От автора: 18+.
Несовершеннолетним просьба покинуть эту страницу.
***
Часть 2. Гл 1-2 Легенды о прекрасной леди Эвелине
Иллюстрация господина Киндинова
Продолжаю публикацию вольных переводов английских эротических новелл.
Начало эротических новелл см. здесь
"Похождения рыцаря Мартина" http://www.proza.ru/2009/09/22/256
Предупреждение: в повествовании много весьма жестких и эротических сцен. Кому не нравится - просьба нажать на крестик в правом верхнем углу экрана.
так как не все мои читатели открывали первую часть английских эротических новелл, я считаю необходимым повторить предисловие ко всем новеллам:
События, о которых я хочу рассказать, решившись на весьма вольный перевод эротических английских новелл, охватывают довольно большой период царствования двух английских королей Генриха VII, 1485 — 1509, и Генриха VIII, 1509 — 1547. В далекие времена, новеллы о которых собраны в этой книге, на территории доблестной старой Англии были в ходу множество языков и наречий. Еще не было забыто обращение на «вы». Не случайно мною оставлены ссылки на французские, итальянские слова и латынь. Читателя, не знакомого с бытом и нравами того времени могут шокировать жестокость, царившая в обществе, но тогда такое обращение было в порядке вещей!
«Возможно, холодный климат первоначально был толчком к развитию у англичан приверженности к порке». «Нигде в мире мы не находим такой глубокой привязанности к розгам» [B.J. Hurwood, The Golden Age of Erotica, Tandem, 1968, p. 105.]
Розги в Англии были в большой чести. «Возможно, холодный климат первоначально был толчком к развитию у англичан приверженности к порке». «Нигде в мире мы не находим такой глубокой привязанности к розгам» [B.J. Hurwood, The Golden Age of Erotica, Tandem, 1968, p. 105.]. В начале 16 века, пытки были официально запрещены, но порка розгами считалась Библейским наказаниям, и широко применялась для домашнего воспитания, в судебной и школьной практике. Мало того, флегматичные шотландцы даже вязали березовые розги на экспорт в Голландию! «Порка была настолько широко распространена среди всех слоев общества и среди людей всех возрастов, что позволяет рассматривать флагелляцию как наиболее интересную особенность половой жизни англичан». Именно розги помогли Генриху VIII развязать языки заговорщикам и отправить одну из своих жен, Анну Болейн на плаху. Еще одна цитата: «Мания к флагелляции [желание сечь и избивать себя] и предпочтение, отдаваемое при этом розгам, может рассматриваться как чисто английское злоупотребление. Оно было настолько широко распространено среди всех слоев общества и среди людей всех возрастов, что позволяет рассматривать флагелляцию как наиболее интересную особенность половой жизни англичан» [I. Bloch, Sexual Life in England, Corgi, 1965, p. 270.]
В доброй старой Англии телесные наказания процветали в высшей степени во всех слоях общества. Среди аристократии в то время, удары считались самым обычным наказанием за любой проступок, простолюдины тоже наедались вдоволь березовой каши, как по решению хозяев, так и по приговору суда.
Сам сэр Томас де Брюэн Мор [1478 – 1535], английский гуманист, государственный деятель и писатель, имел обыкновение наказывать взрослых дочерей своих розгами, сделанными из павлиньих перьев!
У короля Георга III, спросили, как следует воспитателям обращаться с молодыми принцами, король, не задумываясь, ответил: «Если они заслужат, прикажите выдрать их!» Что касается описаний будней монастыря, я позволю себе сослаться на Густава Шульца 1872 г
«Главным злом в монастырях, особенно женских английских, является наказание розгами или плетью провинившихся монахинь и послушниц по обнаженному телу; это, как заметили врачи, в сильной степени возбуждает половой аппетит, который, не находя удовлетворения нормальным способом, толкает в монастырях на онанизм или гомосексуальный порок молодых девушек, а частенько и монахинь-учительниц со своими воспитанницами. Это вовсе не клевета на монастыри. Многочисленные воспоминания, дневники, записки и словесные рассказы после выхода замуж целого ряда дам, получивших воспитание в различных монастырях, подтверждают все вышеизложенное».
Такие вот были порядки. В отношении принципа «жена да боится мужа своего» в Англии муж до конца 20 века имел право по собственному разумению «учить» жену свою розгой, плетью или другим избранным им инструментом. Еще только в прошлом, двадцатом веке [не говоря уж о более стародавних временах] всяческие розги, ремни и палки были атрибутом любой английской школы. Даже при поступлении в аристократический Итон, с родителей учеников взималась плата за розги. Суровой родительской порки не избегали представители самых знатных фамилий на протяжении столетий.
Кроме того где любовь, там и нечистая сила, а где старые замки – там без привидений никак не обойтись. По причине большой отдаленности от нас времени, и малого количества сохранившихся реальных письменных свидетельств о событиях, потрясающих Англию в первой половине 16 века, переводить исторически точно было чрезвычайно трудно. Конечно, кое-где авторы новелл, а вместе с ними и я грешник, может, и приврали, но только чуть-чуть.
И, наконец, в книге будет достаточно много жестоких сцен: женщинам приходилось платить очень дорогую цену за свою любовь и сои прегрешения. Кому читать такое не нравится – просьба нажать на крестик в верхнем правом углу экрана.
По мотивам эротических новелл
1. «Lady Leonora» – Matthew Silk
2. «Happy» berth day – Тom Justin
3. «Записки о древнем рыцарстве» – Лакюрн де Сент-Палей
** Глава первая. Гадание в Овине
«Народ мой будет жить в обители мира, и в селениях безопасных, и в побоищах блаженных» [Исаия 32:18]. – Ваши предки построили этот замечательный замок в соответствии с этой библейской заповедью! – Объяснял юной Эвелине Эдмон, ученый клирик. – Смотрите, какой вид открывается с главной башни: среди зеленых вересковых холмов, протекала речушка, с многочисленными ивами по берегам. Замок стоял на горе, над самой рекой, окруженный крепкими стенами, заложенными еще во времена саксов. [Племена англов поселились здесь в пятом веке нашей эры. – Прим. переводчика.]
Эдмон посмотрел на окружающие холмы и почесал шрам, пересекавший наискось шею, след былой бурной жизни.
– Да, мои предки сложили замок на совесть! – ответила веселая девушка.
Конечно, юная леди по праву могла гордиться своими предками и родовым гнездом Стоуксов.
– Как рассказывал мой отец, наши предки своими подвигами во славу церкви и Англии прославили свой род во веки веков и заложили этот замок еще при Вильгельме Рыжем! [Вильгельм Рыжий – король Англии 1087-1100 г. – Пим. переводчика].
– Наружные крепостные стены, – клирик показал девушке на огромные камни в фундаменте, – еще старше! Похоже, что они были построены еще норманнами, а главное здание еще древнее! Похоже, оно помнит времена римских колонистов! Смотри, Эвелина, стены, широкие в основании, постепенно сужаются и великолепно приспособлены для ведения оборонительных сражений!
– Да ну их, эти камни? Мы когда на охоту поедем? – Эвелина надула пухлые губки. – Никуда замок не денется!
Лекция наставника о старых камнях ей не нравилась.
– Юная леди должна знать все, о замке своих предков! – клирик почувствовал, что девушка потеряла к теме разговора всякий интерес. – Вот, смотри, в углах они образовывали небольшие башенки, сообщающиеся с внутренней частью строения. Узкие бойницы защищают стрелков из лука и метателей камней. Тяжелая громада, сложенная на холме из диких камней под черепичной крышей видна издалека!
– Да все я это знаю! – Эвелина плюнула со стены вниз. – Все равно меня отдадут замуж, а родовое гнездо останется старшему брату!
– Майорат! – уточнил учитель. – Наследство получает старший сын! А что еще может ждать девочку, что таскает лакомства с кухни? Замужем лучше, чем в монастыре!
Конечно, замок знал и лучшие времена, но сейчас каменные стены, все еще крепкие, были покрыты мхом, а кое-где в швах между кладкой зеленела трава.
– Амбар, он одно из самых важных помещение, замка, чтобы при нападении врагов зерно досталось осаждённым, а не осаждающим. Ввиду приближающегося противника возить зерно в замок уже поздно. Поэтому, крестьяне сразу сдавали зерно на хранение в амбар. А получают в течении всего года небольшими порциями, о чём делались записи в амбарной книге, а вам, как хозяйке надо знать счет и письмо, иначе все зерно растащат.
«Братику замок, сестре в качестве приданного розги да пара старых алмазов! – подумала девушка и вздохнула. – Так вся жизнь и пройдет среди замшелых камней! Сколько себя помню, никуда дальше церкви за лесом не бывала!
