, - лукаво улыбается мама.
Послушно тяну, и вижу что батоны неожиданно превращаются в туфли светло-бежевого цвета с круглыми по моде носками. Такие милые и славные, что от радости захотелось
поцеловать и их, и маму, ставшую стопроцентной феей в моих глазах!
На вечеринку не шла, а летела! Само ощущение чуда окрыляло, наполняло весь детский организм искрящимися пузырьками радости.
Мне cемнадцать! Говорят, что Советскую власть погубили Битлз и джинсы. И я в это верю. Очень грустно было щеголять в брюках из папиной военной ткани с желтой прострочкой, сшитых по образцу Трубадуровых из «Бременских музыкантов».
Все мы просто бредили джинсами, казалось что жизнь сразу изменится на 180 градусов, если станешь владельцем куска благородной материи. И тут улыбнулась удача — чей-то знакомый, обладатель шикарно потертых Левисов, получил в посылке новые и заодно решил избавиться от старья - выгодно продать.
Долго тащилась я куда-то в Старую Ригу. Поднималась по мрачной, пропахшей кошками лестнице и, наконец, попала просто во временнУю дыру. Сразу от входной двери начиналась огромная темная кухня с медными тазами на стенах и нависающей печью. На приступке стоял карлик и жарил на чугунной сковороде шкварки — чад и дым плыли под потолком. Из-за обшарпанного шкафа высунулась настоящая баба-яга — носатая старуха с колтуном на голове, вся в каких-то репьях. Картинка в стиле "Чрево Парижа" .
Честно говоря, я от страха забыла, зачем пришла, испугавшись как-бы они меня, такую дурочку, из-за этих штанов на шкварки не пустили. Парень проскользнул в крошечную каморку за кухней, довольно сильно дернув меня за руку. В общем не помню, как я оттуда выбралась, но в руках держала заветный пакет с тряпицей цвета настоящего индиго.
Дома, обморочно примерив обновку, увидела что, конечно, в бёдрах велики, но кто тогда смотрел на такие пустяки, как размер? Джинсовая ткань очень пластичная, она абсолютно точно повторяет очертания фигуры прежнего хозяина. Поэтому сзади штаны безнадежно отвисли капюшоном, а колени наоборот сильно обтянулись.
Но оторвать взгляд от себя я решительно не могла.
Вечером пришел с работы отец, тяжелым взглядом уперся в мой откляченный зад с американским флагом, и в голове его что-то замкнуло. В военный мозг долго вбивали, кто у нас наиболее вероятный противник. А тут собственная дочь — практически диверсант со стороны врага.
Джинсы подлежали уничтожению, причем немедленному. Я в ужасе стащила позорные штаны. Отец, бешено напрягшись, наступил ботинком на потертую синюю брючину, а руками стал в сторону тащить другую. Ха! Он не видел еще рекламы фирмы Ли Купер — где два бизона тянут штанины в разные стороны и не могут разорвать.
Отец тоже был как бешеный бизон.... и тоже не смог.
Под мои и мамины вопли он схватил нож и начал терзать знаменитый двойной шов. Джинсы с трудом, но поддались уничтожению. Сцена была самого антиамериканского толка! Наконец, сделав несколько рваных надрезов, защитник интересов Отечества успокоился.
Я, с ненавистью сжав кулаки, плакала в углу. Выигравший битву родитель гордо прошествовал мимо и выбросил в мусорное ведро происки империализма.
С тех пор всякое было, но первые джинсы, как первая любовь, остались в памяти.
Жаль, что она оказалась поруганной...