Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих;
все воды Твои и волны Твои прошли надо мною.
Днём явит Господь милость Свою, и ночью песнь Ему у меня,
молитва к Богу жизни моей.
/Библия. Псалом сынов Кореев.41:8-9/
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Часто, очень часто, мне случается быть с собой наедине и тогда я ловлю себя на мысли, что не знаю себя... Мой внутренний мир столь противоречив и глубок, что я теряюсь в его тайниках, тщетно пытаясь понять суть своих действий... Порою так случается, что мир реалий становится для меня иллюзорным, а грёзы, которые живут мгновением, становятся для меня жизнью. Безумие, не правда ли? Но в этом безумии я нахожу смысл и обретаю покой, которого нет по эту сторону всем очевидной действительности. Временами я становлюсь свидетелем чьих-то судеб, отчётливо понимаю чужие ошибки, чужое счастье, чужое горе, чужую жизнь... Невольно я вижу внутреннюю борьбу двух сил одного подобного мне смертного человека. С некоторых пор я перестал заботиться о чужих мыслях по поводу меня, моей жизни и представлении о ней. Я стал чутко вникать в тот мир, который сокрыт от постороннего взгляда и прислушиваться к его голосу. Я погрузился в то, что принято называть духом и понял одну удивительную вещь... Надо мной, несмотря на мою молодость, пронеслось много времён. Я познал муки отчаяния, испытал боль оставленности, приступы гнева; я испил чашу предательств, познал краткий век радости, узрел лишь миг счастья; познал цену искренней дружбы, открыл кладезь Любви, прочувствовал вкус невосполнимой утраты, ощутил своим естеством суть боли и оказался за чертой жизни, которая именуется смертью, но по неведомым мне причинам мне снова была дарована жизнь, грани которой мне видятся теперь иначе. Я ценю то, что неприметно, ибо знаю, что за моей спиной ведётся жёсткая борьба... Моя борьба.... За мою душу... Звучит безумно, не правда ли? Иногда я вижу сны, а иногда просто в своих мыслях читаю странные истории обыкновенных людей, которых, быть может и не существовало никогда. И от этой Бездны я давно перестал бежать, решив заглянуть внутрь, ибо давно перестал страшиться неизведанного и бояться быть непонятым и отвергнутым... Однажды я обрёл себя в этой Бездне и теперь весь мир мне кажется таким жалким и мелким, что перед его насмешками я не испытываю ни малейшего страха. С некоторых пор я говорю лишь то, что думается даже если это не понятно, смешно, глупо, странно... Говорю, потому что устал бежать от себя. От того себя, который однажды в потоке дней остановился и заглянул в Бездну...
ВОДОПАД ТЬМЫ I
Ничто так не важно для человека, как его состояние,
ничто так ему не страшно, как Вечность.
Поэтому совершенно неестественно, что есть люди,
равнодушные к утрате своего бытия и к опасности
подвергнуться вечному бедствию…
Явление чудовищное, что в одном и том же сердце
и в одно и тоже время обнаруживается
такая чувствительность к самым малейшим вещам
и такое равнодушие к самым важным.
Это необъяснимое очарование и это сверхъестественное усыпление
свидетельствуют о всемогущей силе, которая их вызывает.
/Блез Паскаль/
1
Моросил дождь, покрывая холодным блеском узкие улочки города Х, в котором рождались и умирали самые что ни на есть обыкновенные люди с их страстями и добродетелями. На разбитый циферблат старинных механических наручных часов, лежащих на мокром тротуаре под рассеянным светом бледнолицего фонаря, падали крупные слёзы небес, потерянных в пустоте Вселенной…
Он никуда не спешил. В действительной его сущности у него не было ни имени, ни близких людей, ни даже родины. Он был не из смертных…
Уверенной походкой Ангел измерял покрытую тягучим серым асфальтом дорогу, лишь изредка останавливаясь где – нибудь на одном из её перекрёстков. В его неизмеримо глубоких печальных глазах успокаивался целый мир, которому сейчас как никогда прежде было тесно под упавшими наземь мрачными небесами. Кажется, Ангел потерял время и никак не мог вспомнить где... Пряди его густых волос как – то незаметно окрасились блеклым серебром, а от внешних уголков блестящих удивительно живых глаз неприметными лучиками отходили морщинки. Сердце горело и грело всё его существо в поисках… утраченного человеком времени.
- Patiece – medecine des paures!* – рассекая тишину, произнёс молодой интеллигентный мужчина, подсаживаясь на мокрую скамейку к отрешённому от мира сего Робену.
- Вы француз? – всё также глядя в никуда, спросил Робен у того, кто дерзнул нарушить музыку дождя.
- Не обязательно! – улыбнулся молодой мужчина, – Я владею всеми языками мира и помогаю бедным обрести счастье!
- Если они, конечно, не против… – безо всякой эмоциональной окраски произнесли бледные уста Ангела, - Разве Вы можете меня видеть? – возвращаясь из неоткуда, Робен заставил себя посмотреть на разговаривающего с ним.
- К сожалению не только видеть, Робен, но слушать и чувствовать… - на мгновение оба мужчины замолчали. Они смотрели друг другу в глаза, читая сокрытое от внешних глаз.
Затем, подсевший к Робену незнакомец, извлёк из серебристого портсигара папиросу ослепительно белого цвета. Закурив, Лоуертер высвободил прозрачно-сиреневую ядовитую струю забвения. Дым папиросы, рассеявшись, унёс с собой сиротливый свет фонарей, дробь дождя, холод ночи, тесные улочки города Х и время, заменив их сиянием безвременья. Однако Робен поборол безмыслие мыслью о том, в кого верил…
Ангел сомкнул уставшие свои веки и увидел большущие глаза мальчугана. Ему вновь слышались учащённое его сердцебиение и мелодичный смех. Ему вновь передавалась живая фантазия ребёнка и его ясная мечта…
Дым папиросы забвения рассыпался бисеринками слёз Робена, который умел слишком многое из того, что чуждо природе служебных духов. Действительность вернулась силой его памяти, и оба мужчины вновь сидели на старинной скамейке под холодным дождём в старом городском сквере…
- Послушай, Робен! – положил обаятельный брюнет кисть своей правой руки на сильное плечо Робена, - Довольно терпеть! Ведь ты же – избранный, а значит, имеешь власть над многим из того, что происходит вокруг! Чего ещё ждать, Робен? Вспомни всё, чем мог бы ты владеть с того самого момента, когда тебе была дарована свыше способность отличать день от ночи, и понимать сущность всех вещей. Что мешает тебе, постигнувшему тайну падшей человеческой души, признать свой проигрыш? Что ещё удерживает тебя здесь?
- Человек, Лоуертер, Человек! – произнёс не молодой уже мужчина с таким благоговением, словно в этом для него было всё…
- Человек? – смуглое приятное лицо Лоуертера исказилось от злобной усмешки, а зелённые глаза потемнели, наполнившись колкой чернотой. – Ты говоришь о падших созданиях, вообразивших себя богами? Ты о людях, не имеющих ни малейшего понятия о человечности? Ты о толпе, у которой нет лица? Оставь свою веру в Человека где – нибудь в начале эры творения и возвращайся в вышние миры, Робен, пока ещё тебе дана власть над утекающим прочь временем! – и он вновь извлёк свой серебристый портсигар, из которого с лёгкостью вынул папиросу ядовито–зелёного цвета и закурил её, накинувшись на спинку скамьи…
Мгновение и действительность изменилась. В городе Х царила обычная для полудня суета. Кто – то торговал, а кто – то покупал. Кто – то занимался делами первостепенной важности, а кто – то от безделья не знал, как убить время. Кто – то отстаивал правоту своих взглядов, а кто – то пресмыкался. Кто – то жертвовал, а кто – то крал. Кто – то властвовал, а кто – то подчинялся. Город жил одним днём и всем было не важно, будет завтра или нет, потому что все горожане были уверенны в том, что завтра всё будет как всегда независимо от того, какое на дворе время суток или какое время года. Просто всё будет как всегда! Кто – то пойдёт на работу, а кто – то останется дома или, быть может, отправится в гости к соседу. Ведь городок Х маленький и все знают жизнь друг друга до малейших подробностей…
А вот и он – отвратительный мерзкий человек, без дома и без личности. Его появление чуют за версту по смердному запаху. Уличные пацаны играют в ножички, высмеивая его шатающуюся походку. Что – то кричат ему вдогонку, а потом рассказывают истории, связанные с судьбой этого отброска общества. Говорят, будто этот самый бродяга был когда – то великим художником, но это, конечно, враки… Просто спившийся мужик, не привыкший работать… да мало ли кто ещё?! Всё равно не человек - струпья ходячие и зловоние!
Пропащий для общества человек, ответствуя на обидные слова мальчишек, изрыгает проклятия и потрошит мусорный контейнер. Потом идёт к другому, третьему и в тот самый момент, когда он переходит дорогу, откуда – то из – за угла выезжает грузовик – мусоросборник и…
- Нет, Лоуертер! – воскликнул Робен, встав между грузовиком и бомжём, смягчив удар…
- Робен! – откинул папиросу разгневанный Лоуертер, - Перестань! Твоя вера – безумие! Перестань верить в людей, забывших о человечности! – вновь бледнолицые фонари освящали мокрый асфальт и скамейку, на которой сидели двое…
- А я верю, Лоуертер! – Робен, улыбнувшись, посмотрел на красивое лицо собеседника, не тронутое временем, - Верю так глубоко и искренне, что не сразу узнал тебя, позабыв о твоём существовании…
- О, Робен! Хотелось бы мне хоть на мгновение из всей дарованной мне Вечности, стать тобой и понять твоё безумие! Ответь мне, прошу, на один единственный вопрос, Робен, на один единственный и я не приближусь к тебе… - зелёные глаза Лоуертера утопали в глубине чёрных глаз воплотившегося Ангела, живущего меж людей и помогающего одному из них сохранять человечность…
- Я знаю твоё лукавство, Лоуертер, но ты достоин уважения хотя бы тем, что не скрываешь своей сущности, и я готов говорить с тобой...
- Ты имел власть быть таким как я, но предпочёл безвременью время и я хочу знать почему?
– казалось он не дышал, впитывая в себя само дыхание Робена, которым восхищался когда – то там, и которым восхищался даже теперь - здесь.
- Ты желаешь знать, почему я не там где ты? – едва слышно уточнил седовласый вочеловечившийся Ангел сущность поставленного перед ним вопроса.
- Нет, Робен, я хочу знать, почему смертное создание стало между нами? – дождь давно перестал.
-La figura di quest’uoto rimasto assi enigmatico!**
- О, нет, Робен! Я отказываюсь верить в то, что ты настолько ослеп, чтобы продолжать верить в человечность Решена, предпочитая свою необоснованную веру Всеведению Вечности.
- А я, - лицо мужчины просветлело от печальной радости, исходящей откуда – то изнутри, - верю…
- Робен, вернись в тень забвения и не вспоминай того, кого давно уже нет!
- Лоуертер, хотя ты и совершаешь путь земного странствия от Начала вместе со мной, тебе, всё же, никогда не понять меня…
- Почему, Робен? Разве ты не то же что я? Разве мы оба сошли не из одного и того же предмира? Почему? Потому ли, что ты, обезумев от жалости, живёшь лишь тем, что размываешь действительность воспоминанием, которое, однако, не изменит грядущего?! Ведь всё предрешено и Решена уже нет… Почему?
- Потому что ты, Лоуертер, никогда не заглядывал в сердца, ограничиваясь отвлечённым присутствием, - его добрые глаза, казалось, излучали свет, - А что касается воспоминаний, - взгляд Робена проникал всё существо Лоуертера, - так ты ошибаешься… Я не вспоминаю того, что было… Я храню память, которая, в отличии от воспоминаний, не стремиться воззвать былое и не спорит со временем, но властвует им…
- Но ты же знаешь, что это не так! Ты же видишь, что стареешь как любой смертный только потому, что избираешь быть рядом – отстранись! Не отдавай сил тому, кто избрал своей судьбой – жалкое существование, прозябание, рок …Ты же знаешь, что перед лицом Вечности он – потерян и ты, если не отойдёшь в сторону, исчезнешь… Ты, который был создан для славы, а не для небытия!
- Оставь страх себе, Демон Забвения, и созерцай действие веры со стороны!
- Робен, оставь этого полу человека мне, я препровожу его в мир забвения без мук… У тебя нет времени, Робен, ты не можешь ничего изменить…
- Ты не прав, Лоуертер, есть ещё мгновение и выбор его сердца… Не спеши с выводами, не дочитав судьбу этого человека до конца…
- У Решена нет времени, Робен, и ты это знаешь, – отступись!
- У него есть гораздо больше, чем время, Лоуертер, и я не допущу тебя к нему раньше положенного тебе срока…
- О чём ты говоришь, Робен? Что может победить Время?
- Liberta!***- больше он ничего ему не сказал.
Лоуертер ещё долго смотрел ему во след, пытаясь объяснить себе решение Робена – существа, созданного для свободы и чистоты, но не мог. Он в третий раз за эту ночь вынул свой серебристый портсигар, достал из него пепельного цвета папиросу и закурил её, растворяясь в полутени влажной листвы.
Терпение – медицина бедных (франц.)*
Образ этого человека остаётся весьма загадочным (итал.)**
Свобода (итал.)***
2
Отец Лоуи уже распустил детей и намеревался найти где – нибудь тихое местечко, чтобы помолиться, но Решен изменил его планы. Этот семилетний мальчик едва не сшиб с ног не молодого уже священника, в руках которого были рисунки детей…
- Святой отец! – мелодичный голос мальчугана наполнил старый приход дыханием жизни, - Я нарисовал его! У него мои глаза и мои волосы! – и он, смеясь, своей тонкой прозрачной ручонкой протянул Лоуи небрежно выдранный из альбома лист, на котором простым карандашом было нарисовано лицо молодого мужчины с нежными чертами.
Отец Лоуи давно отметил про себя одарённость мальчика, но эта его работа потрясла священника. Если бы Лоуи не знал Решена, то не поверил бы, что портрет выполнен им – семилетним мальчуганом, а не художником - портретистом. Сам Лоуи очень хорошо чувствовал искусство.
Когда – то давно, в юности, он с отличием закончил институт искусств, работал портретистом на улицах Парижа, продавал свои пейзажи венецианским туристам, а после двадцати лет монастырского затворничества, вернулся в свой родной итальянский городок Х.
Здесь кроме нескольких магазинчиков, школы и старого церковного прихода ничего не было. Много времени ему потребовалось на то, чтобы найти свою Мечту там, откуда он стремился убежать на край света в поисках себя, своего призвания и своего счастья. Теперь он держал работу семилетнего мальчика и благодарил Бога за своё призвание. Лоуи во мгновении времени вспомнил, как в катехизический класс к нему на урок рисования был приведён четырёх летний ангелочек. Решен, прикусывая нижнюю пухленькую губу, изо дня в день пытался нарисовать, как он говорил, своего Ангела - Хранителя и вот теперь этот мальчишка здесь, чтобы показать своему учителю лицо своего Ангела…
- Это чудесно, сын мой! – у обоих в глазах блестели слёзы радости.
Оба рассматривали красивое лицо, запечатлённое простым карандашом семилетним мальчиком. Лицо удивительно живое, умиротворённое и даже чуть - чуть неземное. Лоуи никогда не думал, что возможно выразить с такой точностью душу человека, но и не поверить тоже не мог, потому что видел…
- Это мой Ангел – Хранитель, о котором ты рассказывал мне, - наконец сказал Решен, - Но у него совсем не было крыльев и нимба над головой… Он совсем как я и ты – как все люди…
- Когда ты это нарисовал? – спросил, наконец, Лоуи, - И, главное, с кого?
- С него! – и он указательным пальцем указал на пустой проём дверей.
Впрочем, в проёме дверей стоял Робен. Его выразительные чёрные глаза сияли синевой звёзд и локоны чёрных шелковистых волос, спадающих по его могучим плечам послушными волнами, затмевали своим блеском всю церковную утварь, которая колола глаза всякого входящего своим серебристо - золотистым переливом.
- Да благословит тебя Господь, Решен, - отец Лоуи благословил мальчика крестным знамением и добавил, - Да сохранит тебя твой Ангел – Хранитель в годину искушений и да заступит тебя Святая Дева, когда будешь далеко…
3
Лил дождь. Обменявшись друг с другом принятыми в таких случаях знаками скорби и сочувствия, люди поспешили разойтись по домам. Решен, не решавшийся до сих пор подойти, приблизился к свежему холмику дорогой могилы. Его испачканная красками рубашка промокла, а тело продрогло так, что мальчик не чувствовал себя. Он распростёрся своим тощим тельцем над могилой Лоуи и, перебирая косточки святого Розария, призывал Пресвятую и всех святых на помощь. Решен потерял счёт времени и не помнил, когда день сменился ночью. Лоуертер поспешил подойти к ознобшему ребёнку и прикоснуться к нему, но не успел. Робен сиянием своих глаз прогнал тучи. Ночь просветлела и Лоуертер, пришедший в мир долей мгновенья позже Робена, вынужден был отдалиться.
Дождя уже не было. Небо было ясным. Огромный круг луны был столь же бледен, как лицо двенадцатилетнего мальчика. Сперва он лежал, потом чуть приподнялся и стал вслушиваться в тишину могильных плит. Вдруг ему показалось, как чья – то тёплая рука прикоснулась к его худому дрожащему плечу. Он повернул голову и увидел, как он думал, человека. Вернее его большие чёрные глаза, излучающие свет неземного участия. В серебристом свете луны Решен, как и тогда, видел лицо, на котором, как ему показалось, успокоился целый мир. Мальчик чувствовал, как человек взял обе его руки и прислонил их к вязкой земле. Какое – то время Решен растирал вязкую почву своими руками, превращая её просто в маслянистую грязь, а затем, заметив справа какую – то небольшую фанеру, словно очнулся. У одарённого мальчика была целая ночь до рассвета, фанера и грязь. В смуглой голове мальчугана звучал голос Лоуи, когда он учил его работать с глиной:
- Она продолжение твоей мысли, сын мой! Закрой глаза, загляни внутрь себя, чтобы увидеть изделие! Не уступай капризу материала, спорь с ним и не щади его структуры! Замысел, Решен, искусство боли… Чем больше её, тем совершеннее результат… - учил старый священник своего ученика, разрабатывая его тонкие, стывшие от напряжения, пальцы.
Мальчик накладывал тонкими слоями маслянистую грязь на поверхность фанеры пальцами своих рук так, словно он работал маслом на холсте. Уже спустя несколько часов после рассвета, работа над первым шедевром совсем ещё юного художника была завершена. Трудно было поверить в то, что мальчику удалось простой грязью изобразить маленький городок, залитый лунным светом, старый приход, где Решен любил сидеть у распятия Христа подле отца Лоуи, и глубину чёрных глаз, обозревающих землю с тёмных небес. Эта работа открыла Решену двери художественной гимназии в Венеции.
4
- Вот же несчастье! – воскликнул испуганный водитель грузовика, когда человек-бродяга от удара повалился на тротуар. Всё померкло. Однако спустя какое – то время он очнулся…
Бархатные лапы дневного светила ласкали обветренное лицо человека, доставленного мусорщиком в госпиталь для бездомных. В просторной, залитой жгучими лучами солнца, комнате стоял смрадный запах смешанный с запахом лекарств. Эхо из одного угла доносило чей – то храп, сопение, кашель, сонный бред и скрип койки в противоположный угол палаты. Его дыхание было затрудненно из – за двух повреждённых рёбер. Боль жгла всю грудину, но он впервые за долгое время ощущал дыхание собственной кожи. Чувствовал себя как – бы голым, гладким, лысым…
До сего момента Решен привык к тому, что его кожа, забывшая прикосновение воды, как бы облачена в шелушащуюся корочку, закупоривающую все поры и обеспечивающая тепло. Такое тепло, которое можно сравнить разве что с навозом или перепрелой листвой, накрытыми целлофаном и потому ему было очень не уютно и…холодно. На самом же деле в помещении была обыкновенная комнатная температура, просто каждая клеточка вновь поступившего, будучи всегда закупорена нечистотами изнутри и снаружи, теперь дышала и от этого было как – то не комфортно…
Решен лениво приоткрыл свои глаза и осмотрелся. Белые стены… Белый ватман… Акварель… Он хочет выразить то глубокое, что живёт там, внутри него, но оно растекается. Получается что – то абстрактное, невыразительное, бессмысленное…
Изо дня в день Решен пытается овладеть техникой работы с акварелью, но никак не получается. Нет чувства – всё размывается, а потом эта вода… О, Боже! Она повсюду! Венеция и акварель…. Карандаш закатился под стол. Тюбики с масленой краской потерялись в кладовке, как и холсты. Лица уже не привлекали. Решен теперь желал выразить состояние. Состояние мгновения окружающего мира. Того самого мира, который рекой непостоянства протекает мимо, размывая временем ландшафты его души…
- Ты ходишь в Собор святого Антония? – рассмеялась она, - И у тебя есть Ангел – Хранитель?! По – моему, ты попросту сходишь с ума!
- Напрасно ты смеёшься, Мелиан… - смутился юноша, опустив свои длинные чёрные ресницы.
- Решен! Тебе уже девятнадцать и пора быть как все! Хватит верить в старческие суеверия о иных мирах! Хватит выражать иллюзии! Займись реализмом!
- Мелиан, - протестовал внутри себя юноша, - Классика бессмертна и абсолютна, потому что истоком её является Сам Господь!
- О, Решен! Пойми, дорогой мой, что я никоим образом не хочу оскорбить твоих убеждений! Хочешь писать ангелов? – Пиши, но только не будь отшельником! Не избегай нас! Не отстраняйся от общего! Не уходи в свой мир…
- Но Мелиан! – робкая улыбка коснулась уст Решена, - Почему ты так говоришь? Когда я был не с вами? Когда я отделялся от вас?
- Но только не строй из себя, Решен Видальго, кроткую овцу!
- О чём ты, Мелиан?