Природа наградила воспитанницу ангельской внешностью и несносным характером! Упрямством и нежеланием постигать науки она пошла в своих предков, но при этом она воровала всякую мелочь. Проще говоря, юная леди была одержима тем, что сейчас современные врачи называют клептоманией, но в те далекие времена никаких оправданий для проступков такого рода не существовало: украла, – только украла, и делу конец! Как, почему, зачем – такие вопросы для графа Стоукса не существовали, а вырастить наследницу-воровку никак не входило в его честолюбивые планы.
- Побежали в главную башню! – Эвелина сгусток энергии и озорства, не могла долго сидеть на одном месте. – Может, поймаем фамильное привидение!
- Свят- Свят! Свят – перекрестился учитель и невольно залюбовался воспитанницей: невысокого роста, и небольшой грудью, девушка была чудо как хороша!
- Погоди! Вот, посмотри сверху на заросли орешника!
- А чего на него смотреть? – Смотреть в ту сторону девушке совсем не хотелось. – Орешник как орешник!
При этом голос девушки предательски дрогнул. Она по собственному опыту знала, что из длинных прутьев получаются не только великолепные стрелы для лука.
Если я буду лгать,
Бога гневить, воровать,
Если буду ругаться,
Дразниться и издеваться,
Нужно строго меня наказать.
Наставница добрая мать,
Коль нарушу я запрет,
Не давайте мне обед,
Орешник возьмите тогда,
Розгой исправьте меня.
Этот назидательный стишок перед сном, как молитву, должна были повторять леди Эвелина, впрочем, как и все дети в доброй старой Англии. Не удивительно, что при таком отношении к учебе и воспитанию орешник, разросшийся в полумиле от замка, регулярно опустошался не только для поддержания дисциплины и порядка среди замковых слуг, но и для юной леди. Учитель сразу заметил перемены в настроении воспитанницы и предложил спуститься со стен вниз.
Девушка опустила лук и сразу растеряла всю веселость: если верить отцу, суровость характера ее предкам помогал вырабатывать орешник и ивы, в изобилии росшие вокруг замка. Юная леди вспомнила, как впервые в жизни, шесть лет назад она, пойманная с поличным на мелком воровстве изюма, (дорогого в те времена лакомства – прим. перев.) из кухни познакомилась с отцовскими розгами.
– Я за меньшее вешал воров! – сэр Чарльз Стоукс строго смотрел на дочку. – Ты, наследница нашего рода, ведешь себя неподобающим образом! Ну что ж, юная леди Эвелина Хаксли, с этого момента наказание будет соответствующим! Ты знаешь, как по английским законам наказывают мелких воришек?
– Их бьют розгами, папа, – тихо ответила девочка, - но я же не простолюдинка какая-нибудь…
– Вот именно, что не простолюдинка! С тебя, в чьих жилах течет голубая кровь Вильгельма Завоевателя, спрос двойной! Сказано в писании: кто жалеет розги, тот ненавидит детей; а кто любит, тот с детства наказывает! Этот стих говорит о том, что не наказывать своих детей – это ненавидеть их, но если вы любите их, тогда будете это делать обязательно!
Вот тогда ей впервые пришлось раздеться перед отцом и лечь животом на грубо сколоченный табурет.
– Если будешь вести себя неподобающим образом, позову слуг! – пообещал отец, стряхивая воду с длинного ивового прута, и зажимая голову дочери между своих колен.
– Не надо слуг, папа! – девочка обхватила сапоги отца руками и зажмурилась.
Уже со второго удара Эвелина вертелась и кричала, что будет самой послушной, самой лучшей девочкой на свете, лишь бы папа ее простил, однако рыцарь выдал до конца всю воспитательную порцию.
Попа от подобного воспоминания предательски зачесалась: папа выдрал девочку со всей возможной строгостью. С той поры в замке для воспитания юной леди всегда существовал запас ореховых прутьев, но только в день рождения папа подвергал дочь публичному наказанию: заранее заготавливались ровные ветви орешника, равные по длине росту девушки.
– Наказывай и не возмущайся криком его! [Пр.19:18]. – Граф Стоукс, большой знаток священного писания, лично отбирал среди срезанных веток те, что пройдут в качестве главного подарка. Остальные ветки тоже не пропадали: их оставляли для замковой челяди и клирику воспитания леди Эвелины в менее торжественной обстановке.
- Ты что мне обещала вчера на охоте? Забыла? Обещала сесть за книги! - Добавлял клирик и напоминал, что служанка уже замочила в бочке свежий орешник, надежное средство вернуть отсутствующий ум на стезю столь ненавистного девушке учения.
Папа, из экономии средств, решил не отдавать единственную дочь в монастырь, и воспитывал ее так, как считал нужным. Впрочем, заниматься дочерью времени у него не было. Эдмон, нанятый в качестве учителя, больше провел времени не за книгами, а в военных авантюрах. Тот учил ее не только по книгам, но и умению держаться в седле, охотиться и прочим премудростям, о которых монастырские девушки не могли и мечтать. При этом папа знал, что ничем не рискует, отдавая Эвелину на воспитание: сарацины устроили клирику «большую печать», срезав острой саблей все мужское хозяйство и продержав три дня в яме с горячим песком. Он был одним из немногих переживших эту страшную операцию.
Клирика после такой расправы ни один монастырь не хотел брать под свою крышу, и он с благодарностью занял вакансию учителя и воспитателя. Не удивительно, что юная леди предпочитала соколиную охоту и скачки вышиванию и чтению молитв. Неплохая наездница, юная леди неплохо стреляла из лука и даже управлялась с легким мечом, типичным оружием лучника того времени.
- Грехи мои тяжкие, клирик перебирал свои четки, и тоской смотрел на то, как несется по крутым ступенькам Эвелина. – Грациозна, грешница, как серна, но кому как не мне знать, что кроется за столь прелестной телесной оболочкой!
Клирику было, из-за чего вздыхать!
Так и вышло, Эдмону досталась очень нелегкая ученица.
Виной тому была изменчивость настроений, яростное возмущение и нежелание заниматься всеми науками, которые требуют внимания и прилежания. Если учитель рассказывал что-то открывающее простор для фантазии воображения, она стремительно запоминала это своим деятельным гибким умом. Так она на одном дыхании осилила книгу о правилах соколиной и псовой охоты, но если нужны были унылое терпение, упорная работа и усилия памяти, никакими способами, кроме розог, не удавалось закрепить в хорошенькой голове ни одной крупицы мудрости.
– «Конечно, всякое наказание не радует, а огорчает, но только на время, а потом те, кого оно исправило, пожнут плоды мирной и праведной жизни» [Евр.12:11]. – Любил цитировать ученый клирик.
Как-то раз, накануне дня всех святых, Клирик выпил слишком много пива и был от этого в самом веселом настроении.
– Скажи, Эдмон, а гадать, это большой грех? – Юная леди подлила еще пива в кружку учителю.
– Ну, очень уж большого греха в этом нет, а если и есть какой грех, наш священник может его и отпустить за шиллинг и десяток покаянных молитв!
– Ну, тогда пошли ночью в замковый в овин! Я тут подслушала, у служанок, что если ночью, накануне праздника, зерно провеять три раза подряд, можно загадать желание и оно сбудется.
- Слышал я о таком гадании! Только овин для этого не приспособлен! - клирик закусил пиво куском хлеба и зажевал луковицей, однако для такого гадания надо же раздеваться! - Веят зерно а на току - на открытой площадке. Ведь для веянья нужен ветер, хотя бы слабый. А в помещении ветра нет.
- Ну и что? Ну, не приспособлен офин для гадания. Я приспособлю! Дверь для ветра открою. Ну и разденусь! Кто не видел - пусть посмотрят! Папа сам знаешь, что устраивает мне каждый год! – Эвелина каждый раз с трепетом ждала своего дня рождения. - Весь замок не раз видел меня голой!
- Но не за таким же занятием! Одна надежда на темноту и на то, что все слуги давно спят. Зерно - символ мужского семени. Женская нагота. Всё это магическая символика, призванная показать жениха.– Ответил Клирик и налил себе еще пива. – Ты думаешь, отец одобрит такое поведение родной дочери? И приду я туда с факелом или с лампой, не дай Бог овин сгорит. И так его построили в замке, поближе к охране и подальше от воров!
- - Так ведь ты же никому не скажешь! Раз овин в замке построен, значит пожара тут никто не бояться нечего! - Ну, так ты покараулишь, чтобы никто не вошел? В крайнем случае, накажешь меня сам!
Девушка знала о том, как пострадал клирик на Святой земле, и ничуть не стеснялась раздеваться перед учителем. Мало того, Эдмон не раз и не два ловил себя на мысли, что Эвелина сознательно дразнит его своим юным телом, зная какие муки он при этом испытывает. Он не ошибался. «Ты терзаешь мое тело, думала ученица, заголяясь для порки, а я буду терзать твою душу! Ох, грехи мои тяжкие!»
