Анатолий КУТНИК
ЦАРЬ ЦАРЕЙ АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ
Аннотация
В середине месяца десий (начало лета 323 г. до н.э.) Александр Македонский, завоевавший почти всю Ойкумену, завершает подготовку к походу в Аравию.
Внезапная смерть Гефестиона, ближайшего друга и второго человека в Империи, нарушает его планы.
Чувствуя недомогание, Александр перебирается из знойного Вавилона в Летний Дворец на Евфрате.
Разговоры с юным Медием заставляют его вспомнить и переосмыслить всё своё прошлое – детство, школу Аристотеля, походы, битвы...
Поэт Аристид ненавидит и боится Александра. Долгие годы он вынужден составлять историю, угодную Македонскому Правителю, ставшему Царем Царей.
Аристид догадывается, что дни Александра сочтены и пытается отдалиться от дворцовых заговоров и интриг. Но хитроумный замысел Птолемея, главного телохранителя, никому не оставляет выбора.
ГЛАВА 1.
И КОНЧИЛОСЬ! КОНЧИЛОСЬ? КОНЧИЛИСЬ... изнуряющая неопределенность, обостренный страхом слух.
Ночь наступала медленно, волна за волной.
Раскаленный зноем Вавилон, огромный, путаный и многоярусный, отправлялся в бессонное плаванье.
Тысячи его обитателей, постоянных и временных, шумно заполняли парки и площади.
Домоседы устраивались на крышах, террасах, балконах, ловя малейшую струйку прохлады, но несметное число факелов и жаровен возвращали зной дня.
Зазывалы на всех языках и наречиях, перекрикивая друг друга, расхваливали свои товары – ткани, одежду, украшения, напитки, кушанья! Они сулили прохожему самые изысканные наслаждения. Только остановись, загляни, попробуй!
В это же время на другой стороне Евфрата в сотнях святилищ и храмов жрецы возглашали славу и покорность своим богам.
Вавилон бурлил, торопливо возмещая убытки, вызванные трауром по Гефестиону, второму человеку империи.
Хотя погребальные празднования стоили казне гигантских сумм, эти деньги напитали только малую, жреческую часть города, отделенную рекой.
Третьи сутки торговцы, ремесленники, слуги, грузчики, менялы, попрошайки, воры и проститутки, предсказатели, толмачи, актеры, музыканты, параситы, а также держатели увеселительных мест старались как могли.
Разнокалиберные монеты легко разлетались повсюду.
Нужно было спешить.
Войско уже получило богатое угощение – явный признак скорого выступления.
Позавчера в храмах за Евфратом совершались торжественные жертвоприношения, а в царском дворце пировали в честь Неарха и его флота.
Город все слышал, все знал и поэтому собирался бодрствовать до утра.
Крик зазывал становился настойчивее, запахи и звуки призывнее...
СЕГОДНЯ, ВОСЕМНАДЦАТОГО ДЕСИЯ!
Аристид вернулся домой поздно, когда помутнел блеск звезд. Отворявший ему дверь Изидор, с удивлением заметил перемены в хозяине. За полгода службы управляющий, вавилонянин, казалось, уже успел привыкнуть к вкрадчивому ритму дел и слов грека-хозяина, главного составителя изложений событий империи, приближенного Царя царей.
При важности своего положения, Аристид редко пользовался охраной и со всеми, включая слуг, держался скромно. И никогда в его убегающем взгляде не было твердости.
Но сейчас вместо пугливых бегающих глаз вавилонянин встретил два разящих клинка.
От дверей главный составитель изложений быстро проследовал в купальню. Скинув с себя потную одежду, он сошел в небольшой, размерами шесть на шесть локтей, квадратный бассейн, расположенный посредине.
ТРИ СТУПЕНИ ВЕДУТ В БЛАГОДАТЬ...
Вода, покрытая, по вавилонскому обычаю, лепестками роз, благоухала, баюкала.
– Я принес поесть, мой господин! – с порога объявил Изидор, внося поднос с едой.
Обойдя бассейн, вавилонянин подошел к столу и выставил на него два глиняных сосуда и чашу, а также миску с кусками жареной курицы, блюдо с козьим сыром и хлеб, завернутый в белую материю.
– Здесь вода! Тут вино! – указал на сосуды Изидор.
– Я постараюсь не перепутать, – усмехнулся Аристид.
Вавилонянин с недоумением посмотрел на своего хозяина.
– Благодарю тебя. Ступай.
Голос хозяина звучал непривычно спокойно.
Изидор направился к выходу.
– Пса тоже не беспокой, – добродушно добавил Аристид. – Нам всем давно пора отдохнуть!
Поклонившись, Изидор исчез.
Главный составитель сидел на дне бассейна. Вода доходила ему до подбородка.
«После знойного вавилонского дня как приятно окунуться в воду!»
Он сидел долго, не шевелясь, потом резко поднялся и вышел из воды. Лепестки щекочуще приклеились к коже. Он подошел к столу, налил полную чашу вина. Немного отпил. Посмотрел на кувшин с водою. Впервые он забыл разбавить вино...
ВПЕРВЫЕ.
КАК ВАРВАРЫ
И
КАК
МАКЕДОНЯНЕ...
Неспешно он осушил всю чашу. Затем развернул белую материю, отломил кусок сладковатого вавилонского хлеба, а из миски достал прожаренную куриную ножку. Он ел медленно, с удовольствием.
Потом он опять спустился в бассейн и закрыл глаза.
Ему впервые за долгое время по-настоящему было хорошо!
Факелы не чадили, вино не горчило, пища – радовала вкусом!
Он потянулся, глубоко вдохнул и ушел с головой под воду.
Вынырнул.
Выдохнул...
Неужели совсем скоро прекратятся его метания сквозь паутину страха. Гнет злобы спадет. Вернутся достоинство, уверенность. Он станет прежним – радостным.
Сегодня он легко и быстро уснет, а утром поднимется бодрым, обновленным.
Он стерпел, выдержал, дождался, а главное – выжил!
Совсем скоро он напишет правду, НАСТОЯЩИЙ ХОД СОБЫТИЙ.
Кого из составителей изложений истории судьба удостаивала подобной награды?
Он заслужил!
Перед приходом в свой вавилонский дом он долго сидел в архиве над единственной, сделанной им записью: СЕГОДНЯ, ВОСЕМНАДЦАТОГО ДЕСИЯ.
Рядом на столе лежали очередные Эфемериды, но он в них даже не заглянул.
Вероятно, там, в архиве, через какое-нибудь тайное отверстие в стене за ним кто-то наблюдал!
Может, за ним подсматривают и сейчас в его вавилонском доме, в любимой купальне!
Теперь ему ВСЕ РАВНО!
Пусть недоумевает Изидор и другие слуги, пусть докладывают во дворец о странном поведении главного составителя изложений.
Поздно!
Никто ничего не изменит!
Даже царский врач, Филипп, вряд ли понял, что Александр уже вышел на берег, к которому почти доплыл Харон.
Никто не понял, кроме него, Аристида!
Вернее, он почуял.
Животное, отправляемое на бойню, еще на хозяйском дворе начинает упираться, ЧУЕТ!
Его, Аристида, тащили к РЕЗНИКУ давно.
Началось это еще во Фраде, когда Филоту обвинили в заговоре, пытали и убили...
После череды «разоблачений» и казней Александр велел переименовать город в Профтасию, от греческого «упреждать», «предварять»...
Так побеждает и укореняется КРИВДА.
В большой азиатский поход вместе с царем отправилось много ученых мужей. В канцелярию Евмена они регулярно приносили свои письменные труды.
Одни чертили карты, другие рассчитывали все, в чем нуждалась армия, – от одежды и продовольствия до оружия и корма для лошадей и быков. Ученые искали золото, серебро, железо, источники питьевой воды, кто-то описывал растения и животных, а кто-то – нравы местных жителей, их страхи и болезни.
Если Александр признавал работу ученого нужной империи, тот постоянно получал на свои нужды деньги из казны.
Принимая советы ученых мужей, а также разведки, царь всегда знал наперед, с кем и с чем ему придется столкнуться в пути.
Так, для зимовки своего двора и большей части войска царь избрал Фраду, главный город в Дрангиане и Арахозии. Незадолго до его прихода из Фрады в Индию сбежал бывший ее наместник, один из убийц Дария.
За Фраду сражаться не пришлось, она признала власть Александра сразу.
Пустынные холмы вокруг города иногда наполняли многочисленные табуны лошадей или стада овец и коз. Именно ими славилась Дрангиана.
Вода в источниках Фрады отличалась приятным вкусом.
Аристида радовало, что дом, в котором он жил с Каллисфеном и пажами хорошо протапливался и долго сохранял тепло!
Когда они вошли во Фраду, только две сатрапии, Согдиана и Бактрия, продолжали сопротивление, но большинство персов уже признало Александра Царем царей. За это он милостиво приближал их к себе и назначал на важные посты.
Возмущались влиятельные македоняне и греки. Негодовали ветераны, опасаясь, что в очередном бою им придется сражаться бок о бок с исконными врагами.
Все недовольные обращались к Филоте, и заносчивый сын Пармениона милостиво обещал им поддержку.
Человеческая жизнь коротка.
Александр никогда не умел ждать. Он принял решение, а значит, оно должно быть неукоснительно исполнено в кратчайший срок. Иные мнения неприемлемы.
От Пармениона и его сыновей царь мечтал избавиться давно. Они помогли ему стать царем Македонии после гибели отца. Они много лет мудро и бесстрашно командовали войсками. Филота – тяжеловооруженной конницей гетайров, составленной из македонской знати, Парменион – всей армией...
Александр мог и дальше их терпеть, если бы Филота и Парменион, представлявшие самую влиятельную в Македонии семью, постоянно не высказывали СВОИ ОСОБЫЕ МНЕНИЯ, вынуждая царя считаться с ними.
Как-то на царский пир Гефестион пришел в персидской одежде!
Тогда еще можно было открыто смеяться.
Македонцы и греки редко участвовали с персами в общих застольях. На царских пирах и приемах они держались отдельно друг от друга. Персы называли Александра Царем царей, падали перед ним ниц, целовали одежду и относились к нему как к ставленнику богов. Гетайры по старой привычке считали Александра старшим над равными, Правителем родной Македонии, сыном великого Филиппа, ведущего свой род от Геракла. Они целовали его по-дружески в губы при встрече и на прощание. Приближенные греки вели себя с царем так же, как и македоняне.
Большой поход в Азию начинался как «война отмщения»! Ненависть к персам росла и копилась у греков столетиями, а царь теперь требовал забыть прошлые обиды, выкорчевать собственную память.
В ожидании весны медленно тянулись дни во Фраде.
Тепло и обильная пища располагали к дионисиям, играм Эрота, а также к досужим речам, заводилами которых всегда являлись греки. Македоняне вторили им. По городу стали носиться давние, всем известные истории, оскорблявшие персов.
Потом появились новые истории, уже сочиненные во Фраде, в которых упоминался и царь!
Привыкшие к свободным речам греки и македонцы с персами вели себя презрительно, а случайные их беседы часто перерастали в драки.