- О том, что тебе никто не нужен кроме твоего искусства и церковного алтаря! О том, что ты – шизофреник, порабощённый собственной харизмой! О том, что ты – осёл, Решен, и я начинаю уставать от тебя!
- Знаешь, Мелиан, по – моему ты несправедлива! Разве я когда – либо пренебрегал тобой или твоими друзьями? Если это так, я готов извиниться и быть более осторожным впредь…
- Замечательно! Я тебе о том и говорю, а ты снова ничего не понял! Хорошо, объясню популярным языком… - девушка лёгкой бабочкой опустилась на край борта прогулочной лодочки, - Первую половину дня ты посвящаешь занятиям в гимназии…
- Затем я спешу к тебе, разве не так?
- Да, но лишь для того, чтобы извиниться и снова идти рисовать, после того, конечно, как ты побываешь в Соборе…
- Но, Мелиан! Я же делился с тобой своей мечтой. Мне нужна практика, а что до церкви, то ты могла бы ходить туда со мной, но ты ведь не хочешь!
- Решен, мне всего семнадцать лет и ты не должен заставлять меня ходить в столь мрачные места, как Собор святого Антония или Вистинскую часовню! Я слишком юна для мыслей о смерти…
- Боже мой, Мелиан! Разве я тебя заставляю куда – либо ходить? Я лишь сам хожу туда, потому что любой Собор Святой Католической Церкви для меня является домом, где я родился и взрослел. Что каждый священник – это лицо отца Лоуи, который занимался моим воспитанием, разделяя со мной мои радости и печали. Что Святое Распятие – это часть моего сердца, а незримый Бог – моё вдохновение, мои руки и глаза, мой мир… Мир, в который я зову тебя, потому что ты – моя королева, которой я готов служить…
- Решен, если это действительно так, забудь, ради меня и нашего будущего, то место, которым ты называешь своим домом и свой искусственный мир, который существует только лишь на твоих холстах…
- Мелиан, любовь не порабощает, но дарит свободу! И мир, который живёт внутри нас, хоть и незрим, не является искусственностью! И Ангел, глаза которого я вижу – не шизофрения, но действительность, которую я вижу и к которой стремлюсь сквозь вереницы дней… Это подобно тому, как…. – Решен вынул из кожаной папки фиертоочный лист, предназначенный для зарисовок, - как этот белый лист, на котором ещё ничего нет, но будет, потому что оно есть в моём сердце и разуме, и нужно лишь немного времени, чтобы я кусочком угля или мела выразил это здесь, понимаешь?
- Не понимаю и не хочу понимать! Я хочу, чтобы у нас с тобой было как у всех! Я хочу, чтобы ты, как все твои сверстники и, между прочим, как все твои сокурсники, развлекался, покуда мы ещё юны и Венеция дарит нам волшебные звуки любви…
- Мелиан, милая моя, видимость счастья не есть счастье, пойми! Повторяя путь кого – либо и достигнув чьих – либо вершин и даже больших, ты не будешь испытывать того удовлетворения, какое испытывает тот, по следам кого ты спешишь… Не будешь, потому что предпочла чужое своему. Разве звезда, восприняв славу солнца не сгорит в чужой сущности, не оставив и следа? Или разве солнце, облачившись тьмой, не погубит всего мира мраком?! Разве я могу быть счастлив без кисти и полотна, торгуя в лавке твоего отца сувенирами? И разве ты, моя королева, сможешь меня любить, когда я потеряю своё лицо между потерянными другими?
- О, Решен! Наша встреча – всего лишь ошибка! Ты не исправим! Ты не можешь быть просто человеком? Ты не можешь говорить проще?
- Мелиан, любимая, я такой же, каким был, когда познакомился с тобой на улице Локастро! Я не скрывал своей сущности! Я не мыслю себя другим и мне…Просто мне хорошо…
- Хорошо? Хорошо, несмотря на то, что можешь меня потерять?! Какая же я дура, Решен, когда поверила твоему ко мне чувству!
- О, Мелиан! Я говорю сейчас о том, что всегда был открыт для тебя и других, независимо от того, как меня все воспринимают! И если я причиняю тебе страдание своей сущностью, то во имя тебя и моей к тебе любви, я соглашусь с твоим решением…
- Что?! Да ты… Ты… Ты – ничтожество, Решен! Ты – тюфяк!
- Мелиан, может это действительно так, но я действительно хочу видеть тебя счастливой…
- Тогда почему, чёрт побери, ты не женишься на мне и не увезёшь меня куда – нибудь далеко – далеко?! Почему бы тебе, как другие студенты, не продавать свои работы туристам?
- Потому что, Мелиан, для меня искусство не просто способ заработка, но нечто большее… Да, милая, сейчас я просто студент, который может позволить себе сводить свою девушку в студенческое кафе два раза в месяц, подарить ей все рассветы и закаты, покатать её на лодке по венецианским улочкам, но… Но пройдёт время и, однажды, на одном из многочисленных холстов, родится бессмертное творение, рождённое здесь, - юноша приложил к своей груди обе руки, - в сердце. Рождённое, взращенное, пережитое и воплощённое… И тогда я смогу подарить тебе одной то сокрытое, чего ты, пока, не можешь видеть… Просто поверь мне, Мелиан!
- Мне уже семнадцать, Решен, и я не хочу жить только лишь мыслями о том, что ты когда – нибудь станешь великим художником, пойми! Я хочу, чтобы было как у всех…
- Мелиан, я люблю тебя, но выполнить твою просьбу – значит навсегда потерять и тебя, и, что наиболее непростительно, себя…
- Я не хочу тебя видеть… - Мелиан решительно сошла с лодки и исчезла лёгким пёрышком за поворотом. Решен даже не успел отреагировать.
Какое – то время юноша всё ещё смотрел во след скрывшейся за поворотом девушки, а потом достал акварель и принялся писать. Пейзаж получился очень размытым – было слишком много воды – да и глаза слезились. Всякие думы обуревали его сознание, и он не знал наверняка, каким из них поддаться.
По поверхности воды пробежала лёгкая рябь от соприкосновения с незримой тёмной плащаницей Лоуертера, приближавшегося к Решену с северной стороны, то есть со спины. Он тихонько вошёл в лодку и накинул на плечи юноши свой тёмный незримый хитон. Решен вздрогнул от пронизывающего всё его тело колкого холода и обернулся. Ему привиделось, что Мелиан, сидящая на борту лодки, вдруг падает в воду. Не медля ни секунды, юноша бросился следом, скрывшись под водой.
На самом же деле это были проделки Лоуертера, который поспешил порывом ветра увести лодку в строну, пока Решен не появился на поверхности. Робен, всё это время наблюдавший со стороны, теперь приближался к Лоертеру, вздымающему воду…
- Довольно, Лоуертер, твоё время прошло – уходи! - усмирил волнение вод Робен, когда на её поверхности показался Решен. Лоуертер, опустив руки, повиновался. Ангел –Хранитель молниеносно скинул с Решена тёмную плащаницу Ангела Забвения. Его сознание просветлело, и он с немалыми усилиями выбрался из холодной воды прежде, чем судороги успели сковать его тело.
5
Париж мог бы очаровать любого, кто ценит красоту. Мелиан только что вернулась из театра, а Решен работал в своей мастерской над заказом одной очень известной парфюмерной компании. Весь его день был расписан, впрочем, зарабатывал он весьма хорошо. Жили они в очень престижном районе и были весьма популярными людьми высшего света. Он – непревзойдённый маэстро дизайна, а она - идеал, которому стремятся подражать почти все юные парижанки.
Впрочем, Решен не испытывал не малейшего удовлетворения от этой красивой жизни. Всю неделю он ждал воскресного дня, чтобы вырваться в церковь, а вечером заняться живописью, но заказов под конец накапливалось так много, что его планы относительно единственного выходного всё время терпели крах. Потребности Мелиан, которая работала фотомоделью в одном из самых популярных журналов мод, всё время возрастали. Времени для совместного времяпрепровождения супруги практически не находили – встречи, командировки и разные ожидания от жизни…
- Я сегодня был в парке, - сказал Решен Мелиан, расчёсывающей свои богатые чёрные волосы, - И видел детей… Я помог нарисовать девочке радугу…
- Радугу? – с некоторыми нотками недовольства в голосе уточнила Мелиан.
- Радугу…
- Отлично! Завтра состоится показ летней одежды в Большом Доме мод и я надеюсь, милый, что ты сможешь присутствовать… - она прикоснулась своими бархатными губами к щеке мужа.
- Мелиан, нам нужны дети, а иначе для чего всё это? – и он окинул небрежным взглядом всю комнату.
- Решен! – состроила Мелиан недовольную гримасу, - Ты же знаешь, что пока это не возможно! Я должна быть в форме, а ребёнок – это конец моей модельной карьере… Давай не будем об этом…
- Мелиан?!
- Пока не будем, Решен… - улыбнулась она.
- Хорошо, я ценю твою карьеру и твоё время, но почему, в таком случаи, мы не можем кого –нибудь усыновить?
- Решен, не говори глупостей, ладно?! Зачем нам чужой ребёнок? Пройдёт время, и у нас будут свои дети…
- Мелиан, тебе уже двадцать семь, а мне почти тридцать и мы теряем друг друга в погоне за миражами суеты…
- Решен, ради всего святого, не драматизируй! Я ужасно устаю от этих томительных с тобой разговоров, похожих на выяснения отношений!
- Мелиан, последний раз, а это было девять дней назад, мы говорили с тобой о том, что тебе нужно и всё… Я вижу тебя только на обложках журналов или на рекламных щитах… У тебя нет свободного времени, а жизнь проходит…
- Это всё временно, милый, скоро всё изменится…
- Чего тебе ещё не хватает, Мелиан? Какого твоего желания я ещё не выполнил?
- Решен, перестань! Просто ещё не время… - и она направилась к двери, - Так ты будешь на показе или нет, я не поняла?
- Нет!
- Ну вот видишь! Кто же после этого виноват в том, что мы редко видимся?!
Он разработал эмблему для нового аромата и взялся за оформление выставочного зала, когда ему страстно захотелось всё изменить:
- Свобода, Решен, это искусство жить так, - звучали в его сознании слова Лоуи из далёкого прошлого, - как парит над пропастью орёл, не страшась падения! Это умение оставаться самим собой вопреки всем обстоятельствам, подобно тому, как художник, никем не признанный в своё время, продолжает жить кистью и красками, которых никто ещё не видит! Свобода, сын мой, это мир в сердце и желание чего – то действительно стоящего, простирающегося в отдалённую будущность, дающее надежду, а не отнимающее её, понимаешь?! Это вот как этот взгляд, - Лоуи извлёк из своей старой Библии аккуратно сложенный вчетверо альбомный лист, на котором Решен когда – то нарисовал Ангела, - такой чистый, всеобъемлющий, влекущий… - Решен, бросив чёрный шёлк в центре зала, поспешил оформить себе несколько отпускных дней. Затем, вернувшись, он закончил с оформлением зала и, не заезжая домой, отправился в Аэропорт…
6
Возвращение в маленький родной городок Х было тяжёлым и одновременно радостным для Решена событием. За восемь лет его отсутствия здесь практически ничего не изменилось. Только приход совсем опустел и теперь был похож на полуразвалившееся, несколько призрачное, строение, хранившее в себе звучные отголоски прошлого…
На окраинах выросли новые дома. Появилось много новых могильных плит и новых горожан. Решену потребовалось несколько дней на то, чтобы найти вещи усопшего отца Лоуи. Среди них была совсем ещё новая сутана, косточки святого Розария и Библия, внутри которой, между Новым и Ветхим Заветами, хранился выполненный им на альбомном листе портрет Ангела – Хранителя. Его он даже не вспоминал на протяжении последних пяти лет.
Несколько дней Решен находился в развалинах церковного прихода и любопытствующие горожане, внимательно следившие за происходящими в городке событиями, собирались, было уже, заключить, что чужак умер… Но чужак не умер, напротив…
Несколько дней подряд, позабыв о голоде и усталости, Решен читал Библию отца Лоуи, воспроизводил в своей памяти ушедшие прочь времена до малейших подробностей и делал карандашом кое – какие наброски в своём альбоме. Впрочем, в этом городке Решен появился ненадолго. Никто ничего толком не успел о нём разузнать, ибо его исчезновение было столь же внезапным, как и прибытие. Толки о нём ещё не оставляли пределов города Х, как незнакомец вновь приехал. На сей раз не один, с делегацией, которая сразу же по прибытию отправилась в мэрию, а оттуда во главе с мэром к развалившемуся церковному приходу. Всех приехавших, а их было не менее двадцати человек, мэр разместил в единственной в этом городе старой гостинице. Город с момента приезда этих людей весьма оживился. Всем не терпелось узнать цель визита к ним столь значительных, судя по внешнему виду и чрезмерной обходительности с ними местного мэра, людей.
Впрочем, рассвет ещё не успел заняться, как большая часть городка знала, что прибывшие люди собираются реконструировать старинный церковный приход и кое – то говорил ещё, что один из чужаков собирается в их городе открыть художественную школу, в которой могут обучаться живописи не только дети, но и всякий желающий.
Весь город трепетно ожидал нового дня. Когда, наконец, настало утро, все поняли, что информация, во всяком случаи, в отношении церковного прихода – истина и никто не знал, хорошо это для их серого городка или нет…
Горожане решили ждать…
7
Все понимали, что реконструированный приход был много лучше того прихода, какой видился он горожанам по рассказам старцев и каким они привыкли его видеть. Выяснилось, что незнакомец, приехавший в город Х несколько месяцев назад и затеявший всю эту суету, оказывается, тот самый одарённый мальчик, которого, уже ныне почивший, директор старой школы с помощью городского благотворительного фонда, отправил учиться в Венецианскую художественную школу и с которым никто уже не знал, что было потом. Никто не знал, да и никто не интересовался. Ибо городок Х был уникален тем, что его жителей интересовали только те события, какими он жил сам, а то что творилось за пределами его – никого не волновало, потому что все знали – чтобы не происходило в мире, города Х это не касается...
Будет новый день и всё будет как всегда… В принципе, все жили одинаково и, в принципе, всех всё вполне устраивало. Настал тот день, когда чужаки оставили пределы их городка. Впрочем, спустя несколько дней в городок Х прибыл новый священник по причине отсутствия такового в их среде. Люд священника принял, но с неохотой, а вот самого Решена народ день ото дня начинал недолюбливать по причине его известности.
Началось же всё с того, что в церковном приходе святого Апостола Петра, была открыта художественная школа, куда повалил люд – сначала дети, а затем и взрослые. Городок был не большой, и заниматься вечерами особо было нечем. Вот и решили многие из горожан подружиться с кистью. Многим живопись пришлась по вкусу, так что Решен многие работы своих учеников начал отправлять на выставки. Сначала это были близлежащие населённые пункты, а затем, спустя несколько лет, великие города, казавшиеся жителям города Х до настоящих дней другим измерением.
Имя Решена и имена наиболее одарённых учеников его школы гремели раскатами грома от одного конца света до другого. В городок Х зачастили всякие, там, корреспонденты и почитатели искусства, что люду серого городка жутко не нравилось, потому что все привыкли жить тихо, мирно и неприметно.
Лоуертер разжигал гнев горожан и, в конце концов, на Решена, когда он тёмным дождливым вечером возвращался в свою, ничем не отличавшуюся от других, квартиру было совершено покушение. Одурманенные дымом Лоуертеровой ядовитой папиросы, пятеро мужчин, оставив стойки единственного в этом городе бара, направились на окраину города, где был расположен приход Апостола Петра. Ни о чём не подозревавший Решен, как всегда шёл тёмной, обычно пустой, аллеей и, наверное, создавал в сердце своём новый образ, которому завтра не суждено будет родиться.
Всё произошло быстро. Тридцатипятилетний художник даже не успел понять происходящего. Он только почувствовал мокрое тепло и потерял сознание. То была его кровь. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы Робен не навёл на обезумевших гром такой мощи, который заставил землю под их ногами содрогнуться и протрезветь. Некто из них, Антони, ветром помчался за помощью, а другие четверо - помоложе, оставались на местах, с ужасом глядя на окровавленного Решена, не в силах поверить в содеянное.
В единственном в этом городке госпитале, Решену не могли помочь. Было слишком много наживных ранений и было задето несколько жизненно важных органов. Медицина в городе Х была слабой и поэтому, остановив кровотечение, врачи отправили пострадавшего в другой город…
8
Выздоровление не было лёгким процессом, не оставившим тяжёлых последствий. Мелиан, узнав о случившемся, сразу же оставила всё и приехала. Она ни на минуту не оставляла его, всё время находилась рядом. Её красота, за томительное время неопределённости между жизнью и смертью единственно близкого ей человека, заметно поблекла подобно увяданию срезанной остриём холодного ножа розы. За девятнадцать дней комы мужа, Мелиан в своей памяти прожила все те дни и годы, какие ниспосланы были им с Решеном Провидением, с самой первой их встречи…
По мере того, как шансы у Решена на жизнь день ото дня уменьшались, так Мелиан впадала в большее отчаяние. Как никогда прежде, она сожалела о том, что противилась появлению ребёнка… Всё, вдруг, потеряло смысл. Мелиан Видальго – идеал женской независимости и власти терялся где – то в забытьи…
9
Было много Света, исходящего, как казалось, из ниоткуда. Его Источника не было видно и свечение это нельзя было сравнить ни с чем земным. Хотелось раствориться в Нём, став Его частью, но нечто тёмное и даже как бы совсем незримое удерживало Решена. Это нечто незримо – зримое, казалось, спадало сверху мощным потоком, пронизывая бестелесное существо художника и увлекая его вниз. Однако он не поддавался, предпринимая всё новые и новые попытки выйти к Свету сквозь темнопад:
- Здравствуй, Решен! – сказал некто, чей силуэт мало помалу начал вырисовываться из среды Света, но не имел ещё чётких форм…
- Кто ты? – высвободил Решен своим пытливым бестелесным взглядом мысль…
- Смотри, чтобы видеть и знать, Решен…- и вот то родное, что было унесено временем -
выразительные, удивительно добрые, тёмные глаза, из глубины которых струится неземной свет; чёрные волосы, волнами ниспадающие по могучим плечам и отливающие блеск серебристо – золотых звёзд; эти строгие уста, не проронившие ни единого звука; эти могучие руки, прикосновение которых возвращало к жизни и ступни, оставляющие незримый спасительный след…
- Так значит, всё – таки, ты есть и это ты?.. – продолжался их немой диалог.
- Так же как и ты, Решен…
- Почему я здесь, если ты есть?
- Потому что я всего лишь Ангел, Решен, Ангел, которому не дано вершить судьбы, а только лишь направлять…
- Я не могу понять тебя…
- Потому что не хочешь и здесь ты только потому, что сам так решил…
- Что? Сам? Разве есть мой в том выбор, что кому – то было допущено покуситься на мою жизнь? О чём ты говоришь, Ангел?
- Это лишь последствие, Решен, совершённого тобой раннее выбора и это лучшее, что я могу тебе предложить…
- Лучшее? Чем же я определил себе это лучшее?
- Избранием чужого мира, чужих мыслей и следование им…
- Мелиан?! Но…
- Совершённое покушение на твою жизнь, Решен, единственный путь, который обернул её мысли к тебе раз и навсегда, но не твои…
- Значит ли это, что я ещё не умру?
- Да! Не в этот раз, Решен, не в это время!
- Ангел, а что относительно моих мыслей? Уж не хочешь ли ты сказать, что Мелиан станет мне безразлична? – за спиной художника возник другой образ, доселе невиданный им…
- Напротив, Решен, - послышался Решену голос за спиной, - Ты в ней потеряешься настолько, что тот Свет, к Которому ты столь страстно и безрезультатно порываешься с момента твоего рождения, поблекнет и ты, влача жалкое существование, отойдёшь в мятежную пустоту, где нет успокоения…
- А ты кто? – обратил свои мысли художник к Лоертеру, вид которого восхищал.
- Я то же, что и он, - указал Демон Забвения на стоящего за потоком Водопада Тьмы Робена, - Только с другой стороны, - его зелёные как изумруд глаза горели страстью; его жёсткие прямые длинные, чернее чёрного, волосы своей неописуемой темнотой слепили глаза; его смуглая глянцевая кожа отливала Свет за темнопадом.
- Ты мой демон?
- Я твой выбор, твоё решение, твоя неизбежность, если хочешь…
- Да что же это такое? А что тогда он? – указал Решен на Робена, образ которого был не столь отчётлив в потоках Света.
- А он, как ты видишь, на другой стороне и это твой выбор!
- Да что же это такое? Что всё это значит?
- Ничего, Решен, - молвил Робен, - Всего лишь твоя воля…
- И твоё решение… - добавил Лоуертер…
- Моя воля? Мой выбор? Моё решение?! Что за наваждение! Я, если хотите знать, следую своим путём и Мелиан здесь не при чём! Да, я так решил и в этом смысл…
- Никто тебя не судит за это, - улыбнулся Робен.
- О, да! Смысл в том, что ты наплевал на дарованный тебе от Начала талант ради капризов слепого человека, коего ты именуешь своей половиной. Я с радостью буду наблюдать за твоим падением, Решен, когда ты, позабыв этот диалог и вернувшись ещё на какое – то время в падший мир, поймёшь, что лишён дарованной тебе способности. О, тогда ты вполне проявишь своё подлинное лицо и будешь там, где тебе следовало быть давным – давно…
- О чём ты? – не понимал Решен, потому что разум его не был способен анализировать.
- О том, - вовлёкся в беседу Робен, - что тебе суждено выбирать между Светом и Его отсутствием, между Истиной и ложью, между Жизнью и смертью, между Реальностью и иллюзией, между Волей и слабостью, между соглашением и протестом, между тобой и обстоятельствами, между Свободой и… мнением…
- Я…я… я ничего не понимаю!
- Просто верь, когда вернёшься, зову своего сердца, потому что только оно зряче и действительно свободно…Только оно увидит меня, потому что один ты не справишься…
- Да что это за бред, в самом деле?! – перед глазами Решена всё плыло.
- Дай мне руку, Решен! – протягивал Робен к нему руку…
- Не надо этого делать! – удерживал художника Лоуертер обеими руками.
