Вскоре началась педагогическая практика у студентов второго курса. Проходили мы её в базовой школе № 5 почти рядом с училищем. Мне довелось провести первый урок по арифметике во втором классе. Тема урока: «Умножение чисел». Я приготовил наглядные пособия, где нарисовал яблоки и цветные мячи. Ребятне это понравилось и они быстро усвоили материал, что позволило мне сразу же перейти к таблице умножения, хотя по теме этого и не требовалось. При разборе моего урока педагоги и учительница класса похвалили меня за сообразительность и хорошую подготовку.
Через неделю проводил урок по географии в четвёртом классе по теме:
«Московское Княжество. Юрий Долгорукий». К занятиям на четырёх листах ватмана нарисовал древний Кремль на берегу Москвы реки. Материала собрал достаточно. Когда педагог – методист проверял мой конспект урока, предупредил, что времени у меня всё изложить не хватит и посоветовал в детали особо не вдаваться.
Я внял его советам и когда обнаружил, что после изложения урока у меня осталось время, начал рассказывать ребятам, какая Москва сегодня. Сказал, что был там в момент Салюта Победы, учась в ремесленном. Затаив дыхание слушали меня ученики. Бегло опросил я несколько учеников, проверяя, как усвоен материал, и даже звонок на перемену не оторвал их от парт. Посыпались просьбы рассказать ещё о Москве. Педагоги, присутствовав- шие на уроке, посоветовавшись, сказали, что после занятий желающим будет продолжен рассказ о Москве. Пришлось мне после занятий добрый час рассказывать и отвечать на вопросы любопытных ребят.
Позже и дневная практика в том же четвёртом классе прошла у меня с оценкой «Отлично». Ребята запомнили меня и на первом же уроке приняли восторженно. Весь учебный день сыпались вопросы и по теме урока и о том, как было жить и учиться там в то время. Думал, что при разборе получу упрёк за такие отступления. Но всё обошлось. Видел я, что и сами педагоги меня
слушали внимательно, заинтересованно.
Приближался Ноябрьский праздник. В свободные часы ребята ошкуривали привезенные брёвна, делали разбивку и планировку всех участков под весенние посадки. Фёдор Львович почти всегда был рядом, довольно сопел и давал свои рекомендации. По вечерам студенты готовили номера самодеятельности в своих классах, потом в актовом зале соединяли фрагменты, смотрели, хорошо ли они состыковываются и смотрятся в общей программе.
На концерт 6-го ноября к нам пришёл гость - второй секретарь горкома вместе с Николаем Алексеевичем. Вернее всего, он-то и привёл секретаря посмо треть нашу самодеятельность. Концерт ему так понравился, что он тут же предложил Федору Львовичу направить наших «артистов» в колхоз «Коммунар», где мы были на уборке картофеля. С директорского кабинета он дал несколько распоряжений: завтра, к двум часам дня прислать училищу большой автобус, а заодно и порадовал председателя, что приедут к нему студенты с концертом.
Часа в три мы уже репетировали наскоро в клубе колхоза. Сельчанам очень понравился наш концерт и почти каждый номер приходилось повторять. После концерта начались танцы. Хозяйство имело свой неплохой оркестр. Празд- ник растянулся допоздна. Местные ребята были довольны вдвойне, встретившись
со знакомыми девушками – студентками. Щедро угощали нас вином.
Лихо отплясывали все. Я, не очень-то умея танцевать, а больше стесняясь, после вина осмелился пригласить Валю на вальс. К удивлению своему у нас не плохо получалось, но после двух, трёх кругов она, слегка отстраняясь от меня, заявила: «Ты кокой –то горячий, обжечься можно! - «Ну и обожгись!» - отшутился
я на свою беду. Она фыркнула и вышла из круга, оставив меня.
Девушки заметив это, тут же решили всё исправить. И одна из них подхватив меня, закружила в общей круговерти. Вскоре я заметил, что Валентины возле сцены не видно. Извинившись, оставил я девушку и пошел искать свою гордячку. Нашёл её зарёванную в тёмном уголке на сцене. Рядом две девушки успокаивали расстроенную любимую.
-Не подходи ко мне! Я тебя ненавижу! Как ты мог такое сказать? –всё ещё всхлипывая, набросилась она на меня.
