Из дневника репатриантки. Продолжение

«ПРОЩАЙ, НЕВЕ-ШАРЕТ! – Подходит к концу мой первый год жизни в Израиле, и я хочу посвятить еще несколько строк своему любимому Неве-Шарету.
Зеленый и цветущий Неве-Шарет хорош в любое время года. Говорят, что еще тридцать лет назад в этом месте Тель-Авив заканчивался. Прямо за Неве-Шаретом – пустырь и цитрусовые сады. Сюда любит ходить сын, здесь он фотографирует, рисует и медитирует. А для меня такое же чудное место – сосновый парк, где пряный, кружащий голову, сосновый запах. Возможно, потому что в парке нет традиционных асфальтовых дорожек, а ноги утопают в песке, здесь ощущается что-то дикое, естественное, гуляют необыкновенной красоты удоды и другие, неведомые мне птицы. И только здесь я ощущаю  особую ауру, задумчивую и мягкую, которая, погладив кошачьей лапкой, заставляет забыть все печали и расслабиться.
Собственно, весь Неве-Шарет – это один большой парк. Дома здесь строились просторно и вольно, а не впритык, как в старом Тель-Авиве, и все свободное пространство покрывают цветы и деревья. Да и сами деревья цветут весь год, одни цвета сменяют другие. Весной, вместе с буйной зеленью, что появилась после зимних дождей, распускаются желтые и красные цветы, потом вступают сиреневые и розовые и, наконец, голубые. Достаточно подойти дома к окну и глазам открывается многоцветное великолепие. А если открыть окно утром или вечером, то в комнату вплывает одуряющий запах. Этот воздух можно есть и пить, настолько он напоен цветочными ароматами.
Но сегодня я иду в свой любимый парк, чтобы проститься с ним. Поэтому я особенно внимательно, как впервые, смотрю по сторонам, и вся окружающая рукотворная природа доставляет мне необыкновенное наслаждение. Я чувствую, как к глазам подступают слезы и думаю: неужели все это должно погибнуть по прихоти безумных фанатиков, которые хотят только одного, чтобы здесь не было евреев.
Обычно, приходя в парк, я выбираю какую-нибудь скамейку в тени и делаю заметки в дневнике. Но сегодня я просто брожу, блуждаю между соснами, глажу их руками и шепчу: нет, я не прощаюсь с вами, мы еще увидимся…
Я разъезжаюсь с семьей сына. Теперь меня ждет Рамат-Ган – город-спутник Тель-Авива».
Лето 2001 года


«РАМАТ-ГАН – сад на высотах. Так переводится название города. На эти высоты или холмы ведут многочисленные лестницы. Иногда это лестницы-улицы, которые имеют свои названия. Мне кажется, что к моему дому ведет самая высокая лестница в городе. Не случайно и название у нее крайне многозначительное: Сион (так называлась гора, на которой Моисей получил Божественное откровение и скрижали Завета). Хотя я живу в самом центре Рамат-Гана, он кажется мне донельзя провинциальным по сравнению с Тель-Авивом.
«Мой Сион» спускается на улицу Герцль. Это «русская» улица. Возможно, потому, что здесь много «русских» магазинов, жилье дешевле и много репатриантов из бывшего Советского Союза.
Параллельно Герцль находится улица Бялик, зеленая и уютная. Собственно, это и есть центр, так как здесь находится муниципалитет города. Бялик и Герцль разделяет большой парк с выходом на небольшую площадь, где проводятся все основные праздники. Деревья на Бялик опутаны электрическими гирляндами, которые зажигаются в праздничные дни, и тогда вся улица приобретает сказочный, новогодний вид. Это старый Рамат-Ган, уютный, зеленый и тихий, но есть еще новый Рамат-Ган.
И Бялик, и Герцль выходят на улицу Жаботинского. Это – начало Рамат-Гана. Суперсовременная трасса отделяет Тель-Авив от Рамат-Гана, и сразу – современные здания-гиганты. Прежде всего, это Бурса (бриллиантовая биржа, говорят, она самая большая в мире), далее – деловые офисы в зданиях самых изысканных современных линий: вот здание в виде гигантской сигареты, а это – в виде трапеции, здания-близнецы, мимо которых не очень уютно проходить после недавнего теракта в Америке, здесь же – бассейны-фонтаны и многочисленные кафе. Это – деловой Сити или бизнес Сити,  как кому больше нравится. Улица Жаботинского, широкая и прямая, как стрела, проходит через три города: Рамат-Ган, Бней-Брак и Петах-Тикву.