Хотя доносчики уже старались вовсю, слушать и вознаграждать их еще считалось постыдным.
Царь и Гефестион безвылазно жили в доме-крепости бывшего сатрапа в центре города.
Зимой из домов выходили при крайней необходимости, так как за порогом начиналась грязь, вязкая и глубокая.
Почему-то именно в тех краях, где солнце большую часть года все выжигает и обесцвечивает, кратковременная весна особенно ярка и многоцветна.
Скучный вид окружающих Фраду холмов и низин внезапно стал преображаться. В одну ночь везде появилась зелень, а немного погодя в разных местах уже расстилались ковры маков, и с каждым днем эти ковры становились шире и ярче.
Вначале полевой маленький цветок с разлетными лепестками появился в венках и одежде всех, кто гордился своей красотой.
Им повсеместно принялись украшать столы для пиршеств и жилища.
Однажды слуга Аристида вздумал украсить маками его ложе, за что получил от хозяина нагоняй.
Аристид считал обилие кровавого цвета на улицах и в домах дурным знамением.
Каллисфен, как всегда, отмахивался от замечаний друга.
– Везде поэту чудятся знаки! – посмеивался ритор. – Вначале ты их придумываешь! Потом начинаешь в них верить, и тем самым помогаешь осуществляться! Придумывай хорошее! Плохого и без нас в достатке!
Аристид несколько ночей не спал, обдумывая происходящее.
Наконец, он обратился к Каллисфену.
– Среди греков раскол! Мы должны его предотвратить!
– Я этому рад! – признался ритор.
– Как? Почему? – удивился Аристид.
– Мне нравится наблюдать, как продолжается наша война с персами!
– Война?
– Безусловно! Наше представление о достоинстве несовместимо с азиатским, где все построено на унижении и рабстве!
– Многие перенимают обычаи персов! Тот же Гефестион...
– Выходит, он слаб духом!
– Помоги! Поговори с Александром, – попросил Аристид.
– Мне важно наблюдать, – отрезал ритор.
– Как рушатся наши основы? – возмутился Аристид.
– И это тоже! Теперь достаточно месяца, чтобы все перевернулось вверх дном.
– Тебя это радует?
– Нет. Все слишком быстро! Я созерцаю...
– Это нечестно!
– Ты не прав. Необязательно беседовать с царем, чтобы отстаивать свои идеи! По крайней мере сейчас!
– Я и не хочу, чтобы вы говорили при всех, – напомнил Аристид.
– У меня свои методы, – замотал головой Каллисфен. – Я воспитываю пажей на вере в ПОТОС и АРИТЭ. Я высказываюсь по всем вопросам. Этого вполне достаточно. Александр позовет меня, я приду. Нет! Не приду!
– Ты не прав.
– Пойми, Аристид. Я преклоняюсь перед Александром, его даром полководца и политика. Я старался в моих речах и трудах изображать его как бога! Александр велик, слишком велик!
– Вот. Ему нужно помочь. Объяснить!
– Не поймет! – заявил Каллисфен. – Александр все больше отдаляется. Он живет только своим ПОТОСОМ. В нем слишком много энергии!
После короткой паузы Каллисфен тихо добавил:
– Он долго не проживет!
– Как?
– Он рано умрет!
Аристид был поражен неожиданным поворотом разговора.
– Увидишь, если доживешь, – хитро прищурился ритор.
Внимательно поглядев на друга и немного поразмыслив, Аристид громко засмеялся.
– Ты уподобляешься Кассандре! Ее судьбу не стоит повторять, – заметил он.
– Смейся, смейся. Но если переживешь меня и его, то обязательно напиши – КАЛЛИСФЕН МНЕ ГОВОРИЛ...
– Великий мудрец Каллисфен, – поправил его Аристид.
– Правильно, – с важностью согласился ритор, – ВЕЛИКИЙ МУДРЕЦ КАЛЛИСФЕН ГОВОРИЛ ВО ФРАДЕ: АЛЕКСАНДР УМРЕТ РАНО ОТ СОБСТВЕННОГО ПОТОСА! КОГДА ЕГО ПОТОС ИССЯКНЕТ, ОН НЕ СМОЖЕТ ДЫШАТЬ! ИЛИ! ВОЗМОЖНО ДРУГОЕ! ЕГО ТЕЛО НЕ ВЫДЕРЖИТ ПЕРЕИЗБЫТКА ПОТОСА И САМО НАЧНЕТ КОЧЕНЕТЬ!
– Какие ужасы ты говоришь! – возмутился Аристид. – Вначале я посчитал, что ты шутишь! Не забывай! На все Воля богов!
– Думаю, я угадал их волю! Вспомнишь мои слова...
– Хорошо, хорошо. Но сейчас ты обязан использовать свой дар убеждения.
– Мне неинтересно! Не те слушатели. А, кроме того...
– Что?
– Кто не доволен новыми порядками – тянутся к Филоте.
– И я о том же. Раскол!
– Филота мне противен!
– Но он слушает тебя и даже повторяет твои слова, – вставил Аристид.
– Когда ему выгодно, он повторяет Демосфена, – парировал Каллисфен. – Был бы здесь, а не в Эктабанах, Парменион, я бы еще подумал! Отец Филоты наверняка бы собрал приверженцев наших идей!
– Сделай это сам! – предложил Аристид.
– Я не политик. С Филотой мне не по пути. Он груб, дерзок и глуп! В своем кругу он вместе с Аминтой и его братьями смеются над Александром! Его бахвальство известно всем! Кратер, как взбешенный бык, мчится к Правителю с доносом, опасаясь, что его опередит Птолемей. Я уже не говорю о Лисимахе и Гагноне!
– Птолемей? – удивился Аристид.
– Ты наивен, – вздохнул Каллисфен.
– Это невозможно! Птолемей благороден и добр! Вероятно, он борется с расколом.
– Ну да! Конечно...
– Ты не доверяешь людям!
– Оставь меня одного! – разозлился Каллисфен. – Не заставляй жалеть, что я поделился с тобой своим пророчеством! Ты решил спасти нас? Действуй! Иди! Доказывай! Но все это напрасно!
– Ну и пойду...
– Иди, иди...
Слова и тон Каллисфена вызвали в Аристиде такую досаду, что он немедленно решил встретиться с царем.
Может быть? ему бы следовало поразмыслить над словами друга. Остыть... Но он БЫЛ ПОЭТОМ и подчинялся только своему порыву – ПОТОСУ!!!
Тогда он еще верил, что делает с Александром ОДНО ВЕЛИКОЕ дело и что царь способен выслушать и понять.
На его глазах прошедшей зимой Александр заботился о простых воинах – ухаживал за ослепшими от снега и умиравшими от переохлаждения...
Наивность всегда прибавляет решимости!!!
С началом теплых дней царь приказал разбить за городом военный лагерь, а в его центре поставить два огромных персидских шатра, соединенных между собой. Вскоре царь с Гефестионом перебрались из дома-крепости в шатры.
Аристид, Каллисфен и пажи продолжали жить в городе в отведенном для них доме.
Обойдя дом-крепость, Аристид спустился в низину и поднялся на соседний холм, где располагался военный лагерь. Миновав укрепления и охрану, он двинулся мимо палаток к шатрам.
Из двух входов он выбрал тот, что вел к «царскому Патроклу». С юности ему нравился Гефестион, и объясняться с ним было легко и приятно.
Все в лагере, включая Аристида, знали, что походивший на быка Кратер поощряет доносчиков и любым способом пытается влиять на царя.
Гефестион с первых дней большого похода открыто с ним враждовал.
Начальник охраны Деметрий без долгих расспросов пропустил Аристида в шатер.
Он вошел. Перед ним на подушках в ярких персидских одеждах возлежали Александр и Гефестион.
Там же в стороне, у стены находился и Менем.
Во Фраде Аристид еще не умел скрывать своих чувств.
– Что стряслось? – удивился царь.
– Я никогда тебя таким не видел, – озабоченно взглянул на него Гефестион.
– Если я помешал, то,… – замялся Аристид.
– Нет! Без серьезной причины ты не пришел бы! – рассудил царь.
– Но...
– Говори! – потребовал Александр.
– Погоди, – остановил его Гефестион. – Не забывай, что перед нами поэт.
– Хорошо, – согласился царь.
– Присоединяйся к нам, садись поближе!
В улыбке Гефестиона было столько обаяния. Аристид с радостью опустился на подушки рядом с ним.
– Выпей вина! – предложил Александр.
– Спасибо...
Аристид пригубил неразбавленного вина.
– Хочешь поесть? – спросил Гефестион.
– Нет! Я не за этим!
– Тогда рассказывай, – предложил царь.
– Что заставило поэта примчаться к нам? – Гефестион обнял Аристида за плечи.
– Я думал много дней и ночей, – начал Аристид.
– И?
– Мне больно, что среди греков и македонцев растет вражда!
– Только сейчас заметил? – усмехнулся царь.
– Так было всегда, – вставил Гефестион.
– Многие оскорблены! Они ведь победители персов!
– Вы все не хотите понять, «война отмщения» в прошлом! – закричал Александр. – Я не собирался покорять персов! Признал бы меня Дарий своим царем, он остался бы жить и находился бы здесь, среди нас! И обошлись бы без жертв! Персы и остальные по праву признали меня своим царем! Они готовы за меня погибнуть!
– Да! – закричал в ответ Аристид. – Я это знаю! Но не готов понять! А что говорить о простых людях!
– Помоги им, – предложил Гефестион.
– Я не готов!
– Потерпи немного! Все станет на свои места, – заметил Правитель.
– Наступят спокойствие и порядок, – добавил Гефестион.
– Мне больно наблюдать, – признался Аристид, – когда вокруг склоки!
– Нам тоже, – вставил «царский Патрокл». – Особенно как ведет себя Кратер!
– Это отвратительно – при помощи Эрота составлять доносы, – согласился с другом Александр.
– Будь начеку, поэт! Поменьше говори во время игр любовных, – посоветовал Гефестион.
– Кратер сказал, и мы знаем, – с грустью продолжил царь, – часть воинов, которых мы с тобой, Аристид, лечили, прикидывались больными!
– Зачем? – удивился Аристид.
– Им хочется домой! Они устали! – ответил Александр.
– Это не домыслы! Кратер не врет! – нехотя подтвердил Гефестион.
– Ты их отпустишь? – Аристид внимательно посмотрел на Правителя.
– Да, – выдохнул Александр.
– Не разоблачишь?
– Нет! Их немного, они мои воины! Я их люблю и прощаю! Мы вместе сражались, – тихо добавил Александр.
– Это Парменион должен играть в благородство, как актеры в театре! – заметил Гефестион. – Оно глазами зримо не всегда!
– Я поражен тому, что вы сказали, – произнес Аристид, – и дальше никому не передам.
– Даже Каллисфену? – хитро прищурился Гефестион.
– Ему тоже, – ответил Аристид. – Но вы напрасно ругаете Пармениона.
– Ну хорошо, – согласился Александр. – А что ты скажешь о его сынке, Филоте?
– Он с юности мне неприятен! Я не вправе о нем судить, – напомнил Аристид.
