Первые дни правления

Галина Алфеева
Берисарге понимал, что только быстрыми действиями и стремительным натиском лишит Дъернкорна и его сторонников возможности реванша. Он почти не спал, до утра принимая поздравления, а ранним утром, в середину Первой стражи, затребовал для совещания доверенных людей.
¬– Есть несколько вещей, требующих безотлагательного решения, – сказал он. –  Я уже знаю, что Совет министров во время своего регентства разослал по гарнизонам секретное предписание присягнуть Дъернкорну. Я отдал приказ и все, кто участвовал в этой дворцовой измене, отправлены под следствие. Но я не знаю, какие из гарнизонов подчинились, а какие – нет. Сейчас, когда вся армия должна будет поклясться мне в верности, что предпримут эти гарнизоны и их адайви ? Если мне придётся столкнуться с мятежом, не уверен, что все кланы, только что признавшие меня законным Правителем, пришлют мне своих воинов... И что предпринять должен я, как милостивый и справедливый государь?
Ещё одно: Дъернкорн, как видите, оказался неспособен оставаться на своём посту, чтобы, как предполагал наш покойный Царственнородный родитель, и надеялся покойный Царственнородный брат,  помогать мне в управлении государством. Как должно мне поступить с ним, чтобы окончательно не расколоть страну?

