- Значицца, так! - взгляд шефа, начальника «криминалки», посуровел, а в голосе внезапно возникли жегловские интонации — Продолжение операции «Вихрь-Антитеррор», цель - сами знаете, какая!
Ты, - кивнул он на меня — И ты, - кивок в сторону Сабира, нашего младшего опера — Шустренько вооружайтесь и дуйте территорию прочёсывать! Вопросы?
- Алексеич! - завыл и заныл Сабир — Ну сколка можна, э? Тольки вчира с Серёгой в ночь мотались, билять!
- ****ить команды не давали! - рявкнул Алексеич — Сколько надо, столько и будете работать! Территория трещит, раскрываемость упала ниже плинтуса, проверяющие коршунами летают, поить их и пить с ними уже заебался! Пожалейте мои седины и печень, а то ей скоро кирдык!
Я промолчал. Как известно, спорить с начальством — что против ветра ссать. И начальству похуй, что жена твоя уже неделю не трахана, и что материалов накопилось до ****и бабушки, и что от бессонных ночей глаза уже как у крысы-альбиноса. Надо, бля! На-до!
Алексеич, мой горячо любимый шеф, друг и собутыльник, прекрасно меня понимает. Но, с другой стороны, хуле, работать некому! Комплект личного состава — 50%, один «сутки мотает», то есть дежурит, двое в отпусках, одного забрал главк. Вот и крутись, как хочешь, поскольку ****юлины сыпятся, словно метеоритный дождь, и к концу года каждый сыщик, словно новогодняя ёлка, весь в выговорах. Проверяющие приезжают с завидным постоянством, на одного работающего аж по три штуки, пороются в ОПД*, попьют водочки с руководством и отбудут восвояси, а потом присылают разъебон в виде справки вместе с громами и молниями на наши во всём повинные головы, в которых объясняют, что мы — патентованные мудаки и олигофрены, ни черта не делаем, морально разлагаемся и вообще прыщи на жопе московской краснознамённой милиции.
Ползём в оружейную комнату, где старший оперативный дежурный Михалыч с хрипловатым матюжком выдаёт нам два пистолета имени Макарова, два бронежилета и один автомат персонально для меня. Броники я кидаю на заднее сиденье сабировской реэкспортной «девятки», поскольку таскать на себе лишние несколько килограммов совсем не улыбается, да и толку от этих «лифчиков» десятой носки мало. Помнится, мой коллега чуть не наебнулся в этой «броне» с двенадцатого этажа, когда мы перелезали с балкона соседей на балкон злодея, потерял равновесие, и, если бы я не успел схватить его за химок, совершил бы незабываемый, но, увы, последний в жизни полёт. Пистолет отправляю в оперативную кобуру, не забыв пристегнуть страховочный ремешок. В общем, поехали, как говаривал обаяшка Гагарин.
В машине Сабира меня постоянно раздражают три вещи. Первая — это, собственно, сам Сабир, маленький улыбчивый золотозубый и смуглый азербайджанец, который сидит за рулём и постоянно оглядывается в поисках симпатичных самочек, сально комментируя их облик нежный, как стати лошади или экстерьер собаки. Ёбырь-перехватчик, бля! Вторая и третья вещи — это две кассеты, одна с народными азербайджанскими песнями, другая — с Мариной Журавлёвой. Сабир, сцуко, крутит их постоянно... Если фольк мандарынна-гваздычнай республики я ещё и терпел из уважения к соратнику, то попсушница Марина Журавлёва достала реально, и я от души желал ей когда-нибудь подавиться при минете своему продюсеру. Когда из колонок в очередной раз раздалось: «Рас-пус-ти-лась че-рёёё-му-ха, раз-о-де-лась не-вес-то-юююууу...» я нажал кнопку «Eject» магнитолки и, невзирая на протесты Сабирки, отправил кассету с ненавистной попсушницей на верную смерть под колёса проезжавшего «Камаза». После этого попросил Сабира тормознуть возле ближайшего киоска с музыкальной продукцией, купил кассету «Кино», вставил в магнитолу и расслабился, баюкая «калаш» на коленях.
«Город стреляет в ночь дробью огней...» - раздался в колонках незабываемый голос Витька Цоя.
Город действительно стрелял в ночь... Стрелял светом московских негасимых окон, неоном рекламы и фарами проезжающих автомобилей... Город... МОЙ город! Город, где живут мои родные, мои друзья, да и просто хорошие и добрые люди! Но живут ещё и негодяи, и, чтобы МОЙ город стал чище, чтобы люди могли спокойно жить и работать, любить и растить детей, я и неделями пропадаю на службе, получаю маленькую зарплату, не вижу собственных детей, порчу нервы в грызне с начальством, стираю ноги до задницы и исписываю горы никому не нужной бумаги, дабы ублажить глаз проверяющего... Особенно достаёт количество макулатуры, производимой каждым сыскарём за год! Это только в детективных фильмах сыщики, сломя голову, носятся за преступниками, палят из «волын» и вообще герои и супермены! На самом деле работа хорошего опера — это писанина, ноги, беседы с общественностью и ещё кое-что, о чём говорить низзя, ибо секрет! Ноблесс оближ, одним словом!
......Двадцать три часа ноль одна минута... Машин и прохожих на улицах заметно поубавилось... Пока тихо-спокойно.. У подъездов мелко хулиганит племя младое, незнакомое... ****и стоят на остановках транспорта, привлекая «новых русских» и «братков» своими сомнительными прелестями... Шуганули БОМЖа, нагло и вдумчиво срущего под рекламным щитом... Жизнь течёт...