-А что такого оскорбительного я тебе сказал? « Ну и обожгись!» - где здесь оскорбление? Если это оскорбительно, тысячу раз прошу извинить меня, но
я и мысли не допускал тебя обидеть. Ещё раз прошу простить ради нашей с тобой любви. - спокойно говорил я.
Девушки нас покинули и я ещё добрых полчаса уговаривал Валентину. Домой вернулись после полуночи. Ни на сцене в полутьме, ни по дороге к дому поцеловать себя в знак примирения мне так и не позволила. Тяжело переживал я этот случай. Ставил под сомнение её любовь. Искал причины капризного её поведения, но объяснений так и не нашёл.
Вскоре состоялось отчётно – выборное комсомольское собрание и меня снова избрали секретарём на второй срок. Учёба, комсомольская работа, да на товарной станции, частые свидания с любимой так наполняли мою жизнь, что и
оглянуться не успел, как подошёл Новый 1948 год. Для меня он явился переломным, трудным.
Как-то возвращаясь домой поле посещения театра, где давали «Травиату», Валя с усмешкой заметила мне, что я слишком уж сочувственно слушал оперу, вздыхал и глаза блестели. Пришлось признаться, что даже в кино, бывает иногда, слёзы сами внезапно брызнут. Потом даже неловко становится, но в тот момент я так сживаюсь с увиденным, что забываю себя контролировать.
-Я это давно заметила. Слишком ты чувствительный, обидчивый, ранимый. Романтик, мечтатель, стихи пишешь. - Продолжала она.
-А что в этом плохого? Родился впечатлительным. Детство трудным было,
в войну много пережить, перетерпеть довелось. Может, поэтому такой? А ты частенько меня на прочность испытываешь. Я никак не разгадаю тебя. Характер у тебя такой поперечный или дуришь меня. Ведь знаешь, что люблю тебя до безумия. Никому не позволю тебя обидеть. Сам осторожничаю, за каждым словом слежу, но ты всегда находишь причину для ссоры. - Выкладывал я Валентине наболевшее.
- Если я не нравлюсь тебе такая, можешь уходить! –вспылила она.
-Опять - двадцать пять. Я же говорю тебе, что люблю, но мучаюсь от того, что ты такая. Ты хоть раз сказала мне ласковое слово, как любимому? Хоть раз поцеловались мы с тобой за год с лишним? А ссорились сколько раз? И не счесть. По каждому пустяку у тебя негодование, скандал и слёзы. Знаешь, как тяжело потом бывает? Чего молчишь, не оправдываешься?
- Слушаю, чего ещё нагородишь. Не ожидала, что ты такой вредный и мстительный. Не нужна мне такая твоя любовь! Можешь уходить! –вспылила она и расплакалась.
Словно клещами сдавило мне сердце от её слёз, жестоких слов, от несчастной своей любви. Мы уже подошли к её дому. Развернулся я и, не прощаясь, ушёл. Ждал, что окликнет, позовёт. Не дождался.
Утром увидел её с припухшими глазами и жалко, и больно мне стало. Все, заметив нашу размолвку, притихли и день был, как в трауре. Провожая её домой, немного разговорились. Потом, с какой-то отрешённость она сказала:
-Если ты оставишь меня, я брошусь в реку! - Схватив её за плечи, прижал к себе изо всех сил, стараясь поцеловать лицо. Она задохнулась, уперлась руками мне в грудь и, мотая головой, шептала: «Не надо, не надо! Опусти» !- А я целовал её волосы, плечи и плакал. Мы помирились.
Весна пришла дружная и ранняя. Быстро таял снег, вода ручьями текла по улицам. В один из вечеров проводил я Валю до дома и хотел остаться на улице, поджидая пока она покушает и переоденется. У меня были билеты в кино. Но она пригласила меня в дом. Я познакомился с её мамой, в комнату не пошёл, а остался сидеть в прихожей. Мать собирала дочери ужин, Слышу громкий разговор и недовольный голос Вали :
-Давись сама этой яичницей! Сколько раз в день ты мне будешь совать её под нос? - И тут тарелка со званом шлёпнулась на пол. Осколки залетели даже в прихожую. Я оторопел. Валя, на ходу надевая пальто, выскочила в сени и на улицу. Вошла ко мне плачущая её мама. Я, извиняясь, стал прощаться.