– Он и меня бесит, – заметил Гефестион. – Он пользуется тем, что мы терпим его выходки.
– Да-а-а, – поддержал его царь, – особенно на последнем пиру... Его глупые шуточки...
– Ты слышал? – обратился к Аристиду Гефестион.
– Нет, меня там не было.
– Ах да! Ты же редко ходишь... На пиры...
– Не хочу повторять его глупость! Скажу одно: Филота издевался над нами, – нахмурился Правитель. – И при этом он командует конницей моих гетайров.
– Отстрани его! Давно пора, – предложил друг.
– Нет, – отрезал Александр, – Меня не поймут.
– Отстрани! – повторил Гефестион. – Правильно я говорю, Аристид?
– Не знаю...
– Филота останется! – решил Правитель. – Ради общего равновесия!
– Хрупкого равновесия, – уточнил друг.
– Да! – выкрикнул Александр.
Гефестион с возмущением спросил:
– Скажи, Аристид, где возможно, чтобы какой-то командир, таксиарх, неуважительно говорил о своем командующем, стратеге, тем более царе!
– Филота – хороший командир и воин! – вставил царь.
– Его речами возмущаются многие греки и македонцы! – не успокаивался друг.
– Он – хороший командир! – повторил царь.
– Нет, мой дорогой Александр!
Гефестион взял одну из больших подушек и шлепнул ею по животу Правителя.
– У нас лучшая конница! Любой на месте Филоты был бы хорош! – сказал он.
Александр поднял другую подушку и огрел друга по голове.
Стоя на коленях, они принялись тузить друг друга подушками.
Аристид попытался отползти.
– Куда? – закричал на него Гефестион и смазал подушкой по спине.
– Не уйдешь! – Александр тоже несколько раз влепил Аристиду по голове.
– Не смей его трогать! – Гефестион оттолкнул Александра и стал колотить его куда попало.
«Ахилл» отвечал «своему Патроклу» не менее яростными ударами.
Гефестион выронил свою подушку и сцепился с Александром, пытаясь вырвать подушку из его рук.
Ткань не выдержала, и облако белых перьев смешалось с пылью, зависшей в шатре.
– Чего лежишь? – крикнул Гефестион Аристиду.
Тот вскочил.
Александр стал хватать с пола подушки и швырять их в Гефестиона и Аристида.
Аристид уклонился от первой, вторую отбил, а третью автоматически швырнул назад, в Александра.
– Давай! – поддержал его Гефестион.
– Кто за кого? – вскричал Александр.
– Он за меня! – отвечал друг, тесня Александра вглубь шатра.
– Нет! – отбивался Александр. – За меня!
– Скорей сюда! – позвал Аристида Гефестион.
Не долго думая, Аристид схватив подушку.
– Каждый за себя! – прокричал он, бросаясь в наступление.
Перья вылетали из подушек. Постепенно весь шатер заполнился ими, будто снежной пургой.
Битва продолжалась долго, до изнеможения.
Они дружно повалились на покрытый многочисленными подушками пол и лежали рядом, тяжело дыша, отплевываясь от перьев, усталые, по-детски счастливые.
А перья кружились и кружились...
– Хорошо-то как, – сказал Гефестион.
– Да-а-а, – потянулся Александр.
– Всю жизнь бы только играть!
– Нельзя, мой милый Патрокл! К сожалению, мы выросли, – с грустью заметил Правитель. – Да и враги у нас взрослые!
– Филота не опасен, – задумчиво произнес Аристид. – С ним малая часть ветеранов!
Откуда-то сбоку из под стены на них посматривал сидевший на корточках немой гигант Менем.
Аристид приподнялся на локте, чтобы видеть царя, глядящего вверх, и попросил:
– Александр, пообещай всем, кто тоскует о родном доме, скорое возвращение! Тогда им не придется придумывать себе болезни! Они отправлялись на «войну отмщения»! А эта война завершена! Отпусти их!
– Нет!
– Им трудно привыкнуть к империи!
– Нет!
– Если ты их отпустишь домой, они станут восхвалять тебя повсюду! Не все готовы покорять Ойкумену!
– Еще не готово пополнение, – уперся царь.
– Отпусти хотя бы часть! – попросил Аристид. – Пусть возвращаются со стариками и инвалидами. Тогда остальные успокоятся, зная, что у всего есть срок!
– Поэт прав! – поддержал его Гефестион.
– Ну-у-у, если так считает мой Патрокл, – сказал Александр, обнимая и целуя его в губы.
В это время в шатер вошел Филота в сопровождении главного телохранителя Деметрия. Огромный Менем тут же вскочил на ноги.
Отмахиваясь от перьев, сын Пармениона с ехидством спросил:
– Я, как всегда, некстати?
– Мне пора, – сказал Аристид, вставая с подушек.
– Скорее на Парнас, Пегас заждался, – и Филота, подражая лошади, заржал.
– Сразу слышно, что ты не зря командуешь конницей, – парировал Аристид, выпрямляясь.
– Не всем дано слагать стихи! Кому-то нужно и сражаться, – Филота перешел на свой обычный, надменный тон.
– Надеюсь, – заметил Александр, – мой шатер не выбран местом брани?
– Прощайте, – Аристид направился к выходу.
Печаль вновь овладела им.
– Постой, – поднялся следом Гефестион, – пойдем вместе.
Вдвоем они вышли на площадь перед шатром.
– Каков Филота? Наглец и негодяй, – процедил Гефестион.
– Да!
– А Деметрий?
Аристид непонимающе посмотрел на «царского Патрокла».
– Не предупредив, он впустил Филоту!
– Но?
– Хорош главный телохранитель!
– Он служит со времен Филиппа, – напомнил Аристид.
– Пора менять! – заявил Гефестион.
– Да ладно... Не горячись.
Вдруг «царский Патрокл», остановившись, тихо признался:
– Я боюсь за Александра!
– Почему? – удивился Аристид.
– Он слишком терпелив, и тем самым усиливает надежды врагов!
– Ты думаешь?
– Я знаю!
– Как быть?
Гефестион усмехнулся:
– Ты не политик, Аристид!
– Я – поэт!
– И оставайся им!
– Но что же будет?
– На место Деметрия просится Птолемей! Он свой!
– Ты же знаешь Филоту! Его остановить нельзя! Прёт напролом! – возразил Аристид.
– И что?
– Деметрий невиновен!
– Они оба заодно!
Гефестион перешел на шепот:
– Скоро что-то произойдет.
– Что? – насторожился Аристид.
– Не знаю... но уверен: все станет на свои места!
– Надеюсь, без насилья? – уточнил Аристид.
– Уверен, боги не оставят нас!
– Надеюсь!
– Каллисфен не заходит к Филоте? – вдруг спросил Гефестион.
– Нет. Ему он тоже неприятен...
– Все может разрешиться слишком скоро! – многозначительно произнес «царский Патрокл».
На прощание он поцеловал Аристида в губы. Но это был не любовный поцелуй, а общепринятое, дружеское прикосновение губ.
Потом Гефестион хитро улыбнулся и, скорчив гримасу глупости, торжественно-деревянной походкой, принятой у важных персов, направился к своему шатру.
Втайне Аристид его обожал.
Гефестион и Александр, взяв с юности себе в пример Патрокла и Ахилла, старались не разлучаться надолго и хранили друг другу верность.
Каждый из них, по воле Эрота, мог увлечься девушкой или юношей и разделить с кем-то ложе. Любовным играм они предавались совместно или по отдельности, но это ничуть не нарушало крепости их союза.
Даже умелый и настойчивый в страсти Багой, следовавший с Правителем из Вавилона, понял, что сможет стать только его главным любимцем, но не возлюбленным!
– Напиши о нас хоть какую-нибудь, но эклогу, – еще в Миезе шутливо просил Гефестион Аристида.
С детства Гефестион выделялся редкой красотой.
У него никогда не было прыщей, сыпи. Он взрослел, минуя юношескую долговязость и нескладность.
Он был красив всегда – и мальчиком, и мужем.
Учитель как-то заметил:
– Такого не любить нельзя.
Благодаря своей внешности Гефестион всегда оказывался в центре всеобщего внимания. Длинные мягкие, вьющиеся волосы, полноватые яркие губы, смуглая кожа, стройные ноги, в меру широкая грудь, очерченные мышцы живота. Боги наделили его изяществом и неунывающим нравом. Его улыбка действовала столь заразительно, что окружающие тоже начинали улыбаться.
Только одного человека Гефестион раздражал – Кратера. И все по тем же причинам.
Скульптор Лисипп всем говорил, что у Гефестиона голова Антиноя, а тело Аполлона, и если бы он был царем, то повелел бы Гефестиону везде ходить голым, – для всеобщего любования.
В юности больше остальных его красоте и пропорциональному телосложению завидовал Гарпал.
– Зато у него маленький, не то, что у меня, – при любом удобном случае сообщал он.
– Но если хвост решает за собаку, куда бежать… – вступался за друга Александр.
– Давай спросим Учителя, может ли ПОТОС руководить отдельными частями тела, – добавлял Гефестион.
– У меня уж точно! – торжественно заявлял Гарпал. И первым начинал смеяться, дабы не оказаться посрамленным.
Но это в юности...
А во Фраде за считанные дни прежняя жизнь потеряла свое значение. Миеза, где прошли общие детство и учеба, где великий Аристотель старался пробудить в своих учениках высокие идеи, осталась далеко на западе, в тысячах стадий.
Аристид не заметил предупреждения Гефестиона: «Все может разрешиться слишком скоро!»
С легкой душой он поспешил тогда к Каллисфену и с укором ему сказал:
– Ты оказался неправ! Все будет хорошо! Я говорил с ними!
Ритор отвернулся...
Во Фраде Аристид ЕЩЕ БЫЛ ПОЭТОМ.
«Все не так плохо, – решил он, – нужно подождать! Раздоры стихнут». Тогда же он написал стихи:
ПРАВИТЕЛЮ БЫЛО БЫ ПРОЩЕ, КОГДА Б ОН НЕ ЧТИЛ
ЗАВЕДЕННЫЕ ПРЕДКАМИ ПОРЯДКИ!
НО ДЛЯ ТОГО ОН И ПРАВИТЕЛЬ, ЧТОБ СОХРАНЯТЬ ЗАКОН!
Через день после обнадеживающей, по мнению Аристида, встречи в дом, в котором он жил с Каллисфеном и пажами прибежал перепуганный Гермолай.
Каллисфен вместе с Аристидом вели занятие.
Гермолая отпустили раньше, чтобы тот мог выспаться перед ночным дежурством у царя.
Все пажи, строго по расписанию сменяя друг друга, по двое охраняли сон Правителя и прислуживали ему ночью.
– Скорее! Александра хотят убить! Я даже знаю – кто! – выпалил юноша.
Гермолая обступили.
– Рассказывай! – потребовал Каллисфен.
– На базаре ко мне подошли два брата – Кебалин и Никомах! Говорил Никомах...
– А это не тот Никомах, который себя предлагает за деньги? – перебил его кто-то из пажей.
Гермолай кивнул.
