Глава 5
«Запишу в анналы истории, - мелькнула мысль улыбающегося Юлия. – Кажется, единственный случай моего возвращения в добром здравии и бодром расположении духа».
Юнец останавливается на вершине холма. Свысока, открывается вид на раскинувшиеся плантации деревьев и теряющийся в цветущих белым цветом ветвей дом отца.
Внизу вовсю кипит работа. Что ж, очень хорошо, похоже, старуха Татьяна быстро соображает, каким вредным характером обладает новый хранитель герба с крылатым тигром. Жаль только не долго наслаждаться сладостным и пьянящим душу чувством власти. Плод надкушен – приятно должно быть гонять челядь, покрикивать на нерасторопных поварешек, но…этот плод не единственный, есть и позаманчивей и посочней. Ради достижения цели приходится жертвовать, порой самым дорогим.
Выкрикнув с жару, что достанет деньги, мальчик сам не знал, какая мерзость взбредет в голову. Догадывался бы отец о планах юнца… Но отца нет, а жить нужно дальше. Мирная и скучная жизнь? Установление цен на товары? Отправка торговых караванов в центры провинций и за пески востока? Одна мысль вызывает оскомину. Юлий накрепко вбивает в голову, что рожден для чего-то иного. Душу одолевает непреодолимая тяга к неизвестному, таинственному и даже темному и зловещему.
Юлий бросает взгляд на дом. Покрытая черепицей крыша словно выглядывает из крон деревьев, окутывающих поместье пышным платьем, овладевая внутренним открытым двором, переплетаясь с искусственным водоемом. На выбеленных стенах хорошо видна работа выдающихся мастеров настенной живописи, демонстрируя зрителям сцены животных или легенд древности. Хорошее поместье, приносящее богатые доходы, на века строилось. Это не просто груда сложенных кирпичей – для рода Крылатого Тигра – реликвия, святыня, взлелеяно многими поколениями. Стены величественного поместья слышали первый крик тех, кому предстояло стать великими мужами, защитниками империи, предприимчивыми политиками или зажиточными купцами. Отцу Юлия было чем похвастаться, было чем гордится, взирая, сидя в кресле сквозь дым табака на портреты славных предков. То, на что решается Юлий, по меньшей мере, святотатство. Где-то в глубинах души ощущается укол иголки, взывающей, что на алтарь ложится не просто дом и сады. Во всем этом живет дух и честь рода, память отца.
- Жребий брошен! – Юлий ударяет в шпоры.
Дико заржав от неожиданной боли, конь, низко наклонив голову, с высоты холма устремляется вниз к долине. Рассекая воздух, юный барон мчится к дому, словно пытаясь в неистовом порыве опередить худые мысли и саму совесть. Деньги, в конечном счете, все упирается в такую банальную вещь как деньги, а их необходимо достать. Если оглядываться назад легко споткнутся. Что сделано, то сделано. Впереди ждут великие деяния, и прочь сомнения. Остальные будут ждать в доме монаха Феофилакта близ епархии, а на все про все не больше недели.
«Что сделано, то сделано, - мысленно повторяет Юлий, выписывая фразы отравленным кинжалом на сердце. – Что бы ни случилось я дойду до конца и докопаюсь до корня зла. И сотворю то, чего до меня не удавалось никому!»
Подобно несущему смерть вестнику врывается барон в пределы поместья. Челядь с перепуганными глазами взирает на гарцующего всадника, укутанного в плащ, из кустов и деревьев. Кто порасторопней, побросав заляпанные комьями все еще мокрой земли тяпки и грабли, бегут помочь новому хозяину.
- Дорогу! – неприветливо крикнул Юлий.
Пора завершить задуманное и побыстрей, пока спит совесть и не вернулся разум. Растолкав мужиков, юноша широкими шагами направляется к дому. Что ж, если и удается застать домашних врасплох в реакции им не занимать. Двери открываются как по волшебству, едва рука молодого барона приближается к ручке. Юные девушки с цветами в волосах и полупрозрачных туниках, спешат умыть хозяину ноги с дороги, и подать свежею одежду. Сама же экономка спускается, не спеша и грациозно с лестницы, сохраняя на иссеченном морщинами лице властный, но вместе с тем приветливый вид. Молодого господина она встречает легким реверансом.
- Браво, матушка, - заранее спланированный прием остужает горячность юнца. Небольшой червячок стыда начинает покусывать едва не закаменевшее сердце. – Вижу, вы славно трудитесь для продолжателей рода Крылатого Тигра. Значит, также будете трудиться и для новых обладателей поместья.
Один метнувшийся в сторону взгляд Татьяны и прислуги как след простыл. Только хлопают замочки комнатушек и испугано щебечут девичьи голоса. С минуту экономка смотрит на воспитанника, пытаясь переварить сказанное. Ее грудь часто поднимается и опускается, являя наружу ожесточенную внутреннею борьбу.