-Образумьте её хоть немного, молодой человек. Нет моих сил терпеть её капризы! - и женщина зарыдала. Тут с улицы послышался сердитый голос моей спутницы: «Долго ты будешь смотреть на её сопли? Или я уду без тебя!» - сердилась она, стоя по щиколотку с талой снежной каше.
Полный негодования, злости набросился я на неё: «Кто тебе позволил так обращаться с матерью. Она изо всех сил старается тебя одеть, накормить. Ты же лучше других наряжаешься. Яичница, видите ли, ей надоела! Выдрать бы тебя за сегодняшнее хамство! Распустилась ты, дальше некуда!
-Ты всё сказал? Долго ли ещё тебя слушать? Пошли лучше. –Тихо и примирительно закончила она.
-Никуда мы сегодня не пойдём! - Я вынул из кармана билеты, порвал их на кусочки и бросил под ноги. - Сегодня решим с тобой, как быть дальше. Если ты с родной матерью так поступаешь, то что тебе мешает и со мной обращаться
подобным образом. Ты хочешь из меня верёвки вить, половой тряпкой сделать?
И это ты называешь любовью? – Спрашивал я
Ни слова не проронив, она слушала меня, переступая с места на место. А у меня уже были полные ботинки ледяной, талой воды. Ноги ломило от холо-да. Я мысленно просил её постоять на одном месте. Вода немного согревалась и
было легче ногам и на душе. Но как всегда, не понимала она меня, не чувствовала крика моей души, как не воспринимала и моих слов. Понимала ли она всю глубину и силу моей любви? Вряд ли.
-Ну чего ты раскипятился? Моей матери жалко стало? Я ей никогда не прощу за отца. Она выгнала его. Мы жили в военном городке. Он был майором.
Ей наболтали, что у него есть любовница. И они разошлись. Теперь пусть мучается. – Мне открылась её мстительная натура холодной, самовлюблённой гордячки. И я сказал: «Сейчас ты пойдёшь и извинишься перед матерью. Потом
в доме мы поговорим обо всём. На улице я окоченею»
-Говори здесь. В дом ты не пойдёшь. Извиняться я не буду. – Упрямо заявила она и переступила сапожками в глубокую жижу.
- Постой. Не заходи в эту снежную кашу. У меня полные ботинки ледяной воды, а ты все лезешь, где поглубже. - и увидел я её ухмылку. Оказывается, она давно заметила это и, мстя мне за нравоучение, издевалась. Зло накатило на меня и я взорвался:
-Так вот ты какая? Ты издеваешься, смотришь, как я мёрзну и спокойна, довольна, Почему ты такая подлая?
-Какая есть. А ты какую хотел ? Чтобы я подстилкой для тебя стала? - зло вскричала она. - Не дождёшься этого!
- Валя, милая, что ты несёшь. Мы уже около двух лет знакомы. Хоть раз я допустил что-либо непозволительное? Как могла придумать такое? Ты меня
совсем не понимаешь или не любишь вовсе.
-Понимать тут нечего. Хватит меня учить. Я замёрзла. Уходи !
-Да, мне остаётся только уйти. Больше здесь делать нечего. И это будет окончательный уход. Такая любовь не нужна ни тебе, ни мне. Прощай! - И я ушёл злой до бешенства на себя, на неё, на дурную, безумную свою любовь.
Назавтра Валентина села за последнюю парту и все занятия просидела, закрыв лицо ладонями. На перерывах девчата пытались успокоить её. Спрашивали у меня, что случилось - опять разругались? Я утвердительно кивал головой, а у самого сердце горело огнём. С трудом отсидел я на занятиях, а вечером с температурой под сорок слёг. Приходила наша врачиха и сказала о подозрении на воспаление лёгких.
Во второй день полегчало и ребята уговорили идти всем вместе в парную. Парились до одури. Я ослабел так, что меня покачивало. Ночь проспал,
как убитый. Парная ли помогла или крепкий молодой организм, воспаления лёгких избежал. Дня через четыре был на занятиях. Девочки из группы несколько раз справлялись у ребят о состоянии моего здоровья и обо всём докладывали Вале. Она с явным безразличием слушала и один раз тихо произнесла, будто про себя: «Да пусть хоть загнётся. Мне легче станет».