– Смазливый мальчишка. Везде мелькает и навязывается, – скривился Каллисфен.
– Разве таким можно верить? – в недоумении спросил Аристид.
– Верить можно кому угодно, – рассудил ритор. – Все зависит от настроения, случая и необходимости.
– Правителю угрожает опасность, а вы! – в сердцах закричал Гермолай.
Он уже собирался выскочить за дверь, как его схватил за руку Каллисфен:
– Погоди!
– Вы не верите? Давайте я их позову сюда!
– Нет! Сюда не надо! – отрезал ритор.
– Как же? – еще больше разозлился Гермолай.
– Мы готовы говорить с ними! И сейчас выйдем, – заявил Каллисфен.
Возле дома стояли и перешептывались двое юношей.
Издали бросалось в глаза их сходство. Но при ближайшем рассмотрении младший брат выглядел намного изящнее старшего и был младше его на год или два. Никомах отличался более тонкими чертами лица, ухоженными волосами, нежными губами, постоянно приоткрывавшимися в улыбке. К тому же, он обводил черной краской глаза и брови, стараясь походить на персидских красавцев. На его синем хитоне подрагивали от малейшего дуновения алые маки.
– Ты им рассказал? – тут же спросил Гермолая Кебалин, старший юноша.
«Грубый голос, отсутствие воспитания, – подумал о нем Аристид. – Парень не удосужился даже поприветствовать нас с Каллисфеном. Младший, Никомах, кивнул нам головой».
– Рассказал? – повторил вопрос Кебалин.
– Да, – замялся Гермолай.
– Мы хотим сами все услышать! – Каллисфен пристально стал вглядываться в лица братьев.
– Опять по новой, – пробурчал под нос Кебалин и толкнул в бок младшего. – Ну? Давай! Они ждут!
У Никомаха оказался мягкий, приятный голос. Он будто бы пел:
– C Димном я познакомился недавно, здесь, во Фраде... Он – македонянин... Я не спрашивал, чем он занимается. Он не воин. Я же знаю воинов! Димн родом из Халастры. У него там дом и сад... И виноградник. Он не богат. От него я получал дешевые подарки...
– Да! Занимательный рассказ, – Каллисфен укоризненно взглянул на Гермолая.
– Погодите, – заволновался Кебалин. – Опять, Никомах, ты болтаешь ерунду! Давай про то, как хочет Димн убить царя!
Никомах очень быстро заговорил:
– Этот Димн ненавидит нашего царя, хотя никогда не приближался к нему! Он говорит, что рассудок царя помутился, раз тот возвышает наших врагов – персов! К тому же, царь не признает своим отцом Филиппа, а заставляет себя называть сыном Зевса-Амона! Скоро царь потребует, говорит Димн, чтобы его признали богом!
Юноша внезапно замолчал и, отдышавшись, продолжил:
– Царь обезумел, твердит Димн, от постоянных походов и войн, от моря пролитой крови. Он сутками пьянствует! А в помощниках его – персидская лесть...
– Чего хочет Димн? – раздраженно прервал его Аристид.
– Он сказал, мы должны его остановить, не то он всех нас увлечет в Тартар.
– Остановить? – переспросил Каллисфен.
– Убить! – выпалил юноша. – Димн говорит, еще не поздно! Кругом много наших, а не персов!
– Почему Димн это рассказал тебе? – Аристид нервно кусал губы.
– Не знаю, – на мгновенье задумался Никомах. – Ну, может, потому что я был рядом. Он ни о чем, кроме как об убийстве Александра, и не думает! Димн все спрашивал, готов ли я ему помогать!
– А ты что?
– Я слишком молод!
– Ну и что?
– Я люблю Правителя!
– Хорошо!
– Я не хочу назад, в Македонию...
Когда Никомах говорил, он смотрел прямо в глаза собеседника и улыбался, улыбался.
СБИВЧИВАЯ РЕЧЬ И НЕПОСРЕДСТВЕННОСТЬ.
– Мне все понятно! – многозначительно произнес Каллисфен.
– Почему ты пришел к нам? – накинулся на Никомаха Аристид.
– Он обратился ко мне! – с возмущением уточнил Гермолай.
– Ты уже у кого-то был? – не отступал Аристид.
– Мы дважды ходили к Филоте, – заслонил младшего брата Кебалин. – В первый раз целый день прождали, пока он нас примет.
– Мы просили отвести нас к Правителю, – добавил Никомах.
– И что?
– Филота сказал, что Александр занят, и он сам ему все перескажет, – ответил старший юноша.
– Вот, – несколько успокоился Аристид, – надо подождать!
– После этого Димн несколько раз призывал меня к себе, – пропел Никомах.
– И ты у него был?
Юноша опустил глаза.
– Мы ходили к Филоте и во второй раз, – сообщил Кебалин.
– И что?
– Мы ему уже не верим!
Каллисфен потянул за рукав Аристида:
– Пойдем! Поговорим! Наедине!
Вдвоем они вернулись в дом.
Пажи, уважительно молчавшие, пока беседу вели их учителя, тут же наперебой стали расспрашивать Никомаха и Кебалина и обсуждать услышанное между собой.
В доме, убедившись, что их никто не слышит, Каллисфен сказал:
– Будь моя воля, я бы удавил гаденышей!
– Они лгут? – спросил Аристид.
– Привирают! Дело не в этом! Меня бесит, что история часто зависит от таких вот мелких ничтожеств, а не от благородных и великих!
– Давай их прогоним, – предложил Аристид.
– Чепуха! – закричал ритор. – Мы уже вовлечены! Они обратились к Гермолаю, тот притащил их сюда! К нам!
– Ты боишься? – догадался Аристид.
– Нет! Нет!
Каллисфен подошел к двери. Открыл и закрыл ее, проверив, нет ли кого за ней.
– Надо все взвесить! – заметил он. – Мы и наши ученики оказались внутри чего-то страшного!
– Я прогоню Никомаха с его братом! Видимо, так поступил и Филота! Пусть отправляются к другим! Я объясню пажам! – закричал Аристид.
– Это было бы ошибкой! Непоправимой! – возразил Каллисфен.
– Филота не дал себя вовлечь!
– Откуда ты знаешь? Филота, он против царя, – перешел на шепот ритор.
– А долг? Благородство? АРИТЭ!
– Достойный Парменион обучал Филоту только военному делу, а не мудрости, – напомнил Каллисфен. – Тебе не кажется странным, что эти братья пошли за помощью именно к нему, Филоте. Желая спасти царя, они идут к его врагу!
– Они сами не додумались бы, – произнес Аристид.
– А потом они приходят к нам...
– И что? Как быть?
– Все просто, – ритор усмехнулся. – Рассуди. Что произошло? Одни мальчишки встречают другого, болтают! Наш Гермолай их младше годами. Странно, что он удержался и сразу не побежал к Александру...
По мере собственных рассуждений гнев Каллисфена рассеивался.
Аристидом, напротив, овладевало бешенство, и он стал метаться из угла в угол.
– Здесь и сейчас! – кричал он. – При нашем участии начинает разворачиваться ужасная трагедия! Имя первой жертвы известно – это Димн!!!
– Не преувеличивай. На нем все и закончится. У Филоты и его отца слишком много друзей! Но, если вдруг ты окажешься прав, – назидательно произнес ритор, – потом ты с гордостью скажешь: «боги помогли мне узнать ПРАВДУ».
– Судьбу Димна мы предугадали! – съязвил Аристид.
– Он сам решил, – холодно произнес ритор.
– Ну что? – выглянул из-за двери Гермолай.
Он устал ждать и вошел в комнату. За ним следовали остальные пажи.
– Сейчас не нам решать! – громко объявил ритор.
– Как? – опешил юноша.
– Гермолай, следуй только своему ПОТОСУ! – добавил Каллисфен.
– Я должен сам все рассказать царю? – уточнил паж.
– Да! – кивнул ритор.
– Вы не пойдете со мной? – спросил Гермолай.
– Нет! Нам идти не стоит! – заявил Каллисфен.
После короткой паузы он заговорил:
– Я, твой учитель, полностью доверяю тебе, Гермолай! И ты вправе...
Аристид выскочил прочь из комнаты. Дольше он не мог выносить витиеватую речь и сам тон Каллисфена.
«Недостойно! Недостойно!» – стучало в нем.
Боги беспощадны, раз испытывают крепость идей и дружбу.
Возле крыльца ожидали улыбающийся Никомах и его брат Кебалин.
Аристид быстро проследовал мимо них вперед, куда глаза глядят.
Как-то Каллисфен сказал ему:
– Мы должны быть противниками. Для нас обоих важнейшим в жизни является СЛОВО, вернее, его наполнение! Я сознательно воздействую СЛОВОМ на толпу, ОНО для меня орудие. А твое СЛОВО принадлежит богам! Тебя, ПОЭТА, несет по жизни только вдохновение, твой ПОТОС...
Аристид шел долго, бестолково, как будто холодный ветер мог унять клокотавший в нем вулкан. Паника, страх, бешенство, обида на друга, на себя сплавлялись воедино. Он не сомневался, что в ближайшие часы произойдет что-то ужасное.
Уже давно он спустился с основной дороги и шел, постоянно спотыкаясь о какие-то корни и коряги. Споткнувшись в очередной раз, он не удержал равновесия и упал, машинально выставив руки.
От земли исходил пьянящий дух.
Вокруг Аристида весело покачивались маки. Красные лепестки дружно пританцовывали под музыку ветра. Солнце закатывалось за холмы. Его тепло было еще недостаточно стойко. Холод возвращался настойчивыми волнами.
Аристид стащил обшитые мехом сапожки. Ушибленное колено побаливало, но никаких царапин он не увидел... Ноги страшно ныли от усталости, а ступни горели, растертые до мозолей.
Надев сапожки, Аристид встал, отряхнулся.
Оглядевшись по сторонам, он понял, что забрел достаточно далеко. Кругом ни души. Фрада осталась где-то за холмами.
Неспешно он двинулся назад. Выбрался на дорогу и спокойно пошел.
Пройдя внушительное расстояние, он присел отдохнуть на придорожный камень и стал всматриваться в окружающую местность, надеясь найти хоть что-нибудь знакомое.
«Похоже, я иду не туда!» – с досадой подумал он, встал с камня и пошел по той же дороге назад.
Наступили сумерки. Аристид ускорил шаг. Потом настала ночь, без луны, с бесконечным множеством мерцающих звезд.
Он старался идти как можно быстрее, превозмогая усталость...
Каменистая дорога то поднималась вверх, то резко спускалась по склону. И вроде бы давно уже должна была показаться Фрада, но увы... На протяжении всего пути Аристид не встретил даже признаков человеческого присутствия – ни строений, ни огонька.
«Город совсем близко!» – твердил он сам себе, пытаясь отогнать страх.
Крики диких зверей раздавались все ближе и ближе.
Он почти бежал, задыхаясь...
Внезапно сзади, из-за камней выскочили люди с факелами. Они набросились на него, скрутили руки, а на голову накинули мешок.
Молча они поволокли его куда-то.