- Дай мне руку, Решен!Ну же! Сопротивляйся! – неимоверными усилиями с обеих сторон, их руки соприкоснулись и Решен исчез, а под Водопадом тьмы стояли два ангела:
- Робен! Зачем ты вошёл в падший мир? Он же убьёт тебя! Зачем?..
- О, Лоуертер! Его душа – стоит моей вечности, ибо прекрасна от Начала…
- Вернись в сонм ангелов, пока ещё не поздно, Робен! Мы оба знаем последние его дни и твоё присутствие не поможет ему!
- Лоуертер! Ты всё верно говоришь, но не забывай, что человек отличен от нас волей… Он справится…
- Что за чушь, Робен! Неужели ты не понимаешь, что он – твоё небытие?
- Напротив, Демон Забвения, он – моё бытие…
- Вернись в Вышний мир, Робен, и предоставь его… мне…
- Нет, Лоуертер, я здесь – во тьме…
- Глупо, Робен, очень глупо! Он не справится! Всё что ты в нём видел хорошего было сокрыто в его способности творить и теперь он – просто… Просто… жалкое существо…
- А я верю в него и потому я не оставлю его до самого… Начала…
- Гм… Конца, Робен!
- Время покажет, демон…
- Робен! Вернись, Робен! Ты – лучший из нас и…
- Оставь, Лоуертер, он справится!
- А если нет?!
- О, дух сомнения, как мне объяснить тебе уверенность, составляемой ни ропотом, ни вопрошанием, ни боязнью, а тихим умиротворением? Тебе, которому не дано понять суть тишины только потому, что ты сам- только лишь беспокойство…
- Робен пал?! Что ж! Увы и жаль, хотя ты для меня был то же, что заря для бледного горизонта…
- Во всяком случаи, Лоуертер, время научило тебя ценить мгновения и это уже много!
- Но не Вечность, Робен, а мгновение… Вечность без тебя, который предпочёл миг смертного! Что же ты делаешь?!
- Верю, Лоуертер, просто верю! – он улыбнулся и растаял под ледяными струями Водопада Тьмы…
10
Утро очередного дня было обычным. Она, целуя его руки, снова рыдала. Рыдала без слёз, ибо их уже не было, и снова шептала что – то бессвязное. Однако к вечеру произошло чудо, на которое никто не надеялся. Решен вышел из состояния комы. Он посмотрел на Мелиан и, кажется, улыбнулся. Затем его увезли в реанимационную палату, в которой он провёл под строгим наблюдением врачей около трёх суток и, когда они убедились в том, что угрозы для его жизни нет, Решен был переведён в стационар.
Однако радость супругов была омрачена тем обстоятельством, что Решен частично утратил способность самостоятельно передвигаться. Из клиники он был выписан уже через две недели. Передвигался он с помощью костылей и о живописи теперь ему предстояло забыть, поскольку пальцы его рук да и вообще все суставы словно одеревенели. Каждый Божий день становился для него настоящим кошмаром. Глаза Решена каждый день созерцали творения, которые он некогда творил в своей мастерской своими собственными руками и которые теперь не подчинялись ему, были полны скрытых слёз. Мелиан делала всё, чтобы хоть как – то смягчить этот удар судьбы и помочь мужу справиться с последствиями, помочь найти ему новый интерес, но всё безрезультатно…
Решен сначала замкнулся в себе, затем остервенел. Неизвестно, сколько бы времени продолжалось душевное затворничество художника, если бы не неожиданная новость о беременности его жены. Ещё не появившийся в этот мир ребёнок, но уже рождённый в утробе матери, он внёс в их жизнь искру надежды. Однако надежде этой не суждено было сбыться. На восьмом месяце у Мелиан, которая не пожелала лечь на сохранение, чтобы не оставлять мужа одного, произошёл выкидыш. Ни мать, ни ребёнка спасти не удалось. Водопад Тьмы нанёс Решену решающий удар.
Трагедия вызвала умственное расстройство. После нескольких месяцев, проведённых в психиатрической клинике, Решен вернулся в опустевший дом и, хотя время вернуло ему почти прежнюю способность управлять своим телом, он так и не предпринял ни одной попытки вернуться в мир живописи. Дни казались мукой. Как – то незаметно для самого себя Решен пристрастился к алкоголю. Сначала распродал все свои работы, затем – вещи, мебель и, наконец, дом…
Это был другой Решен, позабывший время, оставшееся за Водопадом Тьмы. Какая – то неведомая ему сила влекла его куда – то вглубь, в себя. Столько дорог позади, столько городов и сёл, а этот город и даже сама больница временами казались ему такими знакомыми...
Сколько лет он бродил далеко отсюда? Последний раз он был здесь в обличии человеческом лет двадцать назад лишь для того, чтобы однажды, поздним вечером, потерять здесь всё! И себя! Он давно принял решение не быть и потому заливал палящее сознание самогоном и дешёвым одеколоном, превращаясь в нечто ужасное.
Сколько раз он, терпя насмешки, пытался уйти отсюда и покончить с собой, но какая – то сила снова и снова возвращала его. Никто из жителей маленького городка Х не смог бы узнать в нём художника, который когда – то давно, быть может в жизни иной, любил Бога, детей и который не мыслил жизни без кисти, холста и старого церковного прихода.
Впрочем, он уже и сам не понимал, что это его город, потому что он по-прежнему был потерян и никому не нужен, как, впрочем, и ему никто был не нужен. Его одежда обветшала. Он по своему обыкновению питался в мусорных баках и ночевал где придётся. Всё было забыто и ему было всё равно – день или ночь, холод или зной, животные или люди…
Бывало, когда он спал, ему снилось… Глаза… Такие ясные как звёзды и такие… Нет, ему никак не удавалось прочесть этого взгляда… Миллион чёрных капелек размывали этот о чём – то кричащий взгляд и, просыпаясь, Решен тотчас забывал о нём, чьи глаза неусыпно обозревали земное его странствие. Бывало, сквозь сон он видел простёртую к нему чью – то руку, такую сильную и ласковую, что хотелось ухватиться за неё, но всё тело словно деревенело и… И тьма пробуждала его от сна среди беззвёздной ночи где – нибудь в подворотне… Так протекали дни, месяцы, годы…
11
Белые стены. Солнечный луч, такой горячий, искристый, живой… - Что – то это всё ему напоминало. Что – то родное. Нет – нет, не чей – то кашель, сопение, бред – всё не то…
Белые стены. Солнечный луч… - Он где – то это уже видел, но где? Нет, это была не больница…
Белые стены, солнечный луч, стакан воды и… - Нет, ему не удавалось схватить мысль. Она расплывалась от боли в груди и от холода, который, как ему чувствовалось, пронизывал насквозь…
Ночью Решену стало намного легче. Он поднялся с больничной койки и, выглянув в коридор, где двое санитаров играли в карты, а медицинская сестра читала какую – то книгу, решил уйти через окно. Его палата находилась на втором этаже, и поэтому ушёл он без особых проблем. Прихрамывал, правда, немного, а в остальном…
Снова бродяжническая жизнь и только мысль о белых стенах, солнечном луче и о стакане воды не оставляли его в покое.
Лил дождь и он спешил укрыться в канализационном люке, когда поскользнулся и упал. Сознание на мгновение оставило его: Белые стены старого прихода и… священник, перебирая косточки святого Розария, что – то шепчет и улыбается. Его зовут… Его зовут … Нет, он не помнит его имени… Вот солнечный луч скользнул по белой стене и озолотил воду в стакане… Лоуи взял кисть и окунул её в воду, а затем в акварель… Лоуи! Да, именно так звали старого священника и рядом с ним, прямо за его спиной, черноволосый муж со спадающими по могучим плечам мягкими волнами волосами, облачённый в блистающую одежду… Эти глаза! В них вся Вселенная и… Да нет же, это класс гимназии и лицо… Её лёгкая походка и изящные движения! Чёрные непослушные волосы и слегка лукавая усмешка… Её лицо на обложке какого – то журнала и… Ночь… Идёт дождь… Асфальт блестит от фонарей… Навстречу идут пятеро мужчин. Потом что – то непонятное и часы… Он ударился часами о ножку фонаря и… Свет… Просто Свет из неоткуда… Очень много Света… Чёрные печальные, но удивительно живые и, вместе с тем, светлые глаза или нет… Зелёные и пустые… Чёрный поток… Нет, это просто акварель потекла… Нет, не акварель, кровь… Да – да… Он пытается ей помочь, но она бледнеет и становится белой как полотно… Могильная плита… Фанера, грязь, диплом, её белоснежное свадебное платье и чёрные ясные глаза… Нет, это не её глаза… Они всегда – всё перемешалось…
Сбежавший из клиники для бездомных, открыл глаза. Ночь. Дождь. Пустошь и, какой – то, совсем не молодой, мужчина, обессилев, прислонился к мокрой стене. Решен хотел приблизиться к нему, чтобы помочь, но удержался, вспомнив о том, что ему на всех наплевать. Поднявшись, он направился к люку, но тут же остановился, почувствовав в своём сердце искру, огонь, пламя, кострище и боль, пожирающее адским пламенем всё его существо…
- Ты человек, Решен, рождённый для того, чтобы жить… - силы оставляли Робена, потому что он воззвал мгновением память, что сжигало его сущность.
- Я –человек?…
- Ошибаешься! – молвил Лоуертер, явившись во всей своей красоте земного обличья перед Решеном, - Посмотри на себя – ты жалок, твой удел – сдохнуть в этом канализационном люке вместе с крысами и не тебе говорить о человечности!
- Ты – человек, Решен, поверь в это! Не смотри на него! Смотри в своё сердце… - Робен таял призрачным видением.
- Он не слышит тебя, Робен, он не способен… - обратил свои мысли к Робену Лоуертер, а затем продолжил говорить к Решену, - Ну же, возьми в свою руку осколок битой бутылки и вскрой себе вены! Давай! Доставь себе удовольствие быть жертвой бесчеловечного общества, которое отвергло тебя! Давай, Решен, блесни напоследок! Завтра о тебе напишут в газетах, и многим твоя судьба будет уроком! Сделай, что замыслил!..
- Свобода, сын мой, это умение не тонуть в нечистотах настоящего и не погрязать в тягучих мыслях самоосуждения, но способность увидеть идеал будущего. Идеал, созданный самим тобой через само принятие и прощение в момент отчаяния… - предстал Робен перед Решеном в образе отца Лоуи, собрав все свои силы… - Это право на выражение того, чего ещё нет здесь, на холсте жизни, но живо внутри твоего сердца…
- Он не слышит тебя, Робен, не трать последние силы… Пусть покой будет последним звеном твоего бытия…
- Liberta! - обратился к Лоертеру Решен, прервав его мысль, обращённую к Робену.
- Что? – не верил Ангел Забвения своим ощущениям…
- Я возвращаюсь домой, где начинался мой путь! Белые стены старинного церковного прихода святого Апостола Петра и часовня… Та самая, в которой я, однажды, встретил…. Я не знаю его имени…. Это был молодой мужчина с чёрными удивительно ясными глазами и нежными чертами лица…. Я просил разрешения написать с Него портрет, на что он ответствовал блаженной улыбкой… Правда, тогда у меня не было ни масла, ни холста, ни даже акварели…. У меня был альбомный лист, небрежно выдранный мною из альбома какого – то мальчишки, из которого я хотел сделать голубя и карандаш… Я так хотел быть похожим на него и я сказал ему об этом, а он…. Нет, не он сам, а его глаза сказали мне, что он будет ждать моего возвращения сколько бы времени не прошло и я должен сказать Ему, что не смог… Не смог сдержать обещание и… не смог забыть, залить, втоптать того, что горит там, в сердце…
- Это предсмертный бред, Решен! Там тебя никто не ждёт, потому что ты - ничтожество! Ни там и нигде- либо в другом месте!
- Да, Вы, конечно, правы! Меня никто не ждёт и, поэтому, я буду ждать всякого, кого никто не ждёт, но кто хочет, чтобы его кто – нибудь ждал!
- Что?! Ты должен покончить жизнь самоубийством вон тем осколком от бутылки, - указал Лоуертер на горловину от Мартини около люка.
- Наверное Вы правы, но, знаете, я тут вспомнил, что…Что волен выбирать, потому что свободен, а свобода это… Это… Это.. Ну да! Когда – то давно, когда я ещё был человеком, другой святой человек мне сказал о том, что Свобода есть… Есть умение не тонуть в нечистотах настоящего и не погрязать в тягучих мыслях самоосуждения, но способность видеть идеал будущего, созданный самим собой через само принятие и прощение в момент отчаяния… - мужчина улыбнулся и пошёл прочь…
- Но этого не может быть! Вернись! Я не понимаю?!..
- Просто надо верить в людей, Лоуертер, чтобы они поверили в себя! – положил Робен свою руку на плечо мятежного Ангела. Его волосы мягкой волной ниспадали по могучим плечам, отливая блёски дождя. Лицо дышало свежестью юного утра, а чёрные удивительно живые глаза излучали неземной Свет.
- Но его судьба должна была свершиться здесь, этим куском стекла…
- Верно! Она и свершилась здесь, Лоуертер! Только мысль иначе преломилась в его сердце – он выбрал… Свет…
- Ты отличаешься от меня тем, что наделён всеведением? – спросил мятежный Ангел, скинув с себя земное облачение.
- Нет! Никто из творений не обладает способностями Бога…
- Тогда откуда ты знал, что он поступит иначе?
-Я не знал, Лоуертер, я просто верил в то, что он сделает правильный выбор… Ведь каждому человеку каждое мгновение на протяжении всего его земного странствия предлагается выбор… Каждое мгновение до самой границы…
- Откуда ты знаешь, Робен?
- Я хранил его сердце; я жил каждым его жестом; я чувствовал его мысль; я видел его рождение и понимал, что ему не хватало только этого – веры…
- Веры?! Он – сын церкви и он ни на миг не допускал сомнений относительно действительности Бога и нас…
- Понимаешь, Лоуертер, всякому человеку свойственно и необходимо стремление к самоутверждению через веру в себя себе подобных. Старый священник Лоуи верил в него, но когда он умер, Решен перестал верить не в Бога, не в людей, а в себя… Утратив веру в себя, человек не способен верить вообще, а значит…
- Водопад Тьмы увлекает его своими потоками от Света…
- Нам время оставить это место! – улыбнулся Робен, очутившись в аллее города Х у фонаря, где с руки Решена спали его наручные часы.
12
Старый священник рассматривал рисунки детей и молился о каждом из них, когда тишину старого церковного прихода наполнили мелодичные голоса детей:
- Отец Решен! Отец Решен! – перекрикивая друг друга, обступили Решена со всех сторон дети, - А это правда, что у каждого из нас есть свой Ангел – Хранитель?!
- Правда – правда! – смеясь, отвечал старый священник и затем, рассаживая детей кружком, начинал рассказывать им какую – нибудь историю.
Поскольку сегодня день был дождливый и дождь многое напомнил старому Решену, то он рассказал им историю о мальчике, который отправился искать Бога и счастье по всей земле, и который, обойдя многие города и страны, вернулся в свой маленький городок, где его нашёл Бог в старенькой часовне, а он в Боге, будучи уже совсем стариком, нашёл счастье, которое так долго искал…
- Если вам когда – нибудь станет одиноко – завершил своё повествование отец Решен, - не проходите мимо того, кому тоже одиноко. Подарите ему всё то, что хотели бы получить сами – чуть-чуть участия, тепла и надежды… А главное, поверьте в него так, как никто уже в него не верит… Поверьте так искренне, как могут верить только дети… Поверьте так высоко, как способны верить только ангелы… Поверьте так просто, как могут верить только чудаки… Поверьте, чтобы Бог поверил в вас… Поверьте, чтобы научиться верить не тому, что внешне, но тому, что сокрыто глубоко – глубоко, далеко от внешних глаз… Поверьте, чтобы научиться доверять… Научитесь доверять, чтобы познать Любовь… Познайте Любовь, чтобы любить, потому что счастлив только тот, кто любит…
А за спиной Решена, прямо под святым Распятием, облокотившись о спину друг друга, сидели на полу Робен и Лоуертер. Правда их никто кроме старого священника не замечал, ведь только немногие из людей способны видеть ангелов, но ребята знали, что отец Решен никогда не бывает в одиночестве. Впрочем, как и каждый из них…
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Быть может сейчас не самые лучшие времена, чтобы говорить о своих духовных изысканиях, но…
Но не для кого уже не секрет, что человеческая жизнь – путь становления и в этом смысл и его отсутствие. Парадокс? Да и даже больше! Смысл в том, что каждому из нас необходимо чувствовать рядом человека, который верит в нашу Мечту особенно тогда, когда мы сами Её теряем. Даже не в Мечту как таковую, а в нас самих, как Её создателей.
Смысл в том, что скорее Ангел, сошедший с небес, поверит в нас, представляя Божью любовь, чем человек, живущий рядом!
«Водопад Тьмы» – это попытка показать время, которым мы живём. Время, которое делает нас бесчувственными по отношению к другим и причина даже не столько в недостатке знания, сколько в нашей неспособности обращать свои мысли в глубины собственного сердца. Мы спешим заявить о любви к ближнему, совершая доказательные подвиги, а потом понимаем, что любовь замещена … кумиром… Так хочется, порой, сделать нечто светлое, а получается беспросветная тьма! Почему? Не потому ли, что заботясь о наружном, мы пренебрегаем сокровенным?
«Водопад Тьмы» – это образ нашего собственного сердца. Первый человек, к поискам и воззваниям которого должно быть обращено наше сердце, я сам. Однако не нужно мысль автора рассматривать в том превратном понимании, которое даёт начало великому «ЭГО». Я лишь говорю о способности каждого человека видеть себя глазами Бога и принимать себя как бесценнейший дар, ради которого Сам Господь Бог, оставив вышние миры, явился в наш мир, чтобы явить подлинный образ Человека, утраченный нами. Ведь Робен – это не просто Ангел, а образ Бога, Который каждую минуту пытается обратить мысли человека к Себе, говоря о том, что Он Бог, а не человек и что Он способен принять человека, которому нет места в поднебесье…
Я говорю о том, что не приняв себя, каждый из нас не способен принять другого, а тем более незримого святого Бога… Каждый, однажды вошедший в этот мир, ищет смысл где – то там, в неведомом, но верен ли такой путь? – Вот конфликт, который должен обратить мысли читателя к… собственному сердцу, к собственной жизни и через призму осознания себя, увидеть ближних и дальних такими, какими он не замечал их прежде…
«Водопад Тьмы» – это ещё и ответ автора нескольким людям на вопрос о том, почему ради своей Мечты, которая иллюзорна и которая, быть может, никогда не станет явью, такие люди как я, отказываются от весьма уютных и многообещающих положений настоящего, в котором нет ни малейшего риска остаться ни с чем и в котором, вместе с тем, нет ничего действительно близкого их существу, а если так, есть ли в таком выборе смысл?..
...посвящается Н. и всем, кто на перепутье...
/23.03.2005г., г.Москва, РДСЕХ«Святость», общ., СаЮНи/
АККОРД ТИШИНЫ II
«Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными,
ибо какое общение праведности с беззаконием?
Что общего у света с тьмою?
Какое согласие между Христом и Велиаром?
Или какое соучастие верного с неверным?
Какая совместимость храма Божия с идолами?
Ибо вы храм Бога живого, как сказал Бог:
вселюсь в них и буду ходить в них
и буду их Богом, и они будут Моим народом.
И потому выйдите из среды их и отделитесь,
говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому;
и Я прииму вас. И буду вам Отцом, и вы будете Моими
сынами и дщерями, говорит Господь Вседержитель»
/Библия. Второе послание к Коринфянам 6гл., 14-18 ст./
1
Высоко в небе, над иссиня – чёрной грядой базальтовых гор, откуда змейками серебристого тумана струятся языки забвения, что – то блеснуло. На мгновение чёрная полоса горизонта словно вспыхнула изнутри, заливая страшным кровавым заревом небесную твердь. Земля содрогнулась, словно в предсмертной конвульсии, омертвела и, успокоившись, замерла.
Исчезло серебристое сияние. Отблеск кровавого зарева тоже был уже поглощён густой синевой ночного неба, только ночь, кажется, стала чернее прежнего. Перепуганные невиданным явлением пастухи и животные, скучковавшись, ещё долго смотрели в сторону гор, откуда до их ушей ещё долго доносился вселяющий в души всего живого ужас стон. Ближе к утру всё стало тихо – тихо, как прежде…
Он лежал лицом вниз, и потому нельзя было его видеть. Волнистые, золотисто – прозрачные, шелковистые волосы длинною до плеч так переливались, словно это были не волосы, а чистое золото, вылитое во множество тонких волосинок. Облачение, которое было на человекоподобном существе, очень походило на священническую сутану, пошитую из удивительной, невероятно тонкой, но вместе с тем, очень плотной материи ослепительно – белого цвета. Даже нельзя было наверняка сказать, была ли то девушка или же это был юноша. Для девушки человек был слишком крупным, а для юноши – слишком женственным. Солнце уже было высоко, бархатистая трава уже сбросила со своих боков голубые капельки росы, когда некто в точно таком же облачении, только чёрного цвета, подошёл к лежащему на земле существу:
- Добро пожаловать в мир времени, Сверснебес! – и Лоуертер хотел–было положить низверженному с Небес свою руку на плечо, но тут же отнял её, потому что одеяние белого ангела было пропитано всё поражающей святостью вечности.
Ответа не последовало, и дух сомнения уселся чуть поодаль от Сверснебеса, устремляя свой взор, исполненный тоски и гордости, в Небеса. Наконец, низверженный на землю ангел с великим трудом приподнялся и, озираясь по сторонам, заметил слева от себя чёрный силуэт воплощённого служителя суеты. Сверснебес с нескрываемым любопытством и восторгом разглядывал тёмную фигуру Лоуертера.