– Ну ладно, только чтобы завтра села за каллиграфию как положено! А если нет – сама знаешь, пощады не будет!
Ради ночной выходки Эвелина была готова смириться даже с каллиграфией и с тем, что строгий учитель заставил выучить ее целых пять стихов из Cвященного Писания наизусть.
Вечер накануне праздника выдался холодным и неспокойным. Промозглый ветер, казалось, хотел сдуть с крыш черепицу, выл в печных трубах, и пробирал до костей солдат, стоявших в карауле. Короче говоря, погода была совсем не предназначена для того, чтобы в голом виде веять зерно в овине, но Эвелина отличалась упрямством и не собиралась отступать от задуманного.
«Конечно, гадать в овине грех, но не смертный, - думала девушка, раздеваясь, - вдобавок холодно, ну, ничего! За работой согреюсь!» Впрочем, у девушки сладко тянуло внизу живота от одной лишь мысли, что если отец узнает об этой выходке, – розог не миновать!
Учитель стоял рядом, деликатно отвернувшись.
- Горе мне грешной, - шептала Эвелина, - чувствуя, как солома колет босые ноги, только бы меня не выдал учитель, - воспитательной дюжиной точно не отделаюсь! Эдмон не подведет!
Девушка сняла нательный крест и отдала его учителю. Клирик-кастрат стоял у дверей овина часто вздыхал и молился Богу о ниспослании терпения и смирения.
«Да простят меня все святые! Господи, воля твоя! Ну, почему я потакаю этой юной грешнице? Как шалить, охотиться или вон, гадать о женихе, так она первая! – а стоит мне завести разговор об астролябии, цифрах и латыни, так мысли моей юной воспитанницы устремляются к лошадям и собакам! Впрочем, таким как я, закрыт путь в царствие небесное, грехом больше – грехом меньше не так уж важно!»
Луна взошла над замком, но тучи время от времени полностью скрывали ее из вида. Только факелы на караульных башнях злыми мерцающими глазами смотрели в темноту.
«В такую ночь нечистая сила выбирается из болот и оврагов, чтобы смущать души честных христиан! Пожалуй, надо пару лишних раз прочитать «Ave»! Клирик загасил факел, чтобы не выдать своего присутствия у дверей овина, читал молитвы и рассуждал о тяжком своем труде. Он, зная характер своей подопечной, догадывался, что Эвелина уже завтра забудет свое обещание честно сеть за книги, и ее отсутствующий взгляд будет красноречиво говорить, что урок не усвоен.
«Что-то ее долго нет! – Думал учитель, кутаясь в плащ. – Как бы не простудиться нам обоим! Честное слово, если завтра она сама не сядет за книги, я напомню ей стих из двенадцатой главы послания к Евреям: «Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным чрез него доставляет мирный плод праведности!»
Мысли о том, что он сделает с нерадивой девчонкой, были прерваны появлением нескольких летучих мышей, которые принялись кружить над овином. Вот сейчас клирик, хоть и был храбрым солдатом, почувствовал как взмокла от пота его спина. Появление этих ночных животных не предвещало для Эвелины ничего хорошего. Летучих мышей в те времена считали посланниками нечистой силы.
- Если что-нибудь с Эвелиной случится – никогда себе этого не прощу! А если все окончится хорошо – обязательно высеку! Потому, что дисциплина – это необходимая мера в жизни каждого человека! Не так важно, высокого он звания или низкого, перед Господом все равны! Розга просто необходима для правильного воспитания честной, богобоязненной девушки!
Пока клирик рассуждал, девушка начала веять третий вес. В овине пахло пылью, плесенью и хлебом. Несколько раз Эвелина чихнула, но продолжала усердно работать. Тут пришла на помощь Луна, которая вылезла из-за туч, и озарив овин сквозь узкое окно.
- Неужели все врут эти болтливые служанки, - рассуждала Эвелина, чувствуя, как с непривычки у нее заболела спина, - а как же гадание?
- И тут мимо нее прошел призрачный образ сэра Оливера Хаксли, гостившего у них в замке в прошлом году, а потом вслед за ним пошел другой, совершенно неизвестный ей рыцарь.
Тела казалось, били сотканы из лунного света и двигались, не касаясь пола. Прозрачный сэр Оливер снял с себя голову и пошел дальше, сквозь стену овина, погрозив при этом неизвестному рыцарю кулаком.
Неизвестный рыцарь строго посмотрел на Эвелину, погрозил ей розгой и растаял.
– Свят! Свят! – Девушка вскочила в испуге, и забыв, что на ней нет ни клочка одежды, бросилась к дверям овина.
Клирик долго возился, чтобы привести девушку в чувство, а потом, сгорая от телесных и душевных мук, помог одеться.
– Да ладно тебе. – Эвелина хоть и была смущена, но не очень сильно, – как будто ты меня голой не видел! Сколько раз ты угощал у меня розгой мою грешную попку?
– Грешница! Да, но ты этого заслуживала! – Вздохнул несчастный клирик, отворачиваясь. – Впрочем, я могу поступить по-другому: рассказать твоему отцу!
- Папе – не надо! – Эвелина, одевшись, поспешила в свою комнату. – Обещаю, что завтра я буду хорошей и послушной ученицей!
Эвелина знала, что учитель, не смотря на всю свою строгость, в душе был добрым человеком и не раз прощал ей мелкие прегрешения. Иногда она просто злоупотребляла его терпением, начинала дерзить и бунтовать. Несчастному клирику, привыкшему к таким выходкам, приходилось спокойно продолжать урок, не обращая внимания на очередной мятеж. Но потом, когда никаких сил не хватало. Он, помолившись перед распятием, докладывал отцу о поведении дочери.
- Опять не слушается? - Граф в таких случаях собственноручно брал пучок прутьев и приступал к делу.
Всю новь девушка провела без сна, вновь и вновь переживая приключение в овире. Кто же он? Неизвестный рыцарь? И почему мужей было двое, а один снимал голову? Только под утро ее сморил сон.
Разумеется, сонной девушке не хотелось вставать и тем более заниматься латынью.
– Ты помнишь, что обещала вчера мне вечером? – Спросил учитель. – Похоже, тебе надо взбодриться!
Девушка вздохнула и покорно задрала юбку.
– Как гадать по ночам ты первая, - клирик стряхнул воду с пучка тонких ореховых прутьев, - да простит тебя Господь! А я накажу!
Надо сказать, воспитательную дюжину, прописанную клириком девушка выдержала мужественно, не удостоив учителя ни криком, ни жалобами о снисхождении.
«Так мужественно она никогда не вела себя раньше, - учитель смотрел на попку Эвелины, всю изукрашенную орешником, - похоже, она становится взрослой!»
Впрочем, верным было и то, что эффект воспитательной дюжины был не очень длительным: отлежавшись после сурового внушения, девочка снова взялась за проказы.
«Достанется же кому-то в жены наша строптивая птичка, - подумал учитель, и, перекрестившись, смахнул слезинку, - горе мне грешному!»
Прилежания Эвелине розги вернули очень ненадолго.
- Эдмон, спорим на кружку пива, я попаду из лука вон в того голубя? – Девушка потянулась за луком.
- И папа спустит тебе за это шкуру! – услышала она в ответ. – Это он обязательно сделает и не только ради того, чтобы юная леди вела себя, как и подобает девушке накануне шестнадцатилетия, во славу своего древнего рода! Хотя… он может и отложить наказание в честь праздника! Скоро мы всем замком будем пить за твое здоровье!
«Тебе-то Эдмон пить пиво и вино, да жрать кабанину за мое здоровье, а мне… - девушка, представила то, что вскоре произойдет, и ее темно-карие глаза наполнились слезами, - меня этот праздник совсем не радует!»
Начиная с двенадцатого дня рождения, молодая леди должна была ежегодно переносить болезненную унизительную процедуру, задуманную графом не только как профилактика и лечение клептомании, но и воспитание стойкости и покорности, как необходимого качества будущей рыцарской жены.
– Не надейся, смягчить мое сердце! Розги будут сопровождать тебя до тех пор, пока не подойдет срок выдачи тебя замуж! – заявил граф, выпоров юную леди впервые. – И это минимальное наказание для воровок!
- Ну, девочка, - клирик швырнул измочаленные прутья в огонь, - ты вынесла наказание достойно. Надеюсь, Господь не оставит тебя в день рождения!
До праздника оставались считанные дни.
** Глава вторая. Подарок ко дню рождения
В 1505 году из труб замка валил густой дым, все обитатели замка готовилась отпраздновать шестнадцатилетние наследницы славного рода Стоуксов.
Молодая леди сидела в напряженном ожидании на краешке смятой постели и смотрела на новый серебряный «пояс верности», подарок отца на день рождения.