Светский Рамат-Ган и религиозный Бней-Брак, как два разных мира. Бней-Брак, после современного Рамат-Гана, производит впечатление бедного города. Основная примета – это черные шляпы, сюртуки и пейсы у мужчин, черные юбки и покрытые головы у женщин.
Я больше люблю старый Рамат-Ган, где тень от деревьев и тишина. Шумная улица Жаботинского, кроме всего прочего, практически лишена зелени, и в летние месяцы на ней находиться довольно тяжело.
Я поселилась в этом городе временно, всего на три месяца, так как живу с двумя соседями, и этот первый опыт коммунального проживания не очень-то и приятный. Со мной вместе живет Лена, женщина тридцати пяти лет, и студент Леня. Лена (за глаза я зову ее Ленка) приехала в Израиль с Большой алией в 1990 году. Из одиннадцати лет в стране она десять провела в коммуналках ( и не жаль ей лучших лет жизни!). Здесь это называется, жить с компаньонами. Все ее воспоминания связаны с бывшими жильцами и для постороннего человека довольно утомительны. Сосед Леня любит шумные компании, а так как наши комнаты по соседству, то все это, мягко говоря, слишком беспокойно. Поэтому я вряд ли надолго задержусь в Рамат-Гане.
Осень 2001 года

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ТЕЛЬ-АВИВ! – Я действительно не задержалась в Рамат-Гане. Поведение соседа Лени, с его постоянными вечеринками и не слишком вежливым обращением, сделало жизнь невыносимой. И вот я снова в Тель-Авиве. Теперь я живу в самом центре, рядом с улицей Аленби. В Израиле любят говорить: Иерусалим молится, Хайфа работает, Тель-Авив веселится. Но это не совсем так. Тель-Авив не только веселится, но и работает, легче всего найти работу именно в Тель-Авиве. Это фактически вторая столица Израиля.
Тель-Авив начал строиться на берегу моря сто лет назад. Это была героическая история (как, впрочем, и вся история Израиля), но особенность Тель-Авива в том, что он создавался, как чисто еврейский город. Уже только поэтому претензии арабов так же и на Тель-Авив  просто смехотворны.
На набережной Тель-Авива стоят модерновые отели, но если вы поднимитесь немного вверх, то увидите невысокие, а иногда и совсем ветхие домики, которым, возможно, уже лет сто. Мне кажется, что я живу именно в таком столетнем здании. Это трехэтажный дом, оборудованный под общежитие. Я живу в комнате-студии, где на восемнадцати квадратных метрах располагается место для кухни, душ с туалетом и небольшое свободное пространство. Есть здесь и антресоли, к которым прибита лестница, и где можно не только хранить вещи, но даже кого-то расположить на ночлег.
Я живу на улице Нахлат Беньямин, а это особая улица, где два раза в неделю и по праздникам местные умельцы продают свою художественную продукцию. Иногда, прямо под моим окном, располагается «маленький оркестрик» из «русских» музыкантов, и когда они играют французские мелодии, мне кажется, что я нахожусь на каком-то израильском Монмартре. Да так оно и есть. Улицу Нахлат Беньямин пересекает Рамбам, где местные художники выставляют свои картины, а в ближайших уличных кафе или просто на скамейках можно неплохо отдохнуть.
Совсем рядом находится базар ( шук на иврите), знаменитый шук Кармель, по которому можно бродить, как по музею, он очень большой – целый городок. Море тоже рядом, хотя из окна моего дома его не видно.
Но главное – это сам Тель-Авив, моя первая любовь в Израиле, Тель-Авив, который я открываю для себя заново, этот город, поющий, смеющийся, танцующий, но и серьезный, деловой, Тель-Авив – «город без перерыва». Он очень разный, этот город, о нем можно писать и писать, но мои дневниковые записи – это только штрихи к портрету, но, конечно же, не сам портрет.
И Нахлат Беньямин, и Рамбам выходят на Аленби, одну из главных улиц Тель-Авива. Три главные улицы города расположены параллельно друг другу: Аленби, Дизенгоф и Ибн Гвироль, и они, как ступени лестницы, ведущие вверх.