Потом падший ангел, наконец, занял такую же позу что и Лоуертер, впервые обращая внимание на окружающий его мир… Он очень медленно провёл своей лёгкой рукой по траве и затем какое – то время разглядывал свою ладонь. Он ощупывал материю своего облачения, прислушивался в звуки окружающего его мира и внюхивался в неведомые ему прежде земные ароматы. Синие выразительные глаза падшего ангела, окаймлённые густыми длинными изогнутыми на кончиках ресницами, блестели и с жадностью поглощали всё, что им попадалось. Золотистые, чуть изогнутые у основания, брови вразлёт накладывали на его лицо печать неземной мудрости, а светлая нежная кожа дарила его облику отблеск неземной красоты.
- Ну что? – подошёл к Сверснебесу сзади мятежный повелитель падших ангелов, - Готов постигать путь времени? – тонкие губы Лоуертера обнажили ряд жемчужно – белых ровных зубов в такой улыбке, от которой ночь становится днём, а день – сиянием, превосходящим сияние земного солнца. Сверснебес смотрел в проницательные глаза – изумруды служителя злого гения и постигал в их глубине, казалось, всю мудрость человечества, всю красоту мира, всю полноту человеческих чувств, переживаний, поисков, замыслов и саму суть времени. Он считывал со смуглой кожи лица Лоуертера всю историю мироздания от Начала и трепетал от страха. Он ловил солнечные блики на его невероятно чёрных прямых очень длинных густых волосах, накрывающих прямые плечи своего обладателя точно плотным покрывалом, и видел за ними все законы времени…
- А каков этот путь? – спросил, наконец, Лоуертера низверженный с Небес ангел.
- Путь познания или сумасшествия, – высокомерная улыбка коснулась тонких уст тёмного демона, - Впрочем, называй этот путь как угодно, а суть его останется тем, что она есть…
- А что она, эта суть?..
- Миг, Сверснебес, – миг прозябания, миг труда, миг неведения, миг прозрения, миг отчаяния или триумфа, миг смерти иль жизни – просто миг… Пустой миг…
- Что же будет с нами? – продолжал расспрашивать падший дух своего проводника.
- Каждому свой удел, Сверснебес, и скоро ты это вполне усвоишь… - Лоуертер, едва договорив последнее слово, развернулся и пошёл по направлению к горам… - Идём, Сверснебес… - позвал за собой злой гений падшего ангела, который словно замер, глядя в просторную синеву небес.
- Куда мы направляемся, Лоуертер? – поравнявшись с мятежным ангелом, снова спросил Сверснебес.
- К источнику знаний, конечно! – довольно резко ответствовал Лоуертер, - И к тому, кто первым восхотел идти путём собственного познания и самосовершенствования!
- Что же, всё – таки, меня ожидает на этом пути? – не унимался Сверснебес, неизвестность которого несколько страшила.Хотя это и не удивительно. Ведь доныне Сверснебесу было неведомо чувство мятежного страха, ибо доныне он знал только страх благоговейного почтения и то, что чувствовал белый ангел сейчас, лишало его покоя. Того самого блаженного покоя, в лоне которого он находился до момента гордыни и низвержения.
- Иди за мной и узнаешь… - только и ответил Лоуертер. Сверснебес повиновался, желая знать то неведомое, что лишило его покоя и умиротворённости.
2
Не проронив ни слова, Лоуертер вытянул перед собой обе руки, расположив кисти ладонями от себя так, словно опирается о невидимую стену. Затем он закрыл глаза. Чуть потупил голову и, что – то шепча, начал плавно разводить руки в разные стороны, словно открывая невидимые разъездные двери. В следующее мгновение Сверснебес увидел, как невидимая до сего момента атмосфера, стала некоей густой мутно–прозрачной субстанцией, расплавляющей всю окружающую их действительность. Когда, наконец, вся реальность растворилась вне бытия, мрачный дух злого гения, высвободив свои руки из плазмы безвременья, пригласил Сверснебеса войти во мрак. Окинув последним взглядом нежный небосвод, Сверснебес растворился в расплывчатой плазме незримого человеческому взгляду бытия, удерживаемой властной рукой Лоуертера. Мгновение и ничего не стало, кроме мятежной пустоты.
Откуда – то из – за грязных вязких клубов не то тумана, не то дыма показалась иссиня – чёрная тень. Она грациозно скользила по этим мрачным испарениям, приближаясь, казалось, к Лоуертеру и Сверснебесу. Белоснежное одеяние последнего словно пропиталось этими ядовитыми клубами дыма и стало какого – то непонятного цвета, отдалёно напоминающего свинец. Белый ангел чувствовал во всём своём существе неподъёмную тяжесть, и впервые в нём проснулось чувство гнева, перемешанное с чувством ужаса и страха. Ещё мгновение и вязкое вещество тумана увлеклось той самой, на миг появившейся вдалеке, тенью и исчезло, оставив после себя просторную залу, обделанную чем – то таким, что по своим свойствам напоминало чёрный мрамор из земли сынов человеческих:
- Добро пожаловать домой, Лоуертер! – послышался властный голос сзади.
Лоуертер обернулся и, склонив одно колено, преклонился перед сидящим на троне. Сверснебес последовал примеру первого.
– Добро пожаловать в мои владения, Сверснебес! – оставив трон, Люцифер уже стоял рядом с мятежными ангелами в своём излюбленном виде – в виде ангела света.
Он смотрел в синие глаза – омуты Сверснебеса и вид властителя тьмы поднебесной казался сейчас низверженному ангелу самим совершенством, потому что сияние Небес было им забыто в момент падения. Светлое, как сами небеса в солнечный день, лицо Люцифера было даже прекраснее лика Робена – самого могучего ангела из прочих.
Взгляд его глаз казался Сверснебесу даже чище янтаря, а печаль полуопущенных чёрных густых ресниц, казалось, заключила в себе всю тайну миров. У него были длинные густые чёрные волосы, идеально собранные сзади в богатый хвост. Чёрные тонкие брови изгибались летящими чайками ближе к внешним уголкам глаз. Было в его облике что – то ускользающее, изящное и, в тоже время, отталкивающее. Он был облачён в блистающую белую мантию, из-под полов которой выглядывали чёрные, с заострёнными носами, туфли.
- Что такое время? – спросил Гения Зла Сверснебес.
- Путь познания, открытый мною неблагодарным смертным… – отвечал Люцифер.
- А каков этот путь познания? – не унимался падший дух.
- Он суть всего времени; времени, которое познаётся только лишь мгновением.
- А что тогда мгновение?
- Основа всего и всему причина…
- А что тогда я в этом мгновении…
- О! – воссел Люцифер на свой трон, – Ты будешь спрашивать спрашивающих, открывая знание. Ты будишь логичным, критичным, настойчивым и правдивым. Но это будет потом, когда ты познаешь сущность моего мира и станешь способным подняться до высот познания Робена, чтобы низвергнуть его и тех из смертных, кто пленяется его речами, будучи в неведении. Когда ты примешь самый почётный титул в моих владениях – крыло Лоуертера – господина самых властных демонов, и примешь вид ангела света...
Это путь избранных, Сверснебес, и ты должен постигнуть весь этот путь, чтобы знать что кому и в какое время нужно. Знать – Сверснебес, значит иметь власть над незнающими и быть равным Властителю всех миров… А теперь пришло время познания! Лоуертер, сопроводи Сверснебеса в мои владения и открой ему всё то, что придаст ему совершенный вид… – Лоуертер проделал тот же фокус с вытягиванием рук вперёд, и они очутились перед фасадом грандиозного сооружения, выполненного в готическом стиле.
По обеим сторонам парадной лестницы цвели какие – то неведомые, как, впрочем, и всё произрастающее здесь, мясистые кровавые цветы, словно вываливающиеся из плотной сине – зелёной листвы. Само здание, фонтан, который находился чуть левее от призрачного строения и из которого вместо воды струилось нечто густое изжелта-синего цвета... Синие и фиолетовые растения, с вкраплениями кроваво-красного, несли в себе нечто зловещее, чуждое жизни.
Сверснебес, знающий свет и его отсутствие и умеющий определять время суток, был растерян. Он никак не мог понять по окружающему их миру, что сейчас – день или ночь? Наверху, там где положено быть небесам, клубился тот самый тягучий не то туман, не то дым неопределённого цвета. Весь мир казался погружённым в какой – то немыслимый иссиня – серый сон. Несмотря на то, что действительность падших ангелов всё – таки отдалённо напоминала поздний летний вечер, ни в одном из окон этого великолепного особняка, не было света. Впрочем, вопреки угнетающему тону действительности, зрелище в целом было грандиозным и, вместе с тем, повергающим в ужас даже тех, кто обитает в этой реальности с начала времён:
- Что это? – только и спросил Сверснебес, едва справляясь со сковавшим его существо чувством необъяснимого ужаса.
- Мы называем это место Университетом Люцифера. В его стенах рождаются великие мастера мнимого правосудия, гордыни, лжи, коварства, извращения и, конечно же, неподражаемые маэстро обольщения – самые изощрённые искусники злого гения. Самый, кстати сказать, престижный факультет среди прочих…
Факультет, в котором суждено учиться тем немногим, кто создан был Светом, но выбрал мрак, ибо в нём много тайн. Факультет Обольщения предназначен для привилегированных прихвостней Люцифера, именуемых ималегнами, способных принимать вид света…
Многим бесам и демонам хотелось бы закончить Факультет Обольщения, чтобы по окончанию вкусить хоть часть того, что дано малегнам. А им дано, поверь мне, многое из того, чего не дано даже мне, хотя я выше всех вместе взятых и действую по своему усмотрению, не дожидаясь указаний Люцифера…
- А почему тебе не дано чего – то из того, что дано малегнам, если ты поставлен вторым после самого Люцифера и имеешь власть над многими его прихвостнями?
- Потому что, Сверснебес, я изначально был тем, кто я есть. Я был рождён мятежной пустотой, беспокойством, сомнением… Мне неведома сущность Света. Я прихожу по воле Творца миров забрать то, что отринуло Его и я отступаю с появлением любого из Его Ангелов, приходящего на зов смертного. Правда, что я имею власть заставить смертного отказаться от помощи Божьих посланников, но есть среди полчищ ангелов Света один, который вопреки сломленной мной человеческой воли, способен обратить смертного к Властителю миров, Которого однажды отвергнув, смертный обретает вновь…
- Это тот самый Робен, о котором упоминал Люцифер?
- Да, и тот из волегна, кто встречает Робена, теряет свою личину света и становится просто могущественным демоном, имеющим в своём подчинении несколько сотен бесов.
- Зачем мы говорим об этом так подробно? Мне важно это знать?
-Ещё как, Сверснебес! Ведь и тебе предстоит закончить Факультет Обольщения и однажды повстречаться с Робеном… – Лоуертер замолчал на мгновение, как бы сделав акцент на высказанном, и продолжил, - И не просто повстречаться, но обольстить его, тем самым низвергнув с Небес и сделав его нашим союзником, потому что падшим ангелам возврата в Вышние миры нет…
- Но разве перед каждым молегна поставлена задача обольстить Робена до его низвержения?
- Нет, Сверснебес, это твоя цель и только твоя…
- Но почему? Разве я не такой же, как любой другой из волегна?
- Нет, ты сейчас уже как каждый из них, но даже не это определяет твоё назначение, Сверснебес. Ты по силе равен Робену, ты был некогда как он, но искра гордости опалила твои крылья, Гневалос ослепил тебя блистанием маленькой звёздочки во мраке и вот ты здесь, и уже не помнишь, кем ты был…. Но это не главное…
Главное, что Робен помнит и он ещё не знает, что он теперь один в своём роде, и сказание «о двух сильных белых крылах Архангела» остаётся вне времени, ибо он один и его силе сможет противостоять равный, а это ты, Сверснебес…
Кроме того, должно родиться другое сказание: «о двух сильных чёрных крылах Лоуертера – слуги властителя тьмы»...
Ну а теперь время переступить порог, не возражаешь? – видно было, как в тягучей дымке по серым каменным лестницам, поднимались две стройные фигуры – одна ослепительно чёрная, а другая ослепительно белая, образуя в серой поволоке гнусной действительности свечение жизни…
3
Ещё мгновение и они внутри, идут по хорошо освещённому коридору, ступая по чему – то такому, что так походило на чёрный мрамор, но уступало ему по плотности. Приглушённое эхо уносило шелест ангельских одежд и вкрадчивый шорох их осторожных шагов даже в самые отдалённые концы призрачного здания, сотрясая мертвенную тишину.
- Хотя тебе и предстоит учиться на самом престижном факультете, Сверснебес, тем не менее, даже такому демону как ты, полезно будет знать о том, что происходит на других уровнях и сейчас я желаю показать тебе всё… - и он ускорил шаг.
Его чёрная, удивительно тонкая и вместе с тем очень прочная плащаница, вилась позади лёгкой тенью, оставляя свежесть морского бриза. Мгновение, и Лоуертер с падшим духом оказались на территории Факультета Явного греха или, как его ещё здесь называли, Содома.
Сверснебес моментально обратил внимание на ярко выраженную мрачность этого корпуса. На потрескавшиеся холодные каменные стены; на тусклое кровавое освещение; на мерзких мелких тварей, кишащих в тёмных сырых углах и щелях; на приглушённые стоны, доносившиеся откуда то из – под камней; хохот, вызывающий содрогание; на едкое зловонное испарение, просачивающиеся из трещин и прочую невообразимую запущенность.
В общем, у любого бы, окажись он там, сложилось бы такое впечатление, что эта часть университета подверглась стихийному бедствию и вандализму, а затем стала притоном всех мерзостных существ, бытие которых можно только представить в самых страшных снах. Было холодно и не уютно во всех отношениях. Лоуертер, не прибегнув к лишним движениям, только лишь одним резким выдохом, отворил одну из мрачных дверей. В этой огромной зале, именуемой общей аудиторией, бесы изучали психологию бесчинства, преподаваемую на всех отделениях Факультета Явного Греха, а отделений на этом уровне было множество. Среди них числились такие, как Отделение Необузданной Страсти, Немыслимых Извращений, Пьяной Распущенности, Поголовного Сумасшествия, Течения Моды и множество других, им подобных.
Внешностью же бесы были похожи на бесчеловечных людей с пустыми глазами, бескровными лицами и почти звериным оскалом зубов. Все студенты Факультета Содом, а их было бесчисленное количество, были облачены в нечто неприлично облегающее, лоснящееся, грубое, мрачное. В нечто, что вызывало брезгливость и отвращение.
- Что они делают? – спросил Сверснебес, - Что они?
- Это бесы, Сверснебес, самые типичные представители падшего мира. Они используют все пять чувств человека для того, чтобы совратить последнего на смертельную кривую. Они откровенно играют на желаниях, лести, обладании, страстях, зависти, и прочих пороках необузданного человеческого сердца …
Они – организаторы массовых бесчинств, тихого помешательства, одиночного или группового убийства... Они всё извращают, крушат и оскверняют. Иногда, по воле демонов, они наводняют водные и воздушные пространства земли и человеческие души, уподобляя людей себе…
- Но как? Как такое возможно?
- Как? Ты спрашиваешь как? Очень просто, Сверснебес, предельно просто! Желание – вот незримый инструмент, которым орудуют не только бесы, но и сам князь тьмы, включая всё его злобное воинство.
- Желание?
- Да, просто случайная мысль о желании обладания чем – то крайне невинном и незначительном, которое как – то совершенно незаметно вырастает до гнусной похоти, порабощающей разум, волю и всё существо смертного! Ну разве это не просто?
- Но зачем нам порабощать смертных?
- Таков закон, Сверснебес, если не мы их, то они нас. А если они обретают власть над нами, мы теряем всё, включая само бытие, понял?
- Не совсем, как это теряем бытие?
- Это значит нет ни тебя, ни меня и ничего того, что ты приобрёл – знания. Они – либо наши пленники, либо наша погибель…
- Вот даже как! Теперь понятно, зачем Люциферу всё это нужно! Но послушай, если мы все за одно, то почему эти бесы так щурятся на меня?
- Ты – светлый и это их страшит. Они трепещут при малейшем отблеске Света. Кроме того, бесы слишком просты, а потому подчинены более сильным, таким как ты. Подчинены, и это им жутко не нравится.
- Что значит "просты"?
- Ну вот эти, например, бесы неудержимого желания… Они не лгут, возбуждая в человеке страсть обладания. Они просто увеличивают её, эту страсть, до таких размеров, что человек уже не властен над желанием, но желание уже порабощает его. Бесам не нужна личина света, они не скрывают ужасных последствий, но и не позволяют смотреть в день завтрашний… Для них важен настоящий момент – получить удовольствие сейчас, ни о чём не думать, уйти в собственный мир, обмануться ещё раз и ещё…
- И что потом?
- Потом? Век человеческий краток и удовольствие не может быть вечным подобно тому, как и обман не может быть действительностью…
Тяжёлая расплата протяжённостью в вечность только лишь за мгновение беспечного прозябания – вот что потом… Ну да ладно, идём… – вышедшие теми же дверями, которыми они и входили, Лоуертер и Сверснебес оказались в мире людей.
Незримыми для глаз человеческих, падшие ангелы проходили через притоны, где наркоманы, прокалывая себе вены, уносились в иллюзорные миры; они побывали в публичных домах, где люди надругались над понятием любовь ради скотского удовольствия; они прошли через среду тех, кто будучи женщинами, стали мужчинами и наоборот; посмотрели падшие духи и на тех, кто использовал животных и детей для удовлетворения своей похоти; видели они и тех, кто крал, бесчинствовал, убивал, истязал, кощунствовал и, конечно же, видели они тех из людей, кто отдавал почести Люциферу.
Созерцая всё это, Сверснебес понял, что вид гнусных бесов много приятнее того, что вытворяют люди, следуя своим желаниям, разжигаемым бесами. Всё, что ему хотелось, это побыстрей оставить этот корпус, и чем скорее, тем лучше.
4
Постигнув путь Явного Греха, Сверснебес, наконец, был удостоен чести быть переведённым на следующий уровень. Средний уровень здесь называли Факультетом Скрытого (Тайного) Греха или попросту Гоморрой. Коридор, в котором они оказались, был довольно уютным. Освещался он с обеих сторон лампадами. Бурые стены были украшены древними письменами. Пол был вымощен крупными плоскими, зеленовато – голубого цвета, камешками. Потолка не было видно. Его скрывал белёсо–голубой туман, устилающий ровной нежной гладью не пол, как это обычно бывает, а потолок:
- Ух ты! – не удержался Сверснебес от выражения восторга, – Вот это да! Как здесь здорово! Аж пятки щекочет от ощущения чего–то загадочного!
- Не торопись, Сверснебес, всё что ты видишь очень обманчиво и далеко отстоит от того, что оно есть на самом деле… – и Лоуертер взмахнул своим плащом.
Туман стал рассеиваться. Потолка не было. Сверху, с наклонённых в этот самый коридор, засохших чёрных ветвей мёртвых деревьев свисали вверх ногами огромные отвратительные летучие мыши и змеи. Снаружи была густая тьма. Из её утробы доносились леденящие дух жизни чей – то вопль, вой шакалов и рыканье каких – то неведомых тварей. Камешки под ногами зашевелились, оказавшись склизкими отвратительными зловонными тварями. А иероглифы на стенах оказались длинными грязными тонкими червями…
- Что это? – поразился Сверснебес.
- Могила…
- О…
- Смертные, порою, так наивны! – Лоуертер взял несколько извивающихся склизких червей со стены, – Они обожают изучать древние письмена, погребённые прахом ушедших цивилизаций. Они делают из этого культ, веру, открытие смысла жизни, а в итоге попадают на пир к этим милым созданиям...
Другие… - на лице падшего духа промелькнула злорадная ухмылка, - О! Другие более серьёзны, но тоже, в конце концов, оказываются жестоко обманутыми! – мятежный ангел отшвырнул червей и, опустившись на одно колено, вытащил из кишащих под ногами панцире-образных мерзких существ, одну:
– Одни из них благородны, другие нет, но иногда к ним судьба поворачивается, переливающейся голубым или приятным зелёным цветом, огранкой и они спешат за этим переливом, радующим глаз. А сколько труда, навыков, времени! И они строят из этих драгоценных камней – кто дом, кто дворец, кто хлев… И они живут с той уверенностью, что ими выложен прочный фундамент на многие поколения, но вот на их горизонте жизни садится солнце, и фундамент оказывается такими вот пожирающими их тварями.
Но разве не глупо? А иные же смертные бродят в тумане таинственного, необъяснимого, манящего и зачем? Затем, только, чтобы кануть в этой кромешной, едкой пустоте! Красиво, но бесконечно трагично!
- О!.. – только и нашёл, что ответить Сверснебес, внимая словам своего проводника.
- Ну да ладно! Нам не следует здесь задерживаться надолго, поэтому поспешим… – Лоертер, поднявшись, взял одну из лампад и бросил её в одно из многочисленных скоплений червей.
Свет, разлившись густой золотистой слизью, впитался в стены. Затем образовался, немного тесноватый конечно, проход, в глубине которого был виден тусклый свет. Сверснебес потерял чувство времени, когда они шли по тесному неуютному каменному коридору, пробиваясь к мерцающему вдалеке свету. Светом оказались огромные крылья – кострища огнеподобного, скорее прекрасного ангела, чем отвратительного демона, сидевшего под выступом, как в камине.
Сверснебес о существовании такого рода демонов даже не подозревал. Он знал, что они могут быть разными, и здесь хватало всяких - одни из них походили на этаких степенных людей, умудрённых жизненным опытом; другие – не поймёшь, что за твари - полу звери, полу люди, полу ангелы, полу бесы... Одни из них – лысые, другие – щетинистые и волосатые. Третьи имели вид невинных созданий, иные же были столь агрессивны и разъярены, что даже Лоуертер не решился к ним приблизиться...
- Что они? - продолжал падший ангел о всё расспрашивать Лоуертера.
- Демоны - властные прихвостни Люцифера, разве не видишь? - с усмешкой, отвечал чёрный ангел новечку.
- А что они делают?