Малая знать стала советовать объявить помилование для всех, кто добровольно переприсягнёт истинному Правителю, уверяя, что адайви гарнизонов хорошо знают Царственнородного Берисарге, и если и  пошли на выполнение предписаний Совета регентов, то только чтобы исполнить долг повиновения властям.
Но вот поднялся Дайти, адайви гарнизона дворцовой стражи:
– Царственнородный! Да не покажутся Вам дерзостными мои слова, но вспомните: когда покойный Ваш брат год назад отстранил Вас от управления всеми гарнизонами, он постепенно сменил и старших офицеров. Теперь, когда Вы объявите помилование, большая часть примет повторную присягу, но не из верности, а чтобы спасти свою шкуру, ибо те, кто верен Вам, наоборот, изо всех сил сопротивлялись этому предписанию. Нужно объявить помилование и отставку для тех, кто не хочет принимать присягу. Всех этих людей мы возьмём, когда они подадут свои прошения, и избавимся разом от многих предателей.
Затем один из советников, Сангам, уже пожилой вельможа, взял слово:
– Государь, надо торопиться с присягой, поскольку только армия, но не народ в действительности является опорой всякой власти. Тут следует подумать о другом, о чём, простите, хорошо подумали наши противники: если найдутся мятежные гарнизоны, и придётся силой оружия понуждать их к сдаче, это внесёт ненужные сомнения в ряды простых солдат, которым прикажут убивать своих однополчан, земляков и родственников. И, пока всё не успокоилось, опасно отсылать большие войска из столицы: мы можем не удержать власть. Если бы нашлась третья сила, которая бы смогла противостоять мятежникам...
 – Наёмники? Тогда в своей собственной стране мне не на кого будет опереться! 
– Царственнородный! Позвольте мне, недостойному Вашему слуге, предложить своих людей, если нужно взять гарнизоны...
Все, и сам Берисарге, с удивлением посмотрели на Къена Тореа, произнёсшего это.
– Сколько у тебя людей?
– Семьдесят человек.               
– Семьдесят? Хорошо, они войдут в боевые сотни вместе с солдатами наших сторонников.
– Государь, я говорю о том, чтобы силами этих людей обезвредить бунтовщиков.
– В каждом гарнизоне от сотни до нескольких  тысяч солдат!
– Не все они мятежники. По моему нижайшему мнению, следует объявить присягу и помилование для тех, кто был вынужден исполнять приказ Совета регентов. Оставшихся, думаю, будет немного, и мои люди без труда смогут привести  в исполнение над ними смертный приговор... Ведь за измену и пренебрежение милостью Правителя казнят, не так ли? Сам народ руками моих людей расправится с мятежниками, и армию мы не станем раскалывать, и наёмников не будем вовлекать в наше внутреннее дело.
– Но всё же семьдесят человек... Это так мало!
– На Совете кланов сторонников Вашего брата было больше, чем Ваших, Государь. В конечном счёте, как говорит мой друг, военачальник Цайше, не первоначальное количество сил определяет победу, а стратегия.
– Царственнородный! – вмешался Дайти, – Гвардия выполнит любой приказ!
– А ты что скажешь, почтенный Сангам? – обратился Берисарге к советнику.
– Государь, по моему скромному разумению, у нас достаточно людей, чтобы  воевать с мятежниками, но именно огласка повредит и армии, и всей стране в глазах наших соседей. Тергана уже извещена о том, что мы считаем их виновными в нападении на наши крепости и деревни. Лазутчики из Нинтории, скорее всего, тоже отправили свои донесения.
– Тем более, – продолжал настаивать Къен. – Я понимаю, что моё предложение вызывает недоверие и опасения,  но это тот случай, когда не стоит полагаться на устоявшиеся мнения, а рискнуть. Этого хода не ожидают наши враги, и здесь у нас есть преимущество. И, потом, Люди с озёр тоже будут с нами...
Это новое заявление ещё более удивило присутствующих.
– У него или язык не знает удержу, или, действительно, не один нож в рукаве припрятан, – шептали вельможи друг другу.
Дайти смотрел на Тореа недоверчиво, но уже с некоторым уважением.
– Возможно, они уже наняты Дъернкорном. Хотя, насколько я знаю, даже при моём покойном брате их не могли разыскать. За последние пятнадцать лет они растворились в стране.
– Мой человек уже нашёл их.
– Хорошо. Сколько дней тебе нужно на подготовку?
– Пусть всё идёт своим чередом. Коронация через пятнадцать дней – мы успеем.
– Располагай всем, чем считаешь нужным, если нужны деньги, люди, до пяти тысяч, оружие – приходи ко мне, и всё получишь.
– Благодарю, Государь.
– Да, теперь нужно решить вопрос о моём брате...
– Есть только один путь, Царственнородный, сохранить своё лицо – оставить ему жизнь, – сказал Кианге, новый министр податей, получивший эту должность сразу после избрания Берисарге правителем.
– Кианге, скажи, твой дядя-жрец так и ¬ живёт при Священном Чертоге Вечного благоденствия?
– Да, Царственнородный.
– Я хочу пригласить его на коронацию.
– Полагаю, он с радостью и глубокой благодарностью откликнется на  это приглашение, Государь!
– Хорошо. Дайти, пока проследи, чтобы мой брат и его семья не покидали дворца и не имели общения с неблагонадёжными людьми.
– Слушаюсь, государь!
– А теперь, – Правитель сменил тон, – предлагаю всем остаться  во дворце: немного отдохнуть, поспать, а после собраться для решения текущих дел. Слуги вас проводят в ваши покои.
Вельможи начали подниматься со своих мест,  кланяться и покидать залу.
Къен тоже вышел и пошёл вслед за слугой. Его проводили в небольшую комнатку с зелёными драпировками. Едва войдя, он увидел Царственнородного.
– Государь! – Къен склонился перед Берисарге.
– Хочу обсудить с тобой кое-какие моменты перед твоим отъездом, – ты ведь не из дворца будешь командовать своими людьми? Итак, что ты намерен предпринять?
– В каждом из Ваших гарнизонов, Царственнородный, есть осведомители. Один из моих людей занимается этим. Поэтому уже сегодня я должен получить сведения, касающиеся ненадёжных адайви. Я не стал говорить об этом на совете по той же причине, по которой Государь не спросил у меня подробностей: у длинных ушей быстрые ноги... – Берисарге кивнул. – Говорят, курица, которой отсекли голову, ещё бегает, но уже не думает: чтобы взять укрепления, мы будем резать головы, а перья пусть ощипывает какой-нибудь из верных генералов. Пусть Царственнородный решит – кто.
– Хорошо... Как ты думаешь, мой брат решится меня убить?
– Царственнородный, почему Вы спрашиваете меня, ничтожнейшего из Ваших слуг?
– Потому что ты не настолько развращён Золотым Домом, чтобы бояться сказать мне свои мысли. Ну, что ты думаешь?
– Разве Царственнородный не лучше моего знает своего брата?
– Мой добрый покойный отец сделал всё, чтобы мы трое мало знали друг друга. Он всегда поддерживал отчуждение между нами, которое усугубляла разница в возрасте. До сих пор не пойму, что было у него в голове; не хотел ли он таким образом помочь нам в будущем с лёгкостью передавить друг друга в борьбе за трон!
– Если позволит Царственнородный... У меня был двоюродный брат. Наши отцы оба входили в Совет кланов, оба были дружны, мы с Юджии с детства и юности были вместе, он не имел от меня тайн, и я не держал своего сердца закрытым.
Так было, пока он не увлёкся одной женщиной, против которой были и его, и мои родители. Я знал, что его отлучат от дома, от клана, лишат наследства, если он женится на ней, но помогал ему совершить побег. И вот, когда всё было готово, я задумался: если мой брат избрал свой путь, то почему я до сих пор не определился, и ничего не сделал для достижения своих целей? Я помогаю ему, он получит, в конце концов, то, к чему стремится, а я стану изгоем, опала его и моих родителей падёт на меня, но, в отличие от Юджии, я не был готов жертвовать этим. И тогда я рассказал, что и когда мы собирались предпринять...
Я хочу сказать, Государь, Вам теперь нужно идти своей дорогой.
Берисарге молчал, стиснув ладонью край стола.
– Ты мудрый человек, Тореа. Скажи мне, что ты хочешь получить за свою службу?
– Государь, я не смею...
– Смей.
– Государь, я хочу вернуть своему клану Утерехте.
– Если твои люди справятся с мятежниками, а я переживу эти дни во дворце, ты его получишь.