- Что ты хочешь этим сказать? – выдавила она, едва раздвигая зубы, что превратило слова в сдавленное змеиное шипение.
- Я продаю поместье и это решение окончательно, - единым выдохом выпалил юноша.
Татьяна опускает взгляд. Ей достаточно взглянуть в глаза вздорному мальчугану. Женщина сама вырастила этого человека, старалась заменить мать, когда отец утопал в делах. Если Юлий что-то решил на всем можно ставить жирную точку. Так было, когда он принял решение о поступлении в Академию, будет так и теперь.
- Пройдем в кабинет отца, - подобрав край столы экономка проходит мимо. – Нам нужно серьезно поговорить, молодой человек.
Ну вот, теперь он не грозный барон Юлий, страх ленивой челяди, а мальчишка, что не способен без помощи высморкаться и завязать сандале.
Кулаки юноши сжимаются, наружу рвется желание выкрикнуть в спину уходящей, что все решено. Вместо этого, вдавив голову в плечи, бредет следом.
В кабинете, кроме откинувшегося на спинку кресла Юлия, собираются лишь экономка Татьяна, да завязавшийся в домашней «элите» сторож Иван. Долгое время Юлий упорно скрывает раздражение, наблюдая за переглядыванием Татьяны и Ивана, решающих видимо, кто начнет. В конце концов, вздернув нос, экономка отворачивается к окну.
- Э-э…м-м…Молодой барон, мы понимаем, что вам, быть может, срочно нужны деньги…то есть, это ведь ваше баронское дело, зачем. Мы про то не спрашиваем, но продажа поместья это же перебор. Ежели дело по-другому повернуть…
- По-другому? – рот Юлия кривится от нетерпения. – Мне нужны деньги, дядя Ваня, много денег. Я проверял отцовские счета и речь за «дела по-другому», заводить не нужно. Торговля в последние периоды приуныла, в казне деньги на мелкие расходы до ближайшего сбора урожая. А имперские банки, не смотря ни на какие титулы такие суммы не выдают.
Почесав бороду, сторож с надеждой обращает взор к Татьяне.
- Юлий, мальчик, - проговорила она, так и не обернувшись от окна, - ты как сын мне, я не хочу делать тебе больно. На твою долю уже достаточно выпало боли и разочарований, мы откладывали это, но ты сам ставишь вопрос ребром…Хотим мы этого или нет, но поместье продать не получится…
- К-как не получится? Что, значит, не получится? Я наследник поместья, оно мое…оно…оно ведь мое?
Татьяна, верная слуга покойного барона Георгия, рассказывает все. Застыв с ледяным взглядом в кресле, Юлий молча выслушивает, как отцу донесли весть о провале младшего сына. Попрятавшись в темных уголках коридоров, слуги слышали нечеловеческие крики, удары о стены. Потом он подолгу лежал без сил на полу кабинета, и никто не смел, приблизиться к едва дышащему телу.
Два сына у Георгия. Старший, Сергий, гордость отца, унаследовал титул, дружину, замок на севере провинции. По традиции, родовое поместье должно было перейти в руки младшего сына, главного разочарования. Барон Георгий, в присутствии верных ему экономки и сторожа, переписал завещание. Так и пришла смерть, едва перо завершило полет, поставив подпись.
- А это тогда что? – Юлий трясет несколько раз проверенным завещанием, слова срываются с хрипом.
- Просто не успели уничтожить, - окончательно добил Иван.
- Это бумажка, сынок, - вставила Татьяна, смахивая слезу. – Судье достаточно будет взглянуть на дату и…и мне очень жаль.
Юлий медленно встает, ловя изумленные взгляды присутствующих. На их диво ни слова в упрек, даже не бросается в спор и брань. Вместо привычной ярости, холодное:
- Вы свободны. Янкеля ко мне, немедленно.
Ровно через минуту, в комнату бочком втискивается тучная фигура лысоватого мужичка. Трудно представить, как портным удалось скроить для такого жирдяя тогу.
- Господин Янкель, - от нетерпения и безумия плана, сердце молодого человека выскакивает из груди, - вы вели много дел для моего отца и делали это на совесть.
Лоснящаяся от жира и недавно поглощенного обеда физиономия Янкеля расплывается в самодовольной улыбке.
- Отец ценил вас как человека улаживающего весьма щекотливые дела, не всегда граничащие с законом. Так что у меня для вас задание, господин Янкель. Естественно под процент от удачной сделки…
* * *
Из Академии домой, с дому в город, с города домой и обратно. Сколько времени прошло? Неделя или больше? Кажется, Юлий теряет счет времени. Часами в седле, глотая пыль, скудная пища, перехваченная по пути, въевшийся в одежду запах лошадиного пота. Проходит неделя, а барон без поместья чувствует тяжесть лет десяти. Жертвовать приходится временем, силами, деньгами, даже святыней рода. Остается надеяться, что цель оправдает жертвы и растраты…Нет, все будет отлично и прочь худые мысли, не ровен час до сумасшествия доведут.