– Как там писал Иероним [богослов и мыслитель 340-350 — 420– прим. переводчика.], что не может быть стыда и вины на женском поле, к которому принадлежит Дева. Значит, нет на мне стыда за то, что придумал отец! При этом, как писал Иероним, через девственность женщина может возвыситься над своим природным положением и стать такой же совершенной, как мужчина. Правда, о том, что голых девственниц надо сечь и надевать на них такие оковы, он не писал ничего!
К сожалению, Иероним и его книга не принесла девушке никакого утешения. Время, казалось, замедлило свой бег.
Понятно, что юная девушка была в курсе праздничных приготовлений, и единственную наследницу графа Стоукса не ожидало ничего приятного, в день Рождения. «Неделя без порки», данная отцом чтобы следы от воспитания не портили задуманного зрелища, подходила к концу.
– Господь да поможет мне! – шептала Эвелина слова молитвы.
Одежда девушки в честь торжественного случая состояла из подбитого мехом плаща и «пояса верности», который по тогдашней дикой моде выглядел следующим образом: тонкие узкие трусики из полоски серебра с отверстиями для отправления естественных потребностей, по бокам были пришиты кожаные прокладки, чтобы не стереть кожу до крови. Кроме него на юной леди ничего больше не было. «Зачем одеваться, – думала Эвелина, защелкивая пояс ключиком, – если ровно в три часа пополудни, в тот самый час, когда она родилась, меня приведут в пиршественный зал, разденут как рабыню на рынке, а потом отец при всех нанесет шестнадцать ударов розгой! Бедная моя попа! По одному удару за каждый прожитый год!»
Девушка знала, что дочери рыцаря необходимо вынести отцовский подарок с должным послушанием и смирением: в былые дни рождения при малейшем сопротивлении или неподобающем поведении наказание увеличивалось когда в два, а разок и в три раза! Пояс верности, хоть и служил залогом девичьей чести, не спасал нежное тело от ударов. Впрочем, у девушки был еще один очень серьезный повод вынести порку с должным смирением. «Если отцу не понравится мое поведение, он отберет ключик от пояса!» – при этой мысли по спине девушки пробежал неприятный холодок.
Носить эту жуть постоянно ей совсем не хотелось. Из старого пояса верности девушка уже выросла, и скупому отцу пришлось купить новый.
Пока леди примеряла отцовский подарок и молилась в своей комнате, в просторном, пиршественном зале, уже начали собираться члены семьи, слуги, домочадцы и знатные гости. Помещение, где собирались на праздничный пир, было построено в стародавние времена. Крыша, покрытая тесом, поддерживалась крепкими стропилами и перекладинами.
В противоположных концах зала находились огромные очаги. Там, на вертелах слуги подрумянивали поросят. Впрочем. В одном из них незримо для людей сидел незваный гость – Инкуб, порождение сил тьмы.
«Хороша именинница, - думал он, - и я обязательно погублю эту чистую нежную душу!» [Инкуб – порождение тьмы, соблазняющее женщин. От этой связи рождаются демоны и ведьмы – прим. авт.] Инкуб был зол: прилетев в комнату Эвелины он хотел насладиться ее душевными мучениями, но молитвы выгнали его вон.
Залу было не одна сотня лет, и он еще помнил те времена, когда очаги топились без труб. Не удивительно, что от многолетней копоти бревенчатые стропила и перекладины под крышей густо покрылись толстой коркой сажи, и блестели, как покрытые черным лаком.
– Наш господин руководствуется пятнадцатой главой из Книги Притчей! [15– 24]: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»! – Судачили слуги, многие из которых сейчас с нетерпением ждали начала пира, преданно служили семейству Стоуксов поколение за поколением. Превращение леди Эвелины из маленькой девочки в прекрасную молодую женщину произошло на их глазах. – Пусть хранить Господь нашу юную госпожу. А мы выпьем за ее здоровье.
По стенам зала висели различные принадлежности охоты и охотничьи трофеи хозяина. Пол помещения по старому обычаю был сделан из глины с известью, сбитой в плотную массу. Посередине комнаты, в честь праздника, слуги расстелили старый квадратный фламандский ковер в красную и черную клетку. В одном конце зала пол был немного приподнят. На этом месте, называвшемся хозяйским помостом, могли сидеть только граф Стоукс и наиболее уважаемые гости, среди которых были лорд Оливер Хаксли и барон Джон Хаунтен. Его длинные и густые брови подернулись первой сединой. Вся Англия знала его как грозного воина, и суровые черты его широкого лица сохраняли выражение воинственной свирепости.
«Мне этот Джон Хаунтен и поможет, - Инкуб обдумывал дьявольский план, - среди всех пороков человека грубого и алчного, корыстолюбие было наиболее сильным. Напрасно он думает, что прощение своей душе, погрязшей в многочисленных грехах, он может купить в соседнем монастыре золотом или другим награбленным добром! Место в аду для него уже приготовлено! Молитвы монаршей братии не делали его чище или благочестивее. Вот он мне и поможет! Впрочем, молодой сэр Оливер тоже хорош! Но им я займусь позднее!»
Поперек помоста стоял огромный стол, из дубовых плах, покрытый дорогой красной скатертью. Вокруг главного стола стояли крепкие стулья и кресла из резного дуба, привезенные хозяином после удачной междоусобной войны. В углах зала были тяжелые дубовые двери, ведущие в другие комнаты.
Для простолюдинов и домашней челяди был приготовлен стол попроще, и без скатерти, вместо стульев – деревянные скамьи.
«Вот сейчас мы на них сидим, а приходилось и лежать под розгами! – Думали слуги, ожидая начала пира. – То, что хозяин держит дочь в строгости, есть доля божественной справедливости! Не все нам, слугам пробовать орешника!» В те времена никому в голову не приходило, чтобы хозяева дома должны есть или жить отдельно от своих слуг, а розги гуляли по спинам и другим местам не зависимо от социального статуса.
Все различие отмечалось лишь более почетным местом за столом или у очага. Середина зала, застеленная ковром, была пустой и предназначенной для виновницы сегодняшнего торжества.
На одном из кресел, военном трофее хозяина, сидел молодой лорд Оливер Хаксли, гостивший в замке. Он нетерпеливо ожидал праздничного обеда. Утренняя охота пробудила в желудке гостя зверский аппетит, и вообще лорд любил покушать, и всякая задержка приводила его в бешенство. Кроме того, накануне дочь графа очень холодно встретила лорда Хаксли, а тут хозяин замка объяснил, что перед обедом дочь должна получить праздничный ореховый «подарок».
«Сгубить Оливера хлопотное дело! – Инкуб внимательно выглядывал среди гостей потенциальных жертв. - По лицу лорда видно, что это человек прямодушный, нетерпеливый и вспыльчивый. Такую душу и сгубить приятно!»
«Клянусь святой Женевьевой, юная леди, прекрасна как майская роза! – Высокого роста, широкоплечий, с длинными руками, широкое лицо с большими черными глазами дышало смелостью и прямотой. – Оливер почувствовал холодное дыхание Инкуба, но не мог понять, что это такое. - Папа научит ее быть любезнее с гостями!»
Длинные черные волосы лорда были схвачены золотым обручем, украшенным рубинами. «Эх, до чего же Эвелина хороша!» – Лорду было всего двадцать пять лет, но он успел повоевать и заслужить славу смелого воина.
– Ну, так, где же виновница торжества? – Инкуб с нетерпением ждал появления именинницы. – Из мелкого хулиганства он толкнул под руку кравчего, поднесшего для аппетита гостям серебряный стаканчик с вином.
– Безрукий остолоп! - рыжебородый барон Джон Хаунтен дал пинка кравчему и стукнул кулаком по столу. - Честно, так проголодался, что готов съесть быка! - Барон сидел, изнывая от нетерпения. – Стоит задерживать пир из-за порки девчонки! Эка невидаль! Кому как не мне знать, что не только мелкие дворяне, но даже принцы крови не раз и не два пробовали на себе крепость березовых, ивовых или ореховых прутьев! Рыцарь не лукавил: законы доброй старой Англии, одобренные матерью церковью, были суровы, а порка вошла в систему исполнения наказаний со времен Римского владычества.
Черты Джона Хаунета вполне соответствовали характеру: казалось, он распространяет вокруг себя жестокость и злобу.
Многочисленные шрамы, свидетельства былых сражений, которые могли бы возбудить сочувствие и почтение, как доказательства мужества и благородной отваги, придавали высокому гостю свирепое выражение.