Обессиленный, Аристид не сопротивлялся, не кричал.
Все произошло молниеносно.
– Показывайте, кого поймали! – скомандовал знакомый голос.
Над ним возвышался быкоподобный Кратер.
– Интересная находка! Наш поэт!
– Я… – начал было Аристид.
– Следуй за мной, – перебил его Кратер, – царю будет интересно послушать тебя.
Аристид повиновался. Страх быть растерзанным дикими животными сменил ничуть не меньший, ранее не ведомый ужас! А вдруг его в чем-то подозревают? Кто знает, как истолкованы слова двух братьев-негодяев, Никомаха и Кебалина. Вдруг у Кратера есть донос и на него? Почему этот громила идет не рядом с ним, а впереди.
Каждый шаг причинял Аристиду неимоверную боль. Ступни горели, растертые в кровь. Перед его глазами подрагивали толстая, со складками, шея командира и его широкая спина, стянутая шерстяным серым хитоном. Слева и справа, а также за Аристидом шли угрюмые воины-лучники.
Вечно тихий и сонный город Фрада бурлил. Кругом горели костры. Народ от мала до велика высыпал на узкие улицы. Многие спорили до крика. Какая-то женщина визжала. Привязанные собаки скулили и лаяли, пытаясь сорваться с поводков и присоединиться к своим приблудным сородичам и мальчишкам, шнырявшим там и тут.
Дома кончились. Возле военного лагеря стояла толпа.
Кратеру, лучникам и Аристиду даже пришлось сквозь нее пробиваться.
– Еще одного поймали! – пробасил кто-то.
– Это его охраняют! – раздался звонкий юношеский голос.
– Я его знаю! Он – поэт! – прокричала женщина.
Аристид выпрямился и старался идти не хромая.
Плотный заслон воинов сдерживал людской поток.
В оцеплении отряды персов находились рядом с отрядами македонцев и греков.
Кратер, подойдя к грекам, скомандовал:
– Пропустить!
В лагере было спокойнее.
Мимо палаток они направились к главной площади.
Ее охраняли педзэтайры, тяжеловооруженные пехотинцы, набиравшиеся из земледельцев горной Македонии.
– Пропустить! – прорычал Кратер, и педзэтайры расступились.
На площади горели костры. У одного грелись знатные македонцы, гетайры, возле других – тяжеловооруженные воины, гоплиты, а так же гипасписты из царской фаланги.
Слева возвышались шатры Александра и Гефестиона, справа – огромный, с позолотой, тронный шатер, захваченный у Дария в Сирии. Между ними, в центре, стояла простая македонская палатка. С самого начала похода в Азию, она служила местом собраний командиров таксиархов.
Кратер, а за ним Аристид и лучники замедлили шаг.
Рядом с палаткой собраний таксиархов расположился отряд Агемы, конной гвардии телохранителей Александра, а охраняли палатку аргираспиды, с серебряными щитами.
Увидев приближающихся в сопровождении лучников Кратера и Аристида, командир сереброщитных зашел в палатку и тут же вышел вместе с Птолемеем.
– Пропустите Кратера и поэта! – приказал Птолемей.
Аристид находился в полуобморочном состоянии. Он стонал при каждом шаге, будто ступал по битому стеклу. Мышцы сводило от усталости. Но еще сильнее был ранее неведомый страх.
Кратер, Аристид и Птолемей вошли в палатку забитую людьми и остановились у входа.
Перед ними на свободной, всего в несколько локтей, площадке над единственной жаровней грел руки Александр.
– Каждый из вас отлично знал, что в лагере зреет измена! – громко говорил он.
– Нет… – раздался чей-то робкий голос.
– Для многих стало обычным, – продолжал Правитель, – смеяться надо мной, над моими планами, пристрастиями, одеждой. Я дал вам отдохнуть! Но вы оказались не готовы к этим дарам. Начались склоки. Меня упрекают в предательстве наших идей!
– Нет, – повторился робкий голос.
– Как нет? – вскипел Александр. – Кругом твердят: «война отмщения кончилась!». Некоторые думают поскорее вернуться домой!
Правитель, сделав паузу, продолжил:
– Враги решили использовать вашу тоску по дому и ненависть к персам.
Он опять замолчал и вдруг выкрикнул:
– Ну, убили бы меня? Что дальше?
– Нет!!! – зашумели со всех сторон.
– Что дальше? – с азартом повторил Александр. – В лагере тут же началась бы резня! Бойня! Между вами и персами! Я для них – Царь царей... Что дальше?.. Двинулись бы вы домой, но вам нужно было бы пройти страны, где меня почитают царем и богом. Со мной вас всегда встречали радостно, без меня – закидают камнями... Скольким из вас удастся добраться домой? Сотне? Двум? Из многих тысяч... Когда мы вошли в Азию, войсковая казна едва могла оплатить месяц вашей службы, а сейчас каждый из вас богат!
– Мы помним это! – выкрикнул Черный Клит.
– А вы не забыли, что на севере затаился со своей армией Бесс... Уйдете вы домой, а Бесс займет все царства и вырежет тех, кто служил мне и вам, кто желал общего спокойствия.
Александр замолчал. Никто не посмел вставить слово.
– Мы победили в «войне отмщения»! Боги помогали нам! – он опять сделал паузу. – Но я прошу терпения! И веры в мой ПОТОС! Нам предстоит еще долгий и тяжелый путь!..
– Зачем? – раздался тихий вопрос.
– Кто сказал? – возмутился Гефестион, стоявший, как всегда, за спиной Александра.
– Вот так всегда! Исподтишка... – в голосе Александра зазвучала досада. – Ну, убили бы меня! Ну, вернулись бы домой! Что дальше? Вы хотите, чтобы ваши дети и внуки воевали и погибали...
– Почему?
– Как только вы уйдете, здесь появятся наши враги. Укрепившись, они обязательно перейдут в наступление.
– Мы хотим, – поддержал друга Гефестион, – чтобы народы, населяющие Азию, поняли: мы здесь навсегда! Не надо относиться к ним враждебно. Персы учатся дружбе с нами! От них вы не услышите ничего дурного о себе!
– Это точно! – подтвердил Кратер.
– Мы объединяем Ойкумену, – со страстью заговорил Правитель. – Я хочу, чтобы новая империя жила в спокойствии и мире, а ваши дети и внуки могли без опаски передвигаться по ней не только в составе армии.
Гефестион сделал шаг и что-то шепнул на ухо Александру.
– Каллисфен! – громко позвал Правитель.
– Да, – отозвался из толпы ритор.
– Я доступно изложил свои идеи?
– Да!
– За твой дар убеждения я назначаю тебя, Каллисфен – главным составителем изложения нашей истории! – объявил Александр. – Помоги верно все понять!
– Я постараюсь, – пообещал ритор, выбираясь из толпы и становясь рядом с Гефестионом.
Александр обратился к Кратеру:
– Ты проверил посты?
– На всех дорогах я оставил засады! – доложил военачальник. – В одну из них попал наш поэт!
– Как? – удивился Александр.
– Спроси его сам, – предложил Кратер. – Почему он вдруг покинул лагерь? Куда ходил и зачем?
Александр поманил к себе поэта. Кратер последовал за ним, как ловчий, хвастающийся своей добычей.
Дрожащий всем телом Аристид предстал перед Александром.
Он, наконец, попал в поле тепла, исходившего от широкой, круглой жаровни, поднятой треногой на высоту в половину его роста.
– Говори! – потребовал Александр.
– Я, – голова у Аристида закружилась, ноги подкосились.
Он начал падать и его едва успел подхватить под руки Александр.
Гефестион также ринулся на помощь.
Пока Черный Клит и Неарх искали и вытаскивали узкую скамью, Александр и Гефестион вместе, словно Ахиллес и Патрокл, держали за руки и за ноги Аристида.
Растолкав толпу, вперед вышел царский врач Филипп. Он помог положить поэта на скамью.
Еще несколько мгновений Аристид находился без сознания.
– А-а-а, – застонал он от боли и открыл глаза, когда царский врач стаскивал с его ног обшитые мехом сапожки.
– Рана на ране! – удивился Филипп. – Так растереть ноги...
– И ради чего? – многозначительно заметил Кратер.
– Я заблудился, – признался Аристид.
– Бдительному Кратеру, видимо, неизвестно, – вмешался Каллисфен, – что именно мы – я и Аристид, посоветовали нашему ученику, Гермалаю, обо всем доложить царю.
– И Аристид тут же скрылся из города, – не отступал военачальник.
– В отличие от тебя, он – поэт, – заметил ритор, – и подчиняется не логосу, а чувствам.
– Ну и что? – не унимался Кратер.
– Глупо подозревать Аристида, – вставил Гефестион.
– И объяснять неучу… – начал было Каллисфен.
– Хватит спорить, – прервал его Правитель, – мне понятно поведение Аристида! Все знали, что назревает измена, но только Аристид пришел к нам и пытался помочь.
– Его нужно немедленно отнести ко мне, – сказал врач.
– Носилки! – распорядился царь.
Птолемей протянул врачу кусок плотной ткани.
– Я хочу остаться, – попросил Аристид.
– Хорошо, – согласился царь.
Аристид привстал и сел, спустив голые ноги со скамьи. Холодный пол как будто давал облегчение...
– Так нельзя, – врач аккуратно укутал его ноги тканью и сел рядом на скамью слева от него.
– Спасибо, – еле выдавил поэт.
Справа от Аристида на скамью опустился Каллисфен, за ним Гефестион.
Главное для него уже произошло. Он оказался за спиной Александра, на его стороне.
В толпе, что заслоняла вход, Аристид узнал многих македонцев, входивших в войсковое собрание. Перед Александром стоял настороженный главный телохранитель Деметрий, и проворный Птолемей, недавно назначенный главным порученцем и глашатаем царя. За своей спиной Аристид увидел Евмена, глядящего в пол. Дальше он перевел взгляд на таксиархов – Пердикку, Лисимаха, Кратера, Неарха, Полиперхона, Кена, Черного Клита. Они угрюмо молчали. В двух шагах от них застыл эйсангелий – устроитель церемоний Харет. От волнения толстяк надулся больше обычного. Между ним и командирами вертелся Анаксарх, философ из школы Демокрита. В углу палатки за высоким столом, закрепив пергамент в деревянные рамки, друг против друга старательно трудились два писаря. Рядом с ними на корточках сидел Менем.
Широкая жаровня, закрепленная на треноге, оказалась границей!
Тридцать-сорок македонцев, столпившихся у входа, ждали.
– Почему вы молчите? Не требуете доказать вину Филоты? – обратился к ним Александр.
– И так все ясно, – раздалось из толпы.
– Дайте слово Филоте! – потребовал кто-то.
– Ты верен дружбе, Аминта! – выкрикнул Правитель, узнав его голос.
– Позовите Филоту! Пусть он скажет, – пробасил один из самых сильных македонских воинов, одноглазый Антиген.
– Филота найдет, что сказать! – раздраженно закричал Александр. – Те, кто всегда за него, без труда его оправдают.
– Доказательства! – раздалось в толпе.