Снова мощеные улицы города. Все это вызывает дежавю: тот же шум теснящейся толпы, звонкие, рекламирующие товары, голоса купцов, грохот калиг стражи. Юлий ведет коня под узды, игнорируя повышенный, при его появлении, энтузиазм торгашей.
Дом Феофилакта находится в бедных окраинах города, с теми, кто не способен заложить шикарный особняк со слугами, автономным обогревом и прочей патрицианской чепухой. Им оказывается совсем бедная лачуга, при одной виде которой навязывается слово коробка.
Присвистнув, Юлий осматривает покосившеюся крышу, торчащие из досок гвозди, плесень, видимо давно получившею прописку. Страшно представить жизнь в этом, особенно зимой. Не север конечно, но и не юг, с его мягким климатом. А зима беспощадна к тем, кто не в состоянии спрятаться за крепкими стенами и теплом. И если бы один насельник монастыря Патрика ютился в подобном убожестве. Чересчур уж высока разница между классами. Этот червь точит страну изнутри уже не один сотый год. В то время, как огромная масса не способных закрепиться на земле уходит, оставив дома на жен, в армию, другие, утопают в роскоши. Допустив подобные мысли, Юлий как-то не придает значения, что сам относится ко вторым. Родившись в семье аристократа, начинаешь воспринимать жизнь как должное. Что ж, каждому свое.
Часто мы говорим о неравенстве и несправедливости, тщательно пересчитывая налипшие на теле империи комья грязи. Мало кому удается быть объективным. Ах, всплескивают руками на курсах социологии, как хорошо было бы насадить барбарам культуру, привить чувство прекрасного, явить плоды цивилизации… Долой коррупцию и взятничество в сенате, разрываются народные трибуны… Хлеба и тепла народу, вопят беззубые и дряхлые нищие… Да, мы часто говорим о недостатках. Пожалуй, еще чаще витаем в облаках, цепляясь за призрачные мечты идеала. Но давайте откинем мечты и иллюзии, закроем глаза на прогнивший мир и зададимся вопросом – что ждет нас? И тогда сразу становится ясно, что барбары все равно остаются полуголыми дикарями, бюрократы как брали взятки, так и продолжают, а челядь только косо взглянут на патрициев, как их давит тяжелыми сандалиями стража. Приятно, конечно, прятаться в мире иллюзий, но мир останется самим собой.
Юлий легонько толкает дверь, боясь разрушить неосторожным прикосновением сомнительную конструкцию. Издавая душе губящие скребущие звуки, дверь поддается, демонстрируя внутреннее убожество, затхлый воздух и фатальное нежелание хозяина убрать паутину и подмести пол. Сам властелин сего ужаса встречает гостя распростертыми объятьями.
- Явился, не запылился! – фыркнул из темного угла Алексий. – Заждались уже. Как успехи, деньги достал?
- Достал, - Юлий широко улыбается, словно лицо сейчас пронзят лучи нетварного света.
- Вот и ладненько! – Феофилакт хлопнул в ладоши. – У нас все готово, так что завтра в путь. Остались детали – начертить план путешествия.
Монах смахивает со стола, склепанного из грубых бревен, деревянную посуду, бережно раскладывая на диво добротную карту. Глаза юного барона вспыхивают при виде искусно вырисованных изображений городов с их геральдикой, каллиграфических надписей золотыми чернилами, реющих по всей карте сотен отметок и указателей. Да, такое творение достойно благородного путешествия.
Подойдя к шедевру картографии, Юлий чувствует, как к сердцу с сетями подкрадывается сковывающая неуверенность и смущенность. На него смотрит в ожидании две пары глаз, а он стоит и смотрит на карту. Так бегал и суетился о начале путешествия, что, встав на пороге начала, теряется. Столько городов, пригоршня провинций, все переплетается паутиной дорог, на перекрестках хутора, патрицианские особняки, монастыри и это, если не считать армии мелких деревень, военных городков… Голова кругом идет.
- Ну что, Юлянчик, - Алексей сплюнул кожух семечек на пол, впрочем, не внося существенных изменений, - ты у нас главный, тебе и решать. Нетерпение просто донимает.
Юноша в надежде поддержки бросает взгляд на Феофилакта, но тот целиком уходит в стряпню. Только нож стучит по доске, быстро и ловко нарезая овощи и прочею нехитрую снедь. Комната вмиг наполняется сладостным запахом трав и специй, в котле булькает, подключаясь к фону, вода.