Эти слова и удивление своё они потом передали мне. И подробно поведали, что на следующий же день, как стало известно, что я слёг с воспалением, Валентина повеселела и не казалась такой убитой горем.
Потом на большом перерыве, зазвав меня в кабинет, Фёдор Львович спросил о самочувствии и, посоветовав не переживать слишком из-за разрыва с девушкой, прямо, по- мужски объяснил мне почему:
-Забавлялась она с тобой. Эта пройдоха только с выгодой замуж выйдет.
Не нужна ей твоя любовь. Она упивалась своей значимостью и превосходством.
Не хотелось мне вмешиваться в ваши отношения, хотя видел я её насквозь, но уважал твоё чувство. А теперь - о деле. Завтра начнутся работы на разбитом корпусе. Придут рабочие, им четверым не по силам будет поднимать наверх тяжёлые брёвна. Нужна ваша помочь. Тебе лучше знать, кого из ребят привлечь для этого.
Я пообещал ему, что в общежитии переговорю с ребятами, собрав их в ленинской комнате. Думаю, скорее всего согласится наш команда лесорубов. Так оно и вышло. Добавилось еще четверо ребят. Получилось две бригады, две смены.
Нанятые директором рабочие приступали к укладке балок и перекрытий на пустующей кирпичной коробке, рассчитав и предварительно спланировав будущие помещения по указаниям прораба. Студенты с утра помогали им поднять наверх необходимое количество брёвен и шли на занятия. В утро следующего дня помогала вторая бригада. И работа пошла ритмично, споро.
С потеплением все студенты приступили к посадке сада и парковых деревьев. Фёдор Львович сам руководил посадками деревьев и планировкой скверика, а ботаничка распоряжалась студентами в саду и огороде. И за два утра эта работа была выполнена. Радостно было видеть в мае, как дружно зазеленели наши посадки.
Майские праздники были мне не в радость. После майской демонстрации
я приехал домой: давно не видел маму с сестрой и по друзьям соскучился. После обеда зашёл к Жоре Дубинчику. Разговорились и пошли в парк. Оказалось, что в клубе шла гулянка. Из армии в отпуск приехал домой фронтовик, лейтенант Володя Красноруцкий, старший брат погибшего Миши, нашего товарища.
В клуб мы не пошли. В глубине парка сели на скамейку и продолжали свой разговор. Тут Жора сказал мне, что его через неделю призывают служить. Некоторое время спустя, услышали шум и крики. Явно началась пьяная драка. Подходим к клубу. А здесь настоящая свалка. Не поймёшь кто с кем дерётся. И увидели: агроном Ильич, навалившись всей тяжестью своей туши, прижал лейтенанта к земле и волосатыми руками душит его за горло. Молодой парень уже посинел.
Жора схватил Ильича за плечи и с трудом оторвал от жертвы. Озверев, аргоном бросился на друга. Я ухватил пьяного за пиджак и, притянув к деревцу, прихватил его руками сзади за плечи. Ильич ревел, как бык, дёргался, но был накрепко прикован к молодому клёну спиной. Жора тем временем помог лежащему Владимиру прийти в себя, поставил его на ноги и передал в руки набежавшим родственникам.
Драка затихла. Мы отпустили пьяного Ильича. И он, зло ругаясь, поплёл- ся домой. День закончился спокойно. А второго мая днём в парке, когда я шел и разговаривал с девушкой, встретился пьяный Ильич. Выпучив глаза, он как танк, попёр на нас :
-Я сотру тебя в порошок, сопляк! Меня избить хотел! - и ухватившись за мою рубашку на груди, рванул вниз и к себе. Рубашка с треском расползлась до пояса. Пьяный оставил рубашку и замахнулся с намерением ударить меня в лицо. В мгновение, без замаха, всю свою злость, вспыхнувшую, как молния, вложил я в кулак, ударивший в солнечное сплетение, в жирное обвислое брюхо.