- То же, что и каждый из нас… Прельщают, обольщают, обвиняют и… губят…
- Вон тот, например, почтенный демон, - указал Лоуртер на одного из находящихся тут демона, - заведует отделением научного атеизма. Мудрый демон. Объясняет всё по– человечески, да и сам почти похож на человека, если бы не хвост. А вон тот, обезьяноподобный, с отделения практической эволюции, очень дружен с первым. Те двое, льву подобные, демоны с петушиным оперением, заведуют отделением мнимого правосудия. Настоящие палачи при диктаторах, хотя и выглядят довольно миролюбиво.
- А этот пламенный, он что?
- О! Это могущественный дух гнева, гордыни и власти. Способен уничтожить целые цивилизации. Достаточно одной искорки с оперения его огненных крыл, и смертные проливают реки крови друг друга. Это сын Люцифера - та же осанка, те же янтарные глаза, та же походка, те же манеры, та же ярость, только хитрости ему недостаёт, дьявольской остроты и обольщения, а так – восхитительное порождение отца своего! Кстати, отчасти ты и ему обязан своим присутствием здесь…
Тем временем Лоуертер и Сверснебес были замечены Гневалосом, тем самым огнеподобным демоном, который не замедлил подойти к ним. От Лоуертера и Сверснебеса, Гневалоса отличали только огромные прекрасные огненные крылья за спиной и золотистое одеяние. Волосы огнеподобного демона были золотисто–кудрявыми, вплетёнными в слабую длинную косу, ниспадающую до самого пола по левой стороне. Выражение его лица было высокомерным, невероятно мужественным и удовлетворённым. Кожа лица и рук была смуглой, а глаза пустыми, как и у Люцифера:
- О, это же никто иной, как Веренбен, а ныне Сверснебес – демон обольщения! Ты уже здесь?! Ну, как твоя рука? – и Гневалос взял правую руку Сверснебеса, на запястье которой обнаружил шрам от ожога, – О! Мне очень жаль, что перо моего крыла оставило на твоей нежной коже безобразный след… Ну ничего, - небрежно откинул он от себя руку возгордившегося Веренбена, - Всякое познание, как говорит князь тьмы, рождается в пламени адских мук! – он засмеялся повергающим в ужас мрачным смехом и пошёл прочь.
- Он всегда такой гостеприимный? – поинтересовался у Лоуертера Сверснебес.
- Тебе повезло, что я рядом, Сверснебес, потому что это дьявольское порождение суть воплощённая мера ненависти, гордыни и власти, особо ненавидит пришедших сверху. Он всегда один, не считая никого достойным из демонов общения с собой. Такой чести он удостаивает только самого Люцифера и меня.
- А те светлые ангелы, что они?
- А это демоны благодеяния. Прикармливают, питают, а потом пожирают…
- А вон тот страшный демон с пятью рогами и четырьмя глазами, он что?
- Это разносчик бедствий и бунтарь. Ему позволено время от времени играть земными стихиями в противовес законам, но он не так опасен в отличии от тех, которые сидят у каменного идола традиций…
- Что они делают?
- Отравляют веру. Кстати, многие из них с отделения совершенного искусства злодеяния, а именно с Факультета Изящного Обольщения…
- А та тварь, у которой восемь рук, она что? - с нескрываемым интересом постигал Сверснебес обитателей падшего мира.
- А это маэстро всяких культов. Соображаловка, скажу тебе, работает у него гениально! Мой любимец!
- А те, сияющие солнечным светом, ангелы?
- А это, Сверснебес, и есть те избранные, к которым мы скоро отправимся…
- А что они тут делают?..
- Подают идеи, сотрудничают с наиболее успешными… По большому счёту род деятельности между Гоморрой и Вавилонией, ещё такое название носит факультет, на котором ты будешь обучаться, сильной разницы нет. Правда, первые из них уводят мысль людей подальше о Творца, заменяя Его чем угодно и кем угодно, а вы, напротив, призваны приводить мысли сынов человеческих непременно к Нему, открывая перед ними такие глубины, в которые человеку не позволено Творцом опускаться.
- Но для чего? Разве наша цель не в том, чтобы увести смертных от Владыки миров?
- Да, конечно! И это удаётся тогда, когда человек, достигнув самых глубин сокровенного познания, мыслит себя богом и не имеет нужды ни в каком другом божестве… Но чтобы достигнуть этих самых глубин, нужно пройти множество дорог, создаваемых и демонами, и ималегна… Но об этом ты узнаешь в Вавилонии, куда мы и отправимся… – оставляя тёмный коридор, Лоуертер и Сверснебес спешили к тому, к чему был призван падший Веренбен…
5
Спустя какое – то время, Лоуертер и Сверснебес стояли в центре зала некоторого культового сооружения, напоминавшего храм. Пол и стены, казалось, были выложены плитами красно-бурого обсидиана, а колонны были украшены опалами красно-изжелта-оранжевой гаммы.
Потолка не было видно за поволокой нежно–красного тумана. Сквозь большие отверстия в стенах, имеющих форму вытянутого овала, можно было видеть звёздную ночь и наблюдать как огромное небесное светило зеленовато–голубого цвета, освещает своим умеренным, растекающимся во все стороны и проникающим во все углы, свечением залу:
- Что это за звезда? – спросил зачарованный Сверснебес.
- Это наш Ецнлос, подобие земного дневного светила.
- А где мы находимся? - не унимался Сверснебес расспрашивать проводника своего об увиденном.
- В емархе – храме падших. - ответил новичку чёрный ангел, - Это место, с которого для тебя, и тебе подобных, начинается путь странствия по мирам. С этого трона, – приобняв своей левой рукой Сверснебеса, Лоуертер подвёл его к подножию трона. – начинается путь познания.
Действительность Факультета Изящного Обольщения суть этот марх, с этим царственным троном в центре. На этом троне не восседают ни бесы, ни демоны, ни какие другие духи поднебесья, ни даже Люцифер... Ни серафимы, ни херувимы и никакие другие ангелы Вышнего Мира... Никакие твари земные, ни даже смертные, но ты сам воссядешь на него, твоё властное Я. Ты станешь во главе окружающей тебя действительности. Воссев на трон этот, ты сделаешься центром Вселенной и будешь волен подчинять себе всё, что в ней. Ты станешь причиной, по которой есть то, что есть, и целью, ради которой всё было создано. Всё, что встретит тебя здесь, подобно творению Владыки миров. Всё, что ты здесь повстречаешь, будет иметь тень настоящего, печать действительного, оттиск Небесного, намёк грядущего…
Остаётся только взойти на трон… – и падший Веренбен, подталкиваемый Лоуертером, медленно ступал по чёрному обсидиану широких лестниц, шаг за шагом, приближаясь к мрачному трону.
Ещё шаг и Лоуертер, освободив его выю от своей руки, остановился. С каждой ступенькой существо Сверснебеса сжигали мутные сомнения. Он не знал, хочет ли он знать и что, вообще, есть это знание? Он оборачивался и, улавливая одобрительный взгляд и едва заметную улыбку на мрачном прекрасном лице оставшегося внизу Лоуертера, снова и снова делал ещё один шаг и ещё. Стопы его ног отяжелели и он сел на ступеньку, тяжело дыша.
Трон был уже совсем близко, но что–то удерживало Сверснебеса. Лоуертеру это явно не понравилось. Он помрачнел и, видя, что Сверснебес так и не намеревается продолжить восхождение, силою своей власти призвал Гневалоса на помощь Веренбену, не утратившему ещё вполне небесного своего лика:
- Ну что, Веренбен? – послышалось Сверснебесу сзади, – Не достиг ещё ты права на божественную власть? – не без усилий, Сверснебес, припав грудью на верхние ступени, с трудом смог повернуться к трону, на котором восседал ухмыляющийся демон гордыни:
– Ты просто падший ангел, - ухмылялся над ним Гневолос, - даже демоном тебя не назовёшь… Жалкое создание, замаравшееся облаком мрачных мыслей. Будешь у меня в посыльных, общипанный выродок! Давай, поднимайся на ноги свои и ступай вниз. Скажи Лоуертеру, что ты – мой персональный посыльный. Давай, треклятый легна, выполняй волю повелителя! Я не люблю ждать! – из глаз Гневалоса сыпались искры гнева.
Его огненные крылья с каждой репликой воспламенялись всё больше и больше. – Ты слабое ничтожное создание! Поднимайся, пока я не изжарил тебя! Ты настолько ничтожен, что не имеешь права даже лежать у моих ног! – и тут языки пламени коснулись чела Веренбена.
Вдруг, его сомнения сменились гневом такой силы, что он, на мгновение позабыв о сковывающей всё его существо неподъёмной тяжести, поднялся во всём своём былом величии и одним рывком оказался у трона. Пламя Гневалоса терялось в сиянии, исходящем из распростёртых к нему рук Сверснебеса и от внезапно появившихся за спиной Веренбена раскинутых крыльев:
- Прочь с моего трона, демон! – гремел голос алегна, подобно срывающимся с небес водопадам, – Исчезни с моего пути или… – Сверснебес не стал продолжать, потому что увидел, как Гневалос, сокрыв свой лик в пламени своих могучих крыл, исчез.
И вновь всё существо его отяжелело. Чело жгла не унимающаяся боль. Руки безжизненно обвисли, и он едва успел повалиться на жёсткое седалище трона. Всё, вдруг, померкло. Падение Веренбена совершилось.
6
Лоуертеру, неподражаемому ангелу пустоты, было ведомо явление любого живого существа, имеющего в себе дух жизни, будь то на Небе или на земле. Он знал это, потому что жизнь нового творения отнимала часть пустоты, cостраивая в ней новый мир.
Лоуертер знал, что в Вышнем мире должен скоро явиться ещё один Ангел Света, подобный Робену. Он всегда знал, что Робен не может быть единственным в своём роде, как и он, Лоуертер, был не один. Лоуертер и Гневалос – вот два мятежных могучих духа, способных восходить до третьих небес Вышнего мира и сеять сомнения меж юными ангелами, имевшими неосторожность приблизиться к преддверию мира. Впрочем, Гневалос испытывал невероятную ненависть к Вышним мирам, и потому его гордое существо никогда бы не осмелилось витать у порога ненавистных ему Вышних Миров. Разве только по зову Лоуертера он являлся под личиной света лишь для того, чтобы низвергнуть какого–нибудь юного ангела в преисподнии миры.
Лоуертер ждал, и настало время, когда из среды Вышних Миров был явлен юный Ангел – Хранитель, которому суждено было превзойти в силе своей Робена, если только он проявит верность. Лоуертер знал, что Веренбен, рано или поздно, войдёт в мир, ибо в нём ему надлежит поддерживать тех, кого падший мир именует смертными, но кто, в действительности, бессмертен.
Он знал, что Веренбену дано знание, и он знал, что юность Небес уступает силе многовекового опыта мятежного мира. И Лоуертер дождался явления Веренбена. У преддверия Вышнего Мира Лоуертер вынул из–за пазухи свой серебристый портсигар.
Открыв его, он вынул ядовито–жёлтую папиросу и воскурил её. Одним движением мятежный ангел высвободил незримый ядовитый дым на Веренбена, прогуливающегося до самых пределов Вышних Миров. Неведомые прежде мысли тонкими струями проникали в самое существо Веренбена. Любуясь Совершенством, он желал знать его отсутствие:
- Сияние Вечного Дня. Тихое веяние дыхания Святого Божества. Безмятежное струение ангельских голосов. Гармония совершенного, неведомого смертным, мира, полагающего конец всякому беспокойству. Лоно вечного блаженства, готовое принять в себя уставшего от странствий по бренной земле пилигрима …
Но что она, эта бренная земля? Зачем она? Зачем там, где–то там, всё иначе? – юный Ангел бродил по Вышнему Миру и силился понять неведомое. Он за свой срок безвременного существования видел неописуемую радость своих собратьев о именах тех, кто, оставив неведомый ему мир смертных, обретал здесь совершенную Свободу – наивысшую награду Творца миров, предназначенную лишь им, пришедшим из мира смертных..
– Свобода?! Что она и почему она дана лишь тем, кто оттуда? Что там, откуда они приходят?…
- Веренбен! Ты снова опустился с Вышних Небес к преддверию мира и снова беседуешь с пустотой? – осенил юного Ангела своими крылами могучий Робен, явившийся из мира смертных, – Освободись от чуждых твоему миру дум, чтобы обрести то, о чём мыслишь…
- Мир смертных? – устремил Веренбен пытливый взгляд своих голубых очей в безмятежную глубину выразительных глаз древнего Ангела–Хранителя.
- О, нет, Веренбен! Не о мире смертных мыслил ты, оставляя Вышние миры, но о Свободе, даруемой Творцом человекам…
- Да, о ней! Но что она?
- Пойдём со мной, Веренбен, и увидишь! – мудрый Робен, жизнь которого продолжалась много дольше того промежутка, который знал юный Веренбен, протянул Ангелу Света свою могучую руку.
Последний, ещё наведавший тени сомнения, как доверчивое дитя, вложил свою ладонь в руку того, кто был от самого Начала могуч и велик среди прочих. Робен поднял Веренбена до Вышних Небес и, обозревая с ним безмерные владения Святого, молвил:
- Видишь ли ты Небеса и всю славу их?
- Вижу! – отвечал Веренбен.
- Видишь ли Того, Кто дал всему начало?
- Вижу! – повторил юный Ангел.
- Видишь ли сонм Ангелов, неустанно воздающих славу Сидящему на Троне?
- Вижу… – последовал всё тот же краткий ответ.
- А знаешь ли ты, почему они это делают, вместо того, чтобы спускаться в преддверие мира и думать о неведомом?
- Не знаю, Робен…- признался Веренбен.
- И почему ты не с ними, ты тоже не знаешь?
- Не знаю, Робен…. Но может от того, что я желаю знать о том, что там, внизу, и что такое Свобода…
- Разве этот мир не люб тебе, что ищешь ты иного, Ангел?
- Не знаю, Робен! Мне хорошо здесь…
- Но ты не с другими и даже не знаешь почему?
- Не знаю…
- Те, другие, они свободны!.. Они владеют тем, о чём ты мыслишь, блуждая.
- Как?! Ангелы свободны? Они тоже свободны? Но почему, тогда, я не свободен, Робен? Разве я не подобен им, что Владыка миров не дал мне эту самую Свободу?..
- Эх, Веренбен! Твоя свобода – это посвящение, пойми! Ты уже много времени слоняешься сам с собой, не понимая своего пути. Между тем, каждый из нас, Ангелов Божьих, знает свой полёт. Одни из нас поют хвалу от создания мира Тому, Кто Един её достоин. Другие возвещают творению волю Творца. Иные хранят град Божий. Некоторые сопровождают Дух Божий, возвещая смертным освобождение от пустоты… Мы свободны, потому что посвящены всецело Тому, Кто дал нам бытие, определив каждому свой удел. Каждый из нас посвящён Ему лишь в той части Божественного замысла, которая относится к каждому из нас, и другого мы не ищем! Каждый из нас знает, кто он и на что поставлен! Ты не свободен, потому что не посвящён и твоя воля стремится к мятежной пустоте, не ведая своей причины, Веренбен.
- О! Я хочу быть посвящённым, Робен…
- Господин миров знает и поэтому я здесь… - на лице Робена выступила едва заметная улыбка, – Вернись в сонм ангелов Божьих и возблагодари Творца за данную Им тебе свободу посвящения и в этой хвале, простираясь к Нему, ты вполне обретёшь то, о чём узнал ныне, но чем, пока, не обладаешь…
Веренбен был верен совету Робена. В достославной хвале, не помышляя более о неведомом ему, Ангел Света приблизился к трону Всемогущего Бога. Настало то время, когда Веренбен, обретя крылья земного странствия, подобно Робену, ибо был одного с ним образа, был призван спускаться в мир смертных, чтобы обращать сердца последних к Сидящему на троне Вышнего мира. Лоуертера не сильно огорчила первая неудачная попытка затмить существо юного Ангела Света. Он умел ждать. Долго ещё мятежный ангел наблюдал за юным ангельским созданием, прежде чем решился вновь его пленить.
7
Лоуертер знал, что Робен многому учил Веренбена и последний всегда был готов принять его речи. Поэтому мятежный дух, выбрав подходящий момент, когда Робен был далеко и слишком занят, явился в образе его к Веренбену, собиравшемуся покинуть мир брения после тяжёлого борения. Став у преддверья в Вышние миры, Лоуертер ожидал ослабевшего Веренбена…
- Робен?! – изумлённо и восторженно воскликнул Веренбен, завидев милый лик древнего Ангела – Хранителя, – Но как же так! Ты и здесь уже?!
- О, Веренбен, уже пора привыкнуть к тому, что явление ангелов столь же внезапно, как и их исчезновение!
- Да – да, Робен! Я знаю, но только несколько мгновений назад Божьи вестники, следовавшие мимо меня, сказали, что ты ведёшь учённого по лабиринтам сознания и вернёшься не скоро…
- О, эти вестники, Веренбен! Я слишком истомился в этом хождении по разуму и, на какое –то время решил оставить мысли учёного, чтобы набраться сил и вернуться вновь…
- Разве такое возможно, Робен, чтобы оставлять человека в пылу борения, когда демоны атакуют каждый миг? Ты же можешь потерять его…
- Веренбен, ты ли меня учишь? Разве я не знаю времён?..
- Да, наверное, я немного не сведущ! Тогда спешим домой… - и они вошли в пространство, пролегающие между преддверием бренного мира и преддверием Вышних миров.
- О! – остановился вдруг Лоуертер, едва они приблизились к преддверию Божьего владения.
- Что такое, Робен? – едва прикоснувшись к двери, обернулся к мятежному духу Веренбен.
- Я хотел показать тебе нечто…
- О! Только это?! А я – то было уже подумал что – то случилось. Покажешь в следующий раз!
- Нет, подожди! Я это показать тебе хотел ещё тогда, когда ты был юн и я водил тебя по Вышним мирам…
- Да?.. – удивлённо протянул смутившийся Веренбен. Где – то внутри него возникли сомнения, хотя он и знал Робена, но и не узнавал его в тоже время.
- Просто я не знаю, как скоро ещё смогу показать мир, который тебе неведом, если не сейчас.
- Это так важно, Робен?
- Да, Веренбен, давно настало время знать тебе то, что раньше было сокрыто от очей твоих…
- Но я истощён, Робен и ты тоже… Разве не ты мне говорил, что вхождение в мир без обновлённого Божьего помазания крайне опасно?!
- Да, я говорил и повторю это снова, но то, что я хочу тебе показать, Веренбен, важно принять в себя именно сейчас.
- Сейчас? Робен, я не узнаю тебя…
- Ты вновь допустил сомнение, Веренбен, это небезопасно…
- Прости…
- Так ты идёшь? – окинул Лоуертер беглым взглядом Веренбена и пошёл прочь от преддверия Вышних Миров.
Он знал, что дольше пребывать ему в такой близи от Небес нельзя. Он знал, что смотреть в глаза Веренбена чуть дольше опасно, ибо у него другой взгляд, взгляд демона, способный выдать себя. Он знал, что теперь всё зависит от Веренбена.
Юный Ангел же не знал как поступить. Он видел, что в Робене что–не то, но, поразмыслив, решил, что это из – за истощённости сил. Ведь раньше он видел его только в Вышних мирах и только теперь здесь, после изнурительной битвы. Но слова вестников… Хотя, – подумалось Веренбену, – кто знает, сколько времени они были в пути и сколько миров пересекли после того, как видели Робена!
- Я иду с тобой! – преодолев сомнения, Веренбен догнал Лоуертера уже в преддверии бренного мира.
О! Это была почти победа. Лоуертер ликовал, ибо знал, что до окончательной победы оставалось совсем немного. Ведь главная задача Лоуертера заключалась единственно в том, чтобы обессилившего Ангела ввести в свои владения. И вот он, пренебрегши прошлыми наущениями Робена, идёт в мир…
8
Скоро они пересекли преддверие и оказались меж людей. Ничего нового Веренбен не наблюдал, однако тревожить вопросами Робена не стал, полагаясь на его водительство. Вот и мир людей оказался позади. Мятежный дух и Ангел Света оказались у огромного чёрного зева мрачной скалы, упирающийся своим возглавием в Небеса.
- Что это? – до сих пор не получив никаких объяснений, спросил, наконец, Веренбен Лоуертера.
- Здесь начинается мир пустоты…
- Мир Пустоты? Что это за мир?
- Увидишь… - расправил Лоуертер крылья, собравшись кинуться со скалы в чёрную бездонную пропасть.
- Постой, Робен! - удержал его Веренбен, - Что ты делаешь?
- Отвечаю на твои вопросы, о которых ты забыл…
- На какие вопросы, Робен? О чём ты?
- Ты хотел узнать, что есть падший мир. Что есть то место, куда отправляются Божьи противники.
- Робен! Что с тобой, Робен? Разве не ты говорил мне, что Ангелам не нужно знать ничего, кроме своего удела? Разве не в этом наша свобода?
- Да, так, Веренбен, но это до тех пор, пока ты юн. Но настало время познать тебе другую сущность…
- Но зачем? Я не желаю ничего знать из того, что берёт своё начало здесь. Разве это знание принесёт хоть толику славы Тому, Чьё имя я славлю своими деяниями?
- Ты не доверяешь мне? – попытался Лоуертер сломить Веренбена авторитетностью Робена, но тщетно, Ангел противился, чувствуя веяние погибельной пропасти…
- Не в этом дело, Робен. Я не сомневаюсь, что познание того, что лежит за этой гранью приносит тебе знание и, возможно, увеличивает твою силу, но я не ты и мне должно вернуться!
- Веренбен, мой юный Ангел Света! О сколько раз я выручал тебя полезными советами, так неужели ныне я наврежу тебе?
- Я верю тебе, Робен, но я чувствую, что силы мои гаснут… Я не иду за тобой Робен, не теперь! – сколько бы Лоуертер не приводил доводов в пользу своего предложения спуститься вниз, сколько бы не уговаривал, всё в пустую. Веренбен был непоколебим и уже собрался покинуть Лоуертера, как вдруг, из скалистого зева блеснул такой неописуемой силы свет, что день пред его мгновенным явлением казался бледным вечером:
- Что это? – обернулся к пропасти Веренбен, заглядывая вглубь…
- Гневалос! - пронеслось в мыслях Лоуертера, - Хочешь узнать, посмотри, а нет, возвращайся! - и Лоуертер, расправив свои тёмные крылья, кинулся вниз.