С того самого поединка во дворе дома Тореа Цайше внимательно приглядывался к чужеземцу Ленме-Тенмаю, всё более понимая, что не ошибся в нём. Уже немногие звали его Ри, или даже Сюрикен, чаще обращались с привычным южным окончанием – Ленме.
Ленме был в понимании Цайше человеком, который уклонится по возможности от прямого боя, но если случай его вынудит, не испугается глянуть в глаза противнику, и, как и они с Къеном, рискнёт жизнью; однако сделает он это не с лихим азартом, а спокойно и расчётливо. Эти качества как раз и были нужны сейчас воину клана Тореа, и Цайше включил Сюрикена в передовой отряд.
Этот отряд насчитывал тридцать шесть человек. Остальными людьми командовал сам Къен.  Когда в Золотом Доме ещё дышало и безуспешно хваталось за жизнь тело Правителя, Цайше и его солдаты уже отправились на северную границу с Терганой, где должны были ждать знака от людей Арсидия.
 Получив сигнал, отряд в одни сутки совершил набег на приграничную крепость и сжег деревню. Все воины были одеты в терганскую одежду, которой снабдил Къена предусмотрительный Арсидий.
Ночью, размахивая факелами и громко выкрикивая терганские боевые кличи, конники носились вокруг крепости, осыпая её горящими стрелами, а после скрылись в направлении границы. Не ожидавший ничего подобного гарнизон отсиживался за стенами. Утром отряд, отправленный по следу нападавших, обнаружил пепелище на месте деревушки, поставлявшей в крепость провизию.
Цайше, прежде чем осуществить этот дерзкий манёвр, тщательно изучил местность по обе стороны от границы; он отправил в разведку  несколько человек на терганскую сторону и с их помощью нашёл там лошадей для всех своих воинов. Этих лошадей они и угнали накануне своей вылазки против гарнизона.  Пересадив отряд на терганских коней, Цайше отдал приказ двум своим людям взять оставшихся лошадей и ждать их в местечке Бантин, располагавшемся в южных землях к востоку от их теперешнего местоположения.
После уничтожения деревни отряд вновь пересёк границу: проехав на терганских лошадях  вдоль рубежей на восток, Цайше велел своим воинам спешиться  и изложил новое задание: точно так же, как они сожгли деревню на своей земле, следует теперь уничтожить и терганское селение, находящееся неподалёку. «Но сейчас каждый из вас должен принести мне доказательство, что убил, по крайней мере, одного терганца,  – сказал Цайше, – того, кто не выполнит приказ, я убью сам». Далее он распределил обязанности: нести караул вокруг их лагеря, сменяя друг друга до вечера, идти в разведку и после следить за деревней, остальным  и освободившимся от задания – готовить оружие и отдыхать.

Те, кто выжил в терганской деревне, после рассказывали, что нападение совершил отряд безмолвных воинов с закрытыми лицами, налетевший как смерч – стремительно и внезапно. На скаку воины бросали факелы на крыши домов. Почти у всех убитых в эту ночь были отсечены пальцы, а то и часть руки, у некоторых – ухо,  нос или  даже голова.
Утром, отъехав на приличное расстояние, нападавшие сделали короткий привал. Каждый выложил свои «трофеи». Когда среди окровавленных кусков плоти Цайше заметил несколько, принадлежавших женщинам или детям, он заставил выйти вперёд тех, кто принёс их. «Вы не осмелились убить взрослых мужчин, даже неготовых к бою крестьян? Вы – трусы и обуза для отряда. Связать их!». Не обращая внимания  на мольбы провинившихся, он приказал всем остальным натянуть луки и стрелять по команде. Утыканные стрелами трупы, терганскую одежду и отрезанные части тел  схоронили в лесу.
Переодевшись в своё, сняв сёдла и упряжь, отряд разделился: большая часть группками пешком направилась в Бантин, трое под видом торговцев со  всеми сёдлами поехали туда же верхом, ещё двоим Цайше поручил отогнать лошадей вглубь терганских земель, а после присоединиться к отряду.

Теперь военачальник Тореа был уверен в кровавой поруке между своими людьми. Ещё он был уверен в том, что обе стороны начнут поиски на своей, и скорее всего, соседней приграничной территории. Отряды терганцев и южан неизбежно столкнутся, и, пока они будут выяснять отношения, в столицу полетят тревожные известия. Поскольку нападение было единичным, до войны не дойдёт, кроме того, Къен сказал, что Арсидий через своих знакомых предупредил посла в Тергане, и тот приложит необходимые усилия, чтобы уладить инцидент.  «Сколько же денег у этого Арсидия!», – думал Цайше.