Аленби – самая демократичная, самая «народная» и самая старая из них. Ведь она ведет свое начало от моря, откуда и начинался Тель-Авив. Свою первую ночь в Израиле мы провели в одном из старых отелей с видом на море именно на этой улице. В номере был большой, как комната, балкон, и в ту ночь мы, конечно, не спали, а сидели на этом балконе, смотрели на море, на фонтан-бассейн, на многочисленные столики уличных кафе, плотно заполненные людьми. С тех пор прошло два года, но интифада, которая началась через месяц после нашего приезда, до сих пор не закончилась. И самое «любимое» место у террористов для проведение терактов – это Тель-Авив и, в частности, улица Аленби. Мне особенно запомнились два из них.
Я находилась дома и, кажется, читала книгу. В это время раздался звук, похожий на взрыв. Должно быть, это было довольно близко, потому что звук сопровождался толчком, от которого закачалась мебель. Было 6 или 7 часов вечера. Я подошла к окну и увидела движение на Нахлат Беньямин. Дело в том, что эта улица – пешеходная, транспорт по ней не ездит, исключая мотоциклистов и велосипедистов. Я увидела мотоциклы, которые мчались в сторону Аленби. Со стороны Аленби очень быстро шли два молодых человека, а им навстречу – две девушки. Они остановились друг против друга, и один из ребят стал что-то возбужденно рассказывать. Вдруг одна из девушек бросилась ему на шею, и они застыли в немом трагическом порыве. Возможно, я была единственной свидетельницей этой сцены. Я включила радио и услышала, что в Тель-Авиве, на углу улиц Аленби и Черниховски, произошел теракт, но раздавшийся за окном шум от вертолетов и амбулансов сам говорил за себя. Утром я пошла на Аленби в сторону Черниховски. В кафе уже навели порядок, хотя оно, конечно, не работало, а в магазине напротив были выбиты стекла и весь тротуар усыпан осколками. Через несколько дней кафе заработало прежней жизнью, как будто ничего не случилось.
Второй теракт произошел, когда мы с подругой гуляли по берегу моря. Я показала ей отель, в котором провела первую ночь в Израиле. Тогда здесь было много людей, а сейчас уличные кафе пустовали. Подруга сказала, что и цены в гостиницах очень упали, и она даже подумывает снять не квартиру, а номер в отеле. Мы поднялись вверх по Аленби, я собиралась проводить подругу до автобусной остановки, так как она жила в Рамат-Гане. В это время мы увидели многочисленные вертолеты, а мимо нас с характерными звуками, проносились полицейские машины и амбулансы. Так как эта картина была уже мне знакома, я сказала, что, должно быть, где-то рядом произошел теракт.
- Но мы же ничего не слышали! – Возразила подруга.
В это время к нам бросилась женщина.
- Скажите, где здесь автобусная остановка? На Аленби теракт, там перекрыто движение.
Благополучно посадив на автобус обеих женщин, я вернулась на Аленби. Мне сказали, что теракт произошел возле Большой синагоги. Мимо этой синагоги я ходила почти каждый день. К этому времени движение на Аленби было полностью прекращено. Я увидела издали обгоревший и совершенно развороченный остов автобуса. Люди стояли молча с двух сторон дороги. Я уже заметила, что когда в Израиле люди оказываются на месте трагедии, они не кричат и не плачут, а стоят молча и неподвижно, как статуи скорби.
Но эта трагическая реальность, тем не менее, не слишком меняет образ жизни тельавивцев.
Если свернуть от Аленби на Кинг Джордж, то минут через десять вы дойдете до Дизенгоф, второй главной улицы Тель-Авива. Дизенгоф не так демократична, как Аленби, но и не так аристократична, как Ибн Гвироль. Это место молодежных тусовок и праздников. В модерновом здании Дизенгоф-центра, кроме многочисленных магазинчиков, кафешек и Макдона-
лдса, есть кинотеатр и периодически проходят молодежные, художественные выставки. Немного поодаль от Дизенгоф-центра – уютная площадь с фонтаном и каменными скамейками. Днем здесь отдыхают пожилые люди, а вечером тусуется молодежь. Площадь находится на мосту, и если спуститься вниз, то можно посидеть в уличном кафе с навесом, тут же рядом, два раза в неделю, работает базар для любителей антиквариата. Улицу Дизенгоф репатрианты узнают даже раньше, чем Аленби, так как рядом с ней, на маленькой Эстер-а-Малка, располагается министерство абсорбции, которое, подобно родной маме, заботится о новых репатриантах.