– Я в бытность свою при дворе нашего короля Генриха VII, – Лорд Хаксли сидел рядом с бароном и тоже с нетерпением ждал начала пира, так там двух придворным дам публично накормили «березовой кашей» за то, что стащили во дворце две суповые вазы. Сам король не побрезговал присутствовать при порке! Так, папа решил наказать дочку по королевскому примеру. [Это исторический факт. Прим. переводчика]
– Хочу жрать! – Джон Хаунтен сердился, – Стоило из за этакой безделицы задерживать пиршество! Всех женщин надо драть, но не задерживать же из-за этого обед? У нас есть обыкновение наказывать публично преступников на улицах, и никто не совмещает наказание с пиршеством. Эка невидаль! Я как-то раз видел расправу в Суссексе! Посмотреть на порку не считали зазорным не только простолюдины, радующиеся веселому развлечению, но и «сливки общества», являющиеся на подобные зрелища целыми компаниями. Леди Леонора, жена лорда Болинброка была публично выпорота за супружескую измену! Впрочем, она это вполне заслужила!
Тогда ни леди Эвелина, ни Лорд Оливер Хаксли, ни гости, еще не знали, что этот день перевернет всю их жизнь: Инкуб уже затеял дьявольскую интригу.
– Господи, прости меня грешную! Час испытания близок! – Эвелина услышала приближающийся звук шагов. – Да поможет мне пресвятая Дева!
«Приговоренная» красавица встала с кровати тотчас, как только в дверь спальни деликатно постучали.
– Войдите!
Двум служанкам было поручено доставить в зал именинницу.
– Неужели хозяин будет пороть свою дочь? – Мод первый год служила в замке и была явно смущена необычным поручением.
– Конечно! – подтвердила Хлоя, старшая служанка. – Я сама в ореховую рощу ходила! Лорд накануне собственноручно выбрал лучшие прутья! Кстати, Мод, если будешь много болтать, вполне можешь отведать орешника! Там его еще много осталось!
– Наше дело маленькое, – Мод тяжело вздохнула, и вспомнила, что уже три раза ей пришлось отведать ореховых прутьев, – но она госпожа….
– Вот именно! – Хлое надоел этот разговор, – хватит болтать! Пошли! Будешь много болтать, и тебя отдадут гостям на сладкое! Знаешь, эти рыцари горазды служить своим дамам сердца, а сами не прочь завалить на сено любую смазливую девушку!
Дверь скрипнула, служанки вошли в комнату юной леди.
– Вы готовы, Леди? – Мягко спросила старшая горничная, осматривая Эвелину с головы до ног. – Вас уже ждут!
– Да! – Девушка кивнула, развела полы плаща, показав поясок и ничем не прикрытое тело. – Я готова!
Эвелина нашла в себе силы улыбнуться.
Молодая служанка последовала следом к выходу. «И как можно ходить в таком пояске? – Думала она. – Я бы и десяти шагов не выдержала! А на сено я не хочу! Остается надеяться, что заготовлено слишком много пива и вина и на нас, служанок, у господ просто не хватит сил!» Старшая держась на шаг впереди, почтительно распахивала дверь. Надо сказать, что отец девушки был достаточно благоразумен для того, чтобы не заставлять носить изделие венецианских кузнецов постоянно. Девушка к нему так и не привыкла: теперь пояс мешал при каждом шаге. Миновав темный узкий коридор, троица оказалась в пиршественном зале.
Все гости встали при появлении Эвелины. Голова именинницы гордо сидела на стройной шее, только шаг короткий, как у козочки, раньше срока уводимой пастухом с поля.
Ответив безмолвным поклоном на любезность гостей, она грациозно проследовала к своему месту в центре ковра.
– Despardieux! [Черт возьми! – франц.] – Лорд Оливер Хаксли увидел, как служанки, проводив Эвелину к центру зала, унесли плащ. – До чего же она хороша!
Теперь все собравшиеся зрители могли видеть девушку во всей красе: по обычаю, заведенному лордом Чарльзом, никакой одежды, если не считать пояса верности, во время порки не полагалось. Тело именинницы было необъяснимо прекрасно, казалось, античная богиня залетела каким-то образом в дикий край с варварскими обычаями. Впрочем, как известно, античным богиням тоже доставалось: Венера порола розгами возлюбленную своего сына, Психею ветвями мирты, что куда более жестоко, чем английский орешник.
Отец с гордостью заявил гостям, что Эвелина с 12 лет днем и ночью носит «венецианскую решетку».
– Ключ от приспособления жених получит в день свадьбы из моих рук и станет единственным его обладателем!
– Отец, конечно, врет, такой доспех невозможно носить постоянно! Эта юная дьяволица, – Джон Хаунтен и опрокинул в себя стаканчик красного вина, – эта белая голубка будет ворковать в моей клетке!
Глаза барона сверкали огнем, в этот момент, не без участия Инкуба, Хаунтен забыл, что женат. Для закаленного воина жена не препятствие, если в голову приходит мысль полакомиться нежным телом.
«Это же лорд Оливер Хаксли! Это он привиделся мне тогда в овине! – Чувствуя приближение Голгофы, молодая аристократка выпрямила голову и скрестила руки на груди. – И он станет свидетелями моего позора! Вряд ли после этого он возьмет меня в жены. Кому нужна поротая публично девчонка? Зря я мерзла тогда в овине! Ну, значит, такова воля Господа и мне нужно вынести наказание с покорностью и достоинством! А этот Джон Хаунтен смотрит на меня так, как будто я свиной окорок!»
Впрочем, скрещивание рук не было жестом скромности, в таком положении груди не так сильно подпрыгивали в под свист орешника и адскую боль.
«Однако, кроткое выражение больше всего идет к ее лицу! Так монашки принимают от приора порку за грехи! Руками острые, так призывно торчащие сосцы прикрыла, ну ничего, розги великолепное лекарство для лечения девичьей скромности! У меня еще будет возможность рассмотреть все укромные уголки извивающегося под ударами тела, – подумал лорд Оливер Хаксли. – Голубая кровь придает девушке особую величавость! Видимо, от матери ей досталась красота и грация, а отцовская воля выставила это всем напоказ!»
И тут взгляды Эвелины и Хаксли встретились.
«Напрасно я нагадала, что молодой лорд сделает отцу предложение и возьмет меня в жены!» – подумала она. – Так пусть посмотрит, какую красивую невесту он потерял!»
Бледное лицо красавицы, ожидающей наказания, демонстрировало гостям и слугам полное смирение, а душа хотела покинуть тело. По заведенному обычаю девушка без напоминаний встала босыми ногами на середину злополучного ковра. Теперь она чем-то напоминала белого ферзя, на шахматном поле, которой ремесленник придал сходство с греческой богиней красоты. У нее еще не было грубых форм развитой женщины, воспетой греками, зато каждый изгиб нагого тела источал звонкую чувственность юности. Серебро пояса верности только подчеркивало белизну чистой девичьей кожи.
– Похоже, с розгами здесь не шутят! – Лорд Оливер Хаксли увидел, как граф выбрал в корыте мокрый ровный прут с мизинец толщиной и приблизился к соблазнительной цели.
– Только так надо воспитывать непослушных девиц! – Джон Хаунтен выпил еще один стаканчик вина.
Он нахмурился, его щеки вспыхнули, в глазах сверкнуло бешенство, выдававшее натуру буйную и неукротимую. – Строптивой девчонке просто необходимо подрезать крылышки! Ma foi!
«Смотри, - шепот Инкуба и вид обнаженной девушки потрясали закаленного воина, влекли в пропасть греховных помыслов, лишали разума.
Тончайшая талия молодой мученицы плавно переходила в изумительные внешние изгибы бедер, чувственно очерчивающих молочно – белые ягодицы. Тонкая изогнутая складка, разделяющая эти цвета слоновой кости холмы расширялась книзу и там сливалась с крепкими бедрами.
«Еще немного и он нарушит все рыцарские законы, - Инкуб расправил свои перепончатые крылья. - но получит девушку, а я еще одну грешную душу!»
Сейчас Инкуб был не видим. Никто из собравшихся не шептал молитв и чувствовал себя посланец тьмы очень комфортно.
«Не только общий счет нанесенных ударов увеличивался из года в год, моральные страдания, по мере того как она становилась все более женственной, всякий раз усиливались. Сейчас, когда девушка увидела среди гостей лорда Хаксли и Джона Хаунтена, ей захотелось провалиться сквозь землю. К дворне, она относилась с философским равнодушием, но присутствие знатных гостей выбило ее из колеи.
Повернув голову, юная аристократка увидела приближающегося отца. Шаг и на клетчатом ковре появилась вторая фигура, придав больше сходства происходящему с шахматной партией.
«Король и ферзь! – подумал лорд. – Вот только правила игры были очень далеки от мира шахмат!»
Напрасно девушка пыталась найти на строгом лице отца Чарльза хоть каплю сочувствия. Глаза Хаксли оставались темными и холодными. «Он не простил мне холодности!» – поняла она.
– Ну-с. Юная леди, начнем! – Отец, сконцентрировав взгляд на прекрасных округлых ягодицах, примериваясь, и медленно отвел руку с розгой назад.