Мрак так скоро покрыл его, что Веренбен не успел заметить тёмные крылья мятежного служителя дьявольской пустоты, по которым он мог разоблачить Лоуертера. Долго ещё Веренбен стоял у бездны, высматривая в её черноте неведомое ему сияние. Изредка там, где-то в недрах этой скалы, появлялось свечение и снова исчезало. Такое манящее, пленительное, не похожее ни на что из Вышнего мира; разве только отдалённо оно, это появляющиеся и вновь исчезающее сияние, напоминало блеск звёзд бренного мира. Веренбен знал Богом созданные светила, их времена и пространства. Но ни одно из них не должно было быть здесь, в недрах скалы:
- Веренбен… - услышал Веренбен сзади чей-то пленительный голос и, обернувшись, увидел перед собой Гневалоса, - Что ты так горд, Веренбен!
- Я не горд, о прекрасный посланник Небес! - Веренбен был уверен, что перед ним стоит один из тех Ангелов, Которых Господин миров отправляет к своим ангелам с вестью. Ведь Гневалос умел принимать вид света, как никто другой. Веренбен уже начал превозносить творение, сам того не замечая.
- Нет, Веренбен, ты горд! Робен - древний Ангел - Хранитель не побрезговал мрачным коридором, пролегающим к миру познания. Даже он не побоялся испачкать свои одежды и снизошёл со своих Высот до самых низин, чтобы вновь родиться, став взрослее… А ты горд и труслив… Тебе нравится быть юным и тебе нравится, что тебя постоянно назидают и опекают другие, но это время минуло и тебе пора быть зрелым, Веренбен! Не возбуждай своим противлением моего гнева… - и Гневалос расправил свои пылающие огнём крылья.
Впервые Веренбена коснулось пламя, и он почувствовал боль, ибо оба они всё ещё находились в мире бренного. По недолгом раздумье, Веренбен нашёл слова Гневалоса справедливыми. Он очень устрашился гнева Божьего, ибо знал его масштабы и справедливость не понаслышке. Однако даже не страх, но сама дальнейшая речь Гневалоса абсолютно завладела существом Светлого Ангела:
- Довольно ходить тебе несведущим, как прочие небесные твари, Веренбен! Тебе должно быть как Робен и даже больше него! Ты мудр, но для полноты тебе не достаёт знания неведомого тебе. Ты избранный, Веренбен!
- Но, о да помилует меня длань Божья, разве не все Ангелы равны в Его очах?!
- Нет и, глубоко внутри себя, ты знал об этом. Всегда знал, Веренбен… - много ещё подобного говорил Гневалос Веренбену, который, оставшись один, /ибо Гневалос, абсолютно заворожив юное создание Небес, исчез/, уже не колебался.
Мгновение и он последовал низринуться в чёрную пасть преисподней. Тщетно Веренбен пытался расправить свои белоснежные крылья, ибо они суть орудие Вышнего Мира, под тяжестью гордыни и обольщения, потеряли былую лёгкость. Стремительно падая вниз, взору Веренбена привиделось всё бывшее с ним прежде. Он вспомнил Робена. Вспомнил его наставления и все сделанные им предостережения. Он так явственно видел глаза того Робена и Робена теперешнего, узрев разницу.
С ужасом Светлый Ангел понял, что последовал вовсе не за Робеном, но за тем, кого последний велел остерегаться. И в Божьем посланнике Веренбен увидел Гневалоса, губящего или гордыней, или страхом суда. Озарение настигло Веренбена слишком поздно, от прозрения полегчавшие крылья, однако, не успели вынести своего юного обладателя из темноты. Он ударился о что-то твёрдое и холодное, а потом пелена забвения наполнила его существо.
Очнулся он уже Сверснебесом, то есть свергнутым с Небес ангелоподобным существом, познавшим природу бесов. Он открыл свои помрачневшие глаза, обнаружив себя восседающим на чёрном троне, расположенном на тринадцати чёрных высоких ступенях по середине буро-красного зала. Сверснебес был надменен, мертвенно спокоен и изощрённо умён. Теперь его существу был неведом страх или истощение сил. Теперь он чувствовал себя господином времён. Всё теперь в нём были пустота, мрак, забвения и жажда мятежа. Лоуертер выбрал нужный момент, Гневалос затронул самые слабые звенья состава юного Ангела Света так, что последний пал…
9
Много ходил Свернебес по низменным мирам, обольщая бессмертные души живущих красивыми, пленительными, но пустыми обещаниями. Некогда юный Ангел Света, а ныне мятежный легна, Сверснебес по виду, духу и силе стал подобен даже не Гневалосу, а самому Лоуертеру. Мир тления стал дорог ему, а сущность Небес ненавистна. Часто в мире пустоты можно было видеть две фигуры. Это Лоуертер и Сверснебес, теряясь в дымчатых клубах безмерного пространства, строили козни для ненавистных им существ.
Неизвестно, сколько минуло времени, покуда настала пора подступиться к древнему Ангелу - Хранителю, охраняющему Свет Небес в сердцах людей. Сверснебес не помнил Робена, как и не помнил он того совершенного мира, с которого был низвергнут. Однако ненависть мятежного ангела–обольстителя была к этому небесному существу невероятно велика. Он много слышал о нём от бесов, мятежных духов, падших ангелов, демонов и от самого Люцифера. Его раздражали всякого рода разговоры о деяниях неведомого ему Ангела. Его популярность вызывала в нём чёрную зависть, а уж уважение /если можно так выразить испытываемое чувство духа забвения к Небесному Ангелу/ Лоуертера к Робену приводила его в неописуемую ярость, порождая страшное желание низринуть этого Робена и чем скорее, тем лучше.
Он жаждал, чтобы среди смертных, преисподних и даже Вышних существ, все говорили только о том, что Робен пал от могущества Сверснебеса.
Лоуертер, наделённый мудростью и опытом, видел это. Видел и понимал, что Сверснебес, движимый низменными желаниями своего падшего естества, ещё совсем не готов ко встрече с Робеном, в глазах которого успокаивается всякое волнение. Он понимал, что Сверснебес, поглощённый своей собственной персоной, не продержится в личине света и одного мгновения подле разоблачающего, пусть даже только лишь невинную тень в мире тления, древнего Ангела - Хранителя.
Между тем встретиться им суждено было не иначе, как на тленной земле в равной борьбе. Поэтому, на неопределённый отрезок безвременья, Лоуертер заключил Сверснебеса в мир добродетели, приказав тамошним демонам остепенить гордость и гнев последнего, с помощью человеческой жалости и степенной рассудительности. Неизвестно сколько воды утекло во временном потоке, но настал тот час, когда Свернебес, низвергнутый до самых низин падшего мира, обрёл способность подниматься до третьего Неба, к преддверию Вышних Миров столь же легко, как это удавалось только Лоуертеру.
Сверснебес стал рассудительнее всех сынов человеческих; сдержаннее, чем само время; осмотрительнее, чем тени небесных светил и прекраснее Ангелов Света. Он превзошёл в искусстве обольщения сильнейшего из демонов – Гневалоса. Сверснебес стал скрытнее самой пустоты, едва не достигнув в коварстве своём её мятежного властелина - Лоуертера. Ему это не удалось вовсе не потому, что им всё ещё не был достигнут самый вверх совершенства в искусстве обольщения, нет! Он достиг немыслимых пределов искажённого совершенства в своей категории, отстоящей от существования Лоуертера в иной, чуждой ему, плоскости, ибо тёмный ангел – ангел первой смерти не был низвергнут из Вышних Миров, но исшёл из Предмира вначале всех времён как дух забвения, усыпления, могильной тишины и пустоты. Он изначально вошёл в свой удел как дух, имеющий власть над земным временем. Он изначально есть дух, подчиняющийся не Люциферу, /хотя и вступает с последним в тесное сотрудничество/, но единственно Сидящему на Белом Престоле Вышнего Мира. Лоуертер был и остаётся единственным в своём роде и никто никогда никакими усилиями не мог бы, даже если бы очень хотел и приложил к этому много усилий, достигнуть его статуса…
Впрочем, минуло то время, когда Сверснебес, движимый собственной гордыней, пытался достигнуть высот Лоуертера. Знание светлых сторон бренного мира воспитали в нём иные идеалы. Он изрос свои низкие цели, пленившись неизмеримой глубиной пустых познаний /ведь ему не дано было знать, что в пустоте нет границ и все её познания - ничто, просто мятежная пустота!/.
В общем, настала пора действовать. Сверснебес достиг той диавольской силы, которая способна противостоять силе Робена. Их встречи оставалось ждать совсем недолго. Арена была вполне подготовлена приять в себе двух сильнейших в своём роде. Время истаивало незримыми капельками мгновений, определяя этим двум, каждому свой, срок…
10
Где - то на западе сверкнула молния. Рваное сизое небо на мгновение вспыхнуло мутно - зелёным свечением и снова погрузилось в бледный полумрак. Мощный гром на какое - то время прорвал ядовитое шипение угрюмого ливня, а потом снова смолк. Её маленький мир утопал в водах отчаяния. Да ещё этот затянувшийся дождь за окном… На серых улицах никого, только эта печальная речь дождя и одиночество. О, Властелин миров! Ей было чуть больше тридцати и позади лишь боль…
Даже сейчас, зачеркнув всё былое жирной чертой бессмыслия, она была много прекраснее юных красавиц. Из её больших тёмных выразительных глаз катились крупные слезинки, обжигая ядом отчаяния смуглую нежную кожу лица. Утончённая и восхитительно сложенная, молодая женщина сидела на каменных ступеньках при дверях в монастырь, наблюдая за потоком воды. Её глаза наблюдали, как серебряные нити дождя, сплетшись одним полотном, скользили по выстланной большими серыми камнями достаточно просторной дорожке, пролегающей между высоченной каменной монастырской изгородью и самим монастырём.
Дождь продолжался четвёртые сутки подряд и это сводило её с ума. Это и не удивительно. Даже в солнечные дни здесь всё было слишком серо, за исключением редких газонов и деревьев, вынужденных пробиваться к жизни сквозь каменья. Робен сидел рядом, распростёрши над её головой свои могучие крылья.
Она не видела его, но чувствовала каждой клеточкой своего естества его заботу. Когда он приходил, сердце переставало ныть и сознание становилось светлым - светлым, как весенний ручей, стекающий с гор. Она была сиротой. Она была ещё более прекрасна и хрупка внутри, и удивительно способна к знаниям. Была наивна и удивительно доверчива изначально. Познала глумление над собой, став женщиной не так, как должно было быть. Ей не исполнилось ещё тогда и семнадцати. Потом родила дитя и потеряла его. Но не ожесточилась, оставаясь такой же чистой, как прежде. Много раз была обманута мужчинами и оставлена всеми. Она верила до тех пор, пока могла. Но за свои юные годы скитания, она слишком много видела и много знала. Ей так хотелось понять этот мир и найти себя в нём. Но получилось всё как-то не так, как могло бы быть, как должно было быть.
В какой-то момент она сломалась. В двадцать два стала блудницей, сама не понимая толком, причины. В двадцать пять стала очень состоятельной и неприступной молодой женщиной, имеющей определённое влияние на местные власти. В двадцать семь впервые попыталась покончить с жизнью, потом психиатрическая клиника и вторая попытка суицида. Затем попытка укрыться от общества и от себя за монастырскими стенами...
Робен был послан к ней, чтобы указать путь Свободы. День ото дня, всё больше беседуя с Робеном в сердце своём, женщина понимала подлинный смысл той Свободы, которую проповедовал Своей Жизнью воплотившийся Бог. Женщина, наблюдая за бегущим потоком, вспоминала былое и готовилась оставить закрытую обитель монастыря, чтобы жить там, вне стен так, как раньше не умела, воздвигнув внутри себя гораздо большие стены, чем те, что окружали её сейчас.
11
Её сердце было исполнено твёрдого решения начать новую жизнь. Она победила прошлые скорбь и разочарование настоящей радостью свободной жизни. Лил дождь. Робен простирал над ней свои крылья, когда, вдруг, дождь словно перестал. В действительности же дождь не прекратился, просто стал менее сильным. Сизое небо прорвалось золотистым лучом, шлёпнувшимся на мокрую поверхность камней и крышу монастыря, наполнив мир серебристым переливом. Женщина не могла видеть сходящего в свете солнечных лучей Сверснебеса, как, впрочем, и Робен, ибо последний решил явиться в капле дождя. Сверснебес серебристой каплей упал на чёрные кудри Ангела - Хранителя и, медленно стекая по ним, принялся вопрошать Робена. Между тем Лоуертер, лёгкой тенью приспособившись между сизыми тучами, принялся выкуривать дурман папиросы запретного знания:
- Ты и я, я и ты - две капли одного дождя…- послышалось Робену сквозь звучную дробь дождя.
И не только ему. Женщина, чьё сердце было открыто для Божьего Вестника, слышала Сверснебеса. Каждое его слово. И слышала она ответ своего Ангела-Хранителя...
- Кто ты? - чувствуя чьё-то присутствие, но никого не видя, спросил Робен.
- Я это ты, а ты - это я, Робен! Мы две капли небесного дождя. Мы разные, но суть одно.
- Хорошо, - обеспокоился Робен, обозревая пространства.
Обеспокоен он был по нескольким причинам. Во – первых он не знал, говорящий с ним – враг или друг? Его беспокоило то, что он не чувствовал это как обычно. Во–вторых, диалог с духовным существом ослабевал его присутствие в материальном мире. То есть его связь с человеком слабела, что давало возможность другим духовным существам влиять на него, если тот ещё колеблется в плане выбора между Божественным и безбожием. В-третьих эта речь, рождавшаяся где-то скорее внутри, чем снаружи, казалась такой родной и он просто не мог не отвечать:
- Я это ты и ты - это я? Может быть, но что дальше?
- Мы хотим ей помочь, верно?
- Не мы, кто бы ты ни был, но Владыка миров и Он ей уже помогает…
- Ну да, конечно, Он помогает, но почему ей так больно, Робен? Её сердце рыдает как эти рваные небеса и ты, капелька этих незримых слёз, делаешь ей ещё больнее. Почему, Робен? Разве в страдании смысл?..
- Нет… - Робен смутился. Почему - то никогда раньше он не думал об этом. Он помогал человеку пройти сквозь страдания, удерживая перед ним конечную цель. Радостную цель.
- Но её сердце вот - вот разорвётся от боли, Робен! Зачем ты терзаешь её? Зачем ты - сотни тысяч капель её горьких слёз? Она всё забыла, а ты напоминаешь и ей больно? Неужели Богу нужны её душевные муки и реки жгучих слёз?..
- Не знаю…- Робен собрал свои крылья.
Ему казалось, что это проснулась часть его самого. Часть, о которой он никогда не подозревал. Собрав свои крылья, он оставил женщину без защиты. Всё прошлое всплыло в одной лишь капельке дождя. Сердце её покрылось панцирем ожесточения и в мыслях набатом прокатилось: «За что Бог? Почему именно так?». Робен заметил это, но как бы издали, отстранившись. Вернее он спровоцировал в ней это, когда, будучи в её сердце, вступил в диалог с незримым молегна. Когда заколебался, помыслил о чём-то ином, что не составляло его миссии.
- Её душа, - продолжал между тем Сверснебес,- хрупка как стебелёк ковыля и под натиском боли она погибает, Робен… Богу всё ещё нужны жертвы?! Нужна боль, нужны страдания? Где же Его милость? Где место покою и любви? Где то блаженство, вещающие о Свободе, когда плита боли сжимает сердце и ничего кроме мрака не видно.
Робен был ввержен в пустоту. Он даже не заметил того, как женщина, в приступе гнева и отвращения к себе, к другим, ко всему миру, бросилась прочь… Ей ненавистны были эти грузные небеса, дразнящие мимолётными проблесками; эти бурные воспоминания, наполнявшие всё её существо; все эти мысли о возможности жизни иной. Какая дура! Как она могла поверить в то, что Божья любовь примет её истерзанное грехом существо? Как она могла поверить в то, что сегодня может существовать отдельно от минувших дней – грязных и пустых? Как она могла поверить, что может быть чистым листом, на котором Бог может написать прекрасную, совершенно новую, жизнь, исполненную нежности и настоящих высоких чувств? Как? Как? Как?..
Она бежала по мокрым улицам, истощённая и продрогшая. Бежала от Бога, от судьбы, от самоё себя. Бежала до тех пор, пока не упала, почти бездыханная, где–то в глуши, над пропастью… Ничто не мешало ей подползти чуть ближе к краю. Всё решали какие–нибудь доли секунды. Её Ангел–Хранитель попал в сети пустоты. Он упустил Небеса и тяготился земными вопросами. Он не находил ответа, а Сверснебес продолжал:
- Ты слеп, Робен! Ты был слеп! Муки, страдания, боль - вот правда и нет ничего другого! Ты и я, я и ты - мы всего лишь две капли одного Небесного дождя. Горе и страдания - вот то блаженство, к которому ты, по невежеству своему, влечёшь души смертных… Зачем боль и слёзы, когда есть небытие… Пусть человек забудет боль, окунувшись в воды забвения… Там его ждёт свобода!
- Подожди… - Робен возвёл свои очи к Небесам и сокрыл самого себя в своих крылах.
Он вспомнил былое, огородившись от внешнего мира…
- Да, возможно я всего лишь слеза, но та, которая делает взгляд лучистым. Боль? Да, ибо Истина рождается в муках. Боль не главное… Страдание не конечная цель… Всего лишь миг. Миг прозрения. Капелька слезы, упавшая наземь и пропавшая там навсегда, освободив истерзанный дух от мук слепоты… Больно ли стать никем, потеряв вес, приковывающий намертво к бренной земле? Да, больно, но слеза и всё позади… Освобождённый дух способен воспарить над землёй!
- Зачем, Робен, зачем Истина так болезненна?
- Потому что трезва… Потому что откровенна… Потому что она то, что по-настоящему ценно, действительно, живо…
- Выходит, Робен, Небеса обещают боль?
- Освобождение от неё!
- Не понятно, Робен, не понятно! Ты не понимаешь природу истины и не можешь объяснить…
- Боль - это преддверие Небес; это тёмный, но ограниченный коридор из мира рабства в мир Свободы; это миг, который навсегда останется за порогом Вечного Блаженства… - Робен уже освободился из сети пустоты.
- Ты и я, я и ты - мы две капли одного дождя… Припади к земле, Ангел Света, чтобы судить о природе страдания.
- Я помню…
- Тогда что есть небытие, Робен?
- Я не был там…
- Там - свобода, Робен! Ступи в пустоту хотя бы одной ступнёй, и ты будешь равным Знающему, будешь вправе судить о свободе - пытался Сверснебес удержать Робена.
- Моя свобода в том, чтобы исполнять волю Пославшего меня и если Владыке миров нужно открыть мир пустоты передо мной, я войду, а пока у меня иная цель. Воля этой женщины в том, - склонился Робен над женщиной, задумавшей броситься вниз, - подчиниться необузданности эмоций, порождённых мятежной пустотой в боли или целиком посвятить себя Вечному…. - и он распростёр над ней свои крылья, шепнув к её сердцу лишь это:
- Дождь пройдёт и жгучих капель слёз совсем не останется в Его Свете… - женщина, возведя свой проницательный взгляд к Небесам, отшатнулась в сторону и пошла прочь от обрыва.
- Робен, объясни ей и мне суть страданий… - настаивал мятежный дух, проникая в мысли женщины.
- Любовь, в которой нет меня, но есть Жизнь… - Прошептала женщина, ответствуя на возникшие в её сознании мысли.
Робен улыбнулся.
- Кто бы ты ни был, падший дух, ты проиграл, ибо Свет сильнее тьмы, а Истина – лжи…
- Это не ответ, Робен…
- Хочешь знать суть страданий? Обратись к Сыну Человеческому, прошедшему его от начала и до конца… Я же всего лишь Ангел, хранящий сердца на этом пути…
Дождь перестал совсем. Лик женщины был спокойным, а сердце преисполнено неземного мира. Сверснебес и Лоуертер, бывшие столь близки к победе, потерпели поражение. Последний из них знал, что Робена снова спасла его «слепая» вера. Сверснебес же совсем не понимал преимуществ противника, и никак не хотел согласиться с таким исходом борьбы. Он жаждал объяснений.
12
Робен уже отварил дверь преддверья Вышних миров, когда мятежный ангел явил ему свой лик. Правда, Робен, узнав в нём Веренбена, ещё не ведал его падения. Он был рад ему и не скрывал своего удивления, созерцая на лице последнего не свойственные ему грубые черты:
- Веренбен! Ты ли это?!
- Быть может да, Робен, а может быть и нет!
- Ну что ты говоришь, Ангел Света? Что смутило тебя?
-Ты, Робен, смутил меня…
- Я?.. Но чем?
- Своим явлением, Робен! Я помню тебя, Ангел Света! Я помню, как ты светил мне, когда я ходил по мирам…
- Что видел ты, Веренбен?
- Я видел боль против радости, глумление против святости, вопли против ликования, поругание против согласия, рыдания против покоя, густой мрак против сияния Вечного Дня, разрушение против созидания, хаос против мироустройства, искажённое отображение действительного, отголосок канувшего в небытии… Я видел бесов, ходящих меж пустот, я созерцал мятежи падших ангелов и оргии демонов. Я видел смертных, ввергнутых в пустоту, из которой никто не возвращается… Робен! Ты и я, я и ты – мы суть одно, но…
Я могущественней тебя, потому что знаю, а ты нет! Я видел твоё сияние и вижу его сейчас, как и ты. Но я также вижу ходящих во мраке, которых никто из ангелов небесных не видел, кроме, разве что, Архангела Божьего. Я могу судить о том, сути чего ты не знаешь, Робен…
- Веренбен?.. О, Веренбен?! Почему? – понял Робен падение Светлого Ангела.