Ну, а если мы вернемся на Кинг Джордж и продолжим движение вверх по этой улице, то так мы дойдем до Ибн Гвироль, которая отличается от предыдущих прежде всего тем, что она просторная и широкая. Центральная точка – это, конечно, впечатляющее здание муниципалитета с примыкающей к нему площадью Рабина. Это – пульс Тель-Авива. Здесь проходят праздничные торжества, с салютами, песнями и танцами, и демонстрации протеста тоже проходят здесь, и пр., и пр.
Напротив площади и муниципалитета – длинный ряд уличных кафе. Они маленькие, уютные, одни – аристократичные, другие – попроще. Цены в них, правда, довольно высокие. Но если молодой человек хочет пригласить девушку в кафе, то лучше, конечно,  Ибн Гвироль, чем Дизенгоф, и уж, конечно, не Аленби.
Если вы приехали в Израиль, как турист, то обязательно пройдитесь по маршруту из этих трех улиц.
Я люблю этот город, суетливый и шумный днем, сверкающий огнями ночью, город уличных художников и музыкантов. Он все время строится и обновляется, он живет и пульсирует. Тель-Авив – лицо нового Израиля».
Осень 2002 года.

«ГАНЕЙ- АВИВ – весенние сады. Обстоятельства сложились так, что мне пришлось срочно покинуть Тель-Авив и поехать жить к невестке в Ганей-Авив. Сын решил попытать счастье в Англии, где, возможно, художники в большей цене, чем в Израиле.
Ганей-Авив, место, где когда-то жили арабы, теперь совсем не напоминает весенние сады. Этот новый район города Лода по-своему интересен и довольно известен. Его даже называют «израильский Академгородок». Хотя Лод уже не входит в Гуш-Дан (так называют центр страны – Тель-Авив и его города-спутники, иначе говоря, Большой Тель-Авив), сам Ганей-Авив, отделенный от старого Лода «проселочной дорогой», резко отличается от города, к которому официально относится: белые здания с остроконечными крышами, в основном, «русские» жители, и, соответственно, обилие «русских» магазинов и русская речь на улицах. Сами улицы еще мало обросли зеленью (району нет и десяти лет), но здесь есть суперцентр с супермаркетом и многочисленными магазинчиками,  аптека, почта, кондитория.
Этот «русский» район, насчитывающий восемнадцать тысяч населения и не имеющий даже своего полицейского участка, зато имеет многочисленные проблемы. Когда-то, когда Ганей-Авив только начинался, его будущим жителям была обещана железнодорожная станция. Тогда работающий человек тратил бы на проезд до Тель-Авива десять, пятнадцать минут. А это очень важно, так как сам Ганей-Авив – типичный спальный район, и работы здесь практически нет. Именно тогда сюда приехало большое количество репатриантов из бывшего Советского Союза, купившись на дешевое жилье и обещанную станцию. Но станцию до сих пор не построили, так что народ как ездил в Тель-Авив на автобусе, так и ездит, на радость администрации  компании «Эгед» (самые наполненные автобусы ходят в Ганей-Авив).
Почему израильский Академгородок? Да потому что почти все «русские» имеют высшее образование, но в Ганей-Авиве их собралось исключительно много.
Другая проблема Лода – это арабы ( нет, не палестинцы, это израильские арабы). Не говоря уже о том, что их много в самом Лоде, Ганей-Авив они окружили плотным кольцом вилл. Виллы строятся везде, где есть бросовая земля ( здесь арабы учатся у евреев, которые когда-то покупали у них землю, теперь арабы покупают землю у евреев). Эти многочисленные виллы строятся «диким образом», иначе говоря, без разрешения властей, и растут, как грибы. Кроме всего прочего, Лод вообще больное место Израиля, потому что именно здесь существует центр по продаже наркотиков. Наверное, именно поэтому мэры в городе меняются, как перчатки и, соответственно, порядка в районе мало.
Зима в этом году выдалась затяжной и холодной, льют нескончаемые, бурные дожди. Для озера Кинерет, которое питает весь Израиль, это, конечно, хорошо. Но жить в помещении, которое не отапливается, такую долгую и мокрую зиму – удовольствие не из приятных. Стены покрываются плесенью, и вся одежда пахнет сыростью. Мне очень хочется пожить какое-то время одной, хочется свободы и одиночества. Я приехала сюда, чтобы помочь невестке, но сейчас, когда обстоятельства у нее меняются к лучшему, у меня в крови снова бродит ветер перемен и зовет меня в очередное увлекательное путешествие по освоению этой замечательной страны».