Гости, отложив кубки и закуски, ждали, что будет дальше, не спуская глаз с хозяина и его дочери. По воцарившейся тишине девушка поняла, что «карающая десница» уже занесена, и вскоре она почувствует первый «поцелуй».
– Mon Dieu! [Боже мой! – лат.] Лорд Оливер Хаксли увидит, как меня бьют! – Прекрасная жертва слегка склонила голову и стиснула зубы, нагое тело трепетало в ожидании. – На балу я была такой ледяной, такой недоступной, а сейчас…
Тут лорд Оливер Хаксли увидел, что леди Эвелина не только сумела сохранить благородство, стоя обнаженной на потеху зрителям: она словно пыталась послать отцу взглядом тихий протест: «Ты приговорил меня к этому, так приводи же в исполнение свой дьявольский замысел!» Впрочем, вскоре она забыла об их существовании.
«Украсть ее по дороге в церковь, – в голове Джона, по подсказке Инкуба, зарождались крамольные мысли, далекие от мыслей, что посещают головы порядочных джентльменов – подумать только, сколько в этой голой девчонке и застенчивости и чувства собственного достоинства! Истинная дочь рыцаря! Такую бы птичку, да в сарай на солому!»
Впрочем, удивительная красота именинницы вызвала общее изумление, и те из зрителей мужчин, что помоложе, молча переглянулись между собой.
«Смотришь на женщину только для того, – думал лорд Хаксли, – чтобы усладить свое зрение и полюбоваться тем, что называется ее красотой! А извечный враг, рода человеческого, овладевает нами в это время!»
– Аминь! – произнес строгий клирик, а за ним повторили все присутствующие.
Инкуб вылетел вон. Именинница ничего не сказала, но, сложив руки, устремила глаза к потолку.
Отчетливый свист предшествовал тому, как розга с характерным щелчком врезалась в крутые полушария, вызвав мгновенный прилив крови к коже и оставив быстро вспухающий темный рубец.
Лорд Оливер увидел, как «половинки» девушки вздрогнули от удара, а тело встрепенулось от жгучей боли. Бедра Эвелины выгнулись вперед, голова взлетела кверху, лицо исказилось, но только свистящий звук втягиваемого в легкие воздуха выдал страдание.
«Один!» – бесцветным голосом отсчитал сэр Чарльз Брисбен.
Первый удар «праздничной» трепки пришелся на верхнюю часть белых ягодиц, перпендикулярно ягодичной складке, разделив белую луну на четыре одинаковые половинки. Зрители тем временем, осушили кубки и наблюдали, как вспухший на нежном теле рубец быстро спал и потемнел.
Граф выбрал новый прут, стряхнул с него воду и, примерившись, чуть отступил назад, выбрав место для нового удара.
Зловещий свист вновь рассек воздух, и розга вновь пропела свою песню, оставив новый пылающий рубец на нежной коже. Тут леди могла оценить достоинство пояса: самая нежная часть, потаенная ложбинка осталась для порки недоступной!
– Tete Dieu! – [Черт побери! – франц.] Лорд Хаксли смотрел, как гибкое тело красавицы встрепенулось под жалящим ударом, ягодицы бесстыдно заколыхались, а бедра и поясница дернулись вперед. – Ее мужество достойно святой Инессы, выставленной на позор перед язычниками!
Девушка переступила по ковру босыми ногами, и покорно вытянулась, ожидая нового удара.
«Поберет тебя черт, поберет! – Ругательство Хаксли помогло ему вернуться в помещение. – И гораздо раньше, чем ты думаешь!»
«Надо же, всего за какой-то год эта маленькая девчонка превратилась в прекрасную женщину, – думал Лорд, наблюдая за наказанием, – вот уж не думал, что она может вести себя в такой ситуации с достоинством истиной аристократки!»
Вторая полоса легла на дюйм ниже первой. Именинница стиснула зубы, подавив рвущийся наружу крик. Однако движение бедер и сжавшиеся ягодицы вновь дали знать зрителям, что девушка не осталась безучастной к отцовской расправе.
«Три!» – Чарльз сделал паузу.
Ореховый прут, хоть и был как следует вымочен, обломился о металлическую пластинку «Пояса верности», поэтому папа взял новый, а за одно и обдумал план нанесения следующего удара.
Каждое вздрагивание жертвы вызывали в Джоне дикую похоть: тело напрягалось под ударами, но Эвелина сносила наказание с поистине рыцарским достоинством. Лишь один раз она не стерпев боли, оторвала ладонь от своей груди, продемонстрировав собравшимся крупный розовый сосок.
«Я не я буду, а ключ от этого пояса будет в моих руках!» – думал он.
Не упуская из виду силу, ритм и безжалостность ударов в попытках сломить дух девушки, основное внимание строгий отец уделял демонстрации воспитательного искусства в правильном расположении рубцов на округлостях, а также придании им надлежащего цвета и яркости, что само по себе доставляло ему, да и многим из зрителей, немалое удовольствие.
Раздался свист и звонкий щелчок. Прут, обвившись вокруг бедных ягодиц несчастной жертвы, переломился о серебряную пластину.
– Ах! – Глаза девушки широко открылись и, а все тело пронзила судорога.
Третья горизонтальная полоса пересекла нежную бледную кожу, и отец аристократки отсчитал третий удар. Отец посмотрел в сторону служанки, ответственной за приготовление прутьев, нахмурил брови но ничего не сказал, а молча бросил прут в камин. «У меня, слава Богу, прутьев достаточно заготовлено!» – Подумал лорд.
«Леди Годива, наш далекий предок, могла бы гордиться ею, – думал строгий папа, – ей пришлось проехать через весь город на белой лошади в голом виде, чтобы спасти обывателей от чрезмерных налогов!» [10 июля 1040 года леди Годива проехала по английскому городу Ковентри голой, чтобы убедить своего мужа снизить налоги для горожан. Обложивший жителей Ковентри непомерными налогами граф, издеваясь, то ли над горожанами, то ли над женой, пообещал снизить их, если леди Годива проедет по городу обнаженной. Да видно плохо он знал свою жену! Гордая леди проехала по центральной площади города, заставив мужа выполнить свое обещание и заслужив любовь всех жителей города, которые во время шествия закрыли все окна. – Прим. переводчика]
Эвелина заметила, как испорченный прут, попав в очаг, зашипел, словно ругаясь, согнулся и вспыхнул в очаге пламенем. Совсем, позабыв о скромности, она пыталась сжимать исполосованные ягодицы, насколько позволял пояс верности. Впрочем, сейчас только он не позволял зрителям рассмотреть самые потаенные местечки в ложбинке между трепещущими очаровательными булочками.
О силе нового удара публику оповестил короткий стон вырвавшейся из глотки мужественной красавицы. Силы девушки были уже на исходе. Слезы брызнули из уголков плотно зажмуренных глаз Эвелины, и она изо всех оставшихся сил сжала ладонями груди, силясь таким образом поддержать себя.
«Как великолепно она сложена, – подумал Джон Хаунтен, – прямо породистая кобылка! И ей место в моей конюшне! А все-таки хорошо, что я не Том, а Эвелина – не леди Годива!» [По легенде Том был единственным жителем Ковентри, посмотревший на леди Годиву, за что понес наказание слепотой [Прим. переводчика]
Краем глаза бравый рыцарь увидел, что лорд, сидевший рядом с ним, сжал руки в кулаки так, что костяшки на пальцах побелели.
Огненно-красные, налившиеся кровью полосы пересекали соблазнительный зад мученицы, резко контрастируя с белизной прекрасного тела.
«Четыре!» – объявил отец и швырнул изломанный орешник на ковер.
Эвелина несколько раз переступила ногами, но нашла в себе сила занять прежнее положение. «Только не отдавать ключа! – Подумала она, покорно вздернула к потолку подбородок с плотно сомкнутыми губами. – Осталось немного!»
Расположение рубцов сделало бы честь любому профессиональному экзекутору: первый на самом верху, на том уровне, где спина переходила в ягодицы, а остальные книзу от первого на одинаковом расстоянии. В то время как гости в очередной раз наполнили кубки за здоровье именинницы, отец поменял прут, выпил кубок вина и приготовился к пятому, удару. «Господи, дай мне сил! – Эвелина склонила прекрасную головку, закрыла глаза. – Видела бы покойная мама, как я страдаю!»
– Эта красотка, что с таким мужеством и кротостью принимает наказание, будет греть мою постель! – прорычал Джон Хаунтен, грохнув о стол свой кубок с такой силой, что серебряная тарелка запрыгала. – Ах, чума меня забери, если я отступлю!
«Дозревает, - подумал Инкуб. – Грешник!»
– Пять!
Гул одобрения раздался из толпы, увидевшей результат нового удара. Темный след зажегся чуть ниже ягодиц расположившись, параллельно верхним полосам.