- Почему? Ты ли меня спрашиваешь об этом, мудрый Робен? Не всё, Робен, не всё мне было ненавистно в Вышнем мире, так же как не всё мной было презренно в мире тления! Я хотел примирить святые Небеса с грешною землёю. Я хотел знать больше, чем Сам Всевышний… Знает ли он пределы зла, Робен? Я желал свободы, но познал, что её нет. Всюду рабство и плен! Плен пустоты и рабство греха, плен знаний и рабство привычек, плен гордыни и рабство суеты, плен безвременья и рабство времени! О ты, Ангел Света! Скажи мне, который суть с тобой – одно, почему я, познав сокрытое от тебя, потерял открытое тебе?
- Веренбен, ты слышишь? – опустил свою главу Робен, вглядываясь в гордые пустые глаза Сверснебеса.
Однако в преддверие царила тишина. Мертвенная тишина, разделяющая на вечно два противоположных мира.
- Что? Пенье ангелов?
- Нет, Веренбен! Это не пенье ангелов… – опять замолчали, вслушиваясь в тишину.
- Скрежет демонов? – предположил мятежный дух.
- Нет…- едва слышно ответил Ангел – Хранитель, погрузившись в тишину.
- Человеческая речь, – принялся гадать Сверснебес, не желая выдавать своей неспособности услышать в этой мертвенной тишине вообще ничего.
Робен вновь отрицательно покачал своей главой и падший Веренбен, не желая выглядеть проигравшим, сказал:
- Я не узнаю этих звуков, Робен, но они что–то напоминают мне… Что–то знакомое, но никак не могу вспомнить, что… Напомнишь?
- Это аккорд тишины, Веренбен! – опустив ресницы, с грустью произнёс Робен.
- Что? – не понял его Сверснебес.
- Аккорд тишины… – повторил Робен.
И тут Сверснебес понял, что невозможно, чтобы звук и тишина существовали вместе, ибо одно поглощает другое. Невозможно, чтобы Высь примирилась с самой низиной, а Свет со тьмою.. Невозможно, низринувшись вниз, остаться наверху. Невозможно, говоря ложь, выйти к Истине. Невозможно что–то принять, сначала чего–то не отвергнув. Нельзя встретиться и расстаться одновременно. Невозможно быть сразу добрым и злым, Ангелом и демоном, мёртвым и живым…
- Аккорд тишины… – произнесли бледные уста мятежного ангела, и он пошёл прочь, в падший мир, из которого пришёл.
Робен долго ещё провожал Веренбена своим печальным взглядом, вполне понимая, что мятежному ангелу никогда не дано возвратиться в Вышние миры. Какое–то время он слышал, как лёгкие одежды падшего ангела шелестели, нарушая мертвенную тишину двух преддверий, но скоро Сверснебес достиг преддверия бренного мира и скрылся в нём, плотно прикрыв за собою дверь. Когда всё стихло, Робен, ещё раз потревожив тишину, вошёл в преддверие Вышнего мира и затворил за собою дверь. И снова всё стало тихо–тихо. Небеса – вверху, земля – внизу и разделяет их всего лишь… Аккорд тишины…
/05.07.2005г., г.Москва, РДСЕХ«Святость», общ., СаЮНи/
БЕЗДНА III
«Правда Твоя как горы Божии,
и судьбы Твои – бездна великая!»
/Библия, Псалом Давида 35:7/
1
Они сидели на каменной ступеньке у подножия старинного монастыря, скрываясь от промозглого дождя под кроной старого клёна.
Один из них, тот, который был облачён в рясу с большим, пошитой из грубой ткани, капюшоном петрокки* и препоясан жёсткой верёвкой, был спокоен и даже умиротворён. Его сияющие глаза наблюдали за шевелением нежного, молодого, кленового листка, колыхаемого дождевыми капельками и порывами сурового ветра...
Он, этот монашествующий, каждое утро смотрел именно на этот кленовый лист, который каждое утро поворачивался своим нежным прозрачным брюшком к пушистым лучам восходящего солнца, вытягиваясь ввысь к бездонному голубому небу.
Другой же человек нисколько не походил ни на священника, ни на монаха. Он был похож на обыкновенного смертного человека, живущего обычной жизнью грешного мира. Его дорогие туфли были покрыты слоем вязкой грязи, свидетельствующей о том, что он совершил долгий путь пешком. Лицо этого человека хранило в себе отпечаток усталости, при чём не только физической, но больше душевной. Он был угрюм и ужасно напряжён. Его глаза не замечали раскидистых ветвей стройного старого дерева, под кроной которого он восседал вместе со своим другом детства, выбравшим своей судьбою путь францисканского монаха. Не замечал он дождя и не чувствовал колкого прикосновения ветра, ибо думы его были где-то глубоко внутри него самого. Он даже не замечал человека, к которому обращал свою речь. По всему его виду можно было сказать, что он был чем–то озадачен...
Он всё время пытался подобрать нужные слова, чтобы его поняли. Правильно поняли. Ему совсем не хотелось, чтобы о нём подумали, будто он – сумасшедший. В его жизни, жизни амбициозного карьериста, и без того хватало проблем. Держать же в себе вовсе несвойственную его натуре эдакую странность этому угрюмому человеку было, видимо, уже просто невмоготу:
-Пойми же, Эдмунд, – усталым голосом начал человек в грязных ботинках видимо давно уже продолжавшийся, но временами прерывающийся, монолог, - Я - обычный человек средних лет, с огромным багажом знаний и в общем-то обычным укладом жизни. Я никогда не был мечтателем, скорее реалистом до мозга костей и ты это знаешь как никто другой. Я не ударялся головой, не падал с каких-бы то ни было высот и вообще вполне адекватен во всех отношениях. Я никогда, слышишь, никогда не интересовался вопросами, требующими философского подхода, ибо считал это занятием весьма скучными бесполезным, предназначавшимся либо для людей слабых, не нашедших себя в этой жизни, либо для неисправимых утопистов, имеющих вагон свободного времени и не имеющих ни в чём нужды. Кроме всего прочего я не имею никого отношения к религии, масонству и никаким другим тайным обществам, культам и чёрт возьми чему бы то ни было ещё, понимаешь?!
-Понимаю, Рэй, - улыбнувшись, ответил Эдмунд, терпеливо ожидая продолжения.
-Этот сон… - вздохнув, продолжил свою речь грешник, - Он преследует меня как наваждение, понимаешь, Эд? Преследует!
-Сон ли, Рэй? Или, быть может, мысль, которую ты тщательно скрывал всю свою сознательную жизнь и продолжаешь скрывать до сей поры? Или даже не мысль, а…
-Нет, Эдмунд! - прервал его черноволосый мужчина, - Просто сон.
-Что ж, - лишь на мгновенье монах взглянул на своего друга детства, а затем снова уставился на лист клёна, - тогда это очень странный сон… Очень навязчивый я бы даже сказал... Хорошо, давай-ка ты вспомнишь, когда это видение заполонило твоё гордое сознание?
-Ещё раз повторяю, что это никакое не видение, а просто очень странный сон, который впервые привиделся мне у Ниагары, чёрт бы побрал этот отпуск! Ну что ты молчишь, Эд? Ты же у нас спец по вопросам духовным, душевным и, бог знает каким ещё…
-Успокойся, Рэй, - улыбнулся Эдмунд своей успокаивающей улыбкой своему потерянному другу, - Расскажи мне его снова…
-Снова? - потупившись, спросил Рэй скорее самого себя, чем своего лучшего приятеля, - Зачем снова? Ведь ты его уже знаешь наизусть и сам можешь рассказать… Зачем мне снова тебе рассказывать одно и тоже?
-Пожалуйста, Рэй, - улыбнулся ещё мягче и сердечнее Эдмунд, коснувшись плеча телерепортёра.
Было в его улыбке что-то властное и, вместе с тем, нежное, успокаивающее, бодрящее. Поелозившись на своём месте как маленький наказанный мальчуган, Рэй, наконец, успокоился, закрыл глаза и унёсся прочь, в терзавший его сон...
/большой капюшон, который итальянские крестьяне надевали поверх шапки для защиты от дождя*/
2
Удивительно голубое небо, позолочённое солнцем, раскинулось над девственным миром юной природы. Каждая травинка, каждая веточка, каждый листочек излучали свет жизни. Приятный шелест листьев терялся в голосе ниспадающих с громоздких каменных высот вод водопада, пропадающих в бездне, покрытой белёсо-зеленоватой бурлящей пеной. Человек, совсем маленький против природного чуда, стоит у основания водопада, дивясь и поражаясь:
-Просто удивительно! - подумалось, вдруг, этому маленькому человеку, когда он всмотрелся в воды бурного потока, с грохотом несущегося, казалось, с самых небес в самые недра земли, - Как же всё-таки, чёрт возьми, мы с тобой похожи, а?! Я стою здесь, внизу, но могу быть и там, наверху... Могу смотреть на тебя сверху, осмысливая твоё существо, а могу разглядывать снизу, обливаясь твоими водами, как своими собственными слезами... Я могу каждую твою капельку понимать по-разному, ибо каждая из них отображает разные части одной реальности утекающего прочь времени. Этот ход столь стремителен, что истины я так и не вижу. Не способен увидеть. Или, быть может, я ещё чего-то не знаю, а? - едва человек озвучил свою мысль, как мощный водный поток со всей своей силой устремился на него...
Человек, потерявшись за пеленою вод водопада в одно мгновение сам сделался этим неукротимым бушующим потоком. Он стал просто неизмеримым количеством воды, совершающим свой путь...
Вот, низвергаясь с высот, он видит окружающий его мир в мозаике своего каплеобразного естества. Капельки голубого, зелёного, бурого, серого, коричневого, чёрного, белого... Игра причудливых форм и даже объёмов в его зеркальном отражении:
-Острый, плоский, треугольный кусочек зелёного... - листик?! Коричневое, объёмное, длинное, кривое?.. Ну да, ветка какого-нибудь дерева! А это? Белёсо-голубое и безмерное? Небо?! Или моё основание?... - шумел сам в себе Водопад каждое мгновение - изо дня в день, из года в год и было ему радостно, ибо думал он, что знает суть всего.
Ему нравилось составлять панно из капелек своего естества, несущих в себе информацию из окружающей его действительности. Со временем Водопад научился распознавать времена: дни и ночи, а в них вечера, закаты, рассветы, полуденное время, раннее утро и просто утро... Зимы, вёсны, осень и лето - каждому времени предшествовали особые признаки, которые не могли ускользнуть от его клокочущих вод. Он видел людей и животных. Он видел разных людей и разных животных. Он целые тысячелетия слушал человеческие речи, постигая в них их мир.
С веками у Водопада сформировалось, как ему казалось, чёткое представление о всём земном шаре и даже о Космосе! Тысячелетия собирал Водопад своими капельками знание о существующем, cостраивая полученную информацию в единое полотно. И этим он был счастлив вполне. Он был могуч, не иссякаем и невероятно красив. Он мог утолить жажду - мелкую жажду умов, жажду изнурённого тела и, конечно, был способен напитать корни растений!
Водопад знал о пустынях и часто думал о их сущности. Он знал, что там практически нет никакой жизни. Нет её, потому что там, в пустыне, нет его, Водопада животворящего! Именно так: ЖИВОТВОРЯЩЕГО!!! Дерзкому Потоку, как-то раз, невзначай, подумалось о том, что им единым существует мир. Конечно же эта мысль не была слишком резкой и явной - нет! Но она всё же возникла где-то в самых его недрах и не оставляла его ни на минуту!.. Она была тихой, незаметной внешнему взгляду, и напоминала шёпот внутри. Очень смелый шёпот, в котором не слышалось ни тени сомнения:
-Именно так! А почему, - думалось ему, - нет? Я в ярости способен крушить, наводнять, топить, лишая жизни... Мои воды, став болотом, способны отравить жизнь, породив что-то принципиально новое! Я могу быть ласковым и поддерживать первозданность жизни, радуя живущих... А могу быть скупым и тогда... Ха-Ха-Ха! Тогда всё будет жухлым, тусклым, жалким... Или вовсе исчезнет! Родится великая бездыханная пустыня! Я могу! Я могу почти всё на земле, которая для меня и для которой я!.. Я постиг жизнь в её сокровенной тайне! У меня есть представление обо всём... Обо всём! - и он снова, с великим торжествующим клокочущим воплем низвергнулся вниз, потрясая грохотом всё живое.
Водопад ликовал. Однако мир устроен так, что ликованию суждено смениться другим чувством и Водопад, конечно, знал об этом, но забыл, ибо велика была его гордыня. А между тем есть всему своё время под небесами...
3
Время шло. Вернее протекало с такой же скоростью, с какой Водопад, радуясь своему весьма осмысленному бытию, скатывал свои воды с высот в самые глубины своей бездны, покрытой бурлящей пеной.
Однажды на рассвете у его основания появился некто, облачённый в чудесные чёрные одежды. Этот некто был прекраснее простого человека. Его одеяние было далеко неземного свойства, а иначе Водопаду были знакомы и человекоподобное существо и его облачение, едва подающиеся описанию земным языком. Он, этот прекрасный некто, присел на камень у подножия Водопада и, достав из своих внутренних одежд серебристый портсигар, вынул из него папиросу светло-бурого цвета /кстати сказать, таких вот странных папирос Водопад тоже никогда не видывал и для него это было внове/ и закурил. Приятный аромат втянулся в клокочущие воды Водопада, сделав его способным изъясняться по-человечески:
-Кто ты? - спросил Водопад, роняя свои серебристые капельки на тёмный хитон тёмного ангела.
-Моё имя Лоуертер... - представился некто.
-Ты не человек или человек? - отображая красивое лицо духа в своих водах, напрямую спросил Водопад, любивший чёткость и конкретику.
-Нет, - ответствовал Лоуертер.
-Тогда кто же ты? - ещё сильнее закипела вода Водопада от любопытства.
-Я - ангел, - едва слышно произнёс незнакомец, - Тёмный ангел твоего существа, Рэй... Я - твой бог, твоя бездонная пропасть и то, что у твоего основания... - поднявшись, продолжал Лоуертер с хладнокровной выдержкой в голосе.
-Бог?! - разразился громом смеха Водопад, сотрясая землю.
Рэй знал много мифов, легенд, сказаний о всякого рода божествах, духах и прочих вещах, не выдерживающих интеллектуальной критики. Однако он был действительно умён и опытен, что позволяло ему с молниеносной лёгкостью отличить реальное от вымысла; действительное от художественного воображения чьего-то странствующего в облаках сознания. Водопад был горд именно неизмеримой глубиной этих знаний:
-Мой бог? Ты воплотившийся миф неведомого мне народа? Пусть так, но как смеешь ты называться моим божеством? Божеством того, кто волен тебя, жалкое маленькое существо, одною лишь волною стереть с лица земли так, что не будет тебе памяти в грядущих веках? Ступай прочь, сумасшедший, ибо гнев моей стихии может не пощадить твоей красоты и разделаться с тобой как с какой-нибудь букашкой так, что у тебя уже не будет способности к фантазии, ибо тебя вообще уже не будет... Убирайся в свои мифы!..
-О, - послышался саркастический смех Лоуертера, - Не думаешь ли ты, что в физической твоей силе сокрыта власть над всем, Рэй? Живёшь тысячелетия и никак не уразумел, что ты не причина, а всего лишь следствие и в том, что времена к тебе благосклонны пока, не твоя заслуга?! Мне ли смеешь угрожать ты, профанация времени?! Мне, который вне его?..
-Даю тебе последний шанс, миф, убраться прочь, - взревел Водопад, уязвлённый столь дерзкой речью тёмного ангела, теряя контроль над своими эмоциями, - Иначе я буду последним, кого ты видел в своей жизни!
-Хочешь впечатлений, создание? Ценю твоё решение! Попробуй, морская Бездна, и я сделаю тебя ещё более могущественным, если ты хотя бы чуть-чуть поколеблешь меня...
-И не только попробую, человекоподобная тварь! Но утоплю тебя за твою дерзость, кто бы ты ни был, своим существом, чтобы никто другой, подобный тебе, не смел делать вызов мне - правящей миром стихии... - и вот свои воды Водопад устремил ввысь, словно забрасывая их к небесам...
-Ну давай же Рэй, - зло хохотал Лоуертер, - Попробуй... Вдруг получится!..
-Бойся, Лоуертер, я полон ярости! - набирая силу, ревел Водопад.
-Попробуй! - Лоуертер улыбнулся и было в улыбке этой что-то ядовитое.
Ещё мгновение и лик Водопада почернел, закипела бездна и воды его устремились прямо на человекоподобное существо, готовые сокрушить всё живое, навсегда погребая живое дыхание в тяжёлых мрачных слоях холодной воды.
Долго бесновался Водопад. В ярости своей загубил всю округу, не щадя никакой твари. Ни деревца, ни травинки, ни букашки, даже гиганты-булыжники изменили своё положение, а Лоуертер - неведомое беснующемуся Потоку воплощение злого гения продолжал стаять как прежде, словно тень и только глаза его сияли тёмным зелёным свечением. Как бы не бесновался Водопад, а Лоуертеру хоть бы что!
Долго демон пустоты забавлялся разрушительной силой гордого Водопада, а когда это дело ему изрядно поднадоело, он вынул из него несколько струй и обуздал его как какого-нибудь тщедушного старика за седую бородку:
-Ты много знаешь, Водопад, - молвил Лоуертер, скручивая его до тех пор, пока Рэй не стал жалким, слабым, обретшим некое подобие ключа, бьющего из под камней, - и думаешь, что в этом твоя сила?! Вот, ты имеешь те же знания, которые копились тобой тысячелетиями и что же? Теперь ты не способен крушить?.. О, какая досада!.. А что ты можешь теперь, Водопад?! Да и не Водопад теперь тебе имя... Взгляни на себя! Ха-ха-ха! Что ты можешь в теперешнем твоём состоянии, а?! Разве что утолить жажду какого-нибудь случайного путника или какого-нибудь животного, забредшего в эту чащобу... Ты многое знаешь, Рэй, о многом хорошо судишь и суждения твои в основном - истина. Тебе дано было пропускать через себя подлинную суть всех вещей, и ты подумал, что знаешь всё... Подумал, что нет в мире тайн для тебя! Вот ты, - наступил Лоуертер своею властной ступнёй на струйку, бьющую из-под земли, - постигший сущность всего, ответь мне теперь... Что есть ты, умеющий постигать? Что есть ты, могущий из каждого момента времени извлекать ускользающую действительность? Где берёшь ты начало и к чему приведёшь воды своей жизни? Ты же умный, Водопад! Ты же знаешь, что всему в этом мире есть объяснение, причина и... конец?
Водопад молчал, ибо познал, что существует нечто, чего, оказывается, он не знал да и не стремился познавать.
О! Он так стремился побыстрей сбросить свои воды с вершин, поразив окружающий мир своим явлением, что никогда не замечал что там, наверху, откуда он слетал снова и снова, наслаждаясь падением? Наслаждаясь панорамой и своим великим скоростным полётом, он никогда не думал о том, откуда он и для чего?!
Лоуертер глядел на него своими ядовитыми, светящимися зелёным свечением, пустыми глазами и ожидал ответа:
-Отвечай, Водопад, иначе быть тебе вечно издыхающей водоточащей ранкой бренной земли, которую однажды пожрёт великая суш и ты издохнешь, поглощённый и испитый великой засухой бытия...
-Верни мне, хотя бы лишь на мгновение, былую силу, - шептал Рэй, захлёбываясь грязью, - чтобы я смог подняться до небесных высот и посмотреть, где есть моё начало...
-О, жалкое существо! Это не ответ, а жалкий вопль жалкого существа... Ты имел эту власть, Рэй, и твоё время истекло! Будь доволен своей новой участью, а будешь роптать, иссушу так, что тебя вовсе не станет!
Напрасны были моления Водопада вернуться к своему истоку. Лоуертер, не получив ответа на свой вопрос, оставил Водопад маленьким, но всё же живым Ключом, пообещав, однако, вернуть ему былую мощь, если последний даст ответ на его вопрос. После этого дух пустоты истаял в ночном тумане.
Текло время, а бедный Водопад искал ответ на терзающий его существо вопрос: "Кто я и где моё начало?". Он вопрошал птиц небесных, прилетающих с высот, чтобы напиться его слезами о том, что же там, наверху, но крылатые не рассказывали ему ничего такого, чего бы он не знал. Он вопрошал ветры, но и те не радовали его своим ответом. Светила небесные не могли ему помочь и он плакал. Плакал, напояя своими чистыми слезинками всякого, кто хотел пить. Века минули. Чувства и память Водопада притупились, хотя где–то глубоко в себе он помнил, что когда-то он был /а может и не был и то просто была игра его воображения?/ Водопадом, а не Ключом. Тем не менее, его не оставляло желание узнать, что же там, наверху, на вершине скалистой стены? Это желание терзало его, лишало покоя, истощало силы, но даже печалям не суждено длиться вечно и потому они сменились... радостью...
4
Рэй закончил повествование своего сна и, тяжело вздохнув, посмотрел в свежее лицо монаха. Тот улыбнулся:
-Посмотри на этот юный кленовый лист, Рэй… – попросил Эдмунд друга своего детства, указывая указательным пальцем на нужный лист.
-Что? – оскорбился Рэй просьбой монаха, – Нет, Эдмунд! Это верх наглости, неуважения, оскорбления и чёрт знает чего ещё! Я к тебе за советом с серьёзной проблемой, а ты мне какие-то чёртовы листья кажешь?!
-Рэй! Бедный мой Рэй! - покачивая головой, жалостливым тоном говорил монах едва слышным голосом, - Гордый ты... Твоя гордость закрывает твои глаза и уши...
-О, Господи Иисусе! - раздосадовано развёл руки в стороны мужчина, - И какого рожна я проделал столь долгий путь?!
-Послушай меня... - начал было монах, но Рэй его прервал:
-Нет, это ты меня послушай! Я всегда это знал...
-О чём ты знал, друг мой?