- Сабир-мюаллим, - изысканно обращаюсь к Сабиру — А не испить ли нам прекрасного, пенного и бодрящего напитка, именуемого пивом?
Сабирчик согласен. Я протягиваю ему бабло, на что он возмущённо протестует:
- Слющай, а пачиму всё время я бэгаю, э? Вазмы да схады сам!
- Ну, милейший, у меня есть ряд возражений по контексту вашей эскапады! Во-первых, я старше тебя по званию.Помнишь, у меня в кабинете китель висит? А на кителе что? По-го-ны! С двумя просветами. И звёздочки там ещё такие, как на коньяке. По одной на каждом.По большой. Въехал? Во-вторых, у меня автомат, и, если я пойду с этим абсолютно естесственным предметом мужского туалета в ларёк, то твои земляки там перемрут ещё от запаха собственного сероводорода или с переляку, что однохуйственно. Ну, и в-третьих, тебе от негоциантов, как этнически близких лиц, скидка прогнозируется чувствительная. Итак, любезнейший, моя аргументация достаточно убедительна? Короче говоря, ****уй по холодку!
Сабир частично врубается, со вздохом берёт протянутый мною прайс, топает к ларькам и возвращается с несколькими бутылками божественного напитка. Профессионально открыв вожделенный сосуд известным каждому менту девайсом «рамка-ствол» ПМ, припадаю губами к горлышку. Эххх, жисть налаживается!
Внезапно оживает рация. «Двести четвёртый», «Кашира»-восемь на связи!»
Ёбтыть! «Двести четвёртый» - мой позывной! И чего это нас дежурный возжелал? Нажимаю тангенту «Моторолки»:
- «Кашира», на связи «двести четвёртый»! Что за труба-барабан?
- «Двести четвёртый», проследуй по адресу: .....ский проезд, дом восемнадцать. Поступил сигнал, что там изнасилование происходит.
Ох, бля... Только этого ещё не хватало!
- Сабир, поехали! Только на поворотах осторожнее, Шумахер!
С максимально возможной скоростью выдвигаемся на место происшествия. Оно представляет собой Богом и людьми забытый долгострой, заросший полынь-травой, омываемый дождями и посыпаемый пылью. Глянул за забор — ничего страшного, собственно, не происходит. Судя по всему, «изнасилование» вступило в финальную стадию в виде контрольного изнасилования в голову, поскольку дамочка, только что стоявшая в позитуре, романтично именуемой галантными французами «а-ля ваш», а по-русски говоря, раком, взяла *** партнёра в рот и стала с энтузиазмом совершать возвратно-поступательные движения головой. Сабир, ****острадалец, с вожделением наблюдал за действом в щель забора.
- Сабир, хватит сечь, как люди половое сношение совершают! Давай-ка их шуганём!
- Пагади-пагади, я ещё пасматру, э!
Бля, эротоман херов!
В этот момент просыпается рация:
- «Двести четвёртый», как обстановка? - заинтересованно спрашивает она голосом Михалыча.
- Погоди! Сабир, - говорю - КОНЧАЕТ!
- - раздаётся из «Моторолы» мощный залп Михалычевой неповторяемой лексики.
Парочка испуганно прерывает «небывалое единение». Леди, выпустив *** партнёра из ротовой полости, натягивает трусы и оправляет юбку и вывалившиеся из кофточки сиськи. Мужик, с трудом заправляет в ширинку восставший зебб, пытается застегнуть «зиппер», прищемив при этом нежную кожу залупы, и начинает верещать. Перелезаю через забор, подхожу к горе-любовникам. Из разговора с ними выясняю, что они одноклассники, в школе любовь-морковь, там, сопли с сахаром были, потом расстались и, вот, встретились, бля «средь шумного бала, случайно»... Оба люди семейные, а тут поебаться приспичило! Вот и не утерпели! А кому-то, узревшему процесс упоительного соития, наверное, завидно стало, и стуканул...
Доложив по рации о пресечении этого кровавого преступления, едем дальше. Четыре часа утра (или ночи?)... Глаза сами собой закрываются... В динамиках всё тот же Цой: «Мама, мы все тяжело больны, мама, я знаю, мы все сошли с умаа...»
Возле станции метро стоят «гоблины». Это сотрудники вновь созданной муниципальной милиции, по задумке начальства обязанные охранять некий участок территории, а в итоге «шкурящие» всех и вся. Один из «гоблинов» делает останавливающий жест. Как же, за рулём «чёрный», сейчас мы его о-ху-я-рим!!! Подходит почему-то с моей стороны, заглядывает в салон, замечает «малыша» у меня на коленях. Несмотря на темноту, вижу, КАК меняется его лицо, становится белее бумаги, челюсть отвисает, а глаза стремятся занять место на лбу. Не стал его долго мучить, разворачиваю «лопатник» с «муркой»** и муровской бляхой:
- Спокуха, лейтенант, свои! Розыск работает!
- П-п-п-простите, т-т-товарищ майор! - еле выдавливает из себя летёха.
Движемся дальше. Бля, как же хочется спать... Хрррррр.... Нет, нельзя!
Вот, опять рация ожила!
Работаем! Эх, скорей бы домой!
Примечание:
*ОПД (мил. Жарг.)- оперативно-поисковое дело на нераскрытое преступление
** «Мурка» (мил. Жарг.) - удостоверение сотрудника Московского уголовного розыска
(с)Штурм