– Барон, – лорд посмотрел на своего соседа, такие речи не достойны славного рыцаря! Лучше выпей за ее здоровье! «Клянусь тремя царями! Если она выдержит всю порку с таким достоинством и с таким христианским смирением, – красота девушки, чьи достоинства скрывал лишь узкий серебряный поясок, достоинство, с которым она переносила отцовские подарки, очаровали лорда Оливер Хаксли, – я на ней женюсь!»
Возможно, размолвка двух почтенных джентльменов могла бы привести к ссоре и поединку, но их внимание было отвлечено новым актом разыгрывающейся на ковре трагедии.
– Шесть! – торжественно произнес сэр Чарльз Брисбен.
Темный конец ужасного рубца лег на ягодицы девушки, не обвивая бедра, но сократив расстояние между ранее нанесенными полосками, сумел причинить дикую боль. Она на мгновение забылась и прикрыла попку руками. Одновременно обвела глазами вокруг себя, как бы ища у лорда или у барона помощи, потом подняла глаза к потолку, и зрители увидели крупные слезы в глазах юной леди. Нельзя было видеть горе этого прелестного создания и не тронуться таким зрелищем. Зрителям досталось красивое зрелище: груди юной девушки вздрагивали. Конечно, ссора была забыта.
Впрочем, слабость была секундная. Эвелина вновь скрестила руки и выпрямилась в прежнем положении. Лорд Оливер Хаксли был тронут, открывшейся картинкой, хотя ощущал гораздо больше смущения, чем сочувствия.
«Я заставлю тебя кричать! – Стоукс терпеливо выждал, пока дочка успокоится, и затем, отведя правую руку назад, стремительно нанес удар. – Запоет соловьем!»
Тело несчастной, от которого веяло свежестью, чистотой и невинностью, теперь пахло совсем по другому: вместе с запахом острого пота в зале появился аромат ужаса загнанного в ловушку олененка. Эвелина вздрагивала под «поцелуем» прута, а искаженное гримасой боли, покрытое слезами, лицо взлетело вверх на запрокинутой шее.
– Семь! – провозгласил отец девушки.
В то время как прекрасные половинки леди еще подпрыгивали в стремительном танце, она бросила быстрый взгляд через плечо, на экзекутора. Папа увидел искаженное болью и лицо. Теперь в ее глазах не было ангельского смирения. Была боль презрение!
Эвелина быстро повернула голову назад, собирая все свое мужество в кулак перед следующим ударом.
Следы от орешника располагались на коже в идеальном порядке.
«Похоже, – подумал Лорд Оливер Хаксли, – что отец не только наказывает дочь, но и стремится показать всем зрителям идеальное по точности искусство нанесения ударов! Интересно, удастся ли ему сломить волю такой стойкой и прекрасной жертвы!»
Экзекутор методично нанес следующие три удара крест на крест по прекрасным, извивающимся полусферам. Граф не торопился. Вот уже четвертая розга переломилась о серебряные ремешки и полетела в камин. Минутная передышка во время выбора нового орудия наказания давала время сотрясающимся исполосованным ягодицам восстановиться, а девушка могла отдышаться, прежде чем розга вновь заставила корчиться ее тело. Зрители успевали осушать кубки за здоровье именинницы между ударами, так что леди Эвелина могла прочитать короткую молитву перед новой порцией мучений.
Зрители видели, что молодая аристократка приняла на ягодицы косой «Андреевский крест» с поразительной стойкостью.
– Такому мужеству позавидовали бы христианские мученики! – шептались замковые слуги. – Именно так первые христиане мужественно и покорно терпели плети диких язычников.
Внешне страдания измученной души выдавали беззвучные слезы и редкие приглушенные вздохи. Из последних сил Эвелина старалась удерживать ноги прямыми, а бедра сжатыми, на сколько позволял «пояс верности», она все же не могла не вращать бедрами и не выгибать тела, казавшееся молодым зрителям очень соблазнительным. В момент, когда ягодицы еще продолжали сотрясаться после очередного жестокого удара, все тело хотело лишь одного: «бежать!» Однако Эвелина продолжала стоять в центре ковра.
«Теперь ее попа похожа на английские ворота! Я-то знаю, как тяжело терпеть удары крест на крест! А она ни разу не крикнула! – Лорд видел, как слезы струились по бледным щекам юной девушки, а выражение лица свидетельствовало о тяжести переносимых страданий. – Она истинная аристократка! Я сам не раз пробовал розги в детстве и знаю, что это ох как не просто!»
На некогда молочно белой коже роскошно вылепленных ягодиц красовался рисунок из огненных рубцов. Ярко расчерченные «холмы» слегка трепетали и подергивались.
– Как было сказано в двадцать пятой главе книги Притчей, – граф критически оценил свою работу, – не оставляй девушки без наказания; если накажешь розгою, она не умрет! Возможно, она будет плакать, как будто бы уже умирает, но она не умрет. Когда пользуешься розгой и обращаешься с ней правильно и последовательно, следующий стих говорит, что таким образом ты «спасешь душу ее от преисподней». – Еще шесть, и тогда мы закончим! [цитата из библии не точная – прим. переводчика]. Дайте новый прут! И налейте вина!
«Господи, прости меня, грешную! – Эвелина, повернув заплаканное лицо, наблюдала за приготовлениями к продолжению экзекуции – дай мне сил!»
– Боже! – Когда она повернула голову назад, губы несчастной тряслись, по нежным плечам заходили желваки, дыхание участилось и стало прерывистым.
Граф полюбовался своей работой. В некоторых местах розга просекла кожу. Кровавые пробоины от кончиков прутьев, безусловно, усилили и без того суровое испытание. Напряженная тишина повисла в пиршественном зале в тот момент, когда отец медленно занес руку.
«Ш-ша!»
Безжалостная розга легла на округлости Эвелины, отпечатав еще один косой след. Под стремительным ударом нагое тело девушки инстинктивно выгнулось вперед, голова взметнулась вверх, едва слышный вздох.
– Ааахх! – вырвалось из прокушенных до крови губ, девушка не удержалась и несколько раз присела, не сходя со своего места.
«Одиннадцать!» – объявил Сэр Чарльз Брисбен.
Эвелина, справившись с минутной слабостью, выпрямила ноги, подготавливаясь к следующему удару.
Готовясь к двенадцатому удару, граф сделал шаг вперед. И вновь лишь приглушенный стон вырвался из уст мученицы, в то время как обжигающая боль атаковала беззащитную попку. Девушка подпрыгнула на ковре, чтобы унять боль от страшного удара, и иссеченные ягодицы вновь забились в непристойной пляске.
«Двенадцать!» – объявил мучитель.
Шепоток в толпе «зрителей» нарастал, по мере того как они чувствовали, что душевные силы именинницы на исходе. Из волос Эвелины выпала заколка, позволив косе распуститься и упасть вдоль спины.
– Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis! [Славься в вышних Богу и на земле мир людям доброй воли.] – Тихонько молился за свою ученицу ученый клирик. – Laudamus te, benedicimus te, [Хвалим тебя, благословляем тебя – лат.] О…
Инкуб незримо дал ему по шее и слова привычной молитвы застряли в горле у клирика.
Реки слез стекали по лицу искаженному страданием, зубы постукивали от стыда и страха, побелевшие пальцы впивались в нежные груди, и все же она пыталась подготовить себя к достойному принятию новой порции боли. Ужасного вида рубцы уже покрывали большую часть белоснежных полушарий.
Под свирепым ударом ноги несчастной девушки согнулись в коленях, а руки на мгновение покинули сжимаемые груди. Еще один косой рубец вспыхнул на нежном теле, наглядно показывая, как постарался любящий папочка.
Эвелина бросила умоляющий взгляд на беспощадного экзекутора. С трудом сдерживаемое рыдание сорвалось с трепещущих губ красавицы, в то время как отец произнес: «Тринадцать!»
Поза античной статуи изменилась. Теперь уже не было сил прикрывать груди руками: Эвелина, мотала головой, не обращая внимания на растрепавшиеся волосы, уже не стесняясь «танца грудей» вытирала слезы, размазывая их по лицу. Измученные груди сотрясались, на потеху гостям. Казалось, именинница уже не может переносить боль с прежней стойкостью и мужеством.
Зато опьяневшие зрители вдоволь любовались зрелищем и с нетерпением ждали, когда граф примерится и нанесет следующий удар.
«Свиишшш!»
«Рыцарский дух отличает доблестного воителя от простолюдина и дикаря, – думал лорд, осушив кубок, – учит нас ценить свою жизнь несравненно ниже чести, торжествовать над всякими лишениями, заботами и страданиями, не страшиться ничего, кроме бесславия. Ясно, что на ковре стоит истинная дочь знаменитого рыцаря, и ее поведение никак не погрешит против чести!»