Юлий склоняется над картой, подобно генералу перед решающей бойней. Только получается, что смотрит на карту, а видит ее, самую дорогую душе каждого студента фигу. Империя необъятна, молодой наследник кажется, только сейчас понимает, насколько же она огромна. Не хватит года, что бы пешим, конным и на корабле пересечь ее просторы от востока до запада. Мир не кончается империей. Там, где перламутровыми чернилами очерчены ее границы, просто закрашивают черно бурым. Обрывки, чьих то мыслей издали, что безумная идея заведет в те края, бросает в дрожь.
- Вот сюда! – неожиданно возникший рядом Алексий, указывает на карту.
Надпись над городом – Евгенианополь. Небольшой городок в пределах этой провинции, можно сказать незаметный в океане заселенных районов. Толковой промышленности нет, полнейшее отсутствие серьезных торговых связей. Так себе: мелкое ремесло, рыболовня, сельское хозяйство. Одним словом мелочь.
- Евгенианополь? – Феофилакт соизволил оторваться от плиты. – Там же языческий храм бога Быка.
- Не только, - Алексей вытянулся и поднял палец. – Философская академия знаменитого мыслителя Антония. Туда мы должны направиться в первую очередь.
- Язычника Антония, - поправил скривясь монах.
- Да какая разница! – отмахнулся Алексей. – Главное он огромное время посветил на изучение феномена зла. Когда город знал лучшие времена, говорят, в школу стекались со всех провинций, даже с Запада.
- Тогда решено! – мигом обрадовался Юлий, быстро сворачивая карту. – Пакуем вещи, ужинаем и на боковую. Завтра с утра… нет, еще до рассвета, двинемся в путь!
Вечер проходит на одном дыхании. Упакованные вещи сложены в углу, в желудках приятное чувство тяжести, а кони лениво щиплют овес в городских конюшнях. В преддверии ранней побудки Юлий заталкивает всех по постелям, но едва его голова ложится на подушку он понимает, сон прейдет не скоро. Сердце бешено колотится, осознание, что все готово, лишает сна и покоя.
«Завтра в дорогу, - закрыв глаза, юноша блаженно улыбается. – Настолько хорошо, что кажется сном. Просто невероятно – столько препятствий, столько испытаний и завтра открыт путь к величайшему открытию. Они никогда меня не понимали, но ничего, пройдет совсем немного времени и все изменится…»
* * *
- Проснись! – Юлия трясут за плечо. – Вставай, нам пора в путь.
Промычав что-то невнятное, юноша пытается разлепить веки. Что происходит? Почему вместо слуг его будит какой-то мужик со щетинистой физиономией? И неужели ломоть хлеба и кружка сырой воды – завтрак? Ну, уж нет, Татьяне за такой спектакль влетит.
- Да проснись ты, лежебока! – копающийся в углу Феофилакт вернулся.
Тряхнув головой, Юлий приподнимается. Это не поместье и Татьяна ему больше не служит. Да и поместье уже как день не его. Молодой барон выглядывает в окно. На дворе темно, вдали мерцают фонари, в небе отчетливо видны звезды. Так рано, так спать хочется, словно прикован цепями к кровати.
«Елки палки! – он хлопнул себя по лбу. – И что я дурень натворил? Почему Татьяну не послушал? Не сегодня так завтра Сергий обязательно узнает… Что тогда будет?»
- Еще не рассвело, - прохрипел он, растирая глаза.
- Ты же сам велел встать до рассвета, - изумился монах. – Поторопись, Алексей, должно быть, вернулся с конями. Вещи готовы, мы позавтракали, только тебя и ждем.
Откинув одеяло, ставшее тяжелее наковальни, Юлий усилием воли заставляет себя встать и натянуть одежду. К завтраку не притрагивается. Не из брезгливости, настолько сонливость одолевает, что еда просто в горле застрянет.
«И кого я обманываю? – всплывают мысли в неясной голове. – Великие мудрец, епископы, стоящие у руля Церкви, едва ли подобрались близко к отгадке. А я кто такой? Выпускник академии, каких не одна тысяча. Чем я выделяюсь среди них? Что я умею? Даже постирать без слуг не могу, а теперь в экспедицию собрался. Какой же я дурак! Просто пытаюсь прыгнуть выше головы!»
Но ноги тянут упирающееся тело сами по себе. Не успевает Юлий стряхнуть остатки сна, как обнаруживает, что сжимает коленями бока коня, держа за поводья заводного и несущего поклажу.
«Пусть же будет, что будет! – Юлий собирает остатки смелости. В груди вспыхивает привычный огонь гордыни. – Вернуть все назад невозможно, дорога одна и эта дорога вперед!»
Распрямив поникшие было плечи, он двигает коня, возглавляя путешественников. Впереди ждет Евгенианополь и философ Антоний.