Агроном квакнул лягушкой и сел на землю. Я взял девушку под руку и мы вышли из парка. Десятка два гуляющих мужчин и женщин, работников совхоза, видели эту сцену и удивлялись, каким образом я урезонил грубияна.
Дома испуганная мать попеняла мне, зачем связался с пьяным. Я рассказал о вчерашней драке и спасении Володи Красноруцкого. Не подоспей мы, пьяный боров задушил бы парня. А сегодня он решил мне отомстить.
Вечером я уехал в город, чтобы вовремя быть на занятиях. День Победы,
концерты, с которыми мы выступали, затем учебные будни и работа разгладили в памяти неприятную зазубрину о происшедшем в совхозе.
На субботу и воскресенье я отпросился у директора домой, чтобы помочь посадить картофель, вскопать огород. Дома меня ждала неприятная новость. Ильич не только не дал матери лошадь для вспашки, но еще пригро зил ей судом и велел убираться куда глаза глядят.
Я тут же направился в правление совхоза. В кабинете директора сидел Ильич. Увидев меня, он вскочил и с криком: «Убирайся отсюда, бандит!» - грудью пошёл на меня. Я обошел его жирную тушу и подошёл к директору:
-Алексей Михайлович, почему Ильич не даёт моей матери лошади для посадки картошки? Мало то, грозит ей судом и велел убираться из совхоза.
Директор удивлённо поднял брови: «Это правда, Ильич?» - спросил он.
Тот как-то сник, затушевался и выпалил: «Вот он с Дубинчиком, младшим меня
хотели поколотить первого числа. Я ему этого не прощу! - и замолчал.
-Так, это вы с Дубинчиком лейтенанта из его лап вырвали? Мне старик
Красноруцкий жаловался, что он чуть сына не задушил в пьяной драке. Как же вам удалось его одолеть? – полюбопытствовал он. И я рассказал всё с подробностями, не забыв о порванной рубашке. Потом пошёл ва-банк:
-Алексей Михайлович, при вас хочу предупредить Ильича, если он хоть пальцем тронет мать, ответит за всё перед парткомиссией. За рубашку я стерпел. Угрозы матери заставят меня обратиться в райком партии. Со Спиридоновым я знаком. Второй секретарь, Николай Алексеевич Кучапин, бывший директор педучилища, меня хорошо знает. Агроном Ильич совсем распоясался. По совхозу
уже в открытую говорят. Да вы сами всё знаете: жену свою колотит, молодых баб и девчат преследует, завёл целый гарем. Укорот ему нужен! - закончил я.
- Не кипятись ты, парень. Ильича я, вот - показал он сжатый огромный свой кулак - в бараний рог сверну. Сегодня же матери посадят картошку и вспашут под огород. Что ещё нужно? А с ним разберёмся. Потакал ему слишком.
Специалист он хороший. Рубашку он тебе откупит. – кивнул головой директор в
сторону молчавшего Ильича. - С Кучапиным, говоришь знаком? Так он же наш куратор по сельскому хозяйству. Если случится встретиться с ним, передай наше приглашение приехать в совхоз, посмотреть всё хозяйство. А обиду на нас не держи. Совхоз то тебе родной. Воевал за него, контузию, говорят, получил?
Ну, держи руку. Боевой, однако, ты парень вырос! Говорят, комсомолом у себя руководишь? Если что надо будет, запросто приходи. Понравился ты мне. А вот товарищ ваш боевой, Гена Сидорович, пить стал много, переживает из-за потери
глаза. Работу ему не подобрать никак. Повлиял бы на него по - дружески.
После крепкого рукопожатия директора я вышел. Проходя мимо окон, слышал, как тот распекал агронома. До вечера рабочий с лошадью и две соседки с мамой и сестрой посадили картошку на нашем участке. Потом был вспахан огород. И о конфликте мы забыли. Назавтра, встретившись с Георгием, рассказал о просьбе директора поговорить с Геной.
Дома друга не оказалось. Нашли его в саду с электриком в изрядном подпитии. Пытались поговорить с ним по душам - не получилось. Он жаловался на свою несчастливую судьбу – с женой у него тоже не заладилось- а мы упрекали его за пьянки. Он рассердился, гнал нас от себя. Досадно и тяжело было за непутёвого друга, уверовавшего в свою невезучесть.
Март 2008 г.