– Их мало, но они есть! – рядом с Александром встал Кратер. – Димн погиб, когда мы пытались его схватить! А Филота все отрицает. Будто о Димне впервые слышит и не виделся с Кебалином и Никомахом.
– Они приходили к Филоте при мне, – признал Атаррий, воин, который лучше всех владел копьем и щитом.
– И что? – насторожился военачальник.
– Он их выгнал.
– Почему?
– Он сказал: «Они известные лжецы, торгующие всем, включая самих себя».
– И?
– Филота сказал, что таких не слушает! – добавил воин.
– Спасибо за правду, Атаррий, сын Диномена, – воскликнул Гефестион.
– Из этого не следует, что Димн был связан с Филотой, – заметил Александр.
– Для благородной души непостижимы предательство и подлость, – вздохнул «царский Патрокл».
– Послушаем Антигону, – предложил Кратер. – Филота взял ее в Дамасске, где нам достались двор и казна Дария.
Имя любовницы Филоты вызвало среди македонцев оживление. Красотой этой женщины восхищались все.
В толпе заговорили:
– В Дамасске Филота заметил ее среди пленных...
– Она живет с ним?
– Да!
– Он ее обожает...
– А ты ревнуешь?
– Красотой и хитростью она могла бы соперничать с Еленой! – громко произнес Аминта.
– поэтому я не придавал значения ее речам, – вмешался Александр.
– Что это значит? – насторожился Аминта, выходя вперед.
– Антигона, – сообщил Кратер, – обратилась к приятельнице, зная, что та близка со мной! Вот они и пришли ко мне!
– И что?
– Услышав ее, я возмутился! И решил не пересказывать ее слова, а отвести ее к царю!
– Когда это было?
– Еще в Сирии...
– При Александре тогда находился писарь! Есть пергамент! Есть запись!
– Что?! – заволновались в толпе.
– Под своими словами Антигона подписалась, а свиток скрепили царской печатью, – уточнил Гефестион.
– Только раз я беседовал с нею, – Александр отвернулся к жаровне и поднял над пламенем лад
они.
– Зато она многократно являлась ко мне! – голос Кратера пронизывал палатку. – Ее доклады записывались! На каждом свитке есть ее подпись и моя печать!
– Как мне повезло с Телесиппой… – пробасил Антиген Одноглазый.
Он был на голову выше всех в толпе.
– Перестань, – одернул его кто-то.
– Покажи пергамент! – потребовал Аминта.
– Сейчас… – Кратер подошел к писарям и из-под их стола извлек резной сундучок. Открыл его. Там было полно свитков.
Военачальник не скрывал удовольствия, копаясь в них.
– Вот! Царская печать! Самый первый! – отрывочный смех Кратера напоминал дыхание пса, гнавшегося за своей жертвой.
– Читай! – потребовала толпа.
– «Я, Антигона из Пеллы...»
– Из столицы? Македонянка? – перебил кто-то.
– Да! Она еще девчонкой переселилась с родителями в Самофракию, – отвлекся от чтения Кратер, – и уже там она попала в плен к Автофрадату.
– Читай дальше!
– «Филота, сын Пармениона, командир гетайров, говорил мне, Антигоне, после обеда в своей палатке. Пятнадцатого дня месяца гекатамбиона в военном лагере в Тапсаке, у реки Евфрат...»
– Что говорил? Читай главное!
Кратер запнулся и поискав глазами, прочел:
– Филота говорил мне: «Чем был бы прославленный Филипп, не будь Пармениона...»
– Негодяй! – процедил Черный Клит.
– «И чем был бы Александр, не будь Филоты!»
– О-о-о! – загудела толпа.
– «И что останется от Амона и всяких летающих змей, если мы их не признаем!» – завершил чтение Кратер.
В толпе наперебой заговорили.
– Как он посмел?
– Даже Парменион ему при всех сказал: «Спустись-ка пониже, сынок!
– Наглец!
– Совсем зарвался этот Филота...
– Возомнил...
– Я слышал, его часами умащают!
– Позовите Антигону, – распорядился Александр.
– Ее уже привели, – выкрикнул из-за спин македонцев Птолемей.
Толпа расступилась, и в палатку влетела в порванной дорогой одежде белокурая красавица с растрепанными волосами. Она упала перед царем на колени.
– Прости, прости, Повелитель! – со слезами взмолилась она.
– Кого? – заинтересовался царь.
Женщина смутилась, но, собравшись, произнесла:
– Филоту арестовали... В моей спальне!
– И ты знаешь, за что? – Александр посмотрел ей в глаза.
– Не знаю...
– Встань! – приказал царь.
Она поднялась с колен.
– Разве я не предъявил ему обвинений сразу? – рассвирепел Кратер.
– Да, – пролепетала Антигона.
– Так повтори, что я сказал! – потребовал военачальник.
– Будто бы он готовил заговор… – женщина разрыдалась.
– Будто бы?! – взбешенный Кратер развернул перед ней свиток. – А это что?! Помнишь?!..
Она стала вчитываться.
– Твои слова! Твоя подпись! Царская печать! – тыкал пальцем в свиток Кратер.
– Да, – выдохнула Антигона.
– Ты сама желала сообщать о речах и поведении Филоты?
Женщина разрыдалась еще сильнее.
– И много раз приходила, – продолжал наступать Кратер.
– Но я... Давно уже... Не...
– Она пряталась от меня! – сообщил Кратер. – Полгода... Все время, что мы стоим во Фраде, она избегала встреч! Меня это насторожило! То бегала часто, то вдруг перестала! Ты теперь с ним заодно?
– Что я сделала? В чем виновата? – захлебывалась в слезах женщина.
– А Филота?! – настаивал Кратер.
– Не знаю...
– Хватит! – прервал допрос Александр.
– Вон! – рявкнул на Антигону Кратер. – Когда надо, позову!
Толпа расступилась, и женщина кинулась прочь.
– Позовите, наконец, Филоту! Нельзя так... За глаза... – голос Аминты звучал глухо, утратив прежние уверенность и мощь.
Остальные македонцы подавленно молчали.
– Хорошо, – рассудил царь. – Пора послушать Филоту.
Кратер ринулся из палатки.
Во время допроса Антигоны Аристид постепенно приходил в себя. Дрожь прошла. Но ужас, заставивший его цепенеть вначале, теперь сменил осознанный страх.
Он, Аристид, спасся, раз оказался среди немногих приближенных Александра!
Значит сейчас ему уже ничто не угрожает.
СЕЙЧАС!
НО!
Мешок на голове! Издевательства Кратера! Обморок!
ПОЗОР?
Аристид был поражен собственным выводом! Ему здесь, в штабной палатке, не перед кем стыдиться.
Большинство из присутствующих трепетало от страха.
Прославленные воины сникли.
Никто не посмел вступиться за Антигону, осадить Кратера. Каждый понимал, что на месте обвиняемого может оказаться он сам. Кто знает, сколько еще сундочков со свитками ждут своего часа.
Рядом с ним за высоким столом сверяли друг у друга свои записи на пергаментах два писаря. Они боязливо поглядывали вниз на упиравшегося спиной в одну из ножек стола огромного Менема. Казалось, от его малейшего движения стол разломается. Устроившись на корточках, немой гигант ни разу не шелохнулся. Он сидел в одной позе.
МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ. Это случилось в штабной палатке, размерами десять на двадцать локтей, в присутствии Деметрия, Гефестиона, Пердикки, Кратера, Неарха, Черного Клита, Птолемея, Кена Полиперхона, Лисимаха, врача Филиппа, Харета, Каллисфена, Аристида, Анаксарха, двух писарей и Менема, а также тридцати-сорока македонцев, входивших в войсковое собрание.
За Александром находились те, кто ЧИСЛИЛСЯ СЕЙЧАС В ЕГО СОРАТНИКАХ!
Царь царей держал руки над пламенем жаровни, будто жрец при священнодействии.
Македонцы, толпившиеся перед Александром, составляли костяк войскового собрания, которому издавна принадлежало право решать самые важные вопросы. Прославленные воины и командиры небольших отрядов понуро стояли, ожидая новых разоблачений.
Могущественный Филота, второй в Македонии по знатности и богатству, теперь уже ничего не значил. Еще утром его покровительство могло дать выгодное назначение, а значит, власть и богатство. Многим из них он помог, с некоторыми дружил.
Им предоставляет Александр решать, сколько жить Филоте и, вероятно, кто из них самих последует за сыном Пармениона в Тартар.
Ступни ног Аристида ныли и жгли, в висках стучало, но происходящее отвлекало от собственной боли.
МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ!
Македонцы спешно расступились. Вошел Кратер, за ним двое воинов втащили в палатку связанного Филоту.
– Меня били! Меня!! – закричал сын Пармениона, оборачиваясь по сторонам.
– Будешь говорить, когда тебя спросят! – рявкнул на него Кратер.
– Александр, меня связали! – с возмущением обратился Филота к царю, протягивая стянутые веревкой кисти рук.
– Развяжите! – приказал Александр.
– Но, – насторожился Кратер.
– Исполняй!
Кратер неохотно разрезал ножом веревку и стал рядом.
– Ты знал Димна? – поднялся со скамьи Гефестион.
– Нет!
– О нем тебе говорили Кебалин и Никомах, – продолжил «царский Патрокл».
– Кебалин мечтал попасть в мою конницу и давно меня упрашивал!
– А Димн? Тебе о нем рассказали? – допытывался Гефестион.
– Я ничего не знаю, – уперся Филота.
– Ты все знал! И врешь! – завопил Кратер.
Он не мог позволить вести допрос кому-то другому, тем более своему противнику, Гефестиону.
– Ты врешь! Врешь! – заорал Кратер еще сильнее.
Гефестион вернулся назад, на скамью.
– Филота, ты признаешь, что общался с Кебалином? – уже обычным тоном спросил Кратер.
– Ну и что?
– Он говорил тебе о Димне?
– Ну и что? – уперся сын Пармениона.
– А-а-а! Признаешь – обрадовался военачальник.
– Нет!
– Как же?
– Я не поверил им, – ответил Филота.
– Почему? – подошел к нему Александр.
– Я был уверен, что они подосланы Кратером, – заметил Филота. – Кратер давно следит за мной и плетет интриги. Даже Антигону вынудил...
– А ты невиновен? – Кратер скорчил гримасу удивления. – Все знали, что ты смеешься над Александром! Все, кто был против Александра, шли к тебе! И Димн...
– Неправда! – закричал сын Пармениона.
– Докажи! – закричал в ответ Кратер.
– Не слушайте его! Опомнитесь, – обратился ко всем Филота. – Неужели вы забыли, кто я? Кто мой отец? Или забыли о моих братьях, погибших за славу Македонии? Все поколения моей семьи отдавали себя, свои жизни, служа Македонии! Ее правителям! Ее народу!
Он посмотрел Александру прямо в глаза:
– Вспомни, мой отец предотвратил заговор против тебя!
– Я не забыл, как Парменион привел перса, – подтвердил царь.
– Перс был доверенным лицом Дария! – сказал Филота. – И должен был помочь Линкестиду убить тебя!
Толпа заволновалась.