Весна 2003 года.

«ЕСЛИ ВИЛЛА, ТО СВОЯ!» - город Холон. Странное чувство, будто я здесь в командировке, просто в длительной командировке, и срок ее окончания не известен никому. Вполне возможно, что она окажется бессрочной. Я хочу написать книгу об Израиле, я  д о л ж н а  ее написать. Почему должна? Кому? Разве меня кто-то заставляет? Но все, что я здесь вижу, все, что читаю, мои многочисленные передвижения по стране и переезды – зачем-то все это нужно. Вот сейчас Холон. Еще один городок на моем пути. Но сначала, как я тут оказалась.
Когда живешь на пособие по прожиточному минимуму, плюс немного подрабатываешь, то снимать отдельное жилье – это роскошь. Но, как говорят в России, кажется, с легкой руки Эльдара Рязанова: если нельзя, но очень хочется, значит можно. Я стала искать комнату-студию в Бат Яме, наивно полагая, что Бат Ям - это не Тель-Авив и жилье здесь должно быть дешевле. Однако, после того, как мне показали ужасные клетушки, больше похожие на собачьи будки, чем на жилье, стоимость которых колебалась от 320 до 350 долларов, я в полном отчаянии позвонила своей подруге в Холон, так как два этих города находятся рядом:
-Таня, - плакала я в телефонную трубку, - мне предлагают какой-то кошмар, я не знаю, что делать…
- Приезжайте ко мне, может, что-нибудь найдем в Холоне.
- Но ведь в Холоне жилье еще дороже!
- Посмотрим.
И вот я в Холоне. Какой чудный городок! Как он мне сразу глянулся. Во-первых, как только подъезжаешь к городу, так сразу что-то неуловимо меняется: зелень приобретает девственный цвет, появляются красивые фонтаны, широкие  улицы, везде зелень и цветы. Всем этим Холон мне напомнил Неве-Шарет. Свежий воздух, цветущие деревья – от всего этого я порядком отвыкла, живя в Ганей-Авиве.
Таня ведет меня в первый попавшийся тивух (фирма по съему жилья), и нас сразу везут смотреть комнату-студию на вилле. Во мне даже что-то тихо вздрогнуло при этом. Я всегда с завистью смотрела на эти виллы и думала: ну, мне-то сюда как, в какой роли?
Вилла мне сразу понравилась: просторная комната, маленькая, чистая кухня – все новое, после ремонта. Одним словом, я сразу согласилась.
Холон – это «город для жизни», то есть можно работать в шумном и, кстати, довольно грязном Тель-Авиве, а жить в Холоне. Здесь и проезд такой же, как в Тель-Авиве, и автобусы ходят во все направления Гуш Дана. Все это, конечно, подкупает, как и чистота, и свежий воздух.
Однако неприятности не заставили себя ждать. Хозяин сообщил мне, что живет на вилле с женой и двадцатисемилетним сыном, у которого есть подруга. Но, как только я переехала, у хозяина объявился еще один великовозрастный сын с подругой, а впоследствии обнаружилась еще и дочка, которая почему-то жила на вилле с подружкой. Вся эта многочисленная молодежь, разумеется, по ночам не спала, а развлекалась. Причем, развлекалась в салоне, который имел общую стену с моей комнатой. Сначала я терпела, но потом сказала, что, если шум не прекратится, то я съеду. Молодежь поутихла, однако стук дверей и беготня по лестнице не прекращались (дело в том, что спальни находились на втором этаже, а лестница граничила с моей несчастной комнатой). Представьте себе, что в два часа ночи, когда вы особенно крепко спите, вдруг раздается топот прямо над вашей головой. Ощущение самое пренеприятное. Кроме того, представительницы слабого пола почему-то ходили дома на каблуках, и от их беготни вверх и вниз по лестнице впечатление было такое, словно за стеной пасется стадо кобылиц. В общем, через два месяца такой жизни я поняла, что если не съеду, то просто умру. Я все время хотела спать: на улице, в автобусе, дома.