Четырнадцатый удар пересек тело страдалицы там, где начинаются бедра, вырвав из уст несчастной сдавленный стон, левая нога оторвалась от ковра, девушка преступила ногами как норовистое пони в перед крутым холмом.
Во время этого вынужденного вращения изогнутого болью стройного тела, красавица еще раз оценила отцовский подарок, защищающий нежные местечки и участок кожи между ягодицами, от ударов розги и нескромных взглядов.
«Эта птичка ведет себя, как истинная леди! – Суровые черты барона Хаунтена как будто смягчились, пока он смотрел на стоявшую перед ним прекрасную девушку, одинокую, беспомощную, но державшуюся во время наказания с удивительным присутствием духа и рыцарской отвагой. Он дважды осенил себя крестным знамением, как бы недоумевая, откуда явилась такая необычайная мягкость в душе, в таких случаях всегда сохранявшей твердость несокрушимой стали. – Интересно, как она будет вести себя в постели? Думаю, я смогу многому ее научить»
– Pasques Dieu! [Боже ты мой! – франц.], как она прекрасна, – шептал лорд Оливер Хаксли.
«Пятнадцать» Граф нанес пятнадцатый звучный удар со всем искусством, на которое только был способен, с использованием полной силы мужской руки: полоса еще раз перечеркнула наискось параллельные следы, и в местах пересечения выступили капельки крови.
Из последних сил девушка пыталась подавить стон, но он все же вырвался из запрокинутого рта, а руки устремились к пылающим половинкам, и пальцы впились в упругие, измученные болью холмы.
– И вы заметите, что когда Бог прибегает к наказанию за непослушание, это всегда является выражением любви. «Ибо Господь, кого любит, того наказывает» – Захмелевший клирик шептал новую молитву, перебирая четки, но греховные помыслы в его голове делали перебирание четок совершенно бесполезным.
Аристократка судорожно дышала. Казалось, она уже сполна испила чашу мучений. Зретели видели, как жертва бесстыдно мяла руками исполосованную попу, волосы рассыпались по всему телу, придавая больше сходство со святой Инессой.
Наблюдавшие видели, как прекрасное тело «приговоренной» судорожно извивается в тщетных попытках избежать безжалостных ударов. Граф Ковентри закончил экзекуцию дочери страшной силы ударом, пришедшимся на границу между ягодицами и бедрами девушки, в самом начале нежной складочки разделяющей дрожащие полушария.
«Шестнадцать!» – последний удар был нанесен так, чтобы завершит рисунок «Андреевского креста».
Получились классические английские «ворота», методика нанесения ударов, когда два последних крестом перекрывают предыдущие. [Этот метод официально использовался в Английских школах при наказании тростью до середины двадцатого века. – Прим. переводчика]
– Все! – граф Стоукс швырнул прут в камин. – А теперь, buvons [выпьем – франц.] за здоровье именинницы!
– Виват, юная леди!
– Виват! – гости встали и осушили кубки.
- Виват! – Улыбнулся Инкуб.
До сознания девушки не сразу дошло, что все мучения позади. Она не сразу смогла выпрямить измученное болью тело.
Служанки помогли Эвелине накинуть на тело плащ и вывели под руки из комнаты. После каждого шага заплаканное лицо молодой аристократки искажала гримаса боли: каждое прикосновение тяжелого плаща к израненным ягодицам ярко напоминало о только что перенесенной порке.
– Разве юная леди не сядет рядом с отцом? – Джон Хаунтен был очень недоволен, что аппетитное зрелище так быстро закончилось, и не разделит с нами трапезу!
– У нее сегодня нет аппетита! – Холодно отрезал граф Стоукс.
Потом не раз и не два лорд Оливер Хаксли снова и снова вспоминал эту сцену. И все-таки был удивлен и потрясен, когда понял, насколько глубоко эта девушка вошла в его жизнь.
– Вам помочь одеться? – Старшая служанка склонилась в почтительном поклоне.
– Нет, можете идти, я сама справлюсь!
Поклонившись, служанки ушли к гостям, оставив девушку одну.
– О горе мне! – Эвелина молилась перед распятием, даже не пытаясь одеться. – Благодарю тебя, Господь, что ты укрепил мой дух и помог перенести тяжкое испытание.
Прелестное лицо Эвелины было грустно, но в глазах светились вновь пробудившиеся надежды на будущее и признательность за избавление от минувших зол.
Суровая «праздничная трепка» превратила молочно – белые ягодицы леди Эвелины в сплошную сине – багровую массу, истерзанная плоть все еще продолжала непроизвольно судорожно пульсировать. Боль постепенно уходила, превращаясь в зуд. Еще немного, и юная леди успокоилась настолько, что смогла одеться и открыть заветную шкатулку. С юношеских лет она подробно описывала каждую порку в тайном дневнике, который прятала у себя в шкатулке, назвав его «Летописью наказаний». Все записи были пронумерованы, каждая начиналась с даты и заканчивалась последним из ударов.
«Я выдержала наказание со стойкостью и смирением, как и положено наследнице славного рода Бисбернов. Отец все-таки смог выбить из меня крик. Видно Богу было так угодно, чтобы родитель выставил меня на позор! Лежу на животе и молюсь. Боль все еще не покидает меня. В душе пустота, все, что раньше занимало меня, сэр Гилфорд, сэр Бриам и все остальное теперь потеряло всякий интерес. Они видели меня голой, видели мое унижение, мой позор! Для чего я выдержала такие муки? Теперь осталась только боль, она заменила все остальные чувства. Теперь я не знаю, к чему приведет торжественная папина порка. Замуж точно никто не возьмет! Видимо, надо собираться в монастырь, где старые монашки будут учить меня всю оставшуюся жизнь христианским благодетелям. Я осознаю свое ничтожество, и надеюсь, лишь на то, что Господь в милости своей простит мне грехи. Боже, спаси мою душу. Эвелина Стоукс 20 мая 1505 года».
Эта запись одна из самых коротких дневнике девушки. Обычно Эвелина записывала все, до мельчайших деталей: свое настроение, вид толпы, погоду и боль от ударов. Зато на этот раз там нашлось место и для лорда Оливера Хаксли и Джона Хаунтена.
– Пока девушка приходила в чувство, веселье в зале продолжалось: из подвала выкатили бочку старого вина, простолюдины дождались крепкого эля, и шипучего яблочного сидра. Все пили за здоровье именинницы и ее строгого родителя. На закуску подали вареную свинину, а также множество кушаний из домашней птицы, оленины, зайцев и рыбы, не говоря уже о больших караваях хлеба, печенье и всевозможных сластях, варенных из ягод и меда.
Только юная леди осталась голодной на своем собственном дне рождения. Впрочем, сейчас ей казалось, никакие силы не могут заставить выйти ее к праздничному столу. Вечером того дня отец приказал девушке явиться к ужину.
«Там снова будет лорд Оливер Хаксли и барон Хаунтен! – Думала она, позволяя служанкам причесать себя. – Какой позор!»
На этот раз девушка была одета в соответствии с высоким дворянским званием. Длинное, зеленое шелковое платье с легкой белой кружевной оторочкой у ворота и у кистей рук, было застегнуто золотыми запонками. На шее красовалось фамильное ожерелье, добытое еще прадедом в Святой Земле. Если девушка и тогда, во время порки показалась гостям прекрасной, то стройная прелесть фигуры и свободная, гордая грация движений теперь еще подчеркивались богатой простотой туалета. Только необычайная бледность именинницы напоминала о перенесенных страданиях. На стуле, предназначенном для юной леди, лежала расшитая шелком подушечка.
– А я, – Лорд наполнил свой бокал, – пью за здоровье прекрасной леди Эвелины.
– Дорогая, – начал отец, – тебе уже шестнадцать лет, и по нашим английским законам ты считаешься взрослой девушкой. Надо всерьез подумать о твоей судьбе!
«Неужели в монастырь? – Душа девушки провалилась в пятки. – После публичной порки рассчитывать на замужество не приходится! Лорд наверняка ославит меня при дворе!»
– Лорд Оливер Хаксли попросил твоей руки, – продолжал отец, – и я не вижу причины ему отказывать! Ты станешь ему женой перед Богом и людьми?
– Да! Девушка почувствовала, как глинобитный пол уходит у нее из-под ног.
– Это самый лучший день в моей жизни! – Лорд подошел к невесте. – Через месяц играем свадьбу!
Барон, услышав такие слова, молча выпил полный кубок вина. «Все равно эта женщина рано или поздно будет моей, – думал он, наполняя кубок еще раз! Гореть мне в геенне огненной, если я отступлюсь!»
(продолжение http://www.proza.ru/2012/07/18/508)
Полностью на либрусеке
http://lib.rus.ec/b/417375/read#r1