-Знал, что ты – сумасшедший! Только сумасшедший мог поступить так, как поступил ты... У тебя было для шикарной жизни всё! Авторитет, знание, опыт, поместье, женщины... А ты сидишь тут, под этим чёртовым ливнем и любуешься каким-то листом, но не безумие ли?! И я тоже хорош! Пересёк пол континента ради вот этой бессмысленной встречи с тобой, давно лишившимся здравого рассудка?! А ты и рад, что я, подобно тебе, схожу с ума! А теперь послушай меня, Эдмунд... - нервозно вскочил на ноги Рэй, - Мне плевать на то, что ты святой человек, многими уважаемый и даже почитаемый... Плевать на то, что ты - психолог и превосходный францисканец! Плевать, понял?! Главное, ты – сумасшедший и я не собираюсь слушать твои притчи! Всё, что я хотел, так это избавиться от этого дурацкого сна… Какой же я осёл, раз пришёл к тебе!
-Послушай, Рэй... - попытался успокоить монах разгорячившегося мужчину.
-Нет, я сам как – нибудь… - и Рэй ушёл в пелену дождя, оставив монаха под кроной старого клёна...
Юное дыхание весны уже давно осело на золотистых щеках лета. А Рэю изо дня в день всё снился тот же странный сон и ничто ему не помогало от него избавиться - ни консультации психологов, ни обследования психиатров /по их мнению Рэю не грозило заболеть психическим расстройством, во всяком случаи в ближайшее время, а что до сна, так это проявление его чувствительной натуры!/. Ни алкоголь, ни весёлая компания, ни антибиотики – ничего не могло избавить его, терзавшегося в муках отчаяния, от этого ночного наваждения!
Время шло и Рэю становилось от этого всё хуже и хуже, ибо он совсем потерял покой из–за этого сна. Словом, вся его жизнь шла под уклон! Будучи всегда легкомысленным, ветреным и заносчивым, он перестал быть самим собой... Его ничто ни волновало, кроме этого странного сна, от которого он жаждал избавления...
В конце лета, в солнечный день, Рэй снова сидел рядом с Эдмундом, который снова, выслушивая тревогу друга детства, наблюдал за кленовыми листьями, которые, с наступлением тёплых дней, выросли, оформились. Струя жизни незримо вливалась в каждый листочек из материнской ветви, обеспечивая ему рост. Пульсировала в каждой его клеточке, а он трепетал!
-Ещё бы, - подумал вслух Эдмунд, – Разве не счастье, наслаждаться славой своего вознесённого над землёй положения? Разве не счастье испытывать радость от притока живительной силы, бьющей в каждой его клеточке?! А то как же! Ещё какое счастье, мой дорогой Рэй! Но сейчас в душе твоей это пройденный этап, что же ты не идёшь к Нему? К древу Жизни, питающему твоё существо? Что же ты избегаешь Его своим отрицанием?! Это же так просто! Это как вот этот лист, как голос Вселенной, если боишься слова Бог...
День клонился к закату и Рэй снова покинул монаха со встревоженными мыслями. Наступила осень. Рэй за всё это время так и не появлялся на территории старинного монастыря. Впрочем Эдмунд очень чутко следил за жизнью друга своего детства – через священников, нёсших службу в тех краях, где жил Рэй; через странствующих монахов, через знакомых своей юности и даже прессу /ибо Рэй имел прямое отношение к прессе, помимо всего прочего этот энергичный человек возглавлял одно небольшое издательство, занимающееся изданием научной западной литературы, а на Западе, как сами понимаете, всему на свете даётся логическое объяснение/. Впрочем, это не суть. Суть в том, что лету, сколь бы хорошим оно не выдалось, тоже настаёт время, рано или поздно, закончиться…
5
Октябрь почти достиг своей половины, когда Рэй-таки заглянул к Эдмунду. Любил он, что ни говори, человека, облачённого в монашескую рясу. Любил по–настоящему, по-мужски, по-дружески и в чём-то даже по-братски. Любил, не смотря на то, что тот был со странностями. Под странностью Эдмунда Рэй понимал его веру в Бога. А сон, кстати сказать, Рэю всё так и снился. Снился каждый раз как впервые, оставляя в сознании колорит неизведанной реальности, трепетный страх перед необъяснимым, недоумение, злость, - в общем, букет самых ярких чувств, на какие раньше эгоистичный человек не был способен.
Впрочем, сейчас он относился к своей одержимости сном иронически и готов был выслушать забавные речи своего старинного друга, а иначе зачем бы он к нему завернул? По обыкновению, мужчины поздоровались, попили чайку с ликёром в скромной монастырской столовой, поговорили о жизни и... замолчали.
Бывает, знаете, возникает между старинными друзьями такая неловкая пауза. Словно что-то невысказанным осталось. По неведомой обоим причине, Эдмунд и Рэй устремили свои взгляды на листья того самого старого клёна. Листья, как ни странно, были бодры и свежи. В отличии от листьев других деревьев, они даже не успели утратить зелени и, казалось, совсем не заметили перемен. Они цепко держались своими черешками каждый за свою ветвь, как и прежде питавшую каждого из них своими соками.
По-видимому, сока этого, всё же, листочкам не было достаточно. Зелень клёна стала какой–то бледной и сам он стал каким-то пожухлым, высохшим. Мгновение и резкий порыв не знающего милости ветра сорвал-таки множество листьев с материнских ветвей старого клёна. Сорвал на глазах этих двух и листья закружились, а потом стали медленно планировать вниз.
Эдмунд и Рэй лишь на мгновение потеряли их из вида. Но вот снова новый порыв ветра, ещё более стремительный и дерзкий, поднял листья наверх, почти к самой верхушке старинного дерева. Казалось, что листья встрепенулись: "Мможет быть, ещё не всё для них потеряно? Может быть, им ещё удастся вернуться?..". Однако надежда оказалась тщетной! Ещё несколько мгновений и листья присоединились к своим несчастным собратьям, изжелта-бурым ковром устилавшим холодную мокрую землю...
-Да уж! - как-то не заметно для самого себя озвучил свои мысли монах, облокотившись на деревянный стол, - Что сталось с твоей былой славой, лист кленовый? Где тот бодрящий ветерок, колыхавший тебя дуновением весны? Где теперь свежий сок, наполняющий тебя энергией жизни? Впрочем, если это и можно было назвать жизнью, то она была слишком коротка…
На мгновение в помещении воцарилась непроницаемая тишина, но уже скоро Эдмунд нарушил её, усаживаясь на старенькую скамеечку:
-Так что сталось с Водопадом из твоего сна, Рэй? В моей памяти сохранился рассказ о том, как он стал маленьким, едва живым, Ключом… В конце концов иссох он или нет? Что–то не помню… Или сновидение тебя, наконец, покинуло?
-Если бы оно, в смысле сновидение это, оторвалось бы от меня как этот лист от ветки клёна, я бы был счастлив! Снится, Эдмунд, снится мне этот сон так, что будто вовсе это и не сон, хотя психом, пока, врачи меня не называют…
-Так что с ключом тем сталось, друг детства моего?
-Он сделался, сперва Водопадом, а затем человеком…
-Вот так концовка! И как же это так?
-Ну… – слегка помедлил Рэй, – а ты помнишь чем начинался мой сон?
-Ещё бы! Человек стал Водопадом, Водопад Ключом…
-Ключ – Водопадом, а Водопад – человеком! Это конец или начало – вот в чём загвоздка!
-Подожди – ка! Ты думаешь, Рэй, что меня столь краткая концовка твоего сна устроит? Чушь, приятель! Давай-ка начнём с Ключа!
-С Ключа? С Ключа так с Ключа! – и Рэй, уставившись на молодое кленовое деревце, ростущее недалеко от своего сородича - старого клёна, приступил к изложению продолжения своего сна.
А между тем листья кружились в порыве ветра, и падали, и снова кружились, и снова падали. Словом, на дворе красовался октябрь.
6
Солнце было уже в зените, когда на вершине крутой каменной стены, прямо на том самом месте, откуда Водопад некогда катил свои воды, воссиял свет, затмевающий солнечный. Ключ, приложив все свои усилия, вытянулся на сколько мог, чтобы внимательнее рассмотреть, что там происходит.
Вот он увидел, как из среды этого сияния вышел муж в ослепительно белых одеждах. Ключу очень хотелось рассмотреть его, и он крайне досадовал на то, что не может приблизиться к нему, а ему так этого хотелось! Его переполнило какое-то странное, доселе неведанное им, чувство покоя. Он даже от удовольствия заиграл своими капельками в такт доносившемуся пению звонкоголосой птички. В следующее мгновение Ключ замер от восторга. Он видел, как мужеподобное светлое существо, распростёрши большие лёгкие, сотканные прозрачными нитями неземного света, крылья спустился к подножию каменистой стены. Ключ понимал, что это был Ангел Света с удивительно глубоким спокойным взглядом.
Улыбнувшись, вестник Небес, приблизился к Ключу и прикоснулся к его слабенькой струйке своею рукой:
-Здравствуй, Источник! – молвил служитель Света, – Что так печален твой серебристый говор? Восседающий на троне и ангелы Его услышали твою печаль и вот я, Ангел–Хранитель, именуемый Робеном и призванный нести утешение, послан в сей час к тебе. Скажи мне, Источник, что сковывает тебя в твоей свободе?
-О… – залился мутными струйками слёз Ключ, – Я потерял свою свободу, Робен. Когда–то я был Водопадом, сильным и красивым. Я знал высоту и падение. Я был горд своим величием, полагая, что со своих высот мне видно всё. Так продолжалось до тех пор, пока из бездны не явился ко мне мятежный Дух Пустоты. Он сковал меня, обратив из могучего Водопада в маленький Ключ, до тех пор, пока я не осознаю, где мой источник. А как я могу знать, где он, если я лишён способности подняться к тем высотам, с которых ты исшёл, чтобы увидеть и дать ответ?..
-О, милый Источник! Зачем тебе подниматься к Высотам, когда в самом себе ты содержишь ключ к ответу? Разве крылатые рассказали тебе что–то, чего ты не знал, когда был Водопадом? Разве ветры не побудили тебя помыслить о том, что основание не на пике горы, но у её подножия?
-Я не понимаю тебя, Робен… Ведь будучи Водопадом, я низвергался именно с высот, а не наоборот, следовательно моё начало где – то там, на тех высотах! Ах, если бы ты только мог перенести меня туда, Ангел Света!
-Да, Источник, на первый взгляд так оно и есть! Однако я здесь для того, чтобы сказать тебе, что осмысливание подлинного начинается с непривычного, необъяснимого, но в глубине своей столь очевидного!
-Не понимаю…
-Ты хочешь оказаться на поднебесных высотах снова и просишь меня помочь тебе в этом, но согласен ли ты, отказавшись от былой гордости, принять от меня помощь?
-Конечно! – радостно зажурчал Ключ.
-Тогда, отбросив всякое сомнение, следуй тому пути, который я укажу тебе.
-Конечно, Робен, конечно! Я сделаю всё, что ты ни скажешь…
-Для начала уясни одну простую Истину, Источник, для того, чтобы тебе оказаться наверху, тебе нужно будет спуститься в самую сокровенную твою глубину, а это очень нелегко…
-Что? Робен, зачем спускаться вниз, когда мне нужно наверх? Уж не допустил ли ты какой – нибудь ошибки?
-Источник, подумай ещё раз и скажи, согласен ли ты отложить в сторону свои мысли, сомнения и страх, чтобы, не колеблясь, следовать тому пути, который я укажу тебе?
-Но как же…
-Только на основании твоего полного доверия моему водительству, я смогу оказать тебе помощь, Источник. В противном случаи, я бессилен что–либо сделать для тебя… – по некотором раздумье, Водопад согласился, хотя принять это решение ему было совсем не легко. Ведь ему предстояло идти совсем в противоположном от цели направлении, действуя против полученных прежде опытным путём знаний. Ключ согласился по большей части от того, что был слишком слаб, чтобы сопротивляться; от того, что был слишком истощён и потому решил согласиться, ибо терять ему было уже нечего.
7
Вообще же восхождение Ключ представлял себе совершенно иначе. И будь он чуточку сильнее, то, скорее всего, смирился бы со своим теперешним положением, отказавшись от всего, что с ним происходило до момента прозрения. Но не теперь...
Теперь он согласился и решил следовать голосу Божьего Вестника даже до смерти. Отступаться было нельзя:
-Я готов, Робен, жду первых указаний!
-Хорошо, Источник… Прежде, чем мы отправимся в путь, уверен будь в том, что я ни на мгновение не оставляю тебя, хотя, быть может, ты не будешь способен ни видеть меня, ни слышать, ни чувствовать… Просто полагайся на меня, помышляя о том, что я не дам тебе уйти в сторону, хорошо?
-Хорошо!
-Тогда вперёд, Источник! И первое, что ты должен сейчас сделать, так это посмотреть на небо, запомнить его сущность, запечатлев его образ каждой своей капелькой до тех пор, пока не увидишь его снова!
Больше ни о чём не спрашивая Ангела Небес, Ключ обозрел каждой своей капелькой умиротворённую голубизну небес, впитав в себя каждый оттенок неба так, как если бы ему никогда его более не суждено было увидеть.
Далее Ключу следовало опуститься в недра земли, в самые мрачные её глубины. Временами Ключ терялся в беспросветной темноте и, помня наставления Робена, продолжал вслепую течь по тесному желобку.
Он опускался всё ниже и ниже, оставляя позади слой за слоем бренной земли. О, чего он тут только не встретил!
Сначала это была рыхлая добротная почва, и Ключу хотелось остановиться в её пористых комочках, напояя своей влагой, но глас Робена влёк его всё глубже и глубже.
Затем, Источник проник в пласт глинистого вещества. Довольно сносно он пробился сквозь него, хотя было не только тесно, но вязко, холодно и грязно. Однако и тут ему очень хотелось остаться, ибо, проникая сквозь состав глины, он понял, что ей можно было бы придать форму в согласии со своей собственной фантазией. Можно сотворить в ней и из неё свой причудливый, сокрытый ото всех мир. О, да! Здесь он мог бы создать свою тайну, но нет! Голос Робена беспощадно крушил тайные желания Ключа, увлекая его всё дальше от поверхности, вглубь…
Впереди новые пытки, мрак и теснота! Ещё мгновение и Ключ распадался миллионами грязных капелек, ударяясь о каменистые слои и, казалось, что это предел. Протискиваясь сквозь безжизненные холодные каменья, Ключ, казалось, совсем потерял своё существо. Разбиваясь о каменные породы, он терял каплю за каплей и, казалось, спасения нет. С каждым движением он приходил в состояние отчаяния и абсолютной беспомощности. С каждым новым движением он почти умирал. Однако всякий раз, как Ключ встречал препятствие, вершилась Тайна Мироздания, сокрытая от внешних глаз.
Пробиваясь сквозь безжизненные твёрдые пласты состава земли, сам того не осознавая, Ключ становился сильнее. В этих твёрдых слоях Водопад натыкался на бесценнейшие самородки драгоценных металлов и камней – золото, серебро, платина и железо; слёзы горного хрусталя и загадка рыжего янтаря, алмазы и радуга самоцветов попадались Источнику на пути, смешанные с пустыми породами, так что для Ключа был соблазн остаться и обрабатывать их. Но нет, глас Робена как сначала был настойчив, и путь Ключа продолжался сквозь минералы и прах, вплоть до самого ядра земли…
8
Там, где не дремлет огненное сердце земли, Источник погиб бы, если бы не был пройден тот путь, который теперь оставался позади. Невзирая на жар и клёкот ядовитого вулканического вещества пламени, Источник справился со стихией, противоположной его сущности. Он сумел осознать свою сущность и сущность пламени, погребённого в недрах бренной земли. Он смог понять, что его сущность, оказывается, не столь могущественна перед тем, что лежит в основании земли, подвергающейся разрушению.
Вот, мрак к которому Ключ уже успел привыкнуть, вернее с которым успел смириться, был поглощён необузданным пламенем. Из среды кипящего серой огня восстал муж, отличавшийся от Лоуертера и Робена золотыми волосами, сплетёнными косой и пламенными крыльями за спиной:
-Я ждал тебя, порождение бренной земли, - молвил Гневалос, – И вот ты здесь…
-Но кто ты? – принялся вопрошать огне подобное существо Ключ.
-Я?… – ухмылялся Гневалос, – Разве не видишь, жалкая лужа, я – сердце бренной земли… Я – причина земной жизни и тот, кто имеет власть иссушить тебя!
-Что? Ты и есть моя бездна?
-Угадал! Ты всё–таки нашёл ключ и должен остаться здесь, – и Гневалос поспешил приблизиться к Ключу, увлекая за собой реки клокочущего огня,– Знающий истину, не может жить дальше, Ключ, согласись, ты же мудрый и знаешь этот закон, не так ли?
-Но как ты можешь быть моим источником, если ты – пламя, а я – вода?!
-Не говорил ли Робен, что Истина не может вместиться в земное представление о существующих вещах? Разве не говорил тебе Божий Вестник, что истинное положение вещей противоречит здравому смыслу или ты желаешь усомниться в правдивости ангела Света? – воды Ключа закипали, он терял каплю за каплей, не в силах возражать демону огня.
Ключ надеялся найти Робена, но тщетно – его нигде не было. Гневалос попросту изничтожал по крупице сущность Ключа, обсыпая его разного рода вопросами и доводами, на которые Ключ не имел ответов или объяснений:
– Ты вспомни, – говорил ангел лжи, – те времена, когда ты был Водопадом. Ты вспомни солнце, сияющее над тобой. Вспомни причудливую радужную мозаику, какую оно дарило тебе и ты поймёшь, что я то же самое солнце и я – здесь, в глубине, – для убедительности Гневалос пустил несколько бликов в поток Ключа и те наполнились радужным переливом, – Влейся в меня, - повелел Гневалос, разверзая нутро кипящей магмы…
И Ключ готов был повиноваться ему, если бы ни одно незначительное «но». Ключ вспомнил Небеса, образ которых он хранил каждой капелькой своего существа. Он вспомнил дождь и вспомнил историю о том, как Владыка миров создавал землю. Как Он создал твердь земную и небесную, положив между ними предел, и понял Ключ, что никакой власти над ним Гневалос иметь не может.
Так Ключ нашёл ключ к Источнику своего происхождения. Именно здесь Ключ прошёл адские муки боли, терзаний, сомнений, но, созерцая запечатлённый в самом себе образ Небес, остывал, успокаивался и следовал на зов Божьего Вестника.
9
И опять драгоценные каменья, и снова мелкие камешки, и опять песок с глиной, и снова рыхлая земля, и он – уже не маленький слабенький Ключ, но мощный водный Поток, разбрасывающий прах земной в разные стороны. Вот он наводнил собою всё и устремился вверх, на каменистый гребень, а оттуда вниз…
О, Владыка миров! Он и не понял, в какой момент обрёл свой прежний вид, свою прежнюю мощь, своё прежнее великолепие – великолепие Водопада! Он снова был свободен и свободен только теперь, когда позади муки неведения, скованность движений, теснота, мрак и адское пламя…
Вот, Водопад в свободном течении скатывает свои воды вниз. А там, внизу, стоит Робен и улыбается каждой его капельке. Ещё мгновение и Робен, древний Ангел–Хранитель, протянул свою длань к сильным потокам Водопада. И тотчас, как только он коснулся его, Водопад обернулся человеком. Человек стоял у подножия водопада, теряясь в его грохочущем клёкоте, и размышлял вслух:
-И всё–таки невероятно и удивительно, как же мы с тобой похожи, а?! Я стою здесь, внизу, но могу быть и там, наверху… Могу смотреть на тебя сверху, осмысливая в тебе своё существо, а могу разглядывать снизу, обливаясь твоими водами, как своими собственными слезами… Я могу каждую твою капельку понимать так, как могу понимать каждую клеточку своего существа, ибо каждая из них отображает мой мир!
И, казалось, что водопад внимал говорящему или же говорящий внимал водопаду. Наверху же, прямо над тем местом, откуда водопад сбрасывал свои потоки, стоял муж в белых одеждах. Он как бы соединял собою бездну Небес с кипящими водами водопада. У подножия же падающего потока стоял другой муж – в тёмной одежде, как бы соединяя воды водопада с самой землёй и со всем тем, что есть в её недрах. Однако человек определённо не мог видеть ни первого, ни второго – он видел только водопад и себя в нём или его сущность в себе…
10
Удивительно, уж сколько раз просматривая один и тот же сон, Рэй не мог понять того, что понял, вдруг, сейчас. Только теперь, изложив суть своего сна Эдмунду снова, он увидел в том человеке себя самого. Свой внутренний мир, своё сердце, свою сущность. И стало ему, вдруг, понятно, что хотел сказать ему монах кленовым листом - оторванность от подлинного; предпочтение ложной мысли, согласующейся с разумом и вечный выбор между двумя непонятными сущностями, реальность которых мыслится мифом:
-Лист клёна сопреет, – сказал Эдмунд, – ведь ему не дано вернуться на ветвь, а вот человек из твоего сна, похоже, так и не определился, какой бездне довериться... Предоставит ли он свой выбор слепой случайности или, поразмыслив, увидит водопад, а над ним – Небо, а под ним – прах? Как мыслишь, Рэй? Может сон этот снится тебе потому только, что не имеет определённой завершённости, которую ты должен осмыслить для этого странного сна? Быть может тогда он, этот странный твой сон, оставит тебя, получив завершение, а? Ты же, как главный редактор, должен сказать последнее слово – принять произведение неведомого тебе Автора или выбросить его в корзину с мусором… Что думаешь, друг мой?
Рэй ничего не ответил. Ещё раз поглядел он на клён и на оставшиеся на нём листья и, нахмурив брови, тяжело вздохнул. Протеста не было, не было и сатиры. Ничего не было – только этот странный сон и такое недвусмысленное осмысление себя как некоторой бездны, стремящейся к Бездне непознанного, но предполагаемого...
Так он ничего францисканцу и не ответил. Попрощался, совсем по–дружески трепетно, да и ушёл прочь. Но Эдмунд, однако, знал наверняка, что прежнего Рэя, яростного атеиста уже нет. С этого момента осознания для Рэя начался путь, который совершал Ключ. Оставалось только надеется, что Робен, древний Ангел–Хранитель, поможет его другу определиться с выбором в свете солнечных лучей, пронизывающих Небеса…
/14.09.2007г., г.Наро-Фоминск, СаЮНи/