Как раз в то время, когда я усиленно занималась поисками охотников заменить меня на вилле, ко мне позвонила моя бывшая соседка по Рамат-Гану Ленка. Ей надоело жить с несколькими соседями, и она решила ограничить себя одним компаньоном. Из всех своих многочисленных бывших соседей и соседок она почему-то выбрала меня для совместного проживания вдвоем. Возможно, это было ошибкой с ее стороны, а, возможно, было ошибкой то, что я согласилась, но я решила вернуться в Рамат-Ган.
Одно я вынесла из очередного печального опыта: если вилла, то своя!»
Май 2003 года.

«И СНОВА РАМАТ-ГАН – Круг замкнулся. Я снова в Рамат-Гане и снова с той же соседкой. И вот теперь, гуляя по знакомым улицам, я испытываю странное чувство: будто я вернулась в «свой город». Может быть, если я еще несколько лет помотаюсь по стране, для меня весь Израиль станет «своим»? Впрочем, мотаться уже и не очень хочется. Три переезда за полгода – это, извините,  перебор.
Вот еще почему я согласилась на этот переезд. Ленка пригласила меня посмотреть жилье, которое она нашла. Это была большая двухкомнатная квартира с коридором, отдельной ванной и туалетом, кухней, двумя отдельными комнатами и одним общим балконом. Я как вышла на балкон, так сразу поняла, что хочу здесь остаться. С балкона открывался вид не на соседний дом, а на высокую стену, всю заросшую диким виноградом, а напротив балкона росли два громадных дерева, образовывавших своеобразный  высокий зеленый шатер. Одно дерево, судя по листьям, было фикусом, а другое напоминало гигантский папоротник. Днем, сквозь зеленую листву проникали лучи солнца, и шатер напоминал громадный зеленый светильник.
Квартирный договор с новым хозяином был подписан, когда я еще жила в Холоне, и я, конечно, рисковала. Но, наконец, я нашла себе замену на виллу и сразу же решила съехать. А съезжать было вроде бы некуда. Квартирный договор был подписан за две недели до въезда, так как у Ленки еще не закончился срок ее старого договора. Вот и пришлось мне на эти две недели поселиться в том самом месте, где я уже когда-то жила. Слава Богу, салон здесь был достаточно просторным, так что места хватило и для меня и для моих вещей.
Незаметно пролетели две недели, и я с облегчением переехала на новую квартиру. Остались позади перетаскивание вещей, которых почему-то становилось все больше, споры с грузчиками по поводу денег, которых почему-то оказалось недостаточно, слезы отчаяния и бессилия. Все! Я раскидала вещи в течение одного дня, приняла душ и блаженствовала, лежа на диване и созерцая зеленый, светящийся шатер над балконом.
В это время раздался звонок в дверь. Я пошла открывать: на пороге стоял возмужавший и остриженный "под ежик" мой сын".
Лето 2003 года
 

«НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ. – Говорят, что репатрианты, как и эмигранты, возвращаются на свою прежнюю родину в течение трех лет. Мы прожили в Израиле четыре года. Я надеюсь, что это были самые тяжелые годы. Семья не сложилась, каждый из нас пошел своим путем. Было все: разочарования, потери, отчаяние. Но мы выжили. И мы остались. Некоторая оглушенность и затуманенность сознания первых лет осталась позади.
Кажется, Александр Каневский сказал: Израиль – это зеркало. Какую рожу скорчишь, такую и увидишь. Я встречаю здесь многих людей из числа наших бывших соотечественников, которые, живя здесь, словно бы остались «там»: они читают газеты на русском языке, смотрят русские каналы, говорят на русском языке. Но самое главное -  вся их жизнь в прошлом, в воспоминаниях о том, «как было там».
Мне кажется, что это тупиковый путь. Поэтому, приехав в Израиль, я стала читать книги об Израиле, а потом и потихоньку его осваивать. И я вижу, как отдельные разноцветные осколки мозаики начинают складываться в нечто целое.
Я не знаю, что ждет меня дальше, но я знаю одно: я полюбила эту Землю и эту страну. Возможно, я еще вернусь к дневниковым записям, но теперь это будет рассказ о людях, потому что душа любой страны – это люди, ее населяющие.
И я поставлю точку в своих записях тогда, когда, наконец, где-то брошу якорь и найду постоянное жилье. Я надеюсь, что это случится, что страна признает меня своей дочерью и примет всерьез и надолго».
Лето 2004 года.