– По замыслу Дария Линкестид стал бы править Македонией! И заключил с персами мир! – завершил свою речь Филота.
– Горец?! Никогда!!! – закричали в толпе.
– Я помню все! – многозначительно произнес Александр.
– Но ты доверял горцу! Даже поручил ему командовать конницей фессалийцев. Если бы не мой отец! – закричал сын Пармениона.
– Линкестид отлично сражался, как и ты, Филота, – задумчиво сказал царь.
– Ты сравниваешь меня с ним? – возмутился сын Пармениона.
– По знатности он следовал за мной! – напомнил царь. – И Дарий правильно рассчитывал. В случае моей смерти Линкестид имел право на корону. Без него вторым после меня стал ты, Филота! Мой род ведет начало от Геракла, и потому Зевс-Амон помогает мне! Дарий не верил в силу наших богов! Я почитаю и властителей Олимпа, и богов каждой земли, в которую вхожу! поэтому боги помогают мне раскрывать заговоры.
– В Тире тебе помог мой отец! – вызывающе произнес Филота.
– Вчера Парменион, сегодня Кебалин! – парировал Александр.
– Ты пощадил Линкестида! – из толпы вышел в расшитом золотом хитоне Аминта. – Почему же ты возишь его за собой в клетке?
– Его давно пора прикончить! – раздался голос из толпы.
– Ты слишком терпелив, – вздохнул Гефестион.
– По-царски щедр! – поправил его Анаксарх из школы Демокрита.
Александр обвел присутствующих взглядом и произнес:
– Линкестида зовут, как и меня, Александром! Я уважаю царскую кровь! Боги вынуждают меня быть жестоким! А я сопротивляюсь как могу...
– Пусть решают простые македонцы! – сказал Полиперхон. – Это дело войскового собрания!
– Правильно! Правильно!!! – закричала толпа.
– Разрешите мне сказать, – попросил Аминта.
– Говори, – согласился царь.
– Он с Филотой заодно! – выкрикнули в толпе.
– Да! Я его друг! Но хочу справедливости! И взываю к вашему разуму!
– Ну? – оскалился Кратер.
Аминта стал вполоборота, так, чтобы его видели и Александр, и толпа.
– Рассудите сами, – обратился ко всем Аминта. – Если бы Филота помогал Димну, то после первого же прихода к нему Кебалина и Никомаха он известил бы Димна, что тот разоблачен. Тогда бы Димн сбежал! Подумайте хорошенько! Если бы Филота участвовал в заговоре, он не позволил бы мальчишкам разгуливать по Фраде и всем подряд рассказывать о Димне!
В толпе заволновались.
– Филота отпустил мальчишек, – заметил Аминта, – что доказывает его невиновность!
– Выходит, Филота – дурак! – рассудил царь.
По толпе прокатился смех.
Сын Пармениона ринулся к жаровне и попытался опрокинуть ее на Александра. Тренога пошатнулась, но подскочивший огромный Менем успел схватить раскаленную чашу и вернуть ее в прежнее положение. Тренога устояла.
Еще мгновенье – и Деметрий заслонил собой Александра.
Филоту оттащили, скрутили.
Александра окружили сторонники. Только Аристид и писари остались на своих местах.
Немой рычал от боли и дул на обожженные пальцы. Врач Филипп внимательно рассматривал его раны.
– Это что? Не покушение? – Кратер с ненавистью толкнул Аминту в плечо. Тот попятился назад.
– Он выдал себя! – поддержал Кратера Лисимах.
– Казнить! – выкрикнул кто-то из толпы.
– Судить! – закричали остальные.
Приближенные расступились.
– Я любил твоего брата Гектора! – обратился Александр к Филоте. – Жаль, что он утонул в Ниле! Я любил и другого твоего брата, Никанора, который совсем недавно умер! Я дружил с ними, но не с тобой! Ты всегда был против меня! Моим другом был и остается муж твоей сестры, Кен. А ты...
Александр едва сдерживал свое бешенство.
– Увести! – приказал он Кратеру.
– Пусть решает войсковое собрание! – изрек Полиперхон.
– Правильно!!! Справедливо!!! – закричала толпа.
Александр резко повернулся и сделал несколько шагов к стене. По его знаку Гефестион объявил:
– Александр хочет остаться один!
Толпа шумно вывалилась из палатки...
На носилках Аристида перенесли в дом врача. Туда же пришел и Менем. Через три дня Аристид вернулся в свой дом.
От Каллисфена он узнал, что войсковое собрание приговорило Филоту к смерти, и он тут же был казнен! Его убили точным попаданием дротика в сердце.
Следом за Филотой войсковое собрание судило Александра Линкестида, которого три года держали в особой клетке и возили за армией.
И так же одного попадания дротика оказалось достаточно, чтобы Александр Линкестид испустил дух.
Возможно, под пытками у Филоты выбили имена тех, кого Александр Македонский и Кратер желали уничтожить.
В день казни Филоты были арестованы Аминта и его брат, пытавшиеся до последнего часа защищать друга. Но потом их отпустили...
Конницу гетайров, подчинявшуюся Филоте, Александр разделил пополам. Во главе одной половины он поставил Гефестиона, другой – Черного Клита.
Позже стало известно, что тем же вечером, когда в штабной палатке решилась судьба Филоты, Александр отправил к его отцу в Эктабаны Полимаха, брата Кена.
На быстрых верблюдах всю ночь Полимах мчался через пустыню, чтобы опередить сторонников Филоты.
Достойному Пармениону он вручил послание Александра и, когда старик начал его читать, Полимах вонзил ему в спину нож.
Говорить с Каллисфеном становилось все труднее. Должность главного составителя изложений истории империи добавила ритору высокомерия.
– Чего ты хочешь? – говорил он Аристиду. – Это же македонцы! Они, вроде бы, как и мы, склонны к прекрасному! Только они все равно останутся варварами! Их страсть разрушает, а наша – созидает! поэтому из их среды не выходят поэты, художники, ученые и философы! Они способны давать миру только военачальников, стратегов! В них много жестокости! Демократия для них чужда! В армии по-другому невозможно! Склонность к знаниям у них избирательна! Они усваивают только то, что нужно для достижения целей! Александр восхищается Диогеном, потому что жизнь и рассуждения этого оборванца находятся вне понимания самого просвещенного македонца! Диоген для него – диковинное существо, умеющее интересно рассуждать! Аристотель и я надеемся, что со временем македонцев можно будет исправить! Ты сам видел, как в нашей школе дикие волчата превращались в умных, благородных людей! Сегодня македонцы используют нас, а мы – их. Дикарские страсти со временем уйдут! А пока они пьют неразбавленное вино и едят грубую пищу! Даже недожаренное мясо с кровью, от которого меня воротит! Жестоки они все! И Александр! И его отец и мать! Жестоки Гефестион и Кратер, Филота и Парменион, Линкестид и Птолемей! Они уничтожат не задумываясь всех, кто стоит у них на пути! Еврипида завораживало бешенство страстей македонцев. Его трагедиями, а значит, деяниями своих предков восхищается Александр. Он по-царски одарит тебя, если ты в своих стихах передашь его переживания! Его душевные муки! ВЕДЬ ТОЛЬКО БОГИ ИЛИ ПОТОС ВЫНУЖДАЮТ ЕГО БЫТЬ ЖЕСТОКИМ!!! Ты даже не представляешь, насколько твой талант необходим Александру! Он объявит тебя первым поэтом империи!
Каждым своим умозаключением Каллисфен все больше отдалялся от Аристида. Ритор вряд ли бы понял, что Аристид поэтом больше себя не считает, так как стерпел унижения и погружен в страх!
ПОЭЗИЯ – УДЕЛ СВОБОДНЫХ!
Фрада наполнялась зеленью и птичьим пением. Тепло усиливалось. Но уже число пиров поубавилось. Люди затаились. Доносы помогали Кратеру выявлять недовольных и отправлять их в штрафные отряды.
Все с нетерпением ждали нового выступления, надеясь оставить позади злополучный город.
Гермолай чувствовал себя героем. Александр подарил ему золотую цепь. Ею мальчик очень гордился и не снимал, ложась спать.
Внутреннее смятение мешало Аристиду вести занятия. Он не знал, что теперь говорить своим ученикам. Каллисфен, напротив, стал сверх красноречив и назидателен.
Поэтому как доброту богов Аристид воспринял свалившую его тяжелую простуду. Болезнь дала ему короткую передышку для осмысления всего, что произошло и неминуемо нагрянет.
Каллисфен показал ему свою запись в новой книге: «После раскрытия заговора Филоты город Фраду в Дрангиане Александр Македонский велел именовать Профтасией, так как Профтасия заключает в себе греческие слова «предварять» и «упреждать!».
Главный составитель изложений истории империи Каллисфен, тогда еще главный составитель, видимо, ждал от Аристида возражений, ведь ритор всегда нуждался в достойном собеседнике, возможно, для самооправдания.
Но теперь рядом с ритором находился совсем другой человек, постигающий науку молчания.
Во Фраде Аристид еще был поэтом, но не в Профтасии!
Когда глашатай Александра Птолемей объявил о дне нового похода, город охватило буйное веселье. Пировали неистово. Многие надеялись, что новый поход вернет прежние нравы и порядки. Кое-кто опять осмелел в речах, давая пищу доносчикам.
Наивные люди.
Наконец войско и двор двинулись на юг, в страну ариаспов. Через несколько дней под стражу взяли главного телохранителя Александра, – Деметрия. Кратер где-то раздобыл его переписку с Филотой.
Деметрия казнили при всех.
Дротики в него, как и в других приговоренных к смерти метал маленький невзрачный македонец, в прошлом простой пастух. Низкорослый молчун сам напросился на эту работу.
Вместо Деметрия своим главным телохранителем Александр назначил Птолемея, оставив за ним обязанности своего главного порученца и глашатая.
КАК ГОРЬКО ПОМНИТЬ ВСЕ!
У Аристида хлынули слезы. Он плакал навзрыд, долго, безостановочно, с головой уходя под воду и выныривая... Ему было жалко себя и всех.
За окнами протяжно затрубил рог. Проходила ночная стража.
Аристид присел на нижнюю из трех ступеней внутри бассейна и высунул ногу из воды.
Ни единого следа от ран, полученных во Фраде, ЗРИМЫХ СЛЕДОВ...
После Драгины и земли ариаспов они прошли Арахозию, Бактрию и Согдиану. В Мараканде Александр на пиру заколол копьем Черного Клита. В Бактрах пятеро пажей во главе с Гермолаем попытались убить Александра, но были изобличены и казнены. В Бактрах Каллисфена признали врагом и поместили в особую клетку, опустевшую после смерти Линкестида.
Там же в Бактрах Александр Македонский, которого теперь величали Царем царей именно ему, Аристиду, поручил писать историю своей империи.
Принимая должность главного составителя изложений Аристид, точно знал, что он следующий в длинном списке тех, кого Александр задумал уничтожить.
Аристид научился выхватывать у смерти часы, месяцы, годы...
НИ ЕДИНОГО НЕВЕРНОГО СЛОВА НИ ПИСЬМЕННО, НИ ВСЛУХ...
Его бдительность длилась шесть с половиной лет.
Он не сорвался, не сошел с ума.
ОН ВЫЖИЛ!
И КОНЧИЛОСЬ...
Внезапно, несколько часов назад.
Впервые он оказался вне надзора.
Его отпустили или забыли о нем.
Никаких насмешек, провокаций, уколов.
Дикий Менем, который всегда при его приближении к Александру угрожающе становился за его спиной, сегодня даже не повернулся в его сторону. Гигант понуро сидел у ложа своего господина...
Казалось, обычный прием накануне нового похода.
Правда, окружающая роскошь...
Дворец Навуходоно-царя, Навуходоносора, своей пышностью, величием и красотой превосходил все дворцы, имевшиеся в империи, а может, и во всей Ойкумене.
Везде позолоченные светильники, тончайшие развевающиеся ткани, зеркала, вазы с букетами из павлиньих перьев и ярких цветов.
Александр принимал их не в тронном зале, а в соседней с ним своей огромной опочивальне, подчеркивая тем самым особое расположение к каждому. Будто все они на равных, будто все – любимые друзья!
Вдоль стен опочивальни на специальных подставках, отвлекая внимание, стояли предметы непонятного назначения и свойства. Золотая ступа с пестиком из горного хрусталя, светящийся изнутри красный камень, фигурки диковинных существ...
Все хотелось рассмотреть подробно.
Царь стал в центре, рядом со скульптурой лисипповского Геракла, и начал обсуждать со всеми приглашенными аравийский поход. Вернее, Александр сообщал, какие решения принял, а все дружно ему вторили.
Накануне похода во время приема Харет вызвал двоих писарей. Они устроились у огромного окна, занавешенного золотистой тканью.
Из пятнадцати приглашенных двенадцать были высшими командирами.
Александр распределял между ними обязанности. Кому за что отвечать, в какие сроки и перед кем отчитываться.
Все было как всегда...
Единственное, что удивило Аристида, это поведение Менема.
Обычно он стоял возле своего господина или находился на расстоянии двух-трех шагов.
Нынче же Менем понуро сидел на полу, опираясь спиной о ложе.
Но мало ли... Даже такой здоровяк когда-нибудь может чем-то заболеть.
Александр вел себя удивительно свободно, как актер, хорошо выучивший свою роль.
Это насторожило Аристида!
Актерство!
После погребения Гефестиона Александр впервые демонстрировал благодушие и раскованность. Он шутил, не забывая делать паузы, чтобы двое писарей у окна не пропустили ни единого его слова, пополняя собрания эфемерид.
Чуть погодя из этих эфемерид, подневных записей речей и деяний царя, сына Зевса-Амона, лучшего из потомков Геракла, Аристид выбирал самое главное для перемещения в свои книги изложений.
Прием приближался к концу.
По знаку главного церемониймейстера, Харета, слуги внесли амфоры с критским вином и наполнили чаши всем присутствующим.
– Вперед! На Аравию! – провозгласил Птолемей.
– На Аравию! – дружно повторили командиры.
– За победу! – выкрикнул Пердикка.
– За победу! – хором поддержали его командиры.
Большинство вслед за Птолемеем и Пердиккой осушили чаши до дна. Евмен пригубил чуть-чуть, как всегда.
– Пора послушать нашего поэта, – предложил царь.
Перед каждым походом Аристид обязательно представлял Александру свое новое стихотворение, после чего его текст многократно переписывался и распространялся среди придворных и в армии.
С его стихами на устах воины шли в атаку и шептали их, умирая.
Поначалу Аристид недоумевал, зная, что порой в его словах отсутствовал ПОТОС!
Со временем он стал снисходительней к людям, повторяя про себя высказывание Каллисфена: «К сожалению, люди в большинстве своем глупы и бездарны! Они готовы принимать все, что предлагает им сила! Их настроения формируем мы! Я как оратор! Ты как поэт! Не бойся стать оракулом силы! Поэтом власти!»
Каллисфен оказался прав. Другое дело, что ритор не мог из-за своего же характера и ПОТОСА воспользоваться собственными рекомендациями. Он слишком упивался приходящими к нему фразами и тем впечатлением, которое они производят! Он переставал чувствовать реальность! Он взлетал! И поплатился за это! Его унизили и убили! И больше не вспоминают!
Не желая повторять его участь, Аристид превратился в стихослагателя, первого поэта империи, поэта силы!
За это ПОТОС ПОСЕЩАЛ ЕГО ВСЕ РЕЖЕ И РЕЖЕ...
Аристид простил людям их восхищение, так как возненавидел себя.
Его стихи уходили с почтой из канцелярии Евмена в самые далекие уголки империи, где читают и понимают по-гречески. Они наверняка доходили до Учителя. Аристотель их читал и ВСЕ ПОНИМАЛ! Наверное, ПОНИМАЛ!
Как-то Аристид получил письмо от Онесикрита.
Этот глупец, называвший себя учеником Диогена и мореходом, навязывался ему в друзья.
Онесикрита всегда распирали преувеличения. В письме он хвалил Аристида неистово.
«По всей Элладе, а теперь и Ойкумене звучат поэтические строки Аристида! – писал Онесикрит. – Твой ПОТОС, Аристид, делает их соучастниками великих событий – походов, боев, мирных дел Царя царей, Александра Македонского. Аристид, именно ты сплачиваешь эллинов и помогаешь им создавать новые легенды!»
Посвящение аравийскому походу Аристид сделал давно, но внезапно умер «царский Патрокл», Гефестион... Самый лучший, самый красивый человек в империи.
– Теперь аравийский поход не состоится, – решил Аристид.
Чутье подводило его очень редко!
Но, видимо, от безысходного горя, от рек поминального неразбавленного вина, от проникающей в мозг вавилонской жары или чар местного божества Мардука, на второй день погребальных празднеств Царь царей заявил, что покорение Аравии начнется сразу после похорон! И не важно, что дыхание пустыни усиливается день ото дня. ЭТОТ ПОХОД ОНИ ПЛАНИРОВАЛИ ВМЕСТЕ, ОН, АЛЕКСАНДР И ЕГО ВЕРНЫЙ ПАТРОКЛ!
Внезапно в тот же день к Аристиду сами пришли СТИХИ, как и должно их природе!
ПОТОС ВЕРНУЛСЯ!
– Что же приготовил нам поэт? – повторил за царем Птолемей.
Аристид приблизился к царю и прокричал медленно, нараспев:
Жар пустыни
Пугает смертных,
Но есть у воли имя –
Александр!
Присутствующие, как обычно, стали хвалить и восторгаться!..
А царь?
Царь царей подошел и крепко, слишком крепко обнял СВОЕГО ПОЭТА.
– Твои стихи точны, мой верный Аристид! Как никогда точны и своевременны!
В голосе и на лице Александра вдруг отчетливо на мгновение проступила боль.
Потом царь направился к своему ложу, присел и, подозвав Птолемея, что-то ему шепнул.
Главный телохранитель и глашатай выпрямился и громко объявил:
– Прием окончен! Царь царей сейчас отправляется в летний дворец! Всем оставаться в городе! Обязанности известны! Кого нужно, Александр вызовет к себе!
Аристид поглядел на Менема. За время приема тот не шелохнулся. Так и сидел на полу, опустивши голову, возле царского ложа.
Военачальники быстро разошлись. На прощанье Неарх шепнул Аристиду:
– Сегодня я еще раз убедился, что ты – великий поэт! До встречи у меня на судне.
– До встречи.
После царских объятий плечи Аристида ныли.
Приятные слова флотоводца оказалась особенно кстати.
Кругом засуетились слуги, собирая и запаковывая вещи к отъезду. Ими распоряжался Харет.
– Грузите лисипповского «Геракла», – вмешивался Птолемей.
– Не в первый раз собираемся, – злился на него толстяк, – у меня отработанный план переезда. Не мешай...
Главный составитель подошел к писарям.
Постоянно при Александре находился один сменный писарь, а для записи важнейших событий требовалось двое либо трое, чтобы ничего не пропустить!
– Я все успел, – подскочил щуплый смуглый юноша.
– Я тоже, – заметил второй, зрелый полноватый мужчина, ставя точку. – Все! Готово!
– Много новых записей? – поинтересовался Аристид.
– Нет. Вот только сейчас… – начал было юноша.
– Я все забираю к себе в архив. У входа моя колесница. Несите туда!
Выходя из опочивальни, Аристид искоса взглянул на кровать. Там лежал царь, не шевелясь, отвернувшись к стене, а Менем все так же сидел на полу, глядя вниз, застыв, словно статуя.
РЕЗНИК САМ ОКАЗАЛСЯ В КЛЕТКЕ!
Когда Каллисфена схватили, Аристид промолчал. Наградой за трусость он считал свое назначение на должность главного составителя изложений истории – вместо друга, вместо Каллисфена, единственного близкого человека!
А еще Аристида стали называть – первым поэтом империи! К каждому мало-мальски значительному событию ждали ЕГО ВОЗВЫШЕННЫХ СТРОК.
Аристид все выполнял! Точно к положенному сроку.
ПОЭЗИЯ НЕВОЗМОЖНА БЕЗ ПОТОСА, БЕЗ ПОЛНОЙ СВОБОДЫ!
Александр это отлично знал. Все же у них был общий Учитель!
Закованный в цепи Каллисфен страдал месяцев семь, следуя за двором, чаще пешком, по горным дорогам в Индию. Его всегда держали на виду – грязного, больного, в рванье, изможденного и голодного...
Аристид только раз, еще в Бактрах, попытался передать другу кусок жареного мяса с хлебом. Охрана заметила, привела к царю.
Составителя обыскали, а пищу кинули приблудной собаке. Тощий пес, давясь, глотал мясо. Царь наблюдал. Ждал! Надеялся уличить Аристида в отравлении? Неспроста же Менем тогда крепко, до боли, сжал его правое запястье. Царь ждал! Аристид и не помышлял о яде, но он почувствовал, что царь думает именно об этом. И еще... Чтобы сейчас не случилось, ВИНА АРИСТИДА УЖЕ ДОКАЗАНА! ОН УЛИЧЕН!
И НИКОГО РЯДОМ, КТО МОГ БЫ ВМЕШАТЬСЯ, ЗАСТУПИТЬСЯ, перенаправить настроение Александра. Только телохранители да злобный Менем. Где Гефестион? Куда подевался? Он бы не допустил!
Царь царей ждал.
Аристида парализовал страх, а безобидный изголодавшийся пес преобразился для него в ужасающего Кербера. Царь царей ждал!
Вдруг пес судорожно передернулся всем телом.
Потом он отрыгнулся и еще чаще завилял хвостом, прося добавки.
– К тебе сегодня боги благосклонны, – разочарованно произнес Александр. – Не изменяй нам больше никогда. Я не хочу тебе искать замену!
У берегов Инда полубезумный от голода и усталости Каллисфен исчез.
Аристиду было приказано записать для истории слова Царя царей – РИТОР УМЕР ОТ ОЖИРЕНИЯ И ВШЕЙ.
(